ИНСПЕКЦИОННАЯ ПОЕЗДКА К "ВОРОТАМ СЛЕЗ"

Солнце еще не взошло. С Аравийского моря дует легкий ветер, воздух насыщен солью и влагой. В это прохладное февральское утро мы отправляемся в инспекционную поездку на двух санитарных машинах. Наш путь лежит вдоль побережья Красного моря по югу Тихамы до самой границы с Йеменской Арабской Республикой. Мимо проносятся соляные чеки, как снег сверкающие в лучах восходящего солнца. Машина несется по хорошей асфальтированной дороге, и, когда перед самой Бурейкой сворачивает на север, солнце уже поднялось над горизонтом и стало очень жарко. Теперь со всех сторон наступает на дорогу пустыня с чахлыми клочками травы и верблюжьей колючкой. Здесь машины проходят первое испытание. Колеса молотят песок, поднимая облака пыли. После часа пути моторы накаляются, и мы застреваем в песке. Наши друзья-йеменцы должны основательно покопаться, чтобы справиться с моторами воздушного охлаждения. Спрыгнув с машины, я спугнул двух песчаных мышей. Здесь, в непосредственной близости от моря, пустыня обитаема. Неподалеку от меня опустилась стайка птиц, похожих на наших жаворонков. В этих глухих, безлюдных местах, по которым проходят лишь верблюды, водится светло-коричневая газель. Она очень быстронога, но, несмотря на это, ей не удается спастись от местных охотников, пользующихся вездеходами. Они убивают ровно столько газелей, сколько им необходимо. Наши проводники ринулись за зайцем, который скрылся в кустах, прежде чем они успели вскинуть ружье. Его не отличить от кролика, что для нас несущественно: мы бы съели и того и другого. Вместо зайца наши спутники вспугнули куропатку. Она такой же величины, что и европейская, только у нее больше красных перышек на ногах. Куропатки другого вида водятся преимущественно в горах. В 1941 г. в этих местах уничтожили, по-видимому, последнего аравийского страуса. Экземпляром этой породы я мог полюбоваться лишь в зоопарке Шейх-Османа.

До моря всего 500 метров, хочется побежать к нему, но каждый шаг мучителен: ноги глубоко вязнут в песке и он до крови натирает ступни. Море и пустыня ведут между собой бесконечную борьбу. Ветер гонит песок к морю, а волны беспрестанно накатываются на песчаные дюны в метр высотой, круто обрывающиеся в море.

Едем дальше. Вдали над землей нависает дрожащее сверкающее марево: пальмы, вода, бредущие по оазису верблюды. Я радуюсь: скоро и мы будем там. Но видение отодвигается, и неожиданно исчезает - нас обманула фата-моргана. Через пару часов сворачиваем к побережью. Сейчас отлив, и можно ехать по берегу у самой воды. Перед нами небольшая заброшенная деревня. Ветер гудит в щелях стен. На маленькой печурке стоят банки из-под консервов. Скамейки перед хижинами совсем занесло песком. Год назад эта деревня еще дышала жизнью, здесь был даже небольшой постоялый двор. Но колодец пересох, и люди ушли. Отдыхаем в тени машин, передаем друг другу кружку с водой, делимся съестным.

Купаться здесь опасно. Акулы подплывают близко к берегу. Вода чистая и кишит рыбой. Берег усеян разнообразными раковинами. Вокруг, насколько хватает глаз, море и песок. Мой взгляд задерживается на двух больших темных вертикальных предметах; находящихся примерно в 100 метрах от нас. Что это может быть в такой близости от моря? Медленно подхожу и замечаю, что тени движутся. Это орлы, и величина их вызывает в моей памяти слова Синдбада-морехода: "И когда я там стоял, солнце вдруг померкло, вокруг потемнело. Я подумал, что облако закрыло солнце, но время было летнее, и я удивленно поднял голову, всматриваясь в небо. Наконец я заметил, что это облако было не чем иным, как огромной птицей с гигантскими крыльями. Глядя на эту птицу, я вспомнил одну историю, которую мне рассказали странники. На острове, жила огромная птица по имени Рух, кормившая своих птенцов слонами". Мои орлы, разумеется, не были такими огромными, как птица Рух, но я никогда не видел таких больших птиц и, приближаясь к ним, почувствовал страх. Прогремели выстрелы, орлы величественно удалились, я был рад, что пули их не задели.

Горячее дыхание пустыни, по которой мы продолжаем наш путь, становится нестерпимым. Я давно уже снял с себя все, что только можно. Когда едешь медленно, встречный воздух не дает прохлады. Около 11 часов подъезжаем к маленькому селению. В нем имеется колодец, в котором, всегда есть вода, даже в самое засушливое время года. Он и центр деревни. С 25-метровой глубины воду достают бурдюками из козьей кожи. В жестяных канистрах на ослах ее доставляют к хижинам. Здесь живут только скотоводы, которые со стадами овец, коз и верблюдов уходят в пустыню и в горы. Они выращивают немного овощей для повседневного потребления. Люди приветливы и общительны - у .колодца завязывается оживленный разговор. Женщины не закрывают лиц. Они не боятся нас и даже проявляют любопытство, мужчины ведут себя несколько сдержаннее. Когда здесь узнают, что на машине с красным полумесяцем приехал врач, мне приходится распаковывать ящики и доставать лекарства от самых разных болезней. Один из наших провожатых никак не может отойти от молодой женщины.

- Возьми ее с собой! - смеемся мы.

- Нельзя, - отвечает он, - она уже обещана!

Вдоль дороги выставлены мешки с древесным углем, его закупают проезжие торговцы. Бедуины заготавливают уголь, сжигая растущие в горах деревья, и таким образом обеспечивают себе дополнительный заработок.

Мы опять поворачиваем к морю. Вдали виднеются темно-коричневые голые горы, протянувшиеся почти до самого моря. Остается лишь узкая прибрежная полоса, по которой можно проехать во время отлива. Горный массив пересекают пересохшие небольшие вади. Солнце стоит высоко над нами, когда мы подъезжаем к Хор Умайре, большой рыбацкой деревне, раскинувшейся у самой воды. В ней живет примерно тысяча человек. Хижины сколочены из досок, кусков жести и веток кустарника. Повсюду валяются кости, куски рыбы и прочие отбросы, издающие отвратительный запах. Твердой дороги нет. Деревня лежит в маленькой бухте, отгороженной от моря песчаной косой, поэтому здесь не бывает больших волн и отбросы не уносятся, как в других местах, в открытое море. Деревня производит на нас тягостное впечатление, и мы все очень довольны, когда покидаем ее.

Дальше едем по грунтовой дороге. К вечеру добираемся до рыбачьей деревушки Сугайя. Нас встречают приветливо, и в мгновение ока окружают дети. Прежде чем приступить к осмотру, я угощаю их сластями, которые прихватил с собой. Некоторые из детей вполне здоровы и с любопытством наблюдают за происходящим.

Чаще всего здесь обнаруживаются бронхит, глистные заболевания, гнойный конъюнктивит и в единичных случаях малярия. Люди тут весьма чистоплотны, и деревня производит хорошее впечатление. Большую работу в деревне проделал активист - помощник здравоохранения.

(Помощник здравоохранения - лицо, получившее первоначальные навыки оказания доврачебной медпомощи и проведения вакцинации. В его функции входят: содействие организации рационального питания населения и снабжение его доброкачественной водой; проведение основных санитарно-гигиенических мероприятий; охрана здоровья матери и ребенка, включая планирование семьи; вакцинация против основных инфекционных болезней; профилактика и лечение распространенных заболеваний и травм; санитарное просвещение. Это является важным элементом системы первичной медико-санитарной помощи, которую ВОЗ определила как основное средство осуществления программы «Здоровья для всех к 2000 году».)

Он пригласил нас к себе обедать. Один за другим приходят его друзья, среди них председатель рыболовецкого кооператива.

- Здесь все живут рыбой и все зависит от рыбы, - рассказывает он. - Раньше кооператива не было. Правительство направило меня сюда, чтобы организовать его. Я приехал из Радома, там уже давно есть кооператив. В нем триста сорок членов и двести шестьдесят одна лодка, семьдесят пять моторных. За каждой лодкой закреплено три-пять человек, они составляют производственную группу. В будущем группы станут больше, в каждой будет по пять лодок. Группы сдают улов в кооператив по твердой цене. В Аден рыбу отвозят на кооперативном транспорте или на частных машинах. Выручка делится поровну, часть ее идет на социальное обеспечение и образование, а часть - вдовам рыбаков. Каждая группа получает зарплату в зависимости от размера улова. В среднем рыбак получает двадцать пять динаров в месяц чистыми. Труд женщин, работающих в кооперативе, оплачивается наравне с мужским. У нас большие трудности с транспортом: слишком далеко до Адена. Нам нужны автомобили-рефрижераторы, чтобы доставлять рыбу на рынок свежей. Теперь большая часть ее идет на засолку и сушку, но и тут мы испытываем трудности в связи с большой влажностью воздуха.

Все слушают его внимательно, все согласны с тем, что жизнь можно улучшить только общими усилиями. Я спрашиваю, как было раньше? Отвечает пожилой мужчина. Он слегка заикается, взвешивает каждое слово, словно ему трудно говорить. На нем богатая одежда, контрастирующая с убогой обстановкой хижины. Тюрбан расшит золотой нитью, фута белоснежная, руки унизаны золотыми кольцами.

- Раньше я был хозяином этой деревни. Все лодки принадлежали мне, я сдавал их внаем, ссужал рыбакам также сети и другие рыболовные снасти. У меня был грузовик, на нем отвозили рыбу в Аден, а оттуда доставляли бензин и другие товары. Разумеется, все товары, например соль для засолки рыбы, я продавал и в своем магазине. Рыбаки должны были отдавать мне за это часть улова. Оставшуюся у них рыбу я скупал, ну примерно как на аукционе. Твердых цен не было.

В 1970 г. все лодки, за исключением двух, на которых ходят в море его сыновья, у него конфисковали. Он стал членом вновь организованного кооператива. Раньше ему не нужно было работать. Часть своей значительной прибыли этот маленький капиталист отдавал местному шейху. Как он нажил свой начальный капитал? Один из его родственников, работавший за границей, дал ему денег, и он купил себе сначала грузовик, а потом несколько лодок.

Как истинный сын своего племени, этот араб, после того как оказал мне, по его мнению, честь своим рассказом, потребовал ответного дара. Будучи самым богатым человеком в деревне, он имел раньше четырех жен, теперь не может себе позволить больше двух, да и те доставляют ему много неприятностей, пороча его мужской авторитет, сплетничая о нем у колодца или еще где-нибудь, поскольку его мужские возможности основательно поубавились. Я как врач должен ему помочь. К сожалению, приходится сказать, что у меня нет лекарств, которые могли бы вернуть ему утраченную мужскую силу.

Нежно-алый отблеск заходящего солнца озаряет одинокую землю, когда мы отправляемся дальше на север. Над морем круто нависают отроги гор. Далеко, у самого горизонта, виден ярко освещенный танкер. Тени становятся длиннее, и тишину нарушает лишь легкий всплеск волн. На берегу повсюду валяются скелеты акул и других морских животных. В лунном свете они похожи на привидения.

Во время небольшой остановки я нахожу панцирь огромной черепахи, примерно полтора метра в длину и почти метр в ширину. Под панцирем лежит мешок с мелкими раковинами, вероятно оставленный каким-нибудь рыбаком. Навстречу несется собачий лай, и нас останавливает патруль народной милиции. Молодой парень и пожилой рыбак проверяют, кто мы такие. Немного погодя наши машины останавливаются у маленькой старой крепости. Она построена из глины и камней. Через круглую арку входим во внутренний двор, где нас приветствует лихой гарнизон. Керосиновые лампы бросают скудный свет на коричневые фигуры, все одеяние которых составляет фута, за поясом которой заткнут джамбийя - кривой нож. Правда, рядом стоят в боевой готовности ружья. Здание крепости двухэтажное, входят в него через внутренний двор с круглой аркой. Ни окон, ни дверей нет. Прямо на земле лежат циновки. Небольшая лестница ведет наверх. На каждом углу крепости - башни с окнами вроде амбразур, соединенные друг с другом толстой стеной, защищающей от пуль. Местность хорошо просматривается со всех сторон.

Нас приглашают выпить чаю. Под звездным небом при свете керосиновых ламп мы ужинаем вместе с солдатами. Специально для нас они извлекли из деревенского холодильника, работающего на керосине, прохладительные напитки, которые нам приходится пить, хотя обещанный чай доставил бы гораздо большее удовольствие.

Утром в отверстия башен дует прохладный ветер. Нам видна деревушка на берегу, где мужчины и женщины тащат битком набитые рыбой сети. Их обычно забрасывают в море с небольших лодок примерно в 50-100 метрах от берега и затем 10-20 человек, ухватившись за длинные канаты, вытаскивают их на берег.

Для осмотра больных мне предоставили помещение в школе, расположенной недалеко от крепости. Многие показывают мне дорогостоящие лекарства, купленные ими в Адене или кем-нибудь привезенные. Особенно много лекарств, предназначенных для внутривенных и внутримышечных вливаний. Пациенты мои явно разочарованы, когда я говорю, что не всегда целесообразно их принимать. А без назначения врача их вообще принимать нельзя. Некоторым пытаюсь оказать помощь своими лекарствами, и у меня создается впечатление, что они предпочли бы уколы. Нечто подобное я слышал от одного аденского знакомого. Один врач, араб, открыл в каком-то большом городе НДРЙ рентгеновскую клинику. Пользуясь невежеством людей, он за плату делал рентгеновские снимки, и ему хорошо платили, полагая, что рентген - это лечение невидимыми лучами. Торговцы до сих пор, спекулируя на невежестве, продают населению медикаменты по очень высоким ценам.

Закончив осмотр последнего пациента, я собрался было уходить, как вошел рыбак и протянул мне нос рыбы-пилы. Длина пластины-носа - почти 2 метра, толщина - около полутора сантиметров. Ее много водится в водах Южного Йемена. Рыбаки говорят, что сама она никогда не нападает первая, но, если ее заденешь, становится очень агрессивной и оказавшегося рядом человека может серьезно поранить своей пилой.

К полудню мы достигли последней цели нашего назначения - деревни, расположенной у границы с Северным Йеменом, на берегу Красного моря, у входа в Баб-эль-Мандебский пролив (Ворота слез). Когда-то через эти "ворота" проходили суда работорговцев, увозя африканцев в рабство на север Аравийского полуострова. Здесь, между двумя континентами, в проливе, лежит остров Перим - "Гибралтар Востока". Ни одно судно, идущее по Суэцкому каналу, не минует острова. Он предстает перед нами довольно мрачным, с высоко поднимающимися над морем красными скалами, когда мы приближаемся к нему на маленькой рыбачьей лодке. На обратном пути мы огибаем мыс Баб-эль-Мандеб.

В 1810 г. здесь стоял Ульрих Зеетцен и, полный страстного ожидания, смотрел на африканский берег. 3еетцен был вторым после Нибура отважным исследователем Аравийского полуострова. Родился он на севере Германии в 1767 г. в семье фермера. В Гёттингене изучал медицину и естественные науки. Он стал промышленником и в то же время исследователем, так как его влекло в далекие, неизведанные края, особенно манила Центральная Африка, и попасть туда он хотел через южную оконечность Аравии. "Ничто не привязывает меня к родине, - писал он. - Большая часть образованной Европы заинтересуется мной и моим предприятием, и в зависимости от того, сбудутся или нет мои надежды, на меня снизойдет великая слава или великий позор. Подстегиваемый честолюбием и жаждой признания, я хочу попытаться осуществить намеченный план и достичь намеченной цели или погибнуть".

Его путешествие началось в 1802 г. В 1806 г. он был в Иерусалиме, оттуда добрался до Мертвого моря, а затем до Каира. Из Каира, уже приняв ислам, под именем Мусы аль-Хакима он отправился на паломническом судне вместе с другими паломниками в Джидду, а в 1809 г. был на пути в Мекку. Там он дал запереть себя в храме и зарисовал его план, рискуя жизнью, так как по мусульманским законам это было равносильно тяжкому преступлению. В октябре 1809 г. Зеетцен через Медину и Ходейду устремляется к мысу на юге. Почему он не переплыл это совсем небольшое расстояние до африканского берега на рыбачьей лодке? По чьему приказу он должен был отправиться в Моху? Что могло заставить такого исследователя, как Зеетцен, отклониться от своей цели?

В октябре 1811 г., спустя два дня после того, как он оставил Моху, его нашли мертвым на дороге в Таизз. Крузе, исследователь и хранитель огромного научного наследия 3еетцена, пишет, что возможно, кто-то завладел его бумагами, ибо он вызвал подозрение своим странным поведением. В бумагах, без сомнения, нашли и снятые им планы Мекки и Медины, и, по всей вероятности, по приказу имама Саны по дороге в Таизз его отравили. Такая судьба постигла бы любого араба, осквернившего святыню.

Когда мы причалили к берегу, была уже ночь, повсюду мигали керосиновые рыбацкие лампы. Рыбаки пригласили нас разделить с ними скромную трапезу, состоявшую из лепешек, вяленой рыбы и чая.

Все заинтересовались нашими машинами. Водители терпеливо и не без юмора объяснили их устройство. В качестве особого достоинства подчеркнули, что они великолепно показали себя в условиях пустыни и что у них воздушное охлаждение. Эта информация вызвала бурный восторг и даже овацию, так как вода в этих местах, да и во всей стране - дефицит.

Здесь, на берегу, устроиться на ночлег нетрудно. Руками выгребаю в песке яму и, завернувшись в одеяло, ложусь в нее. Сон приходит не сразу. До моего слуха еще долго доносится разговор. По песку шмыгает бесчисленное множество маленьких и больших крабов. Потешный "народец" эти крабы. В мягком песке, у самого прибоя они строят себе маленькие песчаные крепости с острыми конусообразными башенками и норками в глубине. Башенки служат им наблюдательной вышкой для высматривания добычи. В случае опасности они молниеносно скатываются вниз и прячутся за крепостью, а если опасность слишком велика, - в норке. Море катит на них свои волны, но вода проникает не очень глубоко, и через некоторое время они вновь с любопытством выглядывают наружу. Особенно деятельны крабы по ночам. Моя песчаная яма - препятствие для них, и они обегают ее. Я засыпаю под тихий всплеск волн у Ворот слез.