Впервые на северо - востоке

Как-то в середине 1967 года в коррпункте ТАСС в Найроби раздался телефонный звонок. Чиновник министерства информации сообщил, что в такой - то день, в такой-то час вице-президент Республики созывает пресс-конференцию.

Кроме вице-президента на пресс-конференции присутствовали министр обороны и главнокомандующий армией Кении. Выступая перед корреспондентами, они сказали, что правительство впервые за много лет решило «впустить» журналистов в северо-восточные районы с тем, чтобы дать им возможность на месте ознакомиться с положением в этой обширной части страны, увидеть изменения, происшедшие там за годы независимости.

'Кавалерия' северных районов Кении

- Кто хочет принять участие в поездке по северо - восточным районам? - спросил вице-президент.

Пожелавших остаться в Найроби не нашлось. Все сорок два корреспондента, присутствовавшие на встрече, решили ехать, потому что для всех нас кенийский северо - восток был подлинной terra incognita. Туда никто не ездил, а тех, кто хотел поехать, не пускали, потому что вот уже несколько лет на северо-востоке Кении, населенном кушитскими племенами сомалийцев, шла война.

Зерна раздора были брошены еще в начале века, когда колониальные державы - Англия, Франция и Италия, завершая империалистический раздел Африки, поделили между собой земли сомалийцев. Народы, говорящие на диалектах одного языка, имеющие богатую общую историю, единые традиции, уклад экономики, были искусственно разъединены границами колониальных владений - английских Сомалиленда и Кении, итальянского и французского Сомали. Кроме того, несколько миллионов сомалийцев кочуют по эфиопской провинции Огаден.

Восточные кушиты - люди мусульманской культуры

Подобная судьба - удел не только сомалийцев - кушитов. Произвол колониальных границ привел к тому, что сегодня в Тропической Африке не найти государства, населенного одним народом или одним племенем. И почти не найти крупного народа или племени, которые жили бы только в пределах одного государства. Южная граница Кении, так же как и северная, будто прочерчена по линейке и делит пополам народ масаи, оставив половину их в Танзании. Двухмиллионная народность балухья живет сейчас и в Кении, и в Танзании, и в Уганде.

У западных кушитов обычаи нилотов, язык - сомалийцев

В результате рождаются тенденции к пересмотру государственных границ, существующих ныне в Африке. Так возникают территориальные споры, взаимное недоверие и войны, которые время от времени омрачают отношения между независимыми африканскими странами.

Но нигде на континенте пограничный конфликт не был таким затяжным и острым, как в пустынях, лежащих между Кенией и Сомали.

Когда в 1960 году английский Сомалиленд и итальянское Сомали добились независимости и объединились в единую Сомалийскую Республику, в северной Кении, еще остававшейся тогда английской колонией, возникло вооруженное националистическое движение сомалийцев за освобождение от английского колониализма и объединение с независимой Сомалийской республикой.

После получения Кенией независимости (в 1963 году) напряженное положение на границе с Сомали вызвало беспокойство у кенийского правительства. Пограничные районы сделались ареной непрекращающихся столкновений между отрядами «шифта» (так называли сомалийских сепаратистов) и регулярной кенийской армией. Северо-восток жил на военном, чрезвычайном положении. Проникнуть туда стало почти невозможно. Вот почему предложение вице-президента посетить сомалийские районы Кении вызвало такой интерес.

Поездка была не совсем обычной. Каждое утро мы приезжали на военный найробийский аэродром Истли, садились в военный самолет, летели час - другой над песками, приземлялись опять-таки на военный аэродром, смотрели новостройки, говорили с людьми, слушали местных руководителей - военных, летели дальше, снова приземлялись на песке и снова летели. Поздним вечером мы возвращались в Найроби, чтобы на следующее утро вновь подняться из Истли. Ни в одном из северных городков не было гостиниц. Да и, как объясняли власти, оставаться в них на ночь было не совсем безопасно из-за набегов «шифта».

Это было настоящее «открытие» кенийского Севера. Возвращаясь тогда домой, из пекла сомалийских пустынь в Найроби, я не ложился спать, а садился писать дневник. Хотелось ничего не забыть: кто знает, когда еще откроются ворота в этот мир, где старое и новое, как нигде, рядом.

Тогда я записал:

«По выжженным солнцем улочкам Исиоло веселыми стайками носятся песчаные смерчи. Песок хрустит на зубах, забирается за ворот белой рубашки, по неопытности надетой в это отнюдь не легкое путешествие, за несколько минут сплошным слоем покрывает лист блокнота, на котором написаны эти строчки. Шофер поминутно открывает дверь машины, чтобы взглянуть на дорогу: истертое и исцарапанное песчинками ветровое стекло работяги - лендровера уже давно превратилось в матовое и через него виден лишь красноватый диск солнца.

Скрежет тормозов - и шофер, воздев руки к небу, начинает вспоминать аллаха. Дорогу перегородил белый верблюд - одна из особенностей здешних мест. Он в сонном оцепенении пытается поддеть длинной губой валяющуюся в дорожной пыли колючку перекати-поля, не обращая никакого внимания ни на рев нашей машины, ни на крики невесть откуда взявшейся толпы.

Эта толпа - настоящая «коллекция» народов, населяющих Кению. Небольшой городок - центр сомалийских земель - Исиоло расположен как раз в том месте, где сходятся границы Расселения трех основных этнических групп Африки. К югу от Исиоло живут земледельцы банту, к западу - воинственные скотоводы-нилоты, к востоку - кочевники кушиты. Город как бы вобрал в себя неповторимый аромат обычаев, традиций и культур этих народов. Ни в одной стране Африки банту, нилоты и кушиты не живут вместе. И очень мало где в Африке за час полета можно попасть из прохлады, которой провожает путешественника зеленый, цветущий, умытый дождем Найроби, в пыльную жару, что царит над Исиоло. Поэтому Кения - самая интересная страна в Африке. Калейдоскоп ландшафтов. Столпотворение племен и народов. Этнический вавилон.

Вот идет, завернувшись с головы до ног в черную паранджу, женщина кушитка из племени аджуран, которой Коран запрещает показывать лицо чужим мужчинам. А навстречу, через дорогу, погоняя перед собой стадо коз, бредет девушка из племени рендилле. Весь ее наряд состоит из набедренной повязки и бесконечных ожерелий из бисера и медной проволоки, покрывающих почти все руки, шею и ниспадающих на груди, вымазанные для блеска бараньим жиром. На бойком перекрестке курчавые мальчишки - школьники из принадлежащих к группе банту племен меру и эмбу обсуждают, как решить трудную задачу. А поодаль, в тени стройной финиковой пальмы устроились степенные, напоминающие арабских халифов сомалийские старцы в разноцветных тюрбанах. Они ведут неторопливую беседу, неодобрительно поглядывая на городскую молодежь, в обнимку прогуливающуюся у входа в ночной клуб.

Разные нужды заставляют этих людей приходить в Исиоло. Одни хотят продать на рынке свой урожай - арахис, фасоль, тыквы, другие - купить нехитрые предметы африканского быта, третьи - просто посмотреть на каменные дома и блестящие машины, с трудом пробирающиеся через живую стену людей, верблюдов и надрывно кричащих ишаков. В последние годы Исиоло превратился в крупный центр Северной Кении. Не имея средств и кадров для открытия школ, больниц и просветительных центров в кочевьях, отделенных друг от друга десятками километров пустыни, правительство Кении поощряет создание крупных центров просвещения и здравоохранения в отдельных городах, обслуживающих внутренние сельские районы. Одним из таких центров и стал Исиоло, где в школе-интернате учатся и живут дети, съехавшиеся сюда со всех концов провинции, и где больница обслуживает жителей самых отдаленных деревень.

- А что нового произошло за годы независимости в экономике края? - спросил я у комиссара Исиоло, еще молодого, военной выправки африканца, никогда не расстающегося с изящной эбеновой палочкой, служащей здесь символом власти.

- Знаете, когда такой вопрос задают мэру Найроби или Момбасы, тому легко сразу же убедить собеседника в прогрессе. Потому что новый завод или комфортабельная гостиница говорят сами за себя. У нас же объекты строительства гораздо прозаичнее и на первый взгляд куда проще: колодцы, ветеринарные пункты, ирригационные каналы, дороги. Но для обитателей здешних мест они имеют гораздо большее значение, чем двадцатиэтажный модернистский отель для жителей столицы. Несколько лет независимого развития - слишком короткий срок, чтобы перенести этот край из каменного века в век двадцатый. Да и «простых» объектов здесь нет. На всем Севере нет ни одного строительного предприятия, все приходится завозить из Найроби. А дороги проходят через районы, которые в период дождей превращаются в сплошное непроходимое болото.

Большой размах получило здесь «движение самопомощи». После работы или в выходной день односельчане на общественных началах, под руководством присланного правительством специалиста строят больницы, помещения для курсов по ликвидации неграмотности, клубы и школы.

Я был в одной из таких самодельных школ. На песчаном полу сбитого из неотесанных досок длинного барака под соломенной крышей сидели черные, как смоль, ученики, старательно выводившие на серых страницах тетрадей свои первые буквы. Конечно, это не модернистское здание колледжа, каким может похвалиться Найроби. Однако здесь приобщаются к знаниям, к культуре около двухсот будущих строителей новой Кении, чьи родители до сих пор даже не знают о существовании письменности. Напомню только, что при «просвещенных» английских колонизаторах во всем кенийском Севере, занимающем площадь, равную территории Австрии, и с населением в 75 тысяч человек в школу ходили лишь детей!

Однако не только ростки нового бросались в глаза на пыльных городских улицах, обрывающихся в пустыне, у надписи «Запретная зона». Обращало на себя внимание обилие солдат, снующих по городу на джипах, вооруженные патрули на дозорных вышках. Повсюду на северо-востоке еще гремели выстрелы.

Запись в дневнике заканчивалась так: «Промелькнули Гарба - Тула, Эль - Вак, Гарисса, пыльные стойбища, выстроившиеся цепочкой в очередь голодные дети, которым солдаты отмеряли по кружке муки, раненые в больницах и взятые в плен солдаты«шифта» в наручниках. Война есть война...»

Тогда я еще не знал, что скоро наступит мир и «ворота» в таинственный северо - восток наконец откроются. В конце 1967 года, по инициативе Организации африканского единства (ОАЕ) в Аруше впервые за много лет встретились лидеры Сомали и Кении. В результате переговоров ими был подписан «Манифест взаимопонимания», положивший конец военным действиям.

Как только ограничения на поездки по сомалийским территориям были ослаблены, я обратился к властям за разрешением самостоятельно поехать в кушитские районы. Я хотел посетить обретшие мир кочевья и заодно попытаться добраться на машине до Марсабита и далее к эфиопской границе до Мояле, на земли племен рендилле, боран и габбра.

Литература, которую я просмотрел по этому району, еще больше разожгла мое любопытство к Марсабиту и его обитателям. «Боран и рендилле, вероятно, наименее известны среди всех других племен Кении,- писала М. Рикарди, долгое время путешествовавшая по кенийскому Северу.- Никто не добирается до них. Они живут далеко и почти недоступны...» «Рендилле - народ, о котором известно очень мало»,- вторил ей Г. Хантингфорд, уже известный нам автор азанийской теории.

Тогда, в 1968 - 1970 годах, поездка в Марсабит и особенно далее к Мояле была еще целым событием. Для того чтобы преодолеть полторы-две тысячи километров, требовалось запасаться водой, бензином, продуктами для себя и подарками для местных жителей. «Великую северную дорогу» - Найроби - Марсабит - Аддис - Абеба - начали строить лишь в 1970 году. Эта дорога, правда, лишена асфальтового покрытия, но все же она облегчила мне последующие поездки по этому району.

Но шесть лет назад к строительству «великой северной дороги», существовавшей тогда лишь на картах проектировщиков, еще никто не приступал, и мне, пробираясь в Марсабит, пришлось преодолевать все те дорожные невзгоды, описание которых, наверное, уже наскучило читателю.