ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ БЫТ БУШМЕНОВ

Проходили недели. Мы все лучше знакомились с жизнью бушменов. Я попросил мужчин построить мне маленькую хижину, скорее, навес, рядом с тем местом, где спал старый Кау (там было углубление в песке и ямка для костра). Снаряженный своим резиновым матрацем, несколькими банками консервов и киноаппаратом, я проводил у своего навеса по нескольку дней кряду. Со мной обращались как с членом рода, а я ежедневно вносил в общий котел порцию табаку. Франсуа предпочитал спать в нашей общей хижине, где ему никто не мешал работать над рисунками и этюдами. Иногда мы но целым дням не встречались.

Как идет жизнь в такой обстановке? С первым проблеском зари поселение начинает просыпаться. Вот один бушмен зевнул, потянулся и вылез из шкуры, в которой спал. Он протирает глаза и бредет в кусты. Вот встает второй и начинает раздувать тлеющие угли костра, горевшего всю ночь. Проснулся третий. Он присаживается у того же костра погреться. Утренняя тишина нарушается приглушенным разговором женщин, сидящих у одной из хижин. Они прикрыли своими одеялами из шкур спящих детей. Одна тлеющим прутом из костра разожгла свою трубку, которая теперь ходит по кругу. В утреннем полусвете просыпаются несколько малышей. Они перешептываются между собой, а потом, спотыкаясь, направляются к мамам и уютно устраиваются около них. Уже пылает несколько костров, голоса становятся громче, и вдруг раздается первый взрыв смеха. День начался.

Поселение все больше оживает. На завтрак разогреваются остатки вчерашнего ужина. Матери начинают кормить грудных детей или идут собирать сучья для костров. Дети гоняются друг за другом. Их смех далеко разносится в утренней тишине. Постепенно селение пустеет. Дома остаются старики и некоторые дети. Мужчины попарно уходят на охоту. Женщины и дети (грудные - в кожаных мешках за спиной у матери) отправляются собирать пищу. Я иногда ходил с женщинами и с каждым разом все больше восхищался их веселостью, энергией и живым умом. Увидев пчелу, они шли за ней до ее гнезда, но если меду там было мало, не притрагивались к нему, чтобы пчелы собрали побольше. Женщины втыкали в землю возле гнезда сухую ветку и так «запасали» мед. Если им встречался покрытый ягодами куст, они всегда оставляли на нем часть ягод на черный день, а обнаружив сладкий картофель или уинтйиэс (дикий лук), оставляли клубни поменьше в земле, чтобы дать им подрасти. Все кругом было их садом, и они прекрасно знали, какую в нем можно найти пищу, где и в какое время года.

Женщины двигались небольшими группами по равнине среди растущих там и сям деревьев и кустарника, и их кожаные мешочки для пищи становились все тяжелее: в засушливый сезон на деревьях чиви много питательных красных ягод. Женщины шли, внимательно

Поглядывая по сторонам, чтобы не пропустить чего-либо съедобного. По одному виду листьев куста они узнавали, есть ли личинки у его корней. Старшие дети весело визжали всякий раз, когда приходилось выворачивать с корнями еще один «хороший куст».

Девочки распевали импровизированные веселые песенки. Не раз мне казалось, что я слышу в них свое имя. Одна из песен, по словам Натаму, была посвящена дереву чиви.

Как-то я был свидетелем очень интересного зрелища: начал плакать грудной ребенок. Его мать подошла к высокому дереву чиви, вытащила из мешка длинную соломинку и погрузила ее в дупло. Затем я с удивлением увидел, как она начала высасывать из него воду, оставшуюся с прошлого дождливого сезона. Попив немного, она набрала полный рот воды и, поглаживая малышку, начала поить ее изо рта, совсем как птица своего птенца. Около полудня, решив, что на сегодня пищи хватит, женщины направлялись домой. В это время года стояла невыносимая жара, и поэтому сразу по возвращении почти все укладывались подремать в тени хижин. Если охота была удачной, к этому времени возвращались и мужчины. Однако мужчины могли пропадать несколько дней, преследуя раненое животное. Нередко они возвращались с пустыми руками, либо с маленькой змеей или ежом. Возвращение охотников всегда сопровождалось оживлением. Все успокаивались только после того, как становилось известно, какова добыча. В разгар засушливого сезона колодцы пересыхали и дичи становилось все меньше. Пищу поставляли женщины. К счастью, им всегда удавалось находить в кустарнике что-нибудь съедобное.

Ближе к вечеру, когда солнце касается вершин деревьев на западе и жара спадает, в поселении снова начинается жизнь, каждый спешит до наступления темноты заняться каким-нибудь делом. Женщины идут к колодцу со скорлупой страусовых яиц и с тыквенными бутылками или начинают готовить. Мужчины отправляются за сучьями для ночного костра, а дети, бросив игры, бегут за ними помогать. В вечерней тишине дым от небольших костров лениво тянется вверх и, словно покрывалом, окутывает все поселение.

Групповые игры мальчиков длятся часами

Ползет фиолетовый туман, в последних лучах солнца полыхает темно-оранжевым пламенем трава, а на фоне ослепительного на западе неба стоят черные силуэты кустов и деревьев. Спускается тихий вечер, негромко звучат голоса разговаривающих. Смех и веселье начинаются только с наступлением темноты. Сучья опять сыплются на маленькие костры, у которых собираются группки бушменов - поесть, покурить, поболтать. Дети идут к старому Кау послушать перед сном какой-нибудь рассказ. Они подсаживаются к нему поближе. С глазами, горящими в свете костра, дети внимательно слушают древние сказки, которые сотнями тысяч лет передаются из поколения в поколение. Наконец день заканчивается для всех без исключения. Дети укрыты, и один за другим люди кустарника завертываются в шкуры и засыпают. Постепенно, как часы, у которых кончается завод, затихает беседа у костров. Вот во сне вскрикнул ребенок...

От костров остаются тлеющие угли. Издалека доносится крик птицы или вой шакала, и опять полная тишина, и луна спокойно плывет по безмятежному небу.