НОВОСТИ  АТЛАС  СТРАНЫ  ГОРОДА  ДЕМОГРАФИЯ  КНИГИ  ССЫЛКИ  КАРТА САЙТА  О НАС






предыдущая главасодержаниеследующая глава

4. Баду

Я проснулся до восхода солнца. Покинув восточное побережье Мао, мы бросили якорь у острова Баду, в узком проливе, отделяющем Баду от западного берега Моа.

И небо, и земля, и море еще были окутаны темным покрывалом, но небо первым прогнало ночь. Едва забрезжил рассвет, как оно перехватило слабый свет еще невидимого солнца. Легкий ветерок, покрывший воду рябью, чуть покачивал наш кеч. Он принес с собою солнечный свет и крики пробуждающихся птиц.

Деревня Баду стояла на берегу, но поодаль от того места, где мы бросили якорь. Наггет предложил отвезти меня туда в шлюпке.

Мы тронулись в путь сразу после завтрака и плыли довольно долго, потому что грести против ветра и прибоя было трудно. Наггет ни разу не отпустил весла, ни разу не передохнул. Пот струйками бежал по его лицу и капал с подбородка.

- Мне очень жаль, что я заставил тебя так потрудиться, - сказал я, чувствуя себя неловко оттого, что из-за меня ему пришлось приложить столько усилий.

- Ничего, - сказал он, улыбаясь.

Стаи кроншнепов поднимались в воздух с тех участков берега, мимо которых мы проплывали, но вскоре птицы опять садились на землю.

- Как вы называете этих птиц? - спросил я Наггета.

- Суи, - ответил он и добавил: - Мы находим гнезда и яйца всех здешних птиц, но никогда не находим ни гнезд, ни яиц суи.

Я объяснил ему, что это перелетная птица, и гнезда она вьет в Восточной Сибири. Мои слова так заинтересовали его, что он опустил весла.

- Все это написано в книгах? - спросил он.

- Да, - ответил я.

- Мы никогда не находим гнезд суи, - повторил Наггет.

Я высадился на берег неподалеку от деревни, а он поплыл обратно.

Гигантские деревья манго отбрасывали тень на хижины. Выстроившиеся в ряд кокосовые пальмы образовали высокий барьер между деревней и морем. Я пошел по песчаной дорожке. Местные жители - мужчины и женщины - молча наблюдали за мной. Стоило мне приблизиться, как они исчезали в хижинах. Но они продолжали глазеть на меня через окна своих жилищ и из-за деревьев. Дети, сбившись в стайку, шли впереди меня и время от времени оглядывались.

Иногда кто-нибудь из мужчин подходил ко мне с улыбкой и ждал, чтобы я заговорил с ним. Его товарищи, стоя позади, кивали друг другу и улыбались, одобряя такую смелость. Я здоровался, произносил несколько слов, объясняя, кто я такой, и продолжал свой путь. Мой собеседник тут же возвращался к своим товарищам, которые обступали его, желая узнать, что я ему сказал. Они расспрашивали наперебой, а он отвечал на их вопросы с видом превосходства.

Поведение взрослых рассеяло страх детей. Теперь они шумно и весело бежали впереди меня. На шум из домов торопливо выходили другие взрослые.

Таким образом моя прогулка по деревне превратилась в процессию, возглавляемую ребятишками и завершаемую взрослыми. Казалось, мы спешим на какую-то торжественную встречу, где будут речи, салют из ружей и под звуки фанфар взовьются флаги.

Но тут появился местный герой. Ему было лет восемнадцать. На плече у него сидел белый попугай. В самый разгар торжественного шествия он осмелился меня остановить:

- Здравствуй, - сказал он и улыбнулся мне.

Участники процессии сразу же сгрудились в толпу. Дети вернулись назад, шедшие позади мужчины и женщины приблизились и окружили меня. На их лицах читалось напряженное ожидание.

Я понял, что это и было то самое событие, из-за которого все - мужчины, женщины и дети - покинули свои жилища. Меня представили публике, и я должен выступить.

Я стал подыскивать слова, которые могли бы произвести впечатление на присутствующих. В голове у меня вертелись традиционные формулы обращения: "Леди и джентльмены... Сограждане... Товарищи... Друзья... Римляне и соотечественники...". Вместо этого я сказал:

- Какой у тебя славный попугай!

- Да, - ответил юноша. - Очень хороший, много говорит.

Он помахал рукой перед головой птицы. Попугай выпалил заряд слов на местном языке, вызвав довольный смех у аборигенов. Я сразу проникся уважением к попугаю. Попугаи, понимающие английский язык, никогда не производили на меня впечатления, но попугай, говорящий на непонятном для меня языке, показался мне замечательной птицей.

- Его поймали на этом острове? - спросил я юношу.

- Да, мы поймали его тут.

- Знаешь ли ты названия деревьев, растущих на вашем острове?

Лицо юноши приняло такое выражение, какое бывает у ученика во время устного экзамена. Он глубоко задумался. Мужчины и женщины наблюдали за ним, приоткрыв рот, словно этот экзамен был крайне важным для всех них. Юноша начал перечислять названия деревьев, выговаривая слова медленно и отчетливо и глядя в одну точку. Он закончил перечисление с довольным видом, уверенный, что справился со своей задачей. Все улыбались. На каждом лице отражались облегчение и гордость. Я понял, что должен похвалить островитян.

- Куда бы я ни приехал, - сказал я, - я спрашиваю у белых, как называются деревья, растущие в их местности. Но они знают только одно-два названия. А этот парень перечислил много названий. Значит, он интересуется своим островом. Он мне немало рассказал о Баду.

Моя речь была встречена одобрительными улыбками.

- Какие фрукты вы употребляете в пищу? Какие из здешних деревьев приносят плоды? - спросил я у юноши.

Он резко повернулся и выкрикнул приказ, обращаясь к девчушке, которая сразу же поспешила к соседнему дому и вернулась с полными пригоршнями красных плодов величиной со сливу. Люди расступились, пропуская девочку. Она протянула плоды парню, а тот положил их мне на ладонь.

- Это гагаби, - сказал он.

Меня предупреждали, чтобы я не ел пищу аборигенов в сыром виде, но жители деревни обступили меня теснее, и я понял, что им хочется, чтобы я отведал плодов.

Я так и сделал. Плоды оказались сладкими, приятными на вкус. Я похвалил их, как они того заслуживали.

После того как я отведал плодов гагаби, всякая натянутость исчезла. Мы дружелюбно смотрели друг на друга. Я спросил, какие животные водятся на острове. Упомянули опоссума, и кто-то сказал, что у одной из женщин есть ручной опоссум.

- А нельзя ли мне на него взглянуть? - спросил я. Конечно можно, решили они. Женщина охотно покажет мне своего опоссума. Меня повели к ее дому.

Женщина появилась у входа в свое ветхое жилище, построенное на сваях, и с изумлением поглядела на нас. Ей объяснили, что белый человек хочет посмотреть на опоссума. Опоссума не оказалось, он находился в соседнем доме. Ребятишки помчались туда, движимые одним желанием - показать мне зверька.

Пока я стоял и ждал, аборигены торопливо переговаривались друг с другом. Судя по их лицам, речь шла о чем-то важном. Потом два аборигена побежали в соседний дом и возвратились оттуда со старым, расшатанным oстулом. Один из мужчин опустился на колени и поддерживал неустойчивую ножку стула, пока я не уселся.

Тем временем дети вернулись с опоссумом. Его посадили ко мне на колени. Зверек щурился от солнечного света и медленно поворачивал голову, словно пытаясь разобраться в новой обстановке. Похвалив опоссума, я передал его мальчику, и тот осторожно унес зверька.

Удовлетворив мое любопытство по части опоссумов, аборигены полукругом собрались возле меня. Те, кто был ближе к моему стулу, сели на песок, скрестив ноги. Другие уселись на земле за ними, так что в конце концов мои слушатели расположились рядами, как в театре. Несколько минут они устраивались поудобнее, затем наступила пауза. Все лица повернулись в мою сторону.

Итак, суть дела была не в том, что я отведал гагаби, не в названиях деревьев и не в опоссуме; наступил момент, когда я должен был как-то вознаградить жителей деревни за проявленный ко мне интерес.

Я обвел взглядом лица людей, стараясь угадать, как мне поступить дальше, и тут заметил старика, который протискивался вперед из последнего ряда. Он решительно шагал через сидящих и сел прямо напротив меня с таким видом, точно ему предстояло увидеть что-то очень интересное. Он приоткрыл рот; его губы готовы были сложиться в улыбку, задрожать от волнения, сжаться от гнева... Это лицо было инструментом, на котором я мог играть словами.

- Я расскажу вам одну историю, - объявил я собравшимся.

- Хорошо, - сказал старик, кивнув головой. - Ты расскажешь нам историю о себе, да?

Это не входило в мои намерения, но я решил постараться и рассказать о себе, чтобы не разочаровать старика.

Я начал свой рассказ. Наконец-то я понял, каким образом можно увлечь аборигенов и овладеть их вниманием. В последующие месяцы я извлек из своего открытия все возможное. Я и прежде всегда старался чем-нибудь заинтересовать аборигенов и тем самым создать подходящую обстановку для обмена мнениями и завладеть их доверием. Я добился этого своими рассказами.

Темнокожие любят рассказы не меньше белых. Но белый может читать книги, а темнокожему приходится ждать, пока ему не встретится рассказчик.

Язык белого человека богат; белый способен представить себе какую-то сценку или пережить волнующий эпизод, если рассказчик хорошо владеет словом. Каждый нюанс, каждый оттенок значения, необходимые для того, чтобы придать повествованию максимальную силу воздействия, зависят от слов - многих тысяч слов.

Для темнокожих, при ограниченном словаре и отсутствии книг, важна мимика рассказчика. Когда рассказывает темнокожий, он полагается больше на жесты, мимику и интонацию, чем на слова.

Передача смысла исключительно посредством слов почти всегда приводит к известной вялости устного рассказа. Выступая перед белыми, я всегда испытывал потребность в более свободной жестикуляции. И вот, выступая перед темнокожими, я почувствовал себя освобожденным от всякого сдерживающего начала. Тут я не боялся предстать в смешном свете. Я мог бы кататься по песку, если бы это потребовалось для раскрытия содержания рассказа, и никто бы не удивился.

Итак, по ходу рассказа я кричал, хмурил брови, открывал рот от изумления, гримасничал, придавал лицу мрачное, страдальческое выражение... В результате я безмерно наслаждался собственным выступлением.

Пока я рассказывал свою историю аборигенам Баду, сидевший передо мной старик не спускал с меня глаз. Время от времени он бормотал "да, да", сопровождая эти слова кивком своей красивой головы, увенчанной белоснежной шапкой вьющихся волос. Его интерес к моему рассказу подтверждался и глубоким вниманием, с каким он меня слушал.

Когда я заговорил о своей жене, я вынул из кармана фотографию и протянул ему. Он выхватил фотографию у меня из рук и одобрительно присвистнул.

- Красивая! - сказал он. - Твоя жена красивая женщина. Она очень похожа на мою. Моя жена тоже красивая.

Он передал фотографию тем, кто сидел сзади, и она стала переходить из рук в руки, причем мужчины присвистывали, а женщины критически рассматривали ее.

Во время рассказа за моей спиной столпились ребятишки. Они стояли, не шевелясь. Вдруг я почувствовал, как на мою руку легла маленькая, легкая, как лист, ладонь. Обернувшись, я встретился взглядом с девочкой лет пяти, которая испуганно отдернула руку.

Улыбнувшись девчушке, я продолжал рассказ. Несколько минут спустя я снова почувствовал прикосновение ее ручки, но стоило мне оглянуться, и она опять ее отняла. В третий раз я наклонился к ней и шепнул:

- Не отнимай руку!

Она сразу вложила руку мне в ладонь; ее смущенное нежное личико просияло. Она отняла руку, только когда я кончил рассказ и встал.

Старик тоже встал и подошел ко мне с улыбкой.

- Я бы хотел знать твое имя, - сказал я. - Как тебя зовут?

- Леви Мадуа, - гордо ответил он. - Я пришел с другого берега Баду, из Аргана. А как зовут тебя?

Я назвал свое имя. Старик повторил его и предложил:

- Давай поговорим, а?

- Хорошо. Но сначала я должен проститься с твоими соплеменниками.

Островитяне смотрели на меня, ожидая, что будет дальше, но, увидев, что мне хочется поговорить с Мадуа, простились с нами и разошлись. Мы с Мадуа пошли по широкой тропинке к группе пальм.

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© GEOGRAPHY.SU, 2010-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://geography.su/ 'Geography.su: Страны и народы мира'
Рейтинг@Mail.ru