От равнины Эль-Барта до равнины Иль-Поньеки

Полтора дня вынужденного сидения в таком захолустье, как Барагои,- на редкость мучительное занятие. Барагои - бома очень типичная для кенийского Севера. Селение представляет собой одну-единственную улицу, состоящую из десятка индийских и сомалийских лавок, торгующих предметами пеовой необходимости для местных жителей и разнообразными консервами и запчастями для автомобилей - для проезжих, отправляющихся на озеро Рудольф и дальше в Эфиопию.

В Барагои за покупками приходит самая разнообразная публика

Поскольку селение - это последний оплот цивилизации перед лежащей впереди тысячекилометровой разбитой дорогой через безлюдные вулканические плато и пустыни, при появлении иностранцев все индийцы и сомалийцы высыпают на улицу, надеясь, что приезжие сейчас начнут оптом покупать товары и сделают их миллионерами или в крайнем случае поправят давно шатающееся дело.

Вы медленно идете по пыльной улице Барагои, и предложения, явно превосходящие ваши возможности, сыплются как из рога изобилия: быть может, у вашей машины сразу лопнули все камеры и все покрышки и вам необходимо для них четыре комплекта резины? Или у вас еще ничего не лопнуло, но вы хотите купить обозначенное число резины про запас? А может быть, вы так спешили, что забыли в Найроби запастись провиантом? Послушайте, учтите, что впереди нет бензина и вам необходимо заполнить все емкости! Жизнь в пустыне вообще распаляет фантазию людей, но когда вы имеете посреди пустыни магазин, фантазия - это почти единственное, что поддерживает существование его владельца.

Сопровождаемый толпой любопытных, я дошел до последнего магазина, купил у худощавого сикха в белом одеянии бутылку кока-колы, и все фантазеры поняли, что покупателя из меня не получится. И тогда я делаюсь жертвой постоянных клиентов лавочников. Это окрестные кочевники - туркана, самбуру и, может быть, ндоробо. Судя по тому, с каким вожделением смотрели на меня лавочники, доход от своих клиентов они имеют небольшой.

Как правило, клиент появляется из буша со шкурой козла или даже парой шкур. Он заходит в лавку и берет полкило кукурузной муки, четверть килограмма сахара, осьмушку мыла, коробку спичек. Больше товаров за козью шкуру не положено. Если шкура большая и принес ее мужчина, во избежание скандала и для поднятия престижа продавец дает ему еще «просто так» сигарету. Женщина иногда получает дюжину бисеринок. Потом покупатели садятся под навес на ступеньки лавок, обсуждают происходящие в буше дела и часами жуют «мера» - измельченные ветки кустарника, обладающего возбуждающими свойствами. Прогуливающийся по улице европеец для них настоящее событие.

Как только я попадаю на глаза толпе любопытных, они тотчас окружают меня. Те, кто живут поближе и уже видели проезжих европейцев, знают, что вазунгу любят всех и все фотографировать, а за каждый снимок можно получить шиллинг. Те же, кто живет подальше и не знает, какие потенциальные выгоды сулит приближение европейца, идут посмотреть на его странный костюм и, главное, волосы. Африканцы уже давно свыклись с нашей белой кожей, но почему - то никак не могут поверить, что наши прямые, в сафари обычно пропыленные, прядями болтающиеся волосы - тоже естественные. Пока я стою и занимаюсь с кем - нибудь из окружающих, сзади два - три любопытных изо всех сил тянут меня за давно нестриженные космы. Я оборачиваюсь - они с очаровательной откровенностью хохочут, а сзади за то же занятие принимаются мои недавние собеседники. Потом мальчишки такого роста, что их глаза находятся на уровне моей груди, замечают, что волосы есть и там. Тогда они с восторженным писком запускают пятерню в мою расстегнутую рубашку. Нет, в Барагои местное общество явно не отличается ничем оригинальным по сравнению с другими северными кенийскими городками. В сопровождении мальчишек, очевидно надеющихся добыть из меня еще несколько волосков, я иду к своей машине и зову Питера и Тиваса.

- Что здесь поблизости можно посмотреть интересного? - спрашиваю я у них.

- Кругом буш. Разве что съездить в оазис Эль - Гераи. Это одно из самых красивых мест в Северной Кении. Там сейчас должна быть уйма животных.

Равнины, лежащие к западу от гор Ндото и Олдоиньо - Ленкийо, орошаются тремя речками - Сейя, Свиан и Барсалои, которые в узкой долине, зажатой между этими горами, сливаются в одну широкую реку Милгис. Галерейные леса, тянущиеся по их берегам, тоже соединяются в месте рождения Милгис, образуя посреди скучных песков роскошный оазис Эль - Гераи. В тени изящных пальм дум прячутся целые стада слонов, которые, нагулявшись с утра по пеклу открытых равнин, к полудню приходят сюда переждать самые жаркие часы, а на низких болотистых берегах, поросших высоченными папирусами, лежат в грязи каффрские буйволы. Я залезаю на крышу машины и считаю животных, которые отсюда в лучах полуденного солнца напоминают массивные черные валуны, окруженные зарослями кружевных папирусов. Сто, двести, триста, триста семьдесят буйволов. Ну что же, это не так уж и много. В заповеднике Масаи Мара, на юге Кении, я насчитал как-то стадо буйволов больше чем в семьсот голов.

Я люблю Кению, быть может, больше всего за то, что здесь человек может испытать наслаждение, которого он лишен в большинстве других стран Африки: остаться наедине с природой в ее первозданном виде. Здесь легко вообразить, что представляла собой восточная часть этого континента еще каких-нибудь шестьдесят - семьдесят лет назад, когда, как писал знаменитый английский охотник Д. Хантер, «все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью». Но при всей моей любви к африканской природе «все пространство», усеянное буйволами, выводит меня из состояния душевного равновесия. Я настроен категорически против этого животного.

Многочисленные стада превращают ранее цветущие оазисы в пустыню

И не потому, что побаиваюсь его, хотя многие знатоки охоты, в том числе тот же Хантер, считают, что из «великой африканской пятерки» - слон, носорог, буйвол, лев и леопард - буйвол самый яростный и опасный. С моими знакомыми профессиональными охотниками чаще всего происходили трагические случаи именно тогда, когда они имели дело с буффало - этим английским словом в Восточной Африке обычно называют буйволов. Это животное весом до 1,2 тонны природа наделила огромными, раскинутыми часто больше чем на метр рогами, которые, утолщаясь и расплющиваясь на лбу, образуют сплошную «броню». Толщина ее нередко достигает двадцати сантиметров. Совершенно очевидно, что стрелять в такую «бронированную» голову - бесполезное занятие. Действуя ею как тараном, буйвол в случае опасности сметает не только охотника, но если тот стоит в лендровере, то и машину.

Если первая пуля не убивает толстолобого гиганта, он устремляется в заросли и, затаившись неподалеку от того места, где был подстрелен, начинает поджидать человека. Идущий по следу охотник обычно не успевает даже вскинуть ружье. Разъяренное животное, выскочив из засады, поддевает человека на рога, швыряет его в сторону, а затем начинает топтать. «Буйвола нельзя только ранить, его необходимо убить,- говорят охотники в Кении.- Иначе он убьет вас».

Однако я глубоко верю в то, что в наше время многие звери уже научились отличать ружье от фотокамеры, а следовательно, относятся ко мне лучше, чем к охотникам. Некоторые называли меня безрассудным, но к концу моей жизни в Кении я стал подходить к буйволам так близко, что мог делать их «портреты» без всяких телевиков.

И вот тогда, стоя нос к носу с этим зверем, я совершенно отчетливо понял, почему неосознанно невзлюбил буйвола еще на расстоянии. У него был неописуемо тупой взгляд. Огромное животное, наделенное природой невиданной силой, казалось, ничем не интересовалось в жизни. Ни любопытства, ни удивления, ни испуга не отражалось в этих глазах, тупо смотревших на подходившего человека с фотоаппаратом. Я делал снимки, уходил, а буйволы, не двинувшись с места, не моргнув глазом, стояли на прежнем месте. Сочетание неукротимой мощи с тупостью - вот формула, наиболее точно отражающая суть этого животного.

Буйвол - это сочетание неукротимой мощи с тупостью

Среди животных у буйвола не так-то мало врагов. Если посреди буша я встречал пирующий львиный прайд, то примерно в двух случаях из трех они лакомились тушей буйвола.

Конечно, будучи животными умными, львы не нападают на особей в расцвете сил. Они выбирают себе для трапезы либо молодого бычка, с которым им легко будет справиться, либо старого буйвола, уже потерявшего былую мощь. Правда, на детенышей напасть трудно, так как о них буйволы все-таки заботятся и обычно держат их в центре стада. А вот со своими стариками они поступают мерзко. Чтобы не привлекать к стаду внимание хищников, они вообще прогоняют от себя стариков, и те, если не станут сразу же жертвой львов, слоняются по саванне до тех пор, пока не встретят других изгнанников. Так возникают довольно большие «стариковские стада», состоящие только из быков. Вот из них - то чаще всего выбирают себе львы жертву.

Я продолжаю сидеть на крыше машины в тени пальмы дум и наблюдать, что делается у реки, там, где животные вытоптали папирусы, подходя к водопою. Вот откуда - то со стороны равнин к воде галопом выбегает стадо буйволов голов в сорок. Они ни на кого не обращают внимания, расталкивают антилоп и зебр и явно чувствуют себя хозяевами положения. Пьют у болотистого берега, потом тут же плюхаются в жижу и начинают валяться в черной илистой грязи. Темно - бурая грубая кожа буйвола лишь кое - где покрыта волосами, и, чтобы хоть немного уберечь ее от обжигающих солнечных лучей и избавиться от слепней и оводов, буйволы старательно вымазываются грязью. Правда, в высокогорных районах, где похолодней, щетина у буйволов бывает длинной, но здесь, в жарком оазисе Эль - Гераи, волос у них почти нет.

Но вот из зарослей пальм выходят четырнадцать слонов и идут к реке. Завидев их, буйволы сразу же сгрудились в кучу, освободив вновь прибывшим великанам почти все пространство. Один из слонов решил пройти к глубокой воде именно там, где расположились буйволы, и те послушно расступились. Буйволы явно считали, что со слонами им лучше не конфликтовать.

Небольшое столкновение, однако, все-таки произошло. У водопоя было скользко и один из быков, взбираясь по довольно отвесному берегу, оступился, упал и по илистому склону начал сползать назад, к воде. Тут на его пути оказался слоненок. Буйвол сбил его с ног и теперь они уже катились к воде вместе.

То ли слоненку стало обидно, то ли страшно, но, казалось бы приятное в его возрасте, катание со скользкой горы не вызвало у него никаких положительных эмоций. Он принялся издавать какие-то трудно передаваемые на бумаге звуки, скорее всего напоминающие скрип. Две слонихи тотчас же ринулись вниз и у самой воды подхватили дитя своими бивнями. Они поставили его на ноги, легонько поддали хоботом по заднему месту, а затем принялись за буйвола, барахтавшегося в тине в тщетных попытках подняться. Очевидно, буйвол, несмотря на всю свою тупость, знал, что его ожидает.

Нет, это отнюдь не была расправа двух великанов с валяющейся в грязи жертвой, противоречащая древнему благородному принципу «не бей лежачего». Слонихи вовсе не били буйвола. Они мстили ему за слоненка испугом. Отойдя от места происшествия метров на пятьдесят, они с необычайной легкостью вдруг снова начали приближаться к буйволу с разных сторон. Головы их были пригнуты к земле, и казалось, они вот-вот вонзят свои бивни в тело буйвола. Но ничего подобного не произошло. В последний момент слонихи подняли головы и скрестили бивни над конвульсивно дергавшимся от страха буффало. Немного постояли, потом разошлись и снова проделали тот же номер. И так - восемь раз. Напоследок, видно, буйвол так обессилел, что при приближении слоних уже едва - едва мог дрыгать конечностями. Тогда слонихи удовлетворенно фыркнули, обдали друг друга фонтанами грязи и отправились отдыхать в тень пальм.

- Считайте, что вам повезло, мы приехали в Эль - Гераи в очень удачное время года,- говорит Тивас.- Обычно же в этом месте нельзя увидеть никого, кроме самбуру и их многотысячных стад.

- А что так? - спрашиваю я.- Разве коровы самбуру так любят общество слонов и буйволов?

- Нет, просто коровы любят воду, а ее в радиусе восьмидесяти километров большую часть года можно найти только здесь. Поэтому Эль - Гераи и зовут оазисом. Сейчас холодный и влажный сезон, в горах почти каждую ночь выпадают дожди. Текущие оттуда реки наполняются водой, и поэтому самбуру могут напоить свой скот в любом месте. Но так обычно бывает не больше трех недель. Потом дожди в горах прекращаются, реки высыхают. С наступлением бездождных месяцев в оазис устремляются люди со своим скотом. Тогда слоны уходят в горы, где есть корм, или на юг, в долину Ил - Поньеки. Там в среднем течении реки сея под песком всегда есть вода, слоны роют яму посреди песчаного речного дна и высасывают оттуда воду. Буффало же уходят на север, в долину Эль - Барта, где едят сухую траву.

Десятки тысяч коров веками проходят по этой земле. В условиях сухого климата, где процессы почвообразования замедлены, где минеральные частицы не скреплены влагой и растениями, земля не выдерживает выпавших на ее долю испытаний. Она попадает во власть эрозии. Стоило нам отъехать сто метров от влажного оазиса с его черными клейкими почвами, как в окраске земли стали преобладать красные и желтые тона и мы попали в зону лощин и трещин. Редкие, но бурные дожди молниеносно размывают и углубляют эти лощины, сносят с их склонов тонкий слой почвы, дававший возможность расти здесь хоть каким-то колючкам, и постепенно лощины превращаются в настоящие овраги.

Как это ни парадоксально, но в Северной Кении такой ландшафт распространен именно там, где на поверхность выходят грунтовые воды, где природе нечем компенсировать урон, наносимый ей натиском устремляющихся к воде стад, гонимых номадами. Площади, пораженные эрозией, растут, уровень грунтовых вод падает, старые водопои высыхают. Не найдя в них живительной влаги, кочевники поворачивают свои стада туда, где уже и без того слишком много желающих утолить жажду. В результате вытаптываются, опустошаются огромные территории. Вслед за людьми уходят и дикие животные, обильные экскременты которых всегда были одним из главных факторов почвообразования в аридных районах. Там, где еще несколько десятков лет назад паслись тысячные стада зебр, антилоп и газелей, сегодня простираются огромные пустоши, хранящие на покрывающей их красной пыли лишь следы десятков тысяч коров, прошедших здесь к усыхающему водоему. Жизнь, интенсивная богатая жизнь теплится еще лишь в зеленых оазисах, но и они могут превратиться в пустыню под натиском обрушивающихся на них стад номадов. Ведь и у природы есть предел возможностей, и равнина Эль - Барта и Ил - Поньеки - неплохой тому пример.

- Но ведь наверху, в горах, конечно, есть постоянные источники, да и корма там много. Почему же самбуру теснятся со своими стадами только внизу? - спросил я у Тиваса, глядя на зеленые склоны Ндото.

- Бвана забыл о том, что случилось вчера с ослом, которого он купил у самбуру. Самбуру и рады были бы подняться в горы, к холодным ручьям и зеленым лощинам. Но ндоробо не пускают их туда.

- Значит, самострел, убивший нашего осла, установлен для того, чтобы отпугивать и самбуру от жилищ ндоробо?

- Трудно сказать, для кого предназначался именно тот самострел. Но раньше и в горах, и в лесах вдоль рек жили и охотились одни ндоробо. Позже, когда лет двадцать назад англичане отняли у самбуру хорошие пастбища на юге, эти скотоводы появились на территории ндоробо, которые долго пытались помешать им гонять стада в оазис Эль - Гераи. Это одно из мест, наиболее богатых слонами, и ндоробо не хотели его отдавать. Хотя охота на слонов тогда уже была запрещена, они продолжали заниматься этим доходным делом, сбывая бивни сомалийским купцам. Ндоробо заваливали все вокруг колючими ветками, пытаясь остановить стада самбуру. Но самбуру поджигали колючие заслоны и огонь за несколько часов уничтожал то, что ндоробо строили много дней. Да и вообще живущим в горах ндоробо было тяжело противостоять самбуру - хозяевам равнин,- объяснил мне Тивас и продолжал.- Ндоробо отступили вверх, и самбуру, решив, что и там их ждет победа, тоже устремились по горным тропам к заветным водопоям и вечнозеленым пастбищам. Но не тут-то было. Ни коровы, ни их пастухи не прошли дальше того места, где были вчера мы. Они проваливались в искусно замаскированные ямы, гибли от самострелов, падали, сраженные стрелами лесных охотников. Самбуру не могли даже защищаться. Жители открытых пространств, они признают только одно-единственное оружие - копье и вместе с масаями слывут одними из лучших копейщиков в Африке. Но разве метнешь длинное копье в густом тропическом лесу, где, не пролетев и трех метров, оно застревает между деревьями. Короткие же стрелы ндоробо, пущенные опытной рукой лесных жителей, редко не попадали в цель.

В общем самбуру пришлось позорно отступить, а через некоторое время вожди и старейшины обоих племен договорились о разделе «сфер влияния». Ндоробо согласились с тем, чтобы скотоводы пользовались водопоями Эль - Гераи, но запретили им подниматься в горы. И среди многих причин этому запрету старейшины ндоробо отметили такую: «Копыта коров разрушают землю, которая перестает родить траву и превращается в мертвую пыль. Вода уходит из такой земли, а вслед за ней покидают окрестные земли и звери. Но у ндоробо больше нет земли, куда бы они могли уйти вслед за животными. Для охоты им остались только эти горы».

Неписаные соглашения, заключаемые между старейшинами племен, зачастую соблюдаются куда строже, чем отпечатанные договоры между цивилизованными государствами, скрепленные сургучными печатями. Ныне самбуру живут в мире с ндоробо. Те из охотников, которые решили, что отравленная стрела - не самый надежный источник средств к существованию, и обзавелись скотом, поручают его присмотру самбуру. Поговаривают, что через самбуру лесные охотники сбывают и большую часть своего «нелегального» товара - слоновую кость, рога носорога, шкуры.

Однако история многому научила ндоробо. Зная трагическую судьбу своих соплеменников в центральной части Кении, они уже не столь щедры и доверчивы, как раньше. Они не хотят менять на одну корову благодатные горы Ндото, в которых целых одиннадцать холодных источников и много дичи. Они хотят, чтобы Ндото оставались их домом. Они превратили этот дом в неприступную горную крепость, «заминировали» дороги к нему и разрешают подниматься в свои жилища лишь людям, идущим к ним с добрыми намерениями. Конечно, «веники мира» - весьма условный символ таких намерений, их может разложить на горных тропах и враг. Поэтому, скорее всего, Он служит предупреждением ндоробо о том, что к ним хотят прийти чужие люди, и дает им возможность подготовиться соответствующим образом к их визиту. Ведь древнему маленькому племени действительно некуда отступать.