Глава четвертая

Приближаясь к границе Гватемалы, мы с Элен снова представили себе содержимое нашего джипа разбросанным по всему помещению таможни.

Чиновники с подозрением оглядывали многочисленные дырки, царапины и вмятины кузова - это были тяжелые минуты! - но, видно решив, что ни один уважающий себя контрабандист не поехал бы на такой диковинной тарахтелке, они поставили печати на наши паспорта, даже не заглянув внутрь.

После гнетущего зноя Тапачулы прохладный горный воздух казался блаженством. Свет почти не проникал в густые, тенистые леса, покрывавшие склоны. Орхидеи оплетали голые нижние ветви, а выше, как это ни странно, банановые пальмы соседствовали с хвойными деревьями. Скалы, громоздившиеся в голубой дали, поочередно выступали из туманной дымки. Где-то далеко внизу, в долине, из моря зеленой листвы выделялись отдельные деревья; их стройные стволы и пышные кроны напоминали крошечные растрепавшиеся зубочистки. Спустился туман, и все потонуло в зыбком мареве; ажурный папоротник и высокие пальмы с огромными листьями не меньше ярда в поперечнике тихонько вздрагивали, когда на них падали капли росы. В небе солнце тщетно пыталось пробиться сквозь туман и золотило края каждого мимолетного облачка. Как чудесна прохлада стремительных потоков, в которые мы окунались во время коротких остановок! А какое удовольствие свернуться в спальном мешке в холодную ночь!..

По дороге встречались чистенькие деревеньки с улицами, вымощенными булыжником. Каждый дом украшен цветником; тут и острые лепестки и нежные стебли пуансеттии, неподвижные волнистые буганвиллеи и буйныо краски гибискуса. Почти отвесные подъемы переходили в крутые повороты, и нашей «Черепахе» приходилось выкладываться вовсю. Мексиканский бензин довольно низкого качества, и двигатель на нем сильно стучит; но тем не менее мы заполнили все наши канистры. Дальше бензин будет стоить сорок центов за галлон вместо тринадцати.

Дорога к Кесальтенанго похожа на спиральную пружину, а индейцы, идущие по ней на базар, - точно нитка разноцветных бус. Каждый нагружен такой ношей, что любой вол бы устыдился. Сегодня суббота, и, хотя мы повстречали их в двадцати пяти милях от Кесальтенанго и рысца их казалась медленной, дойдут они вовремя и успеют раскинуть свои товары, чтобы утром начать воскресную торговлю.

На следующее утро площадь в Кесальтенанго кишит народом. В тени пурпурных джакараидовых деревьев возвышаются горы индейских ручных изделий, и тут же стоит домашний скот; словно пушечные ядра, сложены пирамидами необливные глиняные горшки; громоздятся башни лакированных шкатулок, а рядом свиньи на привязи, корзины с цыплятами, и, конечно, собаки, жадно рыщущие в поисках съестного, и красные гребни и морщинистые шеи индюков, подпрыгивающих в такт походке мальчуганов, которые тащат их под мышкой.

Неподалеку от паперти уселись индеанки с корзинами красных и желтых лепестков роз. Цветы бледнеют рядом с пунцовой вышивкой их блуз- и пестротой головных уборов. На полукруглых ступенях горят костры, и дым взмывает к выбеленным стенам церкви. Индейцы, стоя на коленях, монотонно бормочут молитвы на родном языке, неутомимо качаются кадила, и тяжелый дурманящий дым благовоний заволакивает темнокожие лица. В своих красных закопченных тюрбанах, черных вышитых куртках и пыльных черных коротких штанах они ползут на коленях, останавливаясь на каждой ступеньке. В церкви целуют ноги статуи Христа, одетого в парадный индейский костюм с перьями, рассыпают по полу розовые лепестки и, пятясь к двери, уходят заканчивать свои молитвы перед каменным алтарем в горах над городом.

Дожди, так неожиданно рано начавшиеся в Тапачуле, не пришли за нами в Гватемалу, но мы с Элен знали, что медлить нельзя. Мы составили жесткое расписание, где на осмотр достопримечательностей отведено мало времени, и решили ежедневно ехать так долго, как сможет выдержать ослабевшая Элен, и так быстро, как только позволит дорога, изобилующая крутыми поворотами, ухабами и глу-бокими колеями.

В городе Гватемале мы задержались ровно столько, сколько потребовалось для получения визы для въезда в Эль-Сальвадор, и по сильно запущенной дороге устремились к границе, непрестанно объезжая оползни, валуны и просто канавы.

После того как мы без осмотра и всего лишь с минутной задержкой дважды пересекли границу Мексики и дважды Гватемалы, мы чувствовали себя вполне уверенно, когда затормозили перед таможней Сальвадора. Впереди лежал самый длинный участок асфальтированной дороги из всех, что мы проехали за целый месяц, и нам не терпелось посмотреть, как пойдет наша «Черепаха», если скорость будет больше двадцати миль в час. Но чиновники решили иначе. Может быть, уже приближалось время сиесты, да и день был невыносимо душный; во всяком случае наше заявление, что все вещи находятся в кузове, не произвело никакого впечатления. К тому же начальник таможни устал, а от его стола до джипа оказалось целых тридцать футов ходьбы. Так что следующие несколько часов мы провели, перетаскивая наши вещи к нему в таможню. А потом, когда все оказалось в порядке, начальник пожелал послать с нами одного из своих парней, чтобы увериться, что мы не занимаемся торговлей. Правда, после того как с нашего тайного разрешения Дина внушительно оскалила зубы, ему не удалось найти ни одного желающего. Но потом оказалось, что было бы куда лучше, если бы кто-нибудь и в самом деле поехал с нами: полиция не останавливала бы нас каждые несколько миль по пути в столицу.

Эль-Сальвадор - самая маленькая и наиболее густозаселенная страна Центральной Америки, к тому же ото одно из двух государств Латинской Америки, в которых Панамериканская магистраль имеет твердое покрытие. Это прежде всего страна кофе, и почти все ее богатства сосредоточены в руках нескольких крупных плантаторов (говорят, что в столице больше «кадиллаков» (Марка очень дорогого автомобиля), чем на Беверли-Хиллз (Фешенебельный район Лос-Анжелеса). По сравнению с соседями у Эль-Сальвадора довольно мирное историческое прошлое, может быть, потому, что правительство установило здесь такие низкие налоги, что дешевле их платить, чем покупать оружие для революций. В первый приезд сюда нас впустили по туристским карточкам такого же типа, как и в Мексике - бывалой стране туризма. Но эль-сальвадорцам это, видно, показалось слишком простым решением вопроса, и они предпочли вернуться к более сложной и бюрократической системе виз. Кроме того, я заметил, что у них до сих пор в обращении chimbimbo - наша американская десятицентовая монета. Во время первой поездки я было растерялся, получив десятицентовики сдачи. А в следующий раз купил что-то за десять центов и протянул продавцу две никелевые монетки, но он не взял. Оказывается, наш десятицентовик у них двадцатипятицегт-товая монета по официальному курсу, а в их собственной монетке в четверть доллара содержалось слишком много серебра, и она исчезла из обращения.

В Сан-Сальвадоре - столице государства - мы с Элси остановились в отеле «Интернасиональ» - здесь, как и всюду, есть отель «Интернасиональ», - чтобы принять ванну перед походом за визами в консульства Гондураса, Никарагуа и Коста-Рики. Мы наняли такси на утро, но продержали его целый день. Раньше все паши встречи с консульствами проходили вполне безболезненно: чтобы получить визу, требовалось не более пяти минут. И поэтому, когда похожий на сову джентльмен в консульстве Гондураса посмотрел на нас поверх очков и заявил, что придется ждать десять дней, мы просто опешили.

У озера Никарагуа

- Но мы не можем ждать так долго, - запротестовал я. - Мы должны добраться до Коста-Рики, прежде чем начнутся дожди, а десять дней могут спутать нам все карты. В вашей стране мы пробудем всего несколько часов. Мы очень хотели бы осмотреть вашу очаровательную столицу, но у нас даже на это не будет времени.

Мое явное восхищение Тегусигалпой смягчило его.

- В таком случае я немедленно выдам вам транзитную визу, - сказал он, - если вы сначала получите визу от Никарагуа - следующей страны вашего маршрута.

- Прекрасно, через полчаса мы привезем эту визу, - ответил я и вдруг заметил, что в глазах его сверкнул странный огонек.

В консульстве Никарагуа я понял смысл этого огонька. Здесь надо было ждать виз две недели. Дело в том, что Сомосе, диктатору Никарагуа, хотя сам он предпочитал называть себя умиротворителем, только что удалось увильнуть от пули. И теперь визы выдавались только с его личного разрешения. При этом государственная граница в тысячу миль длиной совершенно не охранялась и ее запросто мог перейти любой злоумышленник; но такой мелкий факт никого не смущал, тогда как каждый, кто проезжал через единственный охраняемый пункт на главной магистрали, попадал под подозрение. Целый час мы объясняли, убеждали, уговаривали и просто льстили, но ничего не смогли добиться. Надо было ждать две недели.

Мы пришли в отчаяние. За городом на ветках огромные, с палец величиной, жуки молились о дожде. По местному поверью, эти насекомые месяца за два до начала дождей начинают петь, и нам сказали, что они поют уже шесть недель. Необходимо прибыть в Коста-Рику прежде, чем их молитвы будут услышаны.

И мы снова объясняли консулу, как страшна для нас эта задержка. Консул согласился телеграммой испросить разрешение на выдачу нам виз, но прибавил, что на это тоже уйдет не меньше недели. Все началось сначала, и мы еще целый час объясняли ему суть дела.

Устав спорить, консул наконец сказал:

- Я выдам визы с одним условием: вы представите мне личную рекомендацию от американского посла.

С таким же успехом он мог требовать, чтобы мы привезли ему золотое руно. Если не считать одного неофициального, но неприятного столкновения с посольством в Никарагуа четыре года назад, наши отношения с американскими дипломатами сводились к получению почты. Не испытывая особого восторга от предложенного консулом компромисса, мы мрачно спустились к все еще ожидавшему нас такси и велели шоферу гнать в американское посольство. Там нас принял необычайно галантный секретарь, сочувственно выслушал нашу горькую повесть и сообщил, что посол сейчас находится в Штатах. Перед моими глазами уже сверкали молнии, и в ушах гремел гром. Я видел «Черепаху» затонувшей в море грязи на севере Коста-Рики.

И тут вдруг по лестнице спустился высокий, стройный, безукоризненно одетый молодой дипломат, словно вышедший из голливудского фильма о дипломатах, как раз во время, чтобы услышать последний акт нашей мелодрамы. Он представился как Д. Чэдвик Браджиотти, управляющий всеми делами в отсутствие посла. В будущем нас ожидало множество встреч с представителями министерства иностранных дел США, но никогда больше нам не попадался человек, который бы так быстро схватывал суть дела и так чутко отнесся бы к нам. Он спешил по каким-то важным делам и уже опаздывал, однако еще задержался, чтобы позвонить консулу Никарагуа и велеть помощнику составить письмо, а нас пригласил в гости на тот же день к вечеру.

Сбор урожая

В четыре часа дня у нас уже были все визы и разрешение выехать из Эль-Сальвадора - обычно на получение этой бумаги уходило два дня. Затем мы отправились в американское посольство, и нас провели в кабинет мистера Браджиотти. И тут последовал разговор, которому суждено было иметь для нас огромное значение. Он попросил нас оказать ему услугу. «Любую», - подумал я.

- Вы едете следом за вице-президентом, который совершает по странам Латинской Америки поездку доброй воли, - пояснил он. - Одна из целей его путешествия - вызвать интерес к развитию Панамериканской магистрали, и я полагаю, что известие о том, как вы преодолеваете еще не законченные участки, может очень способствовать успеху этого предприятия. Я бы хотел познакомить вас с нашим сотрудником службы информации, который должен сделать несколько снимков и получить кое-какой материал о целях вашей поездки. Если вас это не затруднит.

После встречи с сотрудником службы информации мы получили рекомендательное письмо к другим сотрудникам службы информации США на всем нашем пути.

На следующее утро, когда мы покидали Эль-Сальвадор, молитвы жуков все еще не были услышаны. За несколько часов мы проехали сто двенадцать миль и были уже на границе Гондураса, но нам понадобилось еще столько же времени, чтобы прорваться сквозь таможню. Там чиновники тоже были усталые и злые.

Гондурас - единственное государство Центральной Америки, где Панамериканская магистраль не проходит через столицу. В Тегусигалпу ведет отлично асфальтированная дорога, и мы с неохотой проехали мимо. Сейчас в нашем состязании с дождем каждый день был на счету. Нам не терпелось поскорее проскочить оставшиеся девяносто пять миль, чтобы засветло добраться до Никарагуа.

В Манагуа - столице Никарагуа - новые рогатки: Сомоса лично визирует все разрешения на выезд. В бюро по делам иммигрантов нам сказали, что единственный способ избежать волокиты - это самим побывать у президента. Нас вовсе не прельщала перспектива взбираться на холм, где стоит его роскошный дворец, да еще на «Черепахе», слишком смахивавшей на танк; но без нее скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, чем мы увидим диктатора. На вершине горы, возвышающейся над городом Манагуа и озером того же названия, дворец его оказался чем-то средним между собором и фортом.

Со времени покушения на жизнь Сомосы охрана была удвоена, и нам с большим трудом удалось добраться до ворот. Целый взвод судорожно дергавшихся на ходу солдат с автоматами препроводил нас к начальнику охраны, который заявил, что Его Превосходительства нет в городе. Мы попросили разрешения повидать секретаря и сквозь три кабинета трех помощников секретаря были наконец допущены в зал-приемную с жесткими кожаными креслами. Несколько минут спустя, нас представили дородному, хорошо сложенному джентльмену в белом полотняном костюме. Он спокойно спросил, что нам угодно, и куда-то позвонил. Потом нам предложили в течение часа получить в бюро по делам иммигрантов визы на выезд.

Манагуа и в наш первый приезд доставил нам немало хлопот. Правда, разрешение на выезд мы тогда получили легко, но достаточно намучились по другому поводу. Прежде всего из-за денег, вернее, из-за их отсутствия. Когда мы приехали, у нас оставалось денег только на гостиницу или на еду; мы выбрали еду, а затем пошли за почтой: ожидали получить возврат подоходного налога; но я, видно, просчитался, и вместо чека нам прислали счет. Раскинув лагерь в парке на берегу озера Манагуа, мы размышляли над своим бедственным положением, как вдруг появился добрый гений в лице маленького круглого человечка, который подошел с таким таинственным видом, словно хотел предложить нам порнографические открытки. Но он оказался не продавцом, а покупателем. Нет ли у нас нейлона, дамского белья, фотокамер, инструмента? Он купит все что угодно. У нас была одна-единственная вещь, которую можно было бы продать, но в стране, где правит диктатор, на любое оружие, более смертоносное, чем водяной пистолет, требуется правительственное разрешение - мы не очень-то уверенно упомянули о ружье, контрабандой побывавшем с нами в четырех странах. В своем натуральном виде его, увы, нельзя было употреблять в пищу, и мы решили обратить его в деньги, взяв с нашего кругленького друга клятву молчания. Он сказал, что вечером придет к нам в отель, и спросил:

- Где вы остановились?

Когда я ответил, что мы живем прямо здесь, на берегу озера, он очень рассердился. В конце концов нам удалось его убедить, и, хотя он никак не мог понять, что это за американцы, если опи не остановились в лучшем или хотя бы в каком-нибудь отеле, он все же сказал, что наверху, высоко над городом, есть парк, где можно расположиться даже с некоторым комфортом.

- Там прохладнее, есть проточная вода и нет москитов.

Мечтая об этом Элизиуме, мы последовали его советам, сделанным на испанском языке, и выехали на дорогу, ведущую за город. Здесь все было точно так, как он описывал: два фонаря, сторож и высокий забор. Мы с великолепной небрежностью объявили охраннику, что хотим сделать тут привал на ночь. Он с некоторым беспокойством позвонил куда-то из своей будки и затем отпер ворота.

- Выбирайте, где вам больше нравится, - сказал он.

Мы провели божественную ночь среди гибискусов и роз. На следующее утро садовник спросил, не желаем ли мы искупаться. «Что за гостеприимное парковое начальство?» - подумал я. После освежающего прохладного купания в душе за решеткой, расцвеченной голубыми утренними бликами, мы подогрели остатки кофе и позавтракали куском дининого бисквита, - это был поистине собачий завтрак. Когда я сворачивал спальные мешки, то заметил вдалеке на холме красивый дом. Я спросил садовника, что это за общественное здание.

Дикие тараканы

- О нет, вовсе не общественное. Это резиденция американского посла. Вы спали в его саду.

Ошеломленные, оставив сторожу анонимное благодарственное письмо, мы поехали в город, надеясь, что предложение купить ружье не окажется очередной шуткой нашего друга-спекулянта. Когда сделка совершилась, он спросил, как нам понравился парк. Тут я на него напустился, но он сказал извиняющимся голосом:

- Но, сеньор, вы же меня не поняли. Я сказал, надо ехать мимо освещенных ворот, а не сквозь них. Парк как раз рядом.

С тех пор мы сделали довольно большие успехи в испанском языке...

На этот раз наши неприятности с визами и разрешением на выезд объяснялись отчасти ухудшением отношений между Сомосой и Фигересом, президентом Коста-Рики. Сомоса обвинял Фигереса в организации покушения на его особу, а Фигерес обвинял Сомосу в том, что он способствовал революции, недавно совершившейся в Коста-Рике. Их переговоры носили характер перебранки. Напряженность в отношениях двух стран непрерывно усиливалась, и даже доходили слухи, что в горах у границы действуют вооруженные группы. Повстречавшийся нам инспектор межамериканских геодезических работ отнюдь не успокоил нас в этом отношении.

- Ни в коем случае не останавливайтесь, - предупредил он. - Если спустит баллон, езжайте на дисках.

С таким «утешительным» напутствием мы выехали из Манагуа, надеясь в тот же день пересечь границу. Но мы переоценили местные дороги. Видимо, для того чтобы как можно больше затруднять переезд через границу, дороги в латиноамериканских странах ремонтируются очень редко. На ночь мы расположились недалеко от озера Никарагуа - единственного места в мире, где водятся пресноводные акулы. Но потревожили нас отнюдь не эти хищники.

Когда мы поужинали и собирались забраться в свой джип, уже совсем стемнело. И тут вдруг Элен заметила семь ярких огоньков, как-то странно и беспорядочно двигавшихся по открытому полю в нескольких сотнях ярдов от нас. Они появились не со стороны дороги, - значит, это не могли быть автомобили, и, кроме того, они шли широкой полосой, будто что-то искали. Ужасно противное было ощущение, когда мы следили, как огоньки надвигаются все ближе и ближе. Мы находились всего в нескольких милях от границы, и нетрудно было вообразить какого-нибудь слишком рьяного патриота, который сначала стреляет и лишь потом начинает задавать вопросы. Но нам оставалось только ждать и надеяться, что они нас не заметят. Увы, надеждам этим не суждено было сбыться. Случайный луч скользнул по рефлекторам на боку джипа, и они засверкали, как бенгальские огни. И тотчас же все огоньки осветили нас, точно «юпитеры» Соню Хени в ревю на льду. Элен ринулась за крыло, я встал на нос.

- Добрый вечер, джентльмены, - сказал я дрожащим голосом. - Мы друзья, turistos norteamcricanos (Туристы из Северной Америки (испан.)).

Гробовое молчание. Я моргая вглядывался в слепящие огни и пытался разглядеть, не солдаты ли это, но разобрал лишь контуры шестерых всадников, вооруженных, точно гангстеры из комиксов. Они продолжали молчать, и я уже решил, что это либо враги, либо немые.

Наконец один спросил по-испански:

- Откуда вы едете?

- С Аляски, - ответил я.

Снова пауза, а затем тот же всадник сказал на чистейшем английском языке:

- Какого же черта вы здесь делаете?

Огоньки погасли, и через минуту я уже курил с шестью спортсменами из Манагуа, охотниками за оленями, - поэтому они и освещали местность широкой полосой. Не очень-то спортивный способ охоты, но у меня не было ни малейшего желания спорить с ними на эту тему.

На следующее утро мы пересекли границу Коста-Рики. Деревянные домики пограничного поста носили явные следы недавних военных действий: в окнах не осталось ни одного целого стекла и каждый квадратный фут стены был прострелен. Прежде чем проехать, нам пришлось четыре часа ждать капитана маленького отряда, который отправился в горы на охоту.

Провинция Гуанакасте (Северная Коста-Рика) - это дикая местность, представляющая собой скалистое плато, изрезанное каньонами, по которому разбросаны клочки густой растительности. Здесь занимаются скотоводством, да и во многом другом нравы напоминают атмосферу «Дикого Запада». Мы ехали по узкой грунтовой дороге, и каждый мужчина при нашем приближении хватался за спрятанное под одеждой оружие.

Мы недаром мчались через четыре государства, чтобы оставить позади эту дорогу, прежде чем начнутся дожди; нас подгоняло воспоминание о путешествии по ней даже в сухое время года. Но на этот раз очень плохими оказались только первые четырнадцать миль, а те восемьдесят, которые нас так тревожили, мы проехали по отличной гравийной дороге.

В джунглях Южной Коста-Рики

В Сан-Хосе, столице государства, мы спросили у полицейского, как проехать в пансион «Иптернасиональ», отель, который держали наши старые друзья - семья Рамос. Услужливый полицейский предложил проводить нас на мотоцикле. Поспешая за своим первым почетным эскортом, не считаясь с уличным движением, мы почувствовали, что наконец-то проблема езды по городу решена. Но радость наша длилась только до той минуты, пока мы не очутились перед большим квадратным зданием, где на вывеске вместо «pension» прочли «policia». Последовал перекрестный допрос, и тут выяснилось, что безвредную «Черепаху» сочли по меньшей мере троянским конем, внутри которого прячется сам Сомоса. К счастью, прежде чем засадить нас за решетку, полицейские разрешили мне позвонить по телефону, и через несколько минут появился негодующий сеньор Рамос.

Сан-Хосе оказался для нас одновременно и концом, и началом путешествия. До сих пор мы могли опираться на опыт прошлого, но отсюда начиналось неизведанное, и будущее представлялось нам в виде гигантского вопросительного знака. Мы знали, что никто еще не достигал Панамы своим ходом на колесной машине и что через горы не было даже пешей тропинки. Обычно автомобилисты, ехавшие по Панамериканской магистрали, грузили машину на корабль в порту Пунтарепас и высаживались в Панаме, в зоне канала. Нам предстояло проложить новый путь. Из Сан-Хосе мы предполагали двигаться к югу, до Сан-Исидро, где кончалось магистральное шоссе, а оттуда по извилистой горной дороге спуститься вниз, на берег Тихого океана, в Доминикал. Осуществление наших планов зависело от разных обстоятельств, уточнить которые можно было только опытным путем. О наличии отлогих берегов и отмелей мы знали из карт; но, как поведет себя джип в океане, оставалось неясным: это ведь не тихая бухта, где мы его испытывали. В лучшем случае нам придется пройти две сотни миль вдоль почти необитаемого побережья от Доминикала до Педрегала в Панаме - первого морского порта, где снова начиналась дорога. По картам видно было также, что берег изрезан устьями рек и скалами, далеко выступающими в открытое море, которые придется обходить, и мы целиком зависели от того, есть ли там защищенные бухты. По самому скромному подсчету, путешествие займет две недели, и, готовясь к худшему, нужно было запасти семьдесят галлонов горючего.

В Сан-Хосе нашей первейшей задачей было разузнать как можно подробнее о районе предполагаемого плавания, и тут нам очень помог мистер Ли Хансейкер - сотрудник службы информации, который устраивал нам встречи со всеми, кто имел хоть малейшее представление о побережье. Вместе с мистером Хонибаллом из «Юнайтед фрут компани», мистером Пэрисом из «Юнион ойл» и мистером Харшбергером из бюро общественных дорог мы изучали карты и фотографии местности, сделанные с воздуха, но почти все имеющиеся материалы касались внутренних районов. О береговой линии между Доминикалом и Педрегалом было известно очень немногое. Нам посоветовали повидать Томми Брауера, американца, державшего в Доминикале маленький отель: предполагалось, что он лучше всех знает эту часть Тихоокеанского побережья. Но когда мы выезжали из Сан-Хосе, у нас была лишь все та же неиспытанная амфибия да теоретические выкладки.

Несколько дней, проведенных в Сан-Хосе, были заполнены добыванием сведений, закупкой провизии, осмотром и профилактикой джипа и поисками дополнительных канистр для горючего. Кроме того, надо было еще получить визу для въезда в Панаму. В консульстве седовласый джентльмен довольно бодро задал нам обычные вопросы, а когда дело дошло до сведений о виде транспорта, механически написал: «Самолет». Я сказал, что мы не собираемся лететь. Прежде чем я успел хоть что-нибудь объяснить, он зачеркнул «Самолет» и написал: «Пароход». Я опять поспешно его остановил.

- Как же вы все-таки едете? - взмолился он.

- На джипе-амфибии.

Услыхав мой ответ, он вообще зачеркнул всю графу и просто поставил свою подпись.

В Сан-Хосе нас забрали под свое крылышко мистер Хансейкер и его жена, веселая, живая Джейн. Их милое гостеприимство было приятным разнообразием после жизни в «Черепахе». Мистер Хансейкер устроил нам встречу с президентом Фигересом, который задавал неизменные вопросы насчет того, как мы рассчитываем попасть в Панаму, но так же, как и остальные, сомневался, сумеет ли доставить нас туда наша «Черепаха». Президент считал, что команда «Черепахи» состоит всего лишь из капитана и первого помощника. Мы благоразумно остерегались упоминать о собаке, ведь она скрывалась от карантина. Дина обычно сопровождала нас к Хансейкерам и очень полюбила их дочурку Шелли. Один только раз Дина была отправлена в ссылку на кухню, так как неожиданно появился «лимузин» президента. Она страшно обиделась, что не участвует в пиршестве, но Шелли время от времени отпрашивалась из-за стола и носила ей всякие лакомства.

В вербное воскресенье 1955 года мы выехали из Сан-Хосе в Сан-Исидро по крутой горной дороге, которая бежит вдоль вершин горной цепи Таламанка. Большая часть пути проходит на высоте девяти - одиннадцати тысяч футов, и говорят, что в ясные дни отсюда можно видеть оба океана - Атлантический и Тихий. Однако в тот день туман заволакивал все вокруг, и к тому времени, когда мы проехали все семьдесят миль до Сан-Исидро, по крыше джипа уже барабанил дождь. Мы решили принять приглашение мистера Харшбергера и остановиться в лагере бюро общественных дорог, чтобы не ночевать под дождем, перед тем как продолжать путь в Доминикал. Если корпус «Черепахи» начнет протекать так же, как крыша, нам вряд ли удастся отъехать далеко.

В полдень следующего дня мы были уже в Доминикале, - это маленькая кучка ветхих деревянных строений, и среди них такой же ветхий отель, принадлежащий Томми Брауеру. Среди толпившихся в баре посетителей не так-то легко оказалось различить мистера Брауера, но когда мы нашли его, то буквально засыпали вопросами о побережье. Увы, он знал об этом не больше, чем обитатели Сан-Хосе. Но все-таки он указал нам одно место в трех милях к югу, где прибой был не очень сильный. Совершенно очевидно, что нам не пройти сквозь буруны у самого города. Они вздымались ввысь на двадцать футов. Их рев был слышен задолго до того, как мы их увидели.

Пробираясь между деревьями и огибая обломки скал у края воды, мы проехали три мили до конца отлогого берега и остановились среди группы кокосовых пальм. Дальше ехать было некуда: берег замыкала сланцевая скала, выдаваясь на полмили в море, и непроходимая чаща леса. Чтобы обойти скалу, надо прорваться сквозь буруны: другого выхода нет.

Оставшуюся часть дня мы были заняты подготовкой «Черепахи» к ее первому морскому крещению: переложили все вещи так, чтобы самые тяжелые легли на дно и служили балластом, и всю еду разделили на ежедневные нормы. На самом верху в непромокаемом мешке лежал аварийный запас: аптечка первой помощи, нож, канистра с питьевой водой, трехдневный запас еды, средство от насекомых, москитная сетка и запасные носки. Я надул спасательный резиновый плот и положил его на крышу, затем залез под джип, осмотрел все резиновые прокладки и пробки и тщательно проверил, не течет ли кузов. Спасательные пояса мы положили под рукой внутри машины.

Томми Брауер говорил, что низшая точка отлива бывает около шести часов утра и что с каждым днем она будет на час позже. Когда все было готово, мы двинулись вдоль берега по кромке воды. Берег был твердый, но при отливе волны смывали и уносили сотни камней. Конечно, скалы и камни затрудняли нам выход в море, но здесь мы сами могли выбрать место и надеялись избежать опасности. Иное дело, когда придется приставать к берегу: тут уж у нас не будет выбора, и мы решили высаживаться во время прилива, когда волны перенесут нас через рифы прямо на песчаный берег. Мистер Брауер предупреждал нас, что море спокойнее всего по утрам, и посоветовал плыть только в эти часы. Вот почему мы и решили пуститься в путь на следующее утро в семь часов, во время отлива, и пройти в первый день двадцать миль до Мала-Пойнта, с тем чтобы высадиться во время высшей точки прилива около часа дня.

В эту ночь мы лежали на койках и слушали, как непрестанно бьют о берег волны, а кокосовые орехи сыплются вместе с дождем и колотят по крыше джипа, Все это ничуть не походило на тихо плещущее море, которое я описывал Элен, когда она рисовала передо мной картины бурных валов, с грохотом разбивающихся о скалы. В Аляске, за девять тысяч миль отсюда, я старался разубедить ее и уверял, что мы наверняка найдем спокойную бухту для выхода в море. Желая разогнать ее страхи, я все упростил до того, что сам в это поверил. Я считал, что мы просто будем ехать вдоль берега, пока не упремся в скалу, выступающую в море; тогда мы выходим в море в спокойной, удобно расположенной бухте, доплываем до новой прибрежной полосы и так далее и тому подобное, пока не доберемся до дороги в Панаме. Но в ту ночь, когда мы молча лежали в машине, было уже вполне ясно, что мои теоретические выкладки не очень-то соответствуют действительности. А ведь я был так в них уверен, что до поездки даже ни разу не попробовал пересечь на джипе полосу бурунов.

И в семь часов утра на следующий день, стоя у кромки воды, мы представляли себе, как вести джип, - да и вообще какую-нибудь лодку - не больше, чем было выгравировано на медной дощечке, прибитой к его щитку: «Подойди на полном газу и веди по курсу, держа под нужным углом к волнам». Очень скоро я узнал, что не одинок в своей наивности и склонности к упрощению. Я бы посоветовал инженеру, составлявшему инструкцию, испытать ее на собственной шкуре.

Я где-то читал, что океанские волны обладают особым ритмом и за каждой большой волной регулярно следует несколько мелкпх, составляя как бы определенный цикл. Но сколько мы ни ждали, напряженно сидя в джипе, сколько ни пытались уловить предполагаемый ритм, все волны вздымались одинаково высоко.

Жарко было, как в печке, потому что окна и люк были задраены и весь жар от мотора шел в кабину. Вот наконец волна, которая кажется нам самой высокой; она проходит, и мы осторожно спускаемся в море, включив дополнительно передний мост, чтобы не забуксовать. Гребной винт начинает вращаться. Мы входим глубже, и колеса беспомощно повисают. Джип слегка качает и кружит на волнах, и вот мы уже плывем. Я быстро отключаю мосты, даю полный газ и правлю прямо на буруны. Первая волна уже улеглась, когда мы в нее попали, но «Черепаха» вся задрожала от удара и смотровое стекло обдало пеной. Подавляя естественное желание тормознуть, я сохраняю полный газ и правлю прямо на водяной вал; он обрушивается на нас, как боевой бык на Пласа-де-Торос. Белой пеной вихрится гребень буруна, когда в него погружается джип. «Черепаха» вздыбилась, как конь, - Элен хватается за перегородку, Дина падает на спину, а я с мрачным упорством цепляюсь за рулевое колесо. Десятифутовая волна всей тяжестью обрушивается на ветровое стекло, так что я невольно откидываюсь назад, - и мы валимся в провал между волнами. Следующая волна покрывает нас с головой. Затем еще одна. И вот уже буруны остались позади, а мы мерно поднимаемся и опускаемся на длинных спокойных волнах.

Прошло еще несколько минут, прежде чем мы настолько оправились, чтобы заметить, что джип сильно кренится на правый борт. Мы попробовали выровнять его: передвинули внутри все, что можно, и перевели Дину на левую сторону, но этого оказалось недостаточно. И, отплыв на полмили от берега, мы вынуждены теперь возвращаться, чтобы переставить канистры с горючим.

С задраенными люками мы полным ходом мчимся к тому месту, где только что прошли. С бурунов уже нет пути назад. Вот джип на гребне первой волны. Она несется в ту же сторону, что и мы, и машина почти перестает слушаться руля. Ближе к берегу новая волна задирает нам корму и тычет носом вниз, так что мы погружаемся в буруны и нас несет, швыряя из стороны в сторону, а я лишь отчаянно цепляюсь за руль. Джип совершенно его не слушается; нам кажется, что мы летим с бешеной скоростью. Взлетаем на гребень - белая пенная вода яростно хлещет по бокам «Черепахи». Я чувствую, как колеса касаются твердой земли, включаю передачу, и мы выкатываемся на песок.

К тому времени, когда мы перекладываем груз, отлив уже наполовину окончился. До прилива осталось всего три часа. Мы решили сократить сегодняшний маршрут и проплыть всего десять миль до Увита-Пойнт. Когда мы снова вышли в море, прибой усилился.

Благополучно перебравшись через буруны и удалившись от рифов, мы легли на курс к Увита-Пойнт и пытались наслаждаться новыми ощущениями, плывя в автомобиле по Тихому океану. Вначале, когда гигантские волны катились прямо на джип, нависая над нами, как горы, мы поворачивали руль и старались встретить их носом. Но скоро поняли, что волны без всякого вреда для нас проходят под джипом, то мягко приподнимая его, то опуская между валами. Если бы можно было не думать об опасности, забыть, что всего лишь тонкий слой стали да несколько резиновых пробок отделяют нас от огромной толщи воды там, внизу, то управлять джипом было бы почти так же легко, как и на шоссе. Но машина слушалась руля хуже. Мотор ревел, словно мы двигались со скоростью не менее тридцати миль в час, но вместо толчков от дороги ощущалось лишь легкое покачивание. Шум гребного винта заменил шуршание шин, волны плескались под крыльями, и встречный ветер не дул нам в лицо, как на шоссе: наша скорость в три мили вызывала лишь легкое журчание воды за кормой.

Наши навигационные приборы были весьма примитивны: часы для наблюдения за временем прилива и отлива; бинокль для наблюдения за берегом; гидрографическая морская карта, составленная на американском корабле «Рейнджер» в 1885 году, и компас, который, как мы надеялись, не придется пускать в ход,

Наши расчеты постоянно подвергались пересмотру. По пути действительно встречались песчаные косы, но они были очень короткие, так что не стоило рисковать и высаживаться ради того, чтобы сэкономить чуть-чуть времени. Мы изменили свои планы и решили идти морем почти до полного прилива и высадиться по южную сторону любой выступающей скалы. А потом в ожидании отлива ехать по берегу до следующей преграды.

Так мы около двух миль шли вдоль берега, избегая встречи с плавучими водорослями, и, рассматривая в бинокль береговую линию, старались найти какие-нибудь ориентиры и сверить их с картой.

К тому времени как мы заметили буруны против Увита-Пойнт, где в море выступала длинная песчаная коса, прилив давно уже начался и вода поднялась очень высоко. Море казалось спокойнее всего к югу от высокого мыса, отвесно спускавшегося в море мили на две ближе к нам. Мы стали под нужным углом к волне и двинулись в этом направлении. Когда мы возвращались на берег в Доминикале, с моря нельзя было определить высоту волн. То же произошло и здесь, у берегов Увиты.

Я нажал на педаль акселератора, и мы вступили в зону бурунов. Волны точно так же рвались к берегу; первый же еще не вздувшийся бурун прошел под нами, второй толчком поднял корму. Джип зарылся носом в волны. Мы снова потеряли управление. Стоя почти вертикально на носу, «Черепаха» кинулась вперед, взлетела на гребень волны и рухнула вниз с двадцатифутовой высоты. Я чувствовал себя совершенно как в кабинке аттракциона «американские горы» на первом спуске. В ужасе, уверенный, что мы сейчас перекувырнемся, я соросил газ, надеясь, что гребень волны пройдет под нами и джип выпрямится. Но вместо этого, как только исчез поток от винта за рулем, мы сразу потеряли всякое управление, «Черепаха» закружилась на волнах и упала на бок. Двигатель захлебнулся и смолк. Так висели мы целую вечность. Волна за волной била в дно кузова, и мы не понимали только одного, почему джип не переворачивается, молили бога, чтобы этого не случилось, и знали, что случится непременно. Левый борт целиком погрузился в море, вода хлынула сквозь недостаточно герметичную обшивку двери. Дина и Элен старались за что-нибудь уцепиться и не мешать мне, а я как бешеный жал па стартер и педаль акселератора.

Словом «чудо» часто злоупотребляют и пользуются им, когда можно найти вполне разумное объяснение. Но то, что произошло в тот день у Увита-Пойнт, никаким другим словом не объяснишь: волны вдруг улеглись, джип стал барахтаться, постепенно выпрямился, и залитый двигатель завелся. На пустынном берегу мы, едва живые, выбрались из люка и оглянулись назад, на прибой. Он был здесь такой же высокий, как под окнами отеля в Доминикале.

Оставшуюся часть дня мы просидели под пальмами, окаймлявшими берег. Во рту было сухо, сердце тяжело колотилось. У наших ног играли красные крабы. Берег был усеян кокосовыми орехами, они помогли нам утолить жажду. Эта высадка окончательно уничтожила нашу и без того пошатнувшуюся теорию. Мы твердо решили никогда не высаживаться во время прилива. Может быть, при отливе буруны не будут так неистовы. Но это решение влекло за собой другие сложности. В ту неделю отлив наступал рано утром и по вечерам, когда стемнеет. Значит, надо отправляться, как только рассветет, и рассчитывать на очень короткие переходы, за те несколько часов, что остаются до утреннего отлива.

На следующий день в половине шестого утра мы отплыли в Мала-Пойнт, рассчитывая пройти десять миль и высадиться вскоре после отлива, в восемь часов. Мы держались как можно ближе к берегу и, пристально вглядываясь в очертания суши и в воду, старались все получше разглядеть в предутреннем тумане. Сквозь глухую дымку впереди вырисовывались контуры скалистых островков.

По карте до них было мили две и по обе стороны от них тянулась цепь Мелких рифов, но между ними и береговыми рифами был обозначен свободный проход. Может быть, обогнуть всю цепь? Но это означало лишние пять миль. Мы предпочли поверить карте и идти через проход между рифами, - это надежнее, чем высаживаться через два часа после отлива.

Скалы разной высоты - от нескольких футов до ста шестнадцати - цепью выступали из синевы вод, образуя как бы арку у входа в туннель, в конце которого начинался канал, ведущий к берегу. Мы сбавили обороты и смотрели на птиц, гнездившихся на могучих голых вершинах, и на пену воли у подножия скал. Пока мы не вошли в проход, нам и в голову не могло прийти, что карта ошибается. Но тут в провале между волнами сквозь воду вдруг на миг высунулись торчащие каменные пальцы. Мы были слишком близко, чтобы повернуть. Задний ход тоже не помог. Машина медленно двигалась прямо на скалы. Чтобы она лучше подчинялась рулю, я изо всех сил нажал на акселератор, почти наугад выбрал пространство между пальцами, и, точно муравей меж зубьями пилы, джип прополз на гребне водяного вала. Мы были уже далеко, а я все еще тупо сжимал руль. Интересно, долго ли счастье будет нашим незримым попутчиком?

Высадка даже при отливе подарила нам сильные ощущения, но в половине девятого утра мы были уже на берегу. Следующий отлив наступал вечером, когда стемнеет, и потому мы могли выйти в море только на другое утро. К югу виднелась длинная береговая полоса, которая, изгибаясь, сливалась с плоским сине-коричневым горизонтом. За желтой песчаной полосой лежали соляные топи и мангровые болота. По карте береговая линия тянулась пятнадцать миль и прерывалась лишь устьями немногих рек.

Стараясь держаться поближе к кромке воды, где песок тверже, мы ехали со скоростью двадцать миль в час, пока не добрались до устья первой реки. Перед нами открылось широкое мелководье; оно бурлило, потому что его течение сталкивалось здесь с волнами океана. Мы поехали вдоль берега до самой узкой его части, в полмили шириной, и осторожно сползли по гладкому склону, не подозревая, что у нас приоткрыт люк. Волны здесь не имели определенного направления и били со всех сторон, а мы, вспенивая воду, неслись как сумасшедшие к противоположному берегу реки. Примерно на середине потока сильная волна неожиданно плеснулась в лобовое стекло и залила мотор. Джип беспомощно закружился на одном месте, мне пришлось выскочить на палубу. Там с капотом, открытым любой шальной волне, я лихорадочно протирал свечи и распределитель. Потом подал Элен знак нажать стартер. Мотор не работал. Она бросила мне еще одно сухое полотенце, и я снова все тщательно протер. С облегчением услышал, как мотор прокашлялся и стал набирать обороты. Я закрыл капот, быстро перелез через ветровое стекло и сквозь открытый люк спустился в машину.

Когда мы наконец перебрались через реку, прилив уже начался и от берега осталась такая узкая полоска, что ехать было нельзя. Мы поставили «Черепаху» среди прибитого к берегу плавуна (передние колеса ее купались в воде), а сами спрятались от солнца в единственном тенистом местечке - под выступающей кабиной джипа. Кругом ни звука, кроме рокота волн. Мы сидели и думали, какие еще сюрпризы готовит нам море.

Джип-амфибия

Когда прилив кончился, мы поехали дальше по берегу, застревая в черной грязи устьев рек и утопая в мягких зыбучих песках. В одном месте нам пришлось несколько миль ехать наполовину в воде, так как по берегу тянулась шестифутовая песчаная гряда. Прилив, вероятно, покрывал ее. Один раз машина провалилась колесами в мягкий песок, и мне пришлось лебедкой вытаскивать ее на завязшее в песке бревно. Что было бы с нами, если бы прилив застал нас между морем и этой песчаной стеной?! Когда стемнело, мы подъехали к самой широкой реке и устроили привал, решив переправляться утром.

В ту ночь к нам подошел рыбак - первый человек, которого мы встретили от самого Доминикала. Молодой парень, чем-то напоминающий Томаса из Южной Мексики, нерешительно, но с любопытством спросил, откуда мы, А потом, присев на корточки на песок, казавшийся черным в ярком лунном свете, описал нам всю береговую линию. Он не мог понять, как нам удалось забраться так далеко, но предупредил, что худшее впереди. И предложил нам вернуться. Но об этом не могло быть и речи.

С тех пор я часто спрашивал себя: что было бы с нами, если бы нам не встретился этот рыбак? Я проклинал его за все, что случилось потом, и благословлял за спасение от того, что могло бы случиться, но неизменно задавал себе этот вопрос. Если бы он не подошел поболтать с нами в ту ночь, мы бы на следующее утро продолжали свой путь с той же дрожью, от которой ёкало сердце, бросались бы в буруны и так же цепенели бы от страха, когда нужно было высаживаться. Может быть, нам и удалось бы добраться до Панамы, как мы рассчитывали, а может быть, «Черепаха» пошла бы ко дну у какого-нибудь пустынного берега или счастье изменило бы нам где-нибудь в лабиринте скал.

Рыбак снова пришел к нам на следующее утро, когда мы искали место, где перейти устье реки. Он захотел взглянуть на нашу карту. Водя по ней заскорузлым пальцем, он сказал:

- Вверх по этой реке, в пятнадцати километрах, есть плантация «Юнайтед фрут компани». Когда я там работал пять лет назад, там была дорога в городок Пьедрас-Бланкас, а в этом городке Рио-Эскинас впадает в Гольфо-Дульсе.

И он провел пальцем линию, которая на сто миль сокращала путь морем и побережьем вокруг полуострова Оса.

На Плайя-Чиките еще никогда не видели автомобиля

Не знаю почему, но я ему поверил. Служащие «Юнайтед фрут компани» в Сан-Хосе говорили, что дорог здесь нет. Рыбак клялся, что видел дорогу. Конечно, рисковать не следовало, но мы с Элен были сломлены всем пережитым и слишком боялись того, что ждало нас впереди. Мы готовы были ухватиться за любую соломинку, даже за самую тоненькую. Ведь есть же забытая проселочная дорога в Южной Мексике, почему же не может быть забытой дороги в Южной Коста-Рике? Мы снова изменили свои планы, спустились по крутому берегу вниз в реку и двинулись вверх по течению к банановой плантации.

Наступающий прилив подгонял «Черепаху» вверх по лениво текущей бурой реке. Шум моря слышался все слабее. Мы чувствовали себя как узники, которым удалось добиться отсрочки исполнения приговора и держались как можно ближе к высокому берегу, чтобы не налететь на плывшие мимо обломки всякой всячины.

По обеим сторонам, точно гигантские пауки, высились на своих длинных тонких корнях мангровые деревья; в их ветвях играли черномордые обезьяны. Над головой летали попугаи в роскошном оперении, расцвечивая небо яркими красками и наполняя воздух хриплыми криками. Но вот река круто повернула и пошла в обратном направлении; где-то здесь есть слившиеся притоки, о которых говорил рыбак.

На сером берегу мелькнуло желтыми пятнышками несколько травяных и тростниковых хижин, а ниже, на глинистых отмелях у темной воды, виднелись длинные выдолбленные каноэ.

Миль через пять вода стала пресной, и можно было подумать о купании - первом купании в пресной воде за целую неделю. Дина неохотно рассталась со своей миской, а Элен пробралась на нос, чтобы зачерпнуть воды. Я смотрел, как она радостно терлась мочалкой, и у меня самого стало легче на душе. Окончив мытье, Элен взялась за руль, а я занял ее место на носу. Я был весь в мыльной пене, когда резкий толчок чуть не сбросил меня вниз: джип внезапно остановился, мы сели на мель.

- Вот горе-штурман, - прошипел я.

Потом тщательно осмотрел каждое бревно и каждую тень на берегу - рыбак предупреждал нас, что тут водятся крокодилы, - спрыгнул в воду и оттолкнулся. Так мы плыли вверх по реке, пока темная зелень джунглей по берегам не сменилась желтоватым кружевом банановых пальм. Подплывая к плантации, мы услышали непривычный шум другого мотора. Рядом появился небольшой моторный катер с навесом из пальмовых листьев; в катере сидело четверо изумленных рабочих с плантации. Они задали нам три неизменных вопроса, и один из них бросил мне банку с пивом - она стояла у них в воде под сиденьем. Ко всему еще и холодное пиво! Единственное, что нас смущало, это то, что никто из рабочих не слыхал о дороге в Пъедрас-Бланкас. Но они сказали, что дорога, возможно, есть и лучше всего спросить об этом в конторе плантации.

Прилив достиг своей высшей точки, когда впереди показался Пуэрто-Кортес - сторожевое охранение плантации. Да ведь тут совсем просто будет взобраться на берег! И мы на полном ходу с работающим винтом выкатились из воды. Все четыре колеса тут же увязли в мягкой липкой глине, похожей на жидкий цемент. Но теперь я с полным знанием дела привязал конец нового стального троса к большой пальме и пустил в ход лебедку. Трос натянулся, джип погрузился чуть глубже, но вдруг раздался звон, словно лопнула струна гитары, и наш стальной канат оборвался. Задний ход не помог: мы сидели прочно. Я сложил трос вдвое. Джип было двинулся, по тут из-под кожуха лебедки раздался громкий треск.

При полном приливе да еще с вышедшей из строя лебедкой нечего было и думать выбраться своими силами. Самосвал с плантации попытался нас вытянуть, но он только засел и буксовал на месте. Кто-то из служащих позвонил в Палмар-Сур, где находилась контора плантации, и через полчаса на горизонте появился громыхающий прапрадедушка всех подъемных кранов. Он, точно пинцет букашку, подхватил «Черепаху» своей длинной стрелой и без малейшего усилия вытащил ее на твердую почву. Боюсь, что в тот день мы сорвали всю работу на плантации. К тому времени, как нас вытащили, десятки рабочих сбежались посмотреть, что происходит.

По обеим сторонам гравийной дороги к Палмар-Сур тянулись банановые рощи. Под сенью блестящих поникших листьев свисали целые гроздья плодов, зелень которых оттеняла темно-красное пламя сердцевидных бутонов. Тракторы тащили к навесам низкие платформы, полные

мешков с фруктами; здесь бананы мыли, опрыскивали и паковали в прозрачный пластик, чтобы тут же отправить их морем в США.

Нам посоветовали повидать мистера Джорджа Ньюелла, управляющего. Забрызганный тиной, небритый, я с трудом отважился ступить на усаженную цветами аллею, что вела к его дому. Мистер Ньюелл с явным ужасом встретил меня у дверей. Я как можно короче рассказал ему нашу историю, а затем спросил о дороге.

- Дорога есть, - подтвердил он, - но она тянется всего двенадцать миль. И даже если вам удастся попасть в Пьедрас-Бланкас, то Рио-Эскинас, по которой вы надеетесь плыть дальше, - это бурный поток со множеством камней. Там хорошо ловить рыбу, и только.

Когда мы получили столь удручающие сведения, день уже кончался, и мистер Ньюелл предложил нам расположиться в доме для приезжих, как следует пообедать, а позже снова вернуться к этому разговору.

Палмар-Сур - замечательный пример того, что может сделать хорошая организация. Среди диких джунглей раскинулся образцовый городок с чистенькими домиками, парками и садами, где буйно цветут розы. В стоящем на сваях пансионате, окна которого выходили на площадку для гольфа, мы с Элен помылись под горячим душем, освежились прохладным и время от времени делали набеги на холодильник за водой со льдом.

В тот же вечер мы сидели в гостиной Ньюеллов. Вид у нас был более или менее приличный, но уж очень унылый. За прохладительными напитками мистер и миссис Ньюелл сочувственно выслушали повесть о нашем путешествии, однако могли только посоветовать нам воспользоваться товарной платформой, которая по железной дороге, принадлежащей компании, доставит нас до Корре-дореса в пятидесяти милях отсюда.

- А там есть расчищенная бульдозером дорога через горы до Волкана в Панаме, где вы снова попадете на Панамериканскую магистраль. Мы с радостью договоримся, чтобы вам дали платформу до Корредореса.

Мне вспомнилась Южная Мексика и все, что мы там перенесли, ради того чтобы обойтись без железной дороги.

И это в Южной Мексике называют дорогой!

- Благодарю вас, но мы этого не сделаем, - сказал я. - Утром мы спустимся обратно вниз по реке и пойдем дальше вдоль берега».

- И все-таки подумайте хорошенько. Завтра праздник, страстная пятница, и по традиции в Коста-Рике прекращается всякое движение. Даже банановая компания закрывается. До субботы мы все равно не сможем погрузить вас на платформу: страстная пятница - единственный день в году, когда поезда не ходят. Не волнуйтесь, Тихий океан подождет вас. Подумайте хорошенько.

Я думал, думал изо всех сил. В голове теснились всяческие мысли. Легко сказать - вернуться обратно на побережье. Что я буду делать со сломанной лебедкой, если мы снова завязнем в песке и нагрянет прилив? Страстная пятница. Единственный день в году, когда не ходят поезда. Конечно, это компромисс, от которого мы отказались в Южной Мексике, но ведь мы все-таки пойдем своим ходом...

Джип-амфибия

- Мистер Ньюелл, - сказал я, - можно ли по железнодорожным путям проехать до Корредореса? Ведь там всего пятьдесят миль, и я уверен, что нам хватило бы на это одного дня.

Мистер Ньюелл на минуту задумался.

- Мне очень жаль, но компания ни за что не дает на это разрешения. Кроме того, путь не имеет засыпки. Это узкоколейка, положенная на насыпь, с очень узкой обочиной.

Ваш джип от тряски развалится на части.

- Наш джип побывал в таких переделках, что, ксн нечно, выдержит и эту, а мы обещаем сойти с путей, до того как начнут ходить поезда.

Мистер Ньюелл не был убежден, но все же позвонил. Затем сказал, положив трубку:

- Управляющий не дает разрешение. Но так как завтра движения не будет, они не запрещают вам попробовать с условием, что к полуночи вас уже не будет на путях.

Он принес карту железной дороги.

- Утром я поеду с вами и покажу дорогу. Первые пятнадцать миль идет грунтовая дорога, остальные тридцать миль - полотно железной дороги. А сейчас вам лучше пойти к себе и хорошенько выспаться.

На следующее утро мы проверили джип, спустили воду из мостов и выехали из Палмар-Сура по грунтовой дороге, идущей параллельно рельсам. Неизвестно, почему костариканская полиция непременно хотела, чтобы нас сопровождал солдат. Бедный Умберто, никогда еще служебный долг не был для него так тяжек.

Странный караван вышел из Палмар-Сура утром в страстную пятницу; возглавляла его чета Ньюелл на своей машине. На одном из полей рабочие вешали чучело Иуды Искариота. Миссис Ньюелл наготовила нам всякой вкусной еды, и в джипе стояла огромная корзина для пикника, да и наш термос был набит льдом.

В самом радужном настроении мы доехали до конца дороги и легко забрались на рельсы. Ныоеллы долго махали нам вслед, когда джип, подпрыгивая на шпалах, пустился одолевать тридцать пять миль до Корредореса.

Ньюелл оказался прав: железнодорожное полотно было отвратительное, но я не сомневался, что «Черепаха» выдержит, ведь это всего лишь тридцать пять миль. Шпалы были уложены на расстоянии от двенадцати до восемнадцати дюймов; никакой гравийной засыпки между ними не было, и джип прыгал как сумасшедший. Расстояние между колесами у нас было слишком велико, чтобы джип уместился между рельсами узкоколейки, поэтому левые колеса ехали внутри, а правые терлись о внешнюю сторону рельсов. В довершение всего передние и задние колеса джипа оказывались между шпалами одновременно. Если мы ехали медленно, то проваливались между каждой парой шпал, а если быстро, то от тряски совершенно теряли управление.

'Черепаха' в море среди островов Сан-Блас

Казалось, что пройти, в общем, можно десять миль в час - скорость, которую выдерживают и рессоры, и амортизаторы. Однако десятки стрелок и ответвлений сильно нам мешали: перебираясь через них, мы каждый раз теряли уйму времени. Иногда на пути попадались мосты без всяких перил, переброшенные через глубокие ущелья, на дне которых текли быстрые реки. Колесо едва умещалось на конце шпалы, и мы буквально переползали через каждую из них. А какие муки испытывали мы от толчков и ударов, прежде чем вновь набрать скорость после вынужденной малейшей остановки! Внутри джина творилось нечто невообразимое: из шкафов все повываливалось на пол. Кинокамеры, фотоаппараты, пишущая машинка, большой ящик с пленкой - все это, подпрыгивая, каталось из стороны в сторону. Я-то хоть держался за рулевое колесо, а Элен, Умберто и Дину бросало по кузову вместе с остальными вещами, и они стукались о потолок и стенки джипа.

На каждой стрелке мы останавливались: колеса застревали между шпалами, кузов плотно садился на рельсы. Элен и Умберто выходили и начинали толкать машину сзади, и наконец, с трудом включив оба моста, мы переваливали через трудное место. Один раз джип соскользнул и повис над краем насыпи. Хорошо, что левые колеса зацепились за рельсы: иначе мы неминуемо свалились бы вниз. Целый час Элен в безумном страхе командовала, куда вертеть руль, а я дюйм за дюймом втаскивал машину обратно на полотно.

К двум часам дня мы проехали всего лишь десять из тридцати пяти миль, и тут отказали все четыре амортизатора. Они так разогрелись, что масло кипело. С этой минуты на любой скорости джип швыряло из стороны в сторону, а один раз он встал поперек путей. Это отняло у нас еще часть и без того скудного запаса времени. Теперь мы уже не могли подпрыгивать на шпалах всеми четырьмя колесами и вели два левых колеса по рельсу, чтобы хоть половина джипа шла по гладкой дороге. Я свесился из открытой двери и не спускал глаз с колес.

Пока дорога шла прямо или поворачивала влево, я мог удерживать колеса на рельсе, но на стрелках, разветвлениях и правых поворотах джип срывался. Сцепление стало пробуксовывать, в коробке скоростей появились какие-то странные щелчки. Уже стемнело, а мы все еще ползли, буравя фарами отверстия в тумане, спускавшемся с гор. Рельсы стали влажными, скользкими, и мы все чаще и чаще с них срывались. Еще десять миль - и правый баллон лопнул: покрышка не выдержала непрерывного трения о рельс.

Баллон сменили, поставили запасной, остальные три еле дышали; сцепление пробуксовывало, в коробке скоростей назревала какая-то поломка, амортизаторы вышли из строя, а до полуночи, когда начнут ходить поезда, всего четыре часа. Я каждый миг ждал, что лопнет следующая шина, и тогда мы просто не сможем сойти с рельсов. Очень хотелось сменить покрышки, но я знал, что это ни к чему не приведет. На двадцать миль у нас ушел целый день. Если потратить даже один час на ремонт колес, то нечего и думать за три часа в темноте пройти оставшиеся пятнадцать миль. В первом же широком месте мы развернулись и доковыляли полмили до сторожки на плантации. Отсюда мы позвонили мистеру Ныоеллу. Умберто спал в сторожке, а мы с Элен провели бессонную ночь в джипе. Вскоре после двенадцати прошел первый поезд.

На следующее утро мы оставили Умберто возле разбитой «Черепахи», а сами вместе с Диной сели на поезд, идущий в Палмар-Сур. Кондуктор не разрешил брать собаку в пассажирский вагон, поэтому мы все трое ехали в багажном. Это тоже было нарушением правил; на стене висело объявление: «В багажном вагоне разрешается ехать только сопровождающим больных или покойников». Но так как мы грустно сидели спина к спине на багажных сетках, то считали, что вполне сходим за багаж.

В Палмар-Суре печальную процессию встретил мистер Ньюелл.

- Мне очень жаль, Фрэнк. Я был уверен, что вам удастся. Идемте к нам и будьте как дома.

Ночь мы провели не в пансионате, а у Ньюеллов, которые всеми силами старались облегчить нам боль от этого удара. Я все еще не мог примириться с мыслью о платформе, но главная контора категорически запрещала нам продолжать путь по шпалам. А если вернуться к морю, джип затонет в первую же минуту: в нем полно дыр. Одно из двух: либо бросить его там, где он остался, либо отвезти в Корредорес поездом. Я попросил мистера Нью-елла достать нам платформу.

На следующий день, в пасхальное воскресенье, мы с мистером Ныоеллом на дрезине подъехали к «Черепахе». Расторопные служащие компании уже поставили наклонно старые шпалы, чтобы вкатить джип на платформу, которая ждала тут же. Но бедная, усталая «Черепаха» не могла без посторонней помощи вползти наверх. Мы все дружно подталкивали ее сзади, и наконец она со стоном встала на платформу, где ее закрепили тросом от ее же сломанной лебедки.

Поезд, к которому прицепили платформу, провез нас всего несколько миль до разъезда Кото; здесь мы провели ночь. И эта ночевка на платформе была самой грустной и тяжкой из тех, что выпали на нашу долю за время всего путешествия. Утром нас забрал другой поезд и доставил в Корредорес. Я отрегулировал муфту сцепления и пустил в ход наш резерв запасных покрышек. Стараясь избежать шумной второй скорости, мы двинулись в город Волкан на территории Панамы.

Горная дорога была проложена военными саперами во время второй мировой войны и потом заброшена. В некоторых местах за ней присматривали итальянские колонисты, в других она превратилась в узкую грунтовую тропинку и бежала по склонам гор, опускаясь в заросшие лесами долины и без мостов пересекая реки. От Корредо-реса до Волкана всего семьдесят пять миль, но мы добирались туда целых два дня. П еще два дня утло, пока то по щебеночной, то по бетонной Панамериканской магистрали мы добрались до города Панамы.