Годы созревания

Родительский дом и школьные годы

Только благодаря счастливому случаю, Иоганн Кристоф Барт избежал тяжкой доли сиротства. После ранней смерти родителей тюрингского крестьянского сына приютил его дядя. Хотя он и тосковал в большом городе Гамбурге - своем новом месте жительства - по любимым горам и лесам, он все же вновь обрел здесь родной дом. Окончив учение у мясника, он посвятил себя торговле, нажив значительное состояние старанием, бережливостью и неуемной энергией. Жена его, происходившая из семьи ремесленника, была ему верной помощницей во всех его делах. Иоганн Барт полностью отдавал себя семье, отсутствие которой столь болезненно воспринимал в детстве. Помня собственную тяжелую юность, он готов был сделать все возможное, чтобы детям его жилось легче. 16 февраля 1821 года в семье родился третий ребенок - сын Генрих. Его рождение было отпраздновано как особо радостное событие, поскольку после рождения двух дочерей на свет появился наконец долгожданный продолжатель рода. Отныне родители все свое внимание сконцентрировали на Генрихе, на его воспитании, стараясь привить ему такие качества, как честность, любовь к порядку, чувство долга, бережливость, стремление к знаниям.

Поскольку отец из-за своего скудного образования не мог сам передать сыну достаточных знаний, он определил его, не пожалев на это средств, в частную школу. К великой радости отца, сын проявлял большой интерес к учению и немалое прилежание. Правда, следствием такого воспитания было известное тяготение к уединенности и оригинальничанию. Мальчик часто был предоставлен самому себе, общество сверстников ему заменяли книги, вследствие чего он сделался индивидуалистом, а торговая предприимчивость, которой славился его родной город, пробуждала в нем мечты совсем иного рода - о неизведанных далях, о странствиях.

Когда Генриху исполнилось 12 лет, он поступил в гамбургский Иоханнеум - славившееся своими традициями учебное заведение, из которого вышло много будущих ученых. К сожалению, преподавание здесь математики и естественных наук далеко не соответствовало требованиям того времени, и в дальнейшем Барту это часто мешало. Большое прилежание, незаурядный ум и прежде всего выдающиеся способности к языкам сделали его вскоре любимцем учителей. Значительно хуже относились к нему одноклассники. У него не было школьных друзей и беззаботного детства. Один из его одноклассников писал, что Барт не был заурядным учеником. Он почти не общался ни с кем из класса. Во время перемен чаще всего стоял возле своей парты, храня важную отчужденность и обмениваясь словом лишь с тем или иным из более близких знакомых. Изредка можно было наблюдать на его лице еле заметную улыбку, но никогда он не хохотал от души. При этом Барт с удовольствием проделывал всякие упражнения для рук, любил их соединять на спине, выпячивая грудь вперед. Эту комнатную гимнастику он делал в перерывах между уроками, она должна была служить компенсацией за длительное неподвижное сидение на уроках и позволяла ему не участвовать в играх с одноклассниками на школьном дворе. От природы болезненный и слабый, он закаливал себя купанием в холодной воде и гимнастическими упражнениями. И все это он делал, вероятно, не столько ради удовольствия, сколько, как можно было заключить по серьезному, упрямому виду, который и здесь его не покидал, из приверженности к некоей смутной, очевидно, даже ему самому неизвестной идее. Он отличался невероятным прилежанием и не ограничивался изучением только школьных предметов. Барт имел великолепную библиотеку и постоянно приобретал новые книги, не упуская из виду ни одного антикварного магазина ни в Гамбурге, ни в Берлине, ни в Лейпциге. Как сыну зажиточных родителей, ему это было вполне доступно. Он тщательно штудировал книги, а его блестящая память сослужила ему хорошую службу в их усвоении. Наряду с этим Барт постигал дисциплины, не имевшие отношения к школьной программе. Так, он изучал английский язык и овладел им в совершенстве к 14 годам; самостоятельно занялся арабским, что легкомысленным школьникам казалось верхом безумства. Возможно, Барт предчувствовал, что ему уготована судьба путешественника и первооткрывателя, однако его одноклассники не желали этого понимать и относились к нему без должного уважения.

В начале октября 1839 года он покинул Иоханнеум, правда не сдав экзаменов на аттестат зрелости. Школа, наверное, больше не могла удовлетворять его жажду знаний. Сам он писал об этом: "Нам вдалбливали... механические фразы; языки - этот непостижимый, удивительный голос человека способный выразить все его мысли, изобразить сострадание, любовь к ближнему,- преподносили нам как мертвую материю; их прямо-таки вколачивали в наши головы; самые прекрасные творения человеческого духа были нам преподаны в умерщвленном виде, а мы должны были, испытывая отвращение, их проглатывать. Я был не слишком молод, когда покинул школу, но если бы я еще хоть ненадолго остался в ней, то окончательно пропал бы, погиб духовно и физически, однако я еще не созрел для постижения свободного полета, начавшегося в науке, так как был слишком оглуплен бездуховным, пустым преподаванием"¹.

¹ (Здесь и далее в тексте цитируется литература, список которой приведен в конце книги.)