КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ БУШМЕН ПУСТИЛ В ПОЛИЦЕЙСКОГО ОТРАВЛЕННУЮ СТРЕЛУ

Последняя остановка перед Калахари - Гротфонтейн, очаровательный городок в стиле американского «дикого запада» с широкими и очень пыльными улицами. Здесь мы готовимся окончательно распроститься с цивилизованным миром.

Мы входим в бар единственной гостиницы городка промочить запыленное горло. Посетители чем-то взволнованы. Вечереет. Бар полон фермеров и рабочих с оловянных рудников. Они пришли выпить традиционную рюмочку «на сон грядущий». Все разговаривают необычайно громко и оживленно, и в общем шуме я слышу рядом со мной голос фермера:

- Всех их надо перестрелять, этих проклятых бушменов, всех до одного!

Я интересуюсь, в чем дело, и он говорит:

- Только что узнали: несколько дней назад бушмен тяжело ранил в бедро отравленной стрелой полицейского - европейца Экрона. Это на дальнем посту в Марелабум, на границе Калахари, километрах в ста на восток отсюда.

Выясняется, что Экрон с полицейским-африканцем ехал на машине в Калахари узнать о степном пожаре, подбиравшемся к какой-то ферме. Они встретились с группой бушменов. Один из них пустил стрелу в полицейского-африканца, но промахнулся. Тогда Экрон дал предупредительный выстрел из пистолета, после чего тот же бушмен ранил его в бедро отравленной стрелой. Одного бушмена заставили высосать яд из раны, и Экроыа спешно доставили в Гротфонтейн, откуда самолетом направили в больницу в Виндхук.

Да, дело плохо. Бармен дал нам виндхукскую газету с описанием происшествия. Нападение было совершено в Каракувисе по дороге в Рунту, куда мы сейчас ехали, и я боялся, что разрешение на наше путешествие по Калахари потеряет силу. Я пошел в полицейский участок выяснить обстановку. Мои опасения оправдались: там совсем не были расположены пускать нас в район Рунту сразу после инцидента. Но в участке не было и указаний задержать нас. А когда я рассказал, что уже бывал здесь с миссионерами римской католической церкви и знаю местных бушменов, нас только предупредили:

- Не показывайте бушменам в Каракувисе огнестрельного оружия. Если они испугаются, то будут стрелять первыми!

На следующий день мы переговорили по радио с Крюгером, районным комиссаром территории Окованго в Рунту. Власти сообщили ему о наших планах, и он обещал дать переводчика-африканца, знающего язык бушменов. Мы побывали у мэра Гротфонтейна Блока, возглавляющего Ассоциацию рабочих-туземцев Юго-Западной Африки, которая вербует африканцев для работы в рудниках и мастерских, на фабриках и фермах. (Блок посылает в пустыню Калахари, в Рунту, большие грузовики, которые возвращаются с рабочими-африканцами, набранными из краалей на берегах реки Окованго.) Мэр обещал распорядиться, чтобы в Каракувису завезли для нас две бочки бензину на обратный путь. Бочки с надписью «Для датской экспедиции в Калахари» несколько месяцев простояли в пустыне!.. Итак, мы запаслись бензином, водой, ящиками с консервами и ранним утром выехали на северо-восток, в Калахари.

Дорога от Гротфонтейна шла под уклон, в бассейн Калахари. Скоро началась песчаная, заросшая кустарником равнина, на которой время от времени попадались либо отдельно стоящая акация, либо куст верблюжьей колючки (Leguminosae). К вечеру мы добрались до домика с государственным флагом и вывеской: «Южноафриканская полиция». Это Марелабум, последний полицейский пост перед пустыней. Дежурный, сержант Энгельбрехт, степенный и симпатичный человек, очень обеспокоен недавним инцидентом с бушменом - ведь у его коллеги может отняться нога. Он просил нас быть поосторожнее, и мы обещали возвратиться к условленному сроку, до начала дождливого сезона. Если мы не вернемся к этому времени, он будет считать, что с нами что-то случилось, и вышлет группу людей на поиски. По его совету мы оставили в Марелабуме прицеп и погрузили все в лендровер, забив его по самую крышу. Пришлось оставить несколько ящиков консервов, место которых заняли запасные баки с водой.

- Самое важное - вода, - говорит сержант. - Продовольствие вам бушмены достанут.

До Рунту было больше трехсот километров. Мы надеялись до ночи приехать в Каракувису, расположенную на полпути. Наша «дорога» - это глубокая колея в песке, которую проложили большие грузовики Ассоциации или католических миссионеров. К сожалению, колея лендровера немного уже, и ехать было неудобно.

Вскоре местность лишилась растительности. Колеса увязали в сыпучем песке, и несколько километров пришлось ехать на первой скорости: песок грозил засосать и остановить машину. Мы были за пределами земли белого человека. Машина с трудом продвигалась вперед. Ландшафт становился все более диким. Иногда встречались небольшие группы изящных антилоп куду и даже несколько канн (Taurotragus oryx), крупных животных, способных одним прыжком перемахнуть через заросли кустарника или невысокие деревья. В одном месте мы видели, как самка пятнистого леопарда прокралась в кусты с детенышем в зубах, улеглась на безопасном расстоянии и проводила нас любопытным взглядом.

Мы часто останавливались понаблюдать за животными, потому что они наполняют африканский ландшафт глубоким смыслом, и у человека возникает чувство единства с этими деревьями, землей, травой и небом. Даже горизонт выглядит совсем по-иному, если на алюминиевом фоне неба вырисовывается силуэт куду. Это любопытство и интерес, очевидно, взаимны, потому что, хотя животным и присущ страх перед всем незнакомым, они, увидев пришельцев, не убегают далеко, а просто удаляются на безопасное расстояние и с любопытством глазеют на незваных гостей. Мы рассматриваем их в бинокль. Огромный самец канны нетерпеливо фыркает и роет передними копытами песок, как бы обращаясь к нам: «А ну-ка убирайтесь отсюда к дьяволу, и я снова пойду пастись на траве, с которой вы меня согнали!» Маленький подвижной скакун дерзко вскидывает мордочку, будто говоря: «Меня вам не поймать. Ну-ка попробуйте»... Мы заводим машину, и он отскакивает подальше, но нос у него задран все так же высоко.

Было уже темно, когда мы прибыли в Каракувису. После моего прошлого приезда здесь построили коттеджи, в которых останавливаются на ночь чиновники и миссионеры, направляющиеся в Окованго или едущие оттуда. Коттеджи обслуживает африканец из Окованго. Раньше здесь было только поселение бушменов у колодца, и мы спали у костра, который горел всю ночь, отпугивая львов. Между прочим, каждый колодец в Калахари имеет свое название и служит ориентиром. Высокое дерево, холм или пан (котловина), обозначенные на крупномасштабных картах, - все это очень важные для человека ориентиры.

Устроившись в одном из коттеджей, мы услышали в ночной тишине крики и взрывы смеха, доносившиеся из расположенного неподалеку бушменского поселения. Утром мы поехали туда. В километре от колодца стояло кругом несколько травяных хижин и навесов из сучьев. Глубина колодца - всего три метра, на дне его небольшая лужица мутной воды, но от нее зависит жизнь четырех-пяти семей бушменов, более или менее постоянных жителей Каракувисы.

В поселении было несколько женщин с детьми и пожилых мужчин. Они заметно насторожились, вероятно, боясь, что наше посещение связано с недавним нападением на полицейского. Мы поздоровались, как принято в Окованго, подняв правую руку и крикнув: «Морро, морро!» Ответ на наше приветствие был угрюмо сдержанным, но когда мы оделили каждого бушмена щепоткой табаку и уселись среди них покурить, лед был сломан. Я узнал одного старика и показал ему фотографию, сделанную десять лет назад. На ней были он и я. Смеясь и разговаривая, все столпились вокруг, чтобы разглядеть ее получше, и напряженность окончательно улетучилась.

Из ближних кустов появились около десятка молодых бушменов. Они, очевидно, прятались там, как дикие животные. Молодые бушмены были без оружия, которое они несомненно укрыли в кустарнике. На некоторых из них были не кожаные повязки, как у всех, а брюки цвета хаки. Один был даже в рваной рубашке. На ломаном языке африкаанс бушмен пояснил, что иногда им дают работу: они закладывают дерном глубокие песчаные колеи дороги на Рунту и получают за это одеяла, брюки, рубашки, ножи, табак, трубки, маис. Он сказал, что два молодых бушмена из их поселения сейчас ищут человека, который пустил отравленную стрелу в полицейского. Кстати, все бушмены знают язык африкаанс достаточно хорошо, чтобы попросить табачку и сказать «дэнки» (спасибо).

Эта группа была слишком современной и не представляла для нас интереса. В хижинах мы увидели старые консервные банки, жестяные кружки и ложки. Они разучились изготавливать домашнюю утварь из дерева, костей, скорлупы страусовых яиц, да, пожалуй, и не чувствуют в этом необходимости. Однако мы провели с ними почти целый день. Франсуа приводил всех в восхищение своими портретными этюдами. Оказалось, что бушмены еще не окончательно забыли свое старое традиционное искусство: по примеру Франсуа один бушмен, попросив карандаш, нарисовал нам куду. Простыми, стремительными линиями он передал грациозность и проворство животного. Показывая нам рисунок, бушмен сказал со смехом: «Мой», что на языке африкаанс означает «красиво».