Глава первая [1965 Шрейдер Э., Шрейдер Ф. - Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли]

Впервые мы пали духом после встречи с капитаном Паркером. Многие и раньше утверждали, что у нас ничего не выйдет, но мы с необычайной легкостью рассеивали их сомнения. Отставному армейскому офицеру, у которого в тихую погоду джип-амфибия ушел ко дну буквально из-под ног, мы сказали: «У нашего водонепроницаемый кузов». А морякам в Панаме, пугавшим нас chocosanos, легкомысленно заявили: «Мы не будем выходить в море в шторм».

Но сейчас, после четырех дней ожидания хорошей погоды на крошечном островке Карибского моря, где пальмы от ветра пригибались к самой земле, море вздувалось огромными валами, а побелевший под черным небом песок искрился, точно соль, все наши бойкие ответы казались сплошной чепухой.

Джип-амфибия

Когда в нашей бухточке укрылось рыбацкое судно, мы сразу же поспешили к нему, страстно мечтая услышать хоть несколько ободряющих слов по-английски. Но, увы! то, что мы услыхали, отнюдь не прибавило нам храбрости. Только мы подплыли к трапу, как огромный верзила в морской фуражке с фокстерьером величиной с крысу на плече перегнулся через поручни и выпалил единым духом:

- Я капитан Паркер с «Морского конька» и ставлю десять против одного, что у вас ничего не выйдет. Если не укатает шторм, то прикончат рифы.

Я оглянулся на нашу маленькую «Черепаху», стоявшую на песчаной косе. Пятнадцатифутовый джип-амфибия казался таким крошечным, что на мгновение я и сам усомнился: «Неужели он прав?»

Потом мы с Элен сидели возле джипа под хлопающим на ветру брезентом и раздумывали над словами капитана. Все шло совсем не так, как мы предполагали. Май считался самым спокойным в Карибском море: сезон дождей только что начинается и до chocosanos еще далеко. Моряки очень красочно описывали этот бич панамского побережья - короткие яростные штормы чуть ли не ураганной силы, свирепствующие здесь во второй половине июня. Вокруг нас творилось нечто неописуемое. Неужели chocosanos еще хуже?

Мы отвели целый месяц на преодоление третьего непроходимого участка - Панамериканской магистрали: предстояло пройти двести пятьдесят морских миль от Панамы до Турбо в Колумбии, где снова начинается дорога. Нам казалось, что месяца вполне достаточно для пробега в двести пятьдесят миль даже на джипе-амфибии. Но сегодня уже 24 мая. Прошла неделя, с тех пор как мы покинули Зону канала, а джип едва одолел двадцать пять из этих двухсот пятидесяти миль. И запертые дождем, который окружал нас, как стена, мы снова склонялись над картами, хотя уже почти наизусть знали каждую бухту и риф, каждый береговой знак и остров в этом районе Карибского моря. Снова и снова всматривались мы в пенное клокотание Адских Ворот на дальнем конце острова. Однажды мы уже пытались пройти этот узкий канал и не смогли.

Здесь, на этой песчинке, затерянной в океане, где-то в стороне от панамского побережья, ничего не стоили ни десять тысяч миль, оставшиеся позади, ни десять тысяч, которые надо еще пройти от Турбо. Сейчас важны только ближайшие двести двадцать пять миль да ближайшие несколько недель, все остальное потеряло всякое значение. Если не поспеем в Турбо до начала chocosanos, значит, нам никогда там не бывать. Нет, не этого мы ожидали. В Калифорнии, в бухте Бильбао, мы уверенно бороздили волны на своей «Черепахе» и нам даже в голову не приходило, что не всегда море будет так спокойно. Несмотря на нарядную светло-серую окраску, «Черепаха» казалась гадким утенком среди стройных яхт. Не то автомобиль, не то лодка - так, серединка на половинку, - она больше всего напоминала деревянную лохань викторианской эпохи, только на колесах. Но при всей ее невзрачности мы ужасно гордились своей амфибией - ничуть не меньше, чем владельцы роскошной яхты или «кадиллака». Койки в ней были удобные, одноконфорочная печка отлично заменяла камбуз, а после дневного рейса мы выползали на берег, въезжали на шоссе и преспокойно отправлялись домой.

Люди смеялись над «Черепахой». Когда на Калифорнию обрушивался буйный тропический ливень - люди ласково называли его росой - и улицы Лос-Анжелеса тонули в воде, автомобилисты не упускали случая поддразнить нас: «Дождь-то дождем, но неужели от него плодятся амфибии?» Другие называли джип разведчиком с летающего блюдца. А однажды вечером, за неделю до рождества, когда мы вкатились на станцию обслуживания в Пасадене, трое механиков так и застыли с раскрытыми ртами. Наконец один из них немного пришел в себя:

- Это что, для турнира роз? - спросил он заикаясь.

Я с трудом мог представить себе «Черепаху» увитой розами, но вопрос был вполне законный. Город Пасадена лихорадочно готовился к празднику роз, которым начинался традиционный новогодний футбольный матч. Но когда 1 января 1955 года чемпионы Тихоокеанского побережья встретились с «большой десяткой», «Черепаха» была уже на пути в Ногалес. Четыре года тому назад мы уже проделали этот путь на другом джипе. Но тогда у нас и в самом деле ничего не получилось, а ведь мы с Элен начали мечтать и строить планы еще в 1947 году, когда были студентами Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе. Мы .поженились еще на младшем курсе, но тощий кошелек вчерашнего солдата и плотная учебная нагрузка будущих инженера и художницы не позволили нам совершить свадебное путешествие, поэтому мы говорили, что поедем после окончания. Воздушные замки - дешевое удовольствие, и нам ничто не мешало мечтать по первому разряду; тогда-то я и решил, что небольшая прогулка на джипе в Южную Америку будет замечательным, хотя и несколько запоздалым свадебным путешествием.

Элен, видно, не принимала все эти планы всерьез, пока в один прекрасный вечер в доме, где мы снимали комнату с правом пользования кухней, не раздался телефонный звонок. Элен подошла к моему письменному столу и несколько растерянно спросила:

- Ты что-нибудь знаешь про грязный джин и чистый «олдсмобиль»?

- А-а, это, наверное, владелец маленького джипа, что стоял сегодня на нашей спортплощадке. Только я вовсе не говорил, что его джип грязный. Я просто оставил записку в лучшем стиле торговцев подержанными машинами и предложил сменить его джип на свеженький тридцатишестисильный двухместный «олдс».

- Прежде всего, это не он, а она, и она говорит, что из-за двух налипших листьев нечего называть ее джип грязным. Ей хочется взглянуть, как выглядит твоя чистенькая машина.

Так подержанный двухместный «олдсмобиль», на котором мы ездили в университет, был заменен не менее потрепанным джипом, и с этого часа подготовка к поездке в Южную Америку пошла полным ходом. Мы написали в панамериканское объединение и в бюро общественных дорог и, кроме того, прочли все, что только могли отыскать о Панамериканской магистрали. И узнали, что эта магистраль все еще миф и во многих местах просто непроходима. До сих пор еще осталось три участка, где машины в любое время года надо переправлять морем или железной дорогой: в Южной Мексике, Южной Коста-Рике и Восточной Панаме; кроме того, еще два места - Северная Коста-Рика и Южный Эквадор - проходимы только в сухую погоду.

Но нас не запугаешь - мы включили в список необходимых вещей саперный инструмент и погрузились в изучение испанского языка.

К этому времени к нам присоединился третий член экспедиции - огромная немецкая овчарка, по кличке Дина; она устрашающе лаяла, пугала всех встречных и любому ребенку разрешала таскать себя за хвост. Мне было жаль

оставлять се одну на целый день, и я брал собаку с собой на лекции. Вскоре она безоговорочно считалась самой эрудированной студенткой.

Постепенно наши планы начали облекаться в плоть и кровь. В поисках снаряжения мы облазили все магазины, где продавалось ненужное военное имущество, не пропускали ни одной распродажи лагерного оборудования и вечно таскали с собой блокноты, чтобы не позабыть и сразу жо записать, если на ум придет еще какая-нибудь необходимая вещь. А по субботам и воскресеньям мы практиковались в езде на джипе по пересеченной местности. Сначала нашим любимым местом для тренировок были выжженные пустоши в горах близ Лос-Анжелеса, но вскоре этого нам уже показалось мало и нас потянуло куда-нибудь, где дорога потруднее. Лос-анжелесский университет отлично помог нам выйти из положения. Он как раз переживал период строительной лихорадки: повсюду возводились новые здания. Вечерами, пока еще не стемнело, если не было охраны, мы пригоняли джип в район строительства. Густые заросли эвкалиптов вокруг Греческого театра вполне заменяли нам джунгли, а в дождь изрытая площадка, предназначенная для корпуса факультета права, превращалась в настоящее болото. Котлован, вырытый для медицинского факультета, оказался превосходным ущельем, и мы для практики исколесили его крутые бока вверх, вниз и крест-накрест. Я даже решил одну техническую задачу и точно высчитал наибольший возможный крен джипа, прежде чем он перевернется; правда, мне так и не удалось проверить это на практике: Элен никак не соглашалась довести машину до критического угла. Она, наверное, не доверяла точности моих вычислений.

Итак, в феврале 1951 года, проработав семь месяцев после окончания университета, мы наконец пустились в свое запоздалое свадебное путешествие. А через четыре месяца мы были уже дома, разочарованные и без гроша в кармане. За эти четыре месяца мы проехали шесть тысяч миль и пересекли территорию шести государств. Восемь дней мы не выпускали из рук мачете, потом и кровью прорубая себе путь сквозь джунгли Южной Мексики, чтобы одолеть двести миль первого непроходимого участка Панамериканской магистрали. Мы дрожали от холода па плоскогорьях Гватемалы и ахали от восторга при виде белых цветков кофе в Эль-Сальвадоре. Мы тряслись по дорогам Гондураса и Никарагуа и буксовали в глинистых оврагах Северной Коста-Рики. На юге той же Коста-Рики дорога трагически оборвалась: перед нами стеной встали горы, даже мул с трудом пробрался бы здесь по узкой тропинке. Мы поняли, что Панамы можно достичь только морем.

Но ведь преодолели же мы первый непроходимый участок в Южной Мексике и теперь уже не могли покориться судьбе и просто погрузить машину на пароход. Те восемь дней в джунглях не прошли для нас даром. Мы словно приняли вызов и во что бы то ни стало решили своим ходом пройти всю Южную Америку па джипе. Мы и сами не могли бы объяснить, почему нам так этого хотелось, но, пожалуй впервые, поняли, какая сила гонит на вершины самых высоких гор.

В Коста-Рике, в городе Сан-Хосе, мы продали свой джип, чтобы купить обратные билеты, уложили карты и снаряжение в картонные коробки и сколотили деревянную клетку для Дины. Мать Элен, видно, почувствовала в нас перемену. Когда мы вышли из самолета, она сказала:

Первые несколько месяцев по возвращении домой прошли в лихорадочных поисках работы, квартиры и джипа. Горы Коста-Рики, которые мы теперь уже видели своими глазами, и описания джунглей в Панаме убедили нас, что по суше там не пройти. Но почему бы не проплыть вдоль берега на автомобиле-амфибии и не обогнуть ощетинившиеся скалы морем? Только амфибия должна быть небольшая, чтобы она могла протиснуться по тропам, которые мы прорубили в джунглях Южной Мексики.

Во время второй мировой войны на Тихом океане мне приходилось слышать о джипе-амфибии, но видеть ни одного не довелось. Я служил на подводной лодке, и они почему-то мне ни разу не попадались. После войны, когда началась распродажа армейских машин, Лос-анжелесская компания купила десятки мелких морских джипов и приспособила их под фургоны, торгующие мороженым. Некоторые из них еще служили, когда мы вернулись из Коста-Рики. И стоило мне заслышать звон колокольчиков, как я со всех ног бросался на улицу, - увы, эти развалины утонули бы в первой же луже. Я обшарил груды брошенного военного имущества, но те немногие амфибии, о которых мне удавалось узнать, могли служить лишь балластом для трюмов кораблей, возвращавшихся из-за границы. Они были исковерканы до неузнаваемости. Наконец после четырех месяцев беспрерывных поисков на каком-то складе старого железа мне попалась сильно заржавевшая машина. После того как ее за негодностью списали из армии, она успела побывать в руках у трех новых хозяев и теперь выглядела весьма плачевно. Полуразобранный, полный стоячей воды, джип, конечно, был не на ходу. Когда я спросил о нем, хозяин ответил, что машина идет на слом.

- Если он вам нужен, то поторопитесь, - добавил он.

- Двести двадцать пять долларов, - равнодушно ответил тот.

Я быстро прикинул в уме примерную цену металлолома и вес джипа н понял, что, видно, не сумел скрыть свою заинтересованность. Для железного лома было явно дороговато. Я очень старался тоже казаться равнодушным, но сбить цену мне так и не удалось, ибо из всех, что я видел, только этот джип был хоть на что-то похож.

- Ладно, возьму, если вы подкинете две пары колес, чтобы довести его до дому.

Я торжественно приволок эти руины к дому родителей Элен. Прием был куда прохладнее, чем я ожидал. Элен в ужасе смотрела на ржавую воду, тонкими струйками бежавшую из корпуса. Даже на гладкой дороге к дому моя посудина умудрилась прохудиться со всех сторон.

- На этой штуке в море не выйдешь, - решительно заявила Элен.

- Конечно, сейчас вид у нее неважный, детка, но дай срок - мы ее починим, заделаем пробоины, отремонтируем мотор, поставим хорошую кабинку,- уверял я и добавил ласково: - И выкрасим в любой цвет, какой тебе захочется.

Мне и в голову не приходило, что пройдут целые три года, прежде чем мы сумеем привести машину в приличный вид.

Разобрать ее ничего не стоило. При малейшем прикосновении она сама разваливалась на составные части. Корпус мы оставили у родителей, а все остальное переправили в гараж при нашей квартире в Лос-Анжелесе. Как-то раз вечером, когда я торопливо глотал обед, чтобы бежать в гараж, Элен сказала:

- Я тебя теперь совсем не вижу. Принес бы ты все сюда и работал дома.

Мысль мне понравилась. Я соорудил в кухне верстак и поставил две рамы, на которых, словно цыплята на насесте, притулились мосты. Потом я отступил на шаг и с удовольствием оглядел плоды своих трудов. Готовить теперь было негде, но мастерская получилась отличная. Интересно, как вывернется Элен, если к обеду придут гости? Но оказалось, что беспокоиться было не о чем. После того как нашим друзьям удавалось счастливо проскочить в дверях мимо Дины, по наткнуться на мольберт Элен в гостиной и не споткнуться о части будущей «Черепахи», загромоздившие кухню, мы накрывали верстак белой простыней и устраивали ужин при свечах.

В последующие месяцы я стал завсегдатаем всех автомобильных лавок, в том числе и торгующих подержанными машинами, всех складов бывших армейских машин и просто складов железного лома от Санта-Барбары до Сан-Диего. Я отремонтировал мотор, трансмиссию и оба моста, и вид джипа доставлял нам все больше и больше удовольствия, чего нельзя сказать о нашем счете в банке. Судя по стремительности, с которой части машины пожирали наши сбережения, - даже если учесть, что за работу платить не приходилось, - видно было, что пройдет еще много лет, пока мы снова скопим деньги для путешествия на юг. И вот как раз в то время, когда я собрался взяться за корпус, мне подвернулся случай получить более высокооплачиваемую работу в инженерных войсках на севере США.

Я с восторгом без всякой подготовки выложил Элен эту новость.

- Хочешь поехать на Аляску? - И, не дав ей времени возразить, поспешно продолжал: - В Анкоридже освободилось место инженера-электрика. Они говорят, что могут взять и тебя, чертежницей. Между нами говоря, мы могли бы удвоить мой теперешний заработок.

Элен окинула взглядом нашу новую квартиру, только что повешенные драпировки, только что налаженную тихую жизнь, вздохнула и лукаво улыбнулась:

Ремонт джипа приостановился; теперь уже пе было времени закончить его до отъезда в Анкоридж, и все новенькие, блестящие, свежевыкрашенные детали отправились ждать нашего возвращения к родителям Элен вместе с ржавым, истрепанным корпусом. А мы принялись укладываться, что было очень несложно, так как нам советовали брать только носильные вещи. В контракте говорилось: «... на два года... жилье и питание предоставляются». Когда мы пересыпали нафталином вещи, которые не брали с собой, Элен со смехом подняла кверху купальные костюмы:

Первое впечатление от Аляски было именно такое, какое мы и ожидали: когда мы сошли с самолета неподалеку от Анкориджа, холодный снег с дождем замерзал, едва коснувшись земли. Мы закутались в огромные солдатские парки (Верхняя зимняя одежда, сшитая из оленьих шкур мехом наружу), скользя и спотыкаясь, добрались до ожидавшей машины и отправились на нашу временную квартиру. На следующее утро нам отвели постоянное жилье, и в тот же день прибыла Дина. В то время как мы корчились на неудобных сиденьях транспортного самолета, Дина летела первым классом в военном рейсовом самолете.

Жилье, которое мы два года называли своим домом, было просто казармой, оклеенной безрадостными черными обоями. Кроме нас в этом «смоляном дворце» жили еще десять супружеских пар. У всех были отдельные комнаты, но общие ванны. Можно было бы снять и другую квартиру, но наша комната девять на двенадцать футов обходилась всего шестнадцать долларов в месяц. «Питание предоставлялось» в виде семейных трапез в столовой строительных рабочих, и Элен писала домой: «Конечно, это не пир горой, но кормят хорошо и еды много». При этом она не упоминала, какой тут был дикий шум и свалка: каждый непременно хотел съесть не меньше, чем на свой кровный доллар. Спустя месяц, когда мы растолстели до того, что парки почти уже не были нам велики, мы решили, что, пожалуй, не так уж трудно съедать половину того, что дают, и начали откладывать разницу в банк. Впрочем, Дина была на этот счет другого мнения и с нетерпением ожидала мясных обрезков, которые доброжелательные обитатели казармы каждый вечер оставляли в десяти пакетах у нашей двери.

Вскоре после приезда, закутавшись в тяжелые и теплые шубы, мы отправились осматривать самый большой город Аляски. Изо рта идет пар, на руках толстые рукавицы вроде боксерских... Четвертая авеню - главная улица Анкориджа; когда-то ее называли самой длинной буфетной стойкой в мире: так и пестрит неоновыми рекламами, точно миниатюрная Таймс-сквер. Мы, конечно, не думали, что улицы здесь сплошь застроены иглу (Эскимосская хижина из затвердевшего снега), но никак не ожидали увидеть четырнадцатиэтажные жилые дома; с особенным умилением смотрели мы на телевизионную антенну, торчавшую над деревянной хижиной в том же квартале. А перед зданием Северной торговой компании - старейшего универсального магазина Аляски - мы просто оцепенели, но вовсе не от холода. В витрине вместо парок и лыж на фоне зеленых бумажных пальм и пляжа из сахарного песка лежали купальные костюмы и водяные лыжи.

- Это они рекламируют туристическую поездку во Флориду.

Но потом оказалось, что это вовсе не грезы отпускника и не ошибка декораторов витрин. Стоял март 1952 года, и магазин просто демонстрировал последние летние моды на Аляске.

С гоготом диких гусей на ветках появились зеленые побеги и зацвели первые весенние ирисы. А к тому времени, когда наступили восемнадцатичасовые летние дни и огненные фуксии вытеснили пурпур ирисов, мы уже твердо знали, что Аляска совсем не такая, как нам казалось раньше. После работы мы, как и все, отправлялись на ближайшее озеро Спенард кататься на водяных лыжах и поневоле окунались в воду. А вскоре мы вообще убедились, что на Аляске куда больше интересного, чем можно увидеть, когда идешь на лыжах за моторной лодкой, и поэтому пришлось купить пикапчик, ведь Дина категорически отказалась тащить санки. С тех пор мы проводили субботу и воскресенье в поездках по скалистым берегам залива Кука или раскидывали свой лагерь в хвойных лесах Кенайского полуострова. И каждую получку мы относили в банк все деньги сверх минимальных расходов на жизнь и взносов за машину и киноаппарат.

Лоси порой врывались на военно-воздушную базу Элмендорфа или гонялись за машинами по улицам Анкориджа, но нам хотелось увидеть жизнь природы в ее натуральном, диком виде. Поэтому мы провели свой первый отпуск в Национальном парке на горе Маккинли, раскинув палатку у подножия самого высокого пика Североамериканского континента. Сурки в долинах свистом предупреждали о нашем приближении, а дикобразы рысью спасались от канадского оленя, когда его топот громом отдавался в горах. Нагруженные фотокамерами, мы карабкались по головокружительным скалам, где, точно бородатые патриархи, стояли белые горные бараны. Мы подкрадывались к золотисто-черным медведям гризли, которые не спеша топали по ноздреватой тундре. В парк запрещалось брать с собой оружие, и был случай, когда мы, наполнив камнями кофейную банку, шли за огромным медведем, который ухаживал за медведицей-дамой почти такого же гигантского роста. Я поставил киноаппарат на треножник и только было собрался нажать кнопку, как ВДРУГ услышал бешеное грохотанье камней в жестянке.

- Перестань трясти эту штуку. Ты спугнешь медведей.

- Я только этого и хочу. - Она вся дрожала от страха. - Оглянись-ка лучше!

Меньше чем в двадцати шагах от нас на задних лапах стоял третий медведь. Это был соперник нашего огромного знакомца, он тоже претендовал на нежные чувства его подружки, а мы находились как раз между ними. Наша сказка о трех медведях закончилась тем, что мы поспешно ретировались, громыхая банкой.

Настала зима, деревья словно остекленели от сильного мороза, ветер намел сугробы самых причудливых форм. Закрепив лыжи, мы с трудом пробивались сквозь белоснежные леса к покинутой охотничьей хижине. Дина прекрасно приспособилась к глубокому снегу, хотя нельзя сказать, чтобы она чересчур утруждала себя. Она скорее утруждала нас, так как постоянно пристраивалась сзади на наши лыжи, и мы ничком падали в снег.

Время бежало быстро, пока не настало одно хмурое, непогожее январское воскресенье 1954 года. Всякий сколько-нибудь разумный новичок сидел бы себе дома с книжкой, но меня понесло на лыжах на склоны горы Чугах близ Анкориджа. Снежные наносы, рассеянный свет и усердие не по разуму разбили мои надежды стать чемпионом мира по лыжам. Провалявшись с месяц в больнице, я вернулся к работе, хотя нога до самого бедра оставалась в гипсе. Я не принадлежал к числу начальников, но в это время мог наслаждаться привилегией боссов: безнаказанно задирал ногу на стол. Впрочем, это было слабым утешением за долгие, скучные месяцы.

По вечерам я читал и слушал музыку, но «Финляндия» Сибелиуса дразнила видениями заснеженных гор, а «Пастораль» Бетховена рисовала зеленые летние луга. Лыжи в углу, спальные мешки и рюкзаки на крюке под потолком, кусок заледеневшего дерева в окне, даже акварели Элен на стене - все с грустью напоминало о наших прекратившихся походах.

Но оставался один вид музыки, который уводил меня от мыслей о прошлом и радовал мечтами о будущем, - это были веселые гитары трио Лос Панчос. Однажды вечером, месяцев через пять после того, как я сломал ногу, я сидел над картой западного полушария. Глаза мои снова и снова возвращались к двум географическим пунктам - к Серклу и Ушуае. Странно, что эта мысль никогда прежде не приходила мне в голову. Взволнованный, я оторвал Элен от ее мирного занятия:

Где-то в Карибском море

- Почему бы нам не подняться на север, в Серкл, а потом к югу, до Ушуаи?

- До Ушуаи, - повторил я, указывая на крошечную точку на оконечности Южной Америки. - Это самый южный город в мире.

- Вот и прекрасно. Если мы сможем пройти Тихим океаном до Панамы и Карибским морем до Колумбии, то уж наверняка пересечем Магелланов пролив.

- Это, конечно, замечательная мысль, но... Я не дал ей докончить:

- Никто еще не проехал на колесах насквозь, через всю Америку. Ты только подумай, как это прекрасно. Давай уволимся. Наш контракт кончился еще три месяца тому назад, деньги за машину и киноаппараты выплачены, да и сбережений уже почти шесть тысяч долларов.

- Через месяц я буду уже молодцом, а пока нога окрепнет, я могу заняться ремонтом джипа.

Серкл - небольшой городок, такой же тихий, как гшн рокий Юкон, молчаливо несущий рядом свои воды. И, глядя на двух индейских ребятишек, играющих в лодке, привязанной у берега, мы с трудом могли представить себе Серкл, каким он был в начале века, - кипучий палаточный город, не вмещающий буйные толпы людей, собравшихся сюда со всего мира, одержимых одной страстью - добыть золото. Когда эта бешеная «золотая лихорадка» окончилась, у Серкла осталась единственная достопримечательность: он стоит на полярном круге. Но вскоре его лишили и этого: более поздние исследования обнаружили, что город стоит чуть-чуть южнее. И теперь тут осталась лишь кучка индейских хижин, несколько складов провианта да фактория Северной торговой компании. Правда, когда на Аляску пришла магистраль, Серкл приобрел еще одну особенность: он стал самой северной точкой западного полушария, до которой можно доехать по шоссе.

21 июня 1954 года началось наше второе путешествие в Южную Америку, на этот раз от Серкла. В нескольких милях к югу от города, на Орлиной вершине, клонился к закату самый длинный день года. Холмистая, безлесная тундра была окутана розовой дымкой, пурпурные полосы рассекали небо, и оранжевое солнце широкой плавной дугой скользило вниз. У самого горизонта оно начало двигаться горизонтально. Затем гигантский шар на мгновение коснулся края земли и тотчас же стал снова подниматься. Сумерки, ночь и рассвет слились здесь воедино; вчера превратилось в сегодня, не отделенное ночной темнотой. Но вот полночное солнце Аляски вновь поднялось над горизонтом, и настал день 22 июня - седьмая годовщина нашей свадьбы. Элен было двадцать восемь, мне - тридцать, а Дине - семь лет.

К югу от Серкла шоссе Стиз в сторону Фэрбенкса шло той же дорогой, по которой возили почту в те времена, когда собачьи упряжки были здесь единственным средством передвижения. Покосившиеся земляные крыши старых придорожных бревенчатых домов, где некогда останавливались старатели по дороге на золотые прииски, за шестьдесят лет обросли густой травяной шевелюрой; теперь здесь туристам подают горячие пироги с ягодами. Неподалеку от Фэрбенкса торчали драги; они сидели точно гигантские жабы и оскверняли девственную природу бородавками отвалов.

От Фэрбенкса дорога вывела нас в более зеленые края; желтоватая краснота тундры уступила место мерцающей серебром листве ивовых рощ; в болотистых озерах среди желтых кувшинок плескалась какая-то рыба. Мы пересекли границу Аляски с Канадой почти двадцать месяцев спустя после той минуты, когда вышли из транспортного самолета и закутались в солдатские парки. За это время мы полюбили дикую красоту Аляски и научились чувствовать ее притягательную силу; теперь мы были так влюблены в эту землю, как только техасцы любят свой Техас.

У стремнины «Белая лошадь» мы в последний раз увидели великий Юкон. Ниже клубящихся порогов на берегу гнили отжившие свой век древние колесные пароходы. Некогда гордость Юкона, они теперь никому не нужны: их заменили гидросамолеты.

На дороге часто попадались столбы с указателями, но у озера Ватсон скопилось великое множество надписей; это была память о днях, когда магистральное шоссе здесь только строилось. Тысячи людей совместными усилиями построили его во время второй мировой войны за рекордный срок - восемь месяцев. И вот, видно тоскуя по родному городу, кто-то поставил знак, указывающий дорогу домой, а другие последовали его примеру. Единственный столб, словно гигантская подушечка для булавок, был утыкан стрелками, повернутыми во все стороны света. К десяткам указателей мы прибавили и свою яркую желто-красную дощечку с надписью: «Мыс Горн, 17000 миль».

Пока я наслаждался возможностью сгибать колено и со страхом ворочал ногой, Элен лавировала среди ухабов на широкой, покрытой гравием дороге, стараясь держаться поближе к обочине и пропускать легковые машины и грузовики, которые торопились больше нас. На прямой дороге я сменял ее у руля, но большую часть пути бездельничал, наблюдая, как проносятся назад купы деревьев - ольхи, осины и изредка американской лиственницы, насколько их можно было разглядеть в вихрях пыли. Когда дядя Сэм переселял на Аляску фермеров из Даст-Баул (Даст баул (dust bowl) - миска с пылью (англ.)), он, видно, привез вместе с ними всю пыль и использовал ее для покрытия здешнего магистрального шоссе.

Изредка налетает дождь, дает передышку от пыли и возвращает яркость огненным фуксиям, окаймляющим дорогу. Магистраль заканчивается пшеничными полями, окружающими суетливую пристань Даусона. Поворачиваем на юг, в хвойные леса но дороге к Принс-Джорджу. Дорога вьется по глубокому каньону реки Фрейзер, перерезающему край, деревья становятся все крупнее, подъемы круче; так мы добираемся до Ванкувера и пересекаем границу США.

Каньон реки Фрейзер на территории Британской Колумбии

Волны Тихого океана тяжело бьются о скалы утесистых берегов Вашингтона, Орегона и Калифорнии, заполняя пеной каждую расщелину. Элен молчит, но я знаю, о чем она думает. Каково-то будет там, в волнах? Неужели наш джип действительно сможет идти по воде?

Оказывается, собрать джип труднее, чем разобрать: за три года я уже забыл что к чему. Мы начали с самого простого: выволокли корпус из-под дерева, где он собрал три урожая скорлупы от грецких орехов, тщательно сбили ржавчину, заварили дыры, выправили вмятины, прочистили все песком и покрыли изнутри слоем сурика, предохраняющего от ржавчины. Затем при помощи сотен деталей и тысяч болтов, рассыпанных на полу прекрасно оборудованной мастерской моего тестя, мы решали головоломку под названием «Как загнать в бутыль кораблик, или как засунуть джип в пятнадцатифутовую лодку». Когда все детали были пригнаны, внутри джипа стало меньше места, и мне пришлось сделать поправки к своему заявлению, что, пока нога окрепнет, я успею отремонтировать машину. Надо было добавить: «Если Элен всегда будет рядом, чтобы извлекать меня из сложнейших положений в кузове или из-под капота».

К концу шестп недель джип выглядел так, словно он только что сошел с конвейера Форда. Сконструированный в спешке военных лет, он оказался гибридом. От стандартного джипа были взяты двигатель, шасси, рулевой механизм и шестиступенчатая коробка передач. Валы к переднему и заднему ведущим мостам проходили через отверстия в корпусе, защищенные надежными резиновыми уплотнителями. Мосты подвешены на рессорах, закрепленных с наружной стороны корпуса. Гребной винт, трюмная помпа с приводом, лодочный руль, соединенный тросами со штурвалом, и лебедка превращали джип в лодку. При движении на суше или на плаву по спокойной воде воздух для охлаждения двигателя поступал спереди, через люк носовой части палубы, а выходил через небольшие лючки, находящиеся по обе стороны ветрового стекла. При волне все три люка можно было закрыть изнутри с места водителя. Тогда воздух из кабины по сложной системе проходов поступал к радиатору и затем выходил наружу через специальный люк позади ветрового стекла. В целом это была толковая тележка, но с некоторыми неприятными повадками. Морские джипы первоначально предназначались для командования эскадрильей своих больших сестер - амфибий-уток, но многие офицеры отказывались ими пользоваться, так как всегда приходилось замыкать колонну и командовать, находясь в арьергарде. Джипы оказались не только медленнее уток на ходу, но имели еще скверную привычку вдруг идти ко дну при малейшей ряби. Поэтому их перестали выпускать после первых нескольких тысяч штук.

При одном виде этой машины конструктор судов позеленел бы от ужаса. Кроме того, джии не всплывал на волны, а пропахивал их и, практически почти не возвышаясь над водой, тонул, как только через борт перекатывалось несколько литров воды. Но если на открытую площадку надеть водонепроницаемую кабину и положиться на центр тяжести джипа, расположенный очень низко и придающий ему устойчивость, то нам - собственно, мне - казалось, что в приличную погоду на нем можно выйти в море, - в плохую погоду я вообще не собирался пускаться в плавание.

Но ведь сделать джип плавучим и снабдить его запасом воды и горючего только полдела. Наш бюджет позволял нам останавливаться в отелях лишь в больших городах; в остальное время жильем нам должен был служить тот же джип, а это требовало и приспособлении для сна, и кухонной утвари, и защиты от жары и от насекомых. И в довершение у нас оставалось всего три месяца на окончание ремонта. Если выехать не позднее 1 января, то в Панаму можно поспеть к маю, самому спокойному месяцу на Карибском море.

Кабину мы сделали из дуба и обшили фанерой, фута на полтора продлив ее за хвостовую часть машины. Лишняя длина позволила нам разместить две нормальные койки. Двери мы постарались сделать как можно меньше, однако так, чтобы входить было легко. Я прикрепил деревянные планки к верхнему краю борта, сделав нечто вроде рамы, потом позвал Элен, и мы оба попробовали влезать и вылезать через это сооружение. Мы приноравливались и так и сяк: сначала вползали ногами вперед, потом по-пластунски, на животе, но удобнее всего оказалось вскидывать одну ногу, словно садишься в седло. Через полчаса мы уже свободно прыгали в это подобие дверей и лишь изредка стукались головой. Но Элен все еще была неудовлетворена: низ двери должен был быть выше уровня воды, и потому он оказался на три фута от земли - как же быть с юбкой, когда входишь и выходишь?

Я был занят более неотложными проблемами и потому предоставил ей найти выход из этого трудного положения, а сам сосредоточил все свое внимание на джине. Дня лам было мало, мы работали далеко за полночь, и постепенно джип начал приобретать подобающий вид. Для запаса горючего и воды мы с обеих сторон выше ватерлинии укрепили полки, где умещалось восемь пятигаллонных канистр - две для воды и шесть для бензина. Вместе

с шестнадцатью галлонами основного бака это составило сорок шесть галлонов горючего - вполне достаточно, чтобы пройти шестьсот миль сухопутным путем или сто пятьдесят миль по воде. Однако в море мы уже не сможем перелить бензин из канистр в бак, и это ограничивало наши водные пробеги до сорока пяти миль за один раз. Но это не такая уж большая помеха, ведь мы все равно собирались на ночь всегда высаживаться на берег.

Для лучшей проходимости машины мы приобрели покрышки с рисунком протектора, более приспособленным к песчаным дорогам, чем обычные, годные лишь в грязь и снег. Чтобы уменьшить вес, мы снизили вольтаж электрооборудования с двенадцати до шести, сняли одну батарею и заменили тяжелый генератор более легким. После недолгих испытаний на дороге мы пришли к выводу, что можем обойтись без обогревателя даже на самых холодных плоскогорьях Анд. Достаточно просто открыть заслонку под ветровым стеклом, и у нас будет сколько угодно горячего воздуха. Гораздо труднее было сохранять прохладу в кабине, но здесь помогла огнеупорная перегородка. Во время дорожных испытаний мы обнаружили, что мотор у нас маломощный и на скорость, большую, чем сорок пять миль в час, рассчитывать не приходится. К середине декабря ремонт джипа был закончен. Внутри свежевыкрашенная кабина сверкала бело-синими полосами, которые повторялись на спальных мешках и надувных матрацах. На окнах и в запасном люке крыши были установлены съемные жалюзи для защиты от насекомых. Основной склад продуктов помещался под койками, а над ними во всю длину кабины тянулись два шкафа. Эти шкафы и пространство в носу корпуса заменяли нам трюмы. Для слепых поворотов на горных дорогах мы поставили оглушительный сигнал, а для тесных городских улиц - мелодичный звонок. Для морских путешествий, хотя мы вовсе не собирались уходить далеко от берега, мы вмонтировали небольшой компас. Над палубой была сделана слоистая крыша с двухдюймовой асбестовой прокладкой; сверху она была обшита листовым алюминием и увенчана багажной сеткой от пикапа. Светло-серый с красными колесами наш плавучий джип был готов к испытанию соленой водой морей и океанов; на дверях красовалось его имя и место назначения. Мы разбили о его нос бутылку шипучки, нарекли его «La Tortuga», и так на свет появилась шестидесятисильная «Черепаха» весом в две с половиной тонны.

За неделю до рождества наш нескладный гибрид, вызывая всеобщий ужас, съехал в воды бухты по скату, предназначенному для мелких судов. Одни старый капитан, бывалый морской волк, в изумлении сдвинул шляпу набекрень и стал скрести затылок.

- Будь я проклят! - воскликнул он. - А ведь эта штука плывет!

Мы три года ждали этой минуты, и тем не менее вполне разделяли его изумление.

Пока Дина в полной растерянности стояла на палубе, служившей кабине крышей, мы ползали вокруг гавани, изо всех сил соблюдая мельчайшие правила морского движения. Держаться в пределах лимита скорости не составляло никакого труда: когда наша «Черепаха» легла на курс, ее предельная скорость не достигала и шести узлов, а при заднем ходе вообще нельзя было понять, движется ли она или стоит на месте. Поначалу мы маневрировали очень осторожно, но потом расхрабрились и отважно принялись делать крутые повороты и пересекать кильватеры самых больших пассажирских судов. Многие шкиперы, наверное, подумали, что борт лодки не слишком подходящее место для запасного колеса, но один шутник все же распознал, что такое наша «Черепаха», и, проведя свою моторку чуть ли не впритирку к самому нашему борту, крикнул:

В Анкоридже Дина поправилась на десять фунтов и отрастила собственную парку, а Элен с удовольствием облачилась в эскимосский костюм, отделанный мехом оленя и росомахи

- Вы бы еще швейную машину вывели в море! Испытания прошли отлично, но пускаться в путь было рано. Предстояло еще упаковаться, а наши блокноты уже не вмещали разбухшего списка. Чтобы забрать все, что мы понаписали за эти семь лет, понадобился бы целый десяток джипов. Двоюродный дедушка Элен, проведший в путешествиях пятьдесят лет, с презрением оглядывал гору вещей, которые мы собирались взять с собой.

- Когда я перевалил через Анды на муле, - говорил он, - у меня с собой был только складной нож да смена белья.

- Я понимаю, дядя Брэк, - ответил я, - но, если наш мул упрется среди гор, его, пожалуй, не сдвинешь пинком в зад.

Отец Элен, также залдлый путешественник, оказался более рассудительным. Отт предложил компромисс:

- Поделите все вещи на три части. В одну кучу сложите безусловно самое необходимое, в другую - то, в чем БЫ сомневаетесь, в третью - все, что неплохо бы взять, но без чего можно обойтись.

Мы попробовали последовать его совету, но все пошло в первую кучу. Тогда мы начали снова. - Кушать можно на носу машины. И складной стол был отложен в сторону.

- После целого дня езды мы с удовольствием поедим стоя.

После ежедневной восемнадцатичасовой работы над «джипом» я мечтал о том, чтобы можно было подольше поспать.

Места в джипе было немного, а нас ждали всевозможные климаты и температуры, так что надо было взять с собой все, от теплого свитера до купального костюма, и это была нелегкая задача. Мы рассчитывали пробыть в дороге год, а вещей могли взять не больше, чем на воскресную поездку. Для городов мы решили иметь по костюму и сверх того те несколько вещей, которые удастся втиснуть в два маленьких чемоданчика, а для дороги - все то, что можно засунуть в стенной шкаф вместе с библиотечкой.

Этот юный эскимос из Нома в своей парке из волчьих шкур не обращает ни малейшего внимания на мороз, который подчас достигает -60° по Фаренгейту

В мечтах мы уже коротали часы на мирном тропическом островке под качающейся пальмой за «Одиссеей» или «Оксфордской антологией английской поэзии», а если захочется чего-то более волнующего, будем вместе с Ахавом преследовать Моби Дика (Имя белого кита из книги Г. Мелвилла «Моби Дик»). Для легкого чтения мы взяли «Карнавал» Тербера и стихи Огдена Нэша. Кроме того, у нас было несколько необходимых книг: словарь испанского языка, крошечная замусоленная Библия, хранившаяся со дня нашей свадьбы, и специальное издание военного ведомства со зловещим названием «Как остаться в живых на суше и на море».

Нам потребовалось три дня, чтобы запихнуть вещи в «Черепаху». Когда все было втиснуто, Элен еще раз проверила список.

Левобортовой шкаф: дорожная одежда, библиотека, рабочая корзинка, аптечка, географические карты, документы (паспорта, справки о прививках, полицейская справка, медицинская справка для Дины и справка на владение джипом).

Правобортовой шкаф: печка военного образца с одной горелкой, кофейник, посуда, консервы.

Помещение на носу: запчасти, инструмент, мачете, топор, лопата, якорь, резиновый спасательный плот, лебедка, ручная трюмная помпа.

Нижние ящики (под койками): чемоданы и трехнедельный аварийный запас провизии в запечатанных кофейных банках: грецкие орехи, сухофрукты, яичный порошок, сухое молоко, мясной фарш, витамины и еда для Дины.

Когда мы закончили погрузку, все было аккуратно убрано с глаз долой, остались лишь фото- и кинокамеры, пишущая машинка и портативный радиоприемник. Все это мы положили на одну из коек. Чтобы предохранить пленку от сырости, мы держали ее в большом целлофановом мешке. Но для одной вещи мы никак не могли подыскать места. Я взял в руки спасательные пояса.

Элен не колебалась, она вообще относилась к ним скептически.

- Пока не понадобятся, употребим вместо подушек. Дина, свободная от мучительной проблемы «брать или

не брать», несколько часов терпеливо ждала у джипа, когда мы наконец отправимся. В зубах она держала единственную вещь, которой по-настоящему дорожила, - свою зеленую резиновую миску. Когда мы взбирались внутрь, я заметил, что для Элен эта процедура уже не составила труда: она сменила юбку на короткие штаны из толстой ткани.