Глава четвертая. У Двенадцати Бенов

У Двенадцати Бенов

Столетия колониального господства наложили неизгладимый отпечаток на жизнь и облик ирландских городов и сел, притушив национальный колорит. Слишком долго Ирландия была втиснута в прокрустово ложе английских порядков, когда беспощадно подавлялось все ирландское. Однако "мятежный остров" не зря носит свое гордое имя: он не стал английским придатком, а ирландцы не растворились среди британских подданных.

Они сохранили свое, неповторимое ирландское, и прежде всего свой образ жизни, самобытность характера и культуры. И хотя на всей территории страны, от Дублина на востоке до Голуэя на западе, жители говорят по-английски, но с таким характерным ирландским произношением, что с англичанами их никак не спутаешь. А многие дублинцы, не страдающие избытком скромности, уверяют, что их английский стоит на порядок выше языка, на котором изъясняются в Лондоне.

Однако моих знаний английского языка явно недоставало для общения с жителями разных районов Ирландии. На западном побережье большинство рыбаков и крестьян не говорят по-английски из принципиальных соображений либо потому, что не знают с детства иного языка, кроме гэльского. В центре Голуэя, главного портового города на западе страны, восседает на постаменте из груды нетесаных камней знаменитый гэльский рассказчик Патрик О'Коннор, чьи новеллы вошли в сокровищницу ирландской литературы. Начинал он со службы в конторе, а потом купил осла и повозку и стал вести трудовую жизнь. Говорят, Патрик О'Коннор много поколесил по свету, бывал в России и обсуждал проблемы литературы с Львом Толстым.

Сейчас не верится, что не далее как в 1541 году, когда в ирландском парламенте зачитывался документ о провозглашении английского короля Генриха VIII "королем Ирландии", его пришлось перевести на гэльский, потому что он был непонятен ирландским пэрам. Английского языка тогда никто не знал и не хотел знать. Перелом наступил после "великого голода" 1845 - 1848 годов, когда население Ирландии сократилось почти вдвое, и, чтобы остаться в живых, нужно было объясняться с иностранными господами на их наречии.

Правительство Ирландии после провозглашения независимости страны всячески поощряло изучение родного языка. В конституции 1937 года гэльский назван первым государственным языком, в школах и университетах было введено его обязательное обучение. Школьникам ставили повышенные отметки, если их экзаменационные работы по истории и географии были написаны по-гэльски. При распределении мест в государственных учреждениях, при найме на работу врачей и адвокатов предпочтение отдавалось владеющим родным языком.

Тем не менее по сей день на городских улицах и в парламенте слышна только английская речь. Население Гэлтахт - районов, где говорят по-гэльски,- сократилось с 245 тысяч в 1926 году до 73 тысяч человек в 1966 году в связи с упадком экономики и массовой эмиграцией. Печатных изданий на гэльском языке чрезвычайно мало, и тираж их невелик. В национальных газетах иногда мелькают заметки и даже статьи на гэльском, но, как правило, только комментарии, а не информация. Зато в обзорных политических материалах ирландский премьер-министр, его заместитель, парламент, многие государственные учреждения и корпорации неизменно носят свои ирландские названия, что доставляет немало затруднений иностранным журналистам, недавно ступившим на землю Ирландии.

Многие ирландцы горячо возражали против изучения гэльского языка в учебных заведениях в принудительном порядке, и в 1974 году правительство отменило это положение, несмотря на оппозицию части ирландской общественности. Молодежь признает, что знание гэльского языка непрактично и искать ему применение за пределами Ирландии бесполезно, но она и не хочет, чтобы родной язык был забыт вовсе. "Когда встречаешься с жителями запада страны, говорящими по-гэльски, становится как-то не по себе,- рассуждает молодое поколение Ирландии.- Все же мы ирландцы, а не англичане. У нас есть и должен быть свой язык". В Голуэе, где я читал лекцию о Советском Союзе в ассоциации бывших выпускников университета, наибольший интерес вызвали вопросы, касающиеся изучения родного языка на Украине, в Грузии и других советских республиках.

Поэтический гэльский все еще распространен на западе Ирландии, в царстве безмятежных холмов и скал Голуэя, Роскоммона, Мейо, Летрима и Слайго, объединенных в исторической провинции Коннотт. Здесь пришельца остро охватывает ощущение изолированности и отсутствия связи с хлопотным миром, живущим по звонку будильника. Клочки безжизненных полей у подножий гор, лишенных деревьев, усеяны неподъемными валунами. Полям угрожают болота, их раздирают злые ветры. Почвы здесь малоплодородны, а труд земледельца тяжел и неблагодарен. Призрак бедности не за углом, он устало бродит по фермам, часть которых брошена обитателями на произвол судьбы. Запад исстари поставлял десятки и сотни тысяч эмигрантов, уезжавших в дальние страны за куском хлеба.

Но Коннемара (так называют прибрежные районы запада) в то же время один из самых запоминающихся уголков "Изумрудного острова", напоенный миром и покоем, задушевным одиночеством. Насколько хватает глаз, простирается безлюдная равнина, усыпанная дремлющими мохнатыми валунами и грустными сиротливыми деревьями, изрезанная веселыми ручейками и молчаливыми озерами, вплотную подступающими к берегам Атлантики. Здесь хорошо мечтать и писать стихи, объясняться в любви и вслушиваться в неспешное течение собственных мыслей.

Коннемару опоясывают конические горные вершины Двенадцати Бенов - Беннбаун, Бентоверт, Бенкорр, Бенбрин и иже с ними, каждый со своей физиономией, хотя и сразу бросается в глаза фамильное сходство. К югу и востоку от них простирается пояс озер, усеянных островками, которые плавают в зыбкой водной глади. Большинство хозяек, живущих в тени Двенадцати Бенов, все еще пекут хлеб в железных кастрюлях на трех коротких ножках, подвешенных на цепи к блоку над печкой, а на крышку кладут пылающие брикеты торфа. Окна крестьянских домов глядят в сторону, противоположную имению помещика, потому что в былые времена взимался налог по числу окон в доме.

За Голуэем в неспокойных волнах Атлантики находятся Аранские острова: Инишмор, Инишир и Инишман. Это единственное место в Ирландии, где сохранились почти нетронутыми порядки и традиции, существовавшие до прихода английских завоевателей. На островах преобладают голые неприютные скалы, и островитяне фактически своими руками создали там почву из песка и морских водорослей.

Рыбаки Аранских островов неохотно говорят по-английски. Гэльский - их повседневный живой язык, в их песнях и легендах звучат старинные ирландские мотивы. Островитяне живут по старинке: сами шьют себе одежду и в случае необходимости вполне могут обойтись без продовольствия, поступающего с Большой земли. Мужчины носят "бовин" - пальто домашней выделки и редкой прочности, "крисс" - шерстяной пояс с бахромой, а на ногах "пампути", нечто вроде мокасинов из грубой кожи мехом внутрь. В море выходят в самодельных "карра"-лодках из дранки, обтянутых просмоленным брезентом.

В каждой семье существует свой метод вязания свитеров из белой некрашеной шерсти, чтобы рыбака могли опознать, если случится погибнуть в море. Одни вяжут "пчелиным ульем", другие предпочитают узор "древо жизни", символизирующий надежду на обилие сыновей, а третьи - рисунок наподобие рыбачьей сети. Самые причудливые свитеры, в вязке которых переплетаются узоры, присущие двум семьям, готовят невесты своим женихам.

Летом Аранские острова служат прибежищем для энтузиастов и специалистов, преподающих гэльский язык в школах и университетах. Но из-за трудностей в сообщении с Голуэем приезжих бывает немного. Основное занятие местного населения - рыболовство. Во время долгих штормов мужчины отсиживаются в пивных, полностью передоверяя женщинам заботы о доме и семье. Живут коммуной, распределяя улов по очень сложной системе, в которой мне так и не удалось разобраться даже с помощью жестов, рисунков и нескольких переводчиков-доброхотов.

В прокуренной пивной, куда нас затащили гостеприимные хозяева, меня приняли радушно и без лишней суеты. Никто не выразил удивления, не проявил назойливого любопытства. Как будто приезд советского журналиста - явление обыденное. Только старик в брезентовом плаще-накидке вежливо поинтересовался: "Ну и как там у вас дела в Москве?" Не дожидаясь ответа, спросил, что будет пить гость издалека, а затем пошел содержательный разговор о погоде и видах на рыбалку.

Признаться, я был удивлен и несколько обескуражен. По опыту встреч в Дублине я привык к тому, что новые знакомые набрасываются на советского человека с расспросами, требуя таких подробностей о жизни в СССР, что впору возить с собой справочники. Да и сам факт, что перед ними "живой русский", многих вроде бы и тревожил. Моя рядовая внешность никак не соответствовала образу, который ирландцы зачастую выносят из школы и церкви.

Рыбаки с Аранских островов - народ простой, спокойный и обстоятельный. На своих утлых суденышках им часто приходится смотреть в глаза смерти, и их выдержке можно только позавидовать. Со временем они тоже стали задавать вопросы, но предварительно дали гостю возможность осмотреться, да и сами его досконально оглядели. Интересовались, как у нас налажена рыболовная промышленность, посетовали, что Советский Союз не закупает в Ирландии рыбу, но тут же признали, что организовать это не просто. Сенсацию произвело сообщение, что в СССР нет безработицы. Долго не верили, недоуменно качали головами: "Поди ж ты, вот устроились!"

Рассказали, что Аранские острова покидают самые молодые и здоровые - кто уезжает в ирландские города, а кто и подальше, в Англию, США и Австралию. "Если есть что продать и оплатить дорогу, уезжают,- горевал пожилой рыбак с разбитыми тяжелой работой руками.- А у нас, глядите, какая благодать! Все есть, но куда все это девать? Вот если бы нам завести фабрику по переработке рыбы!" Сидевшие за столом дружно вздохнули. Видно, эта мысль терзает не одно сердце, прикипевшее к диким берегам. Расстались мы большими друзьями, клятвенно заверяя, что будем почаще ездить в гости друг к другу. "Наши предки, говорят, в Америку хаживали,- сказали мне на прощание.- Так что нам добраться до вашего Ленинграда - все равно что до Голуэя. Может, вы нам какое содействие окажете, а то и наша помощь сгодится".

На обратном пути у города Лимерика мы обогнали два живописных фургона. Мой спутник, главный редактор дублинской "Айриш пресс" Тимоти Патрик Куган, неожиданно резко затормозил, вытащил меня из машины и с криком "Королева Марго!" поспешил навстречу лошадям. С невысоких козел к нам спустилась стройная смуглая женщина. "Маргарита О'Салливан",- представилась "королева". Договорились, что Маргарита отправится с нами до ближайшей придорожной гостиницы и там мы поговорим, пока подъедут тихоходные фургоны.

- Надеюсь, вы понимаете, что я не из королевского рода,- сразу же уточнила отношения Маргарита.- Просто мне довелось несколько раз выступать в печати и по телевидению, рассказывать о проблемах моего народа, требовать у правительства их решения. Вот газетчики и окрестили меня королевой. Говорят, читателям нравятся всякие пышные титулы.

- Вы здесь человек новый,- продолжала она,- и вряд ли что-нибудь толком знаете о "бродячих людях". Так чтоб вы знали - мы потомки коренных жителей Ирландии, изгнанных войсками колонизаторов из плодородных районов. Это все Кромвель старался. Многим ирландцам удалось зацепиться за свои участки, превратившись в батраков и арендаторов английских лендлордов на своей бывшей земле, а наши предки предпочли волю, сумели приспособиться к новым условиям кочевой жизни, и уже более трех столетий мы находимся в пути. Едем, чтобы жить, и живем, чтобы ехать. Мы не цыгане с их традициями, языком, культурой и историей, а те же ирландцы, но без определенных занятий и привязки к одному месту. В былые времена "бродячие люди" в основном занимались куплей-продажей лошадей и ослов. При этом, конечно, не обходилось без конокрадства, что не способствовало поддержанию хороших отношений с фермерами.- Маргарита улыбнулась.- Еще нанимались поденщиками к богатым хозяевам, лудили и паяли посуду, точили ножи-ножницы и снискали кличку жестянщиков. В книгах пишут, что в прошлом веке в Ирландии было триста тысяч "бродячих людей". А на самом деле кто их считал? Кого это интересовало?

Вначале Маргарита говорила спокойно, пожалуй, даже подчеркнуто бесстрастно, но сейчас заметно разволновалась.

- Журналисту наша жизнь может показаться весьма романтической: добрые кони, запряженные в расписные фургоны, непоседливая жизнь, заполненная новыми впечатлениями, веселые костры. Только в действительности все куда серьезнее и хуже. Сейчас модно писать об условиях жизни, приводить всякие статистические выкладки. Так послушайте нашу статистику. Из каждых шести тысяч детей у нас четыреста умирают, не дожив до месяца. Почему? Фургон - не дом, и кочевать ой как не сладко. Особенно для младенцев: недоедание, холод, воспаление легких. За первый год жизни погибают пятнадцать детей из ста. Среди взрослых только один из двух достигает тридцати лет от роду. А пятидесяти-шестидесятилетние составляют едва ли два процента от общего числа "бродячих людей".

- Да и хлеб насущный с каждым годом добывать становится все труднее,- продолжала она.- На полях тракторы вытеснили лошадей, а магазины завалены дешевой посудой, не требующей пайки и лужения. Разве только на западе страны люди еще не отказались от старых обычаев, и поэтому мы стараемся держаться поближе к этим районам. Перебиваемся тем, что собираем и продаем железный лом и старые вещи. Нищенствуем, просим милостыню. Да, раньше среди нас было много профессиональных трубочистов, но кому они сейчас нужны?

Маргарита О'Салливан немного помолчала.

- Конечно, правительство кое-что предпринимает. В районе Голуэя и в других местах строят дома для "бродячих людей", помогают обрести домашний очаг. Но где взять деньги? Как поломать традиции, сложившиеся веками? Как убедить мой народ расстаться с дорогой, а городских жителей и фермеров - жить с нами по соседству без конфликтов? Сейчас, я думаю, в Ирландии кочует около восьми тысяч семей.

- Если будете писать о колониальном прошлом нашей страны, если люди за границей захотят понять, как много сложнейших проблем у нашей республики, не забудьте о "бродячих людях",- сказала, прощаясь, Маргарита. И тут же улыбнулась.- А если надумаете покупать лошадь, позовите меня.

- Вот какие у нас встречаются женщины,- оживленно заговорил Куган, когда мы продолжали свой путь.- Ей бы министром быть или на худой конец сенатором. Только ведь у нас домострой! - И, видимо, находясь под впечатлением разговора с "королевой Марго", тоже начал сыпать цифрами.- Женщины составляют более трети рабочей силы страны. Но по существующим законам их заработная плата равна примерно двум третям заработка мужчин, а фактически - менее половины. На государственной службе, хотя и нет такого закона, многие должности оплачиваются ниже, если их занимают женщины. В парламенте, различных министерствах, суде, прокуратуре максимальный заработок женщин не превышает восьмидесяти процентов заработной платы мужчин.

- С ранних лет,- продолжал Куган,- девочкам внушают, что их в жизни ждет одна карьера - быть женой и матерью, а любая работа или служба - чисто промежуточный этап накануне свадьбы и деторождения. Они получают не такое образование, как мальчики, и в старших классах главный упор делается на рукоделие, печатание на машинке и так далее. В итоге многие девушки не могут поступить в университет, потому что в их дипломах отсутствуют необходимые для этого дисциплины, такие, как физика и математика.

- В экономике и на государственной службе женщинам уготована наименее квалифицированная и малооплачиваемая работа. Среди руководящих работников в промышленности они составляют всего шесть процентов, среди адвокатов, врачей и других высокооплачиваемых профессий - менее одного процента. В общем, никакого сравнения с вашей страной,- добавил Куган.- Зато вся домашняя прислуга и машинистки у нас - женщины. Они же составляют восемьдесят три процента телефонисток, семьдесят семь процентов официанток, шестьдесят пять процентов поварих (причем все старшие повара - мужчины), пятьдесят восемь процентов продавщиц и пятьдесят три процента клерков, занимающих низшие ступени в учреждениях,- из разряда "принеси, подай и пошел вон".

- Ну, что вам еще сказать? - задумался на секунду Куган.- Среди трехсот тысяч работающих женщин свыше восьмидесяти процентов не замужем, но не по собственному желанию, а в силу действующего у нас положения, при котором в государственных учреждениях и промышленности женщин, как правило, увольняют по выходе замуж. Кроме административных рогаток есть и объективные причины, преграждающие замужним женщинам и вдовам доступ к работе: в Ирландии нет детских садов и яслей, за исключением частных пансионатов, взимающих за содержание ребенка высокую плату. Лишь в 1957 году был принят закон, несколько изменивший положение незамужних женщин. Им предоставили право владеть собственностью и возбуждать дело в суде, но так или иначе ирландские женщины до сих пор остаются собственностью своих мужей.

- Хотя в конституции подчеркиваются обязанности обоих родителей в воспитании детей, права принадлежат только мужчине. Он решает вопросы образования и местожительства детей, дает согласие на хирургическую операцию, может забрать с собой детей за границу, бросить семью, а по возвращении полностью восстановить свои права. Жене запрещается покушаться на семейные сбережения, даже если они появились благодаря ее собственным усилиям. Она может претендовать лишь на те средства, которые выделит ей супруг на содержание дома, и только согласие мужчины требуется при покупке вещей в рассрочку и получении ссуды из банка.

- Да, еще конституция Ирландии, которую писали добропорядочные католики, свято следовавшие канонам церкви, запрещает развод. А при высокой безработице десятки тысяч ирландцев выезжают на заработки за границу. Там многие обзаводятся новыми семьями, но брошенные ими жены не могут вступить в новый брак. Таких семей, по далеко не полным данным, насчитывается более двенадцати тысяч. Закон также запрещает контроль над рождаемостью, а многодетным семьям не хватает средств к существованию.

- Как вы справедливо догадываетесь,- повернулся в мою сторону Куган, но руля, к счастью, не бросил,- такие порядки вызывают растущий протест, и впервые наши женщины громко заявили о себе на первомайской демонстрации в Дублине в 1971 году. Впереди колонны несли большой плакат "Движение за освобождение женщин", а в рядах демонстрантов к детским коляскам были прикреплены лозунги с требованиями равной оплаты труда, равных возможностей в получении работы и образования, отмены законов, дискриминирующих лучшую, хотя и слабую половину нации. Основателями этого движения была группа активных общественных деятельниц, работавших в газетах, на радио и телевидении. Среди них Мэри Кении, сотрудница моей газеты. Она до вас скоро доберется, потому что чувствует в вас поддержку.

- Реакция в стране на женскую демонстрацию была самой разноречивой,- усмехнулся Куган.- Кто осуждающе качал головой, приговаривая, что "женщины забыли свое место", и строчил негодующие письма в мою газету. Другие воспринимали это как шутку: "Мол, в Америке такие любительницы женской свободы устраивают публичное сожжение бюстгальтеров. Вот и нашим дома не сидится". Третьи предлагали начать нечто вроде "мужского освобождения". Вы тоже человек женатый и должны понимать, о чем идет речь. Короче говоря, никто себе толком не представлял, чего же хотят эти дамы с плакатами. Главным образом потому, что до того времени никто всерьез не задумывался, в какое положение поставлены женщины в Ирландии.

- После участия в первомайской демонстрации "Движение за освобождение женщин" подготовило и опубликовало хорошо документированную брошюру, рассказывающую о том, как ирландские женщины подвергаются дискриминации в системе образования и социального обеспечения, при найме на работу и оплате труда, продвижении по службе и в других областях. В общем ничего не забыли и не пропустили. Сейчас организуются митинги, демонстрации и семинары, членов парламента засыпают петициями, ведется пропаганда в печати, в работу вовлекаются широкие массы женщин, будь они домашними хозяйками, работницами или служащими. Прошел год, и в Дублине уже создано тридцать три отделения "Движения за освобождение женщин". Есть ячейки в Корке, Монагане, Каване и других городах. Такому размаху и такой активности может позавидовать даже католическая церковь. В итоге Ирландский конгресс тред-юнионов, где женщин, сами понимаете, немало, разработал документ, убедительно доказывающий необходимость обеспечить равную оплату равного труда и покончить с дискриминацией женщин. Как у нас водится, документ представили на рассмотрение специальной правительственной комиссии, где его и похоронили. Для того обычно и создаются специальные правительственные комиссии.

На этой оптимистической нотке и закончил Куган свой рассказ. Мы въезжали в Дублин, и первое, что мы увидели,- на пустыре раскинулся лагерь повозок и фургонов с сопливыми ребятишками и жалким бельем на веревках. Дальше, на мосту О,Коннолла и у подъездов шикарных гостиниц в центре сидели на мокром асфальте босые женщины с грудными детьми на руках.

Мне подумалось, что многие иностранцы, оказавшиеся в Ирландии наездом, первым делом замечают этих женщин с протянутой рукой и невольно сравнивают их с приглаженными нищими Англии, снабженными музыкальными инструментами и лотками для торговли спичками, выставившими дощечки с надписями "Я слепой", "Я глухонемой" и так далее. В Ирландии все проще. Нищенство не прикрывает стыдливо своих рубищ аккордеонами и скрипками, да и не в характере ирландцев прятать свои чувства или положение в обществе. Но в Ирландии есть не только нищие и не только нищета.

Красота "Изумрудного острова" не выставлена напоказ в хитроумных архитектурных сооружениях, памятниках старины и величественных развалинах, навевающих мысли о бренности всего человеческого и пробуждающих желание сфотографироваться на их фоне. Живая и вечно молодая красота Ирландии скрыта в пахучей, теплой зелени лугов и приозерных долин, в спокойной тишине густых лесов, в сиреневых переливах вереска, в изменчивой линии морского побережья и причудливых нагромождениях отвесных скал. Она - в дружеском пожатии шершавой руки рыбака из Корка и хитроватом прищуре глаз фермера Коннемары.

Главное в Ирландии - это ее народ, сумевший противостоять военной и экономической мощи крупнейшей колониальной державы, раскинувшей некогда свои владения по всему земному шару. Народ, сохранивший после восьмисот лет иностранного владычества свое национальное достоинство и гордое право называться ирландцами.

Как и природа страны, ирландцы не отличаются постоянством и не похожи друг на друга. Встречаются здесь и холодные блондины, потомки норманнских завоевателей, со временем ставшие, как говорят в Дублине, "больше ирландцами, чем сами ирландцы", и жгучие брюнеты с голубыми глазами, память испанской армады, корабли которой разбросало небывалым штормом у ирландских берегов (а среди женских имен на западе страны немало Кармен). Но чаще всего попадаются люди с рыжеватыми, будто опаленными солнцем, волосами и открытой, как море ветру, душой.

Часто можно услышать, что самый выдающийся экспорт Ирландии - это люди. И так же часто замечают, что дети ирландских эмигрантов, проживших не одно поколение вдали от дома, все еще называются ирландцами. Отец бывшего президента США Джона Кеннеди сокрушался: "Я родился в Америке, как и мой отец, но моих детей по-прежнему называют ирландцами. Так что же нам предпринять, чтобы стать американцами?" Возможно, после многовекового сопротивления английской ассимиляции у себя на родине ирландцы и вдали от нее сохраняют ту же привычку, въевшуюся в кровь, и отказываются слиться с аборигенами.

Праздник единения ирландцев, живущих в разных концах планеты,- 17 марта, день святого Патрика. Улицы городов и сел в этот день забиты толпами народа с пучками трилистника в волосах, петлицах пиджаков и жакетов. За несколько дней до официальных торжеств во все страны, где живут выходцы из Ирландии, отправляют специальными бандеролями такие же пучки трилистника. Иные фирмы тем и живут.

В день 17 марта центральные улицы Дублина преображаются, уступая место красочному карнавальному шествию, носящему имя "парад святого Патрика". Теряет казенную неприглядность центральный почтамт, возле которого организуются все митинги и демонстрации по традиции, исходящей от восстания 1916 года в Дублине. Когда мне случалось проезжать по О'Коннолл-стрит со своими новыми знакомыми, они обязательно указывали на здание почтамта, замечая: "Вот откуда пошла наша революция". Некоторые после этих слов многозначительно вздыхали, давая понять, что революция-то была, но не мешало бы увидеть и какие-то ощутимые результаты.

Парад святого Патрика в Дублине

К празднику у центрального почтамта воздвигают трибуны, вдоль которых вьется надпись "День святого Патрика", и их заполняют государственные и партийные деятели, именитые гости и ветераны освободительной борьбы. К журналистам и фотографам-любителям распорядители и полиция относятся подчеркнуто предупредительно и зря не гоняют. Промышленные и торговые фирмы, учреждения, школы и общественные организации снаряжают карнавальные машины, украшая их цветами, девушками и лучшими образцами своей продукции.

Мимо трибун шагают, надувая до отказа щеки, оркестры волынщиков в клетчатых юбочках. Юбки эти носят название "килт", и ни в коем случае нельзя употреблять его английский эквивалент: это может кровно оскорбить гордого обладателя "килта". Гремят прибывшие из США духовые оркестры. Впереди вскидывают ноги в такт музыке нестройные ряды девушек в киверах времен наполеоновских войн. Проходят группы ряженых и колонны детей в строгой школьной форме всех тонов и оттенков зеленого цвета, провожаемые восхищенными взглядами родителей. Везут стенды-рекламы и стенды, рассказывающие о достижениях национальной промышленности. То и дело шествие прерывается, когда становятся в круг стремительные танцоры в расшитых национальных нарядах. Массовое участие в параде гостей из США, наводняющих Ирландию перед 17 марта, наталкивает на мысль, что американцы ирландского происхождения блюдут традиции с большим энтузиазмом, чем сами ирландцы.

Но день святого Патрика отмечают и далеко за пределами Ирландии. Ведь в Австралии живет более 55 тысяч ирландцев, в Англии - около миллиона, в Канаде - почти два миллиона, а в Соединенных Штатах - свыше 13 миллионов. На Пятой авеню в Нью-Йорке парад 17 марта с непременным участием хорошеньких стюардесс ирландской авиакомпании "Эр лингус" останавливает уличное движение на несколько часов. Но это не вызывает недовольства нью-йоркской полиции, которая, по слухам, наполовину состоит из ирландцев и их потомков. Они же проявили себя в пожарных командах и в аппаратах политических партий США, не говоря уже о руководящих органах американских профсоюзов, где ирландские имена встречаются значительно чаще, чем фамилии представителей иных национальностей, влившихся в население Соединенных Штатов. Короче говоря, ирландцы в Америке отдают предпочтение той работе, которая связана с известным риском. Разве только мафия и все к ней относящееся - неирландского происхождения.

Ирландцы, живущие за границей, поддерживают тесные связи с родиной. Старики годами копят деньги, чтобы быть похороненными в родной земле, а молодые используют малейшую возможность, чтобы поклониться могилам предков. У небольшого рыбацкого поселка Бантри на южном побережье Ирландии меня познакомили с необычным деревом, усыпанным на высоту человеческого роста медными пенсами. Их оставляют ирландцы, как бросают туристы монетки в римские фонтаны. Существует поверье, что пенс, вросший в кору этого дерева, гарантирует его владельцу возвращение на прежнее место и встречу с близкими людьми. Конечно, я таким россказням не верю, но монетку в кору вставил - на всякий случай. В Ирландии бывают чудеса и более удивительные, чем корреспондент ТАСС, вернувшийся на прежнее место работы.

Очень чутко реагируют на события в "старой стране" американские граждане ирландского происхождения, и их пожертвования питают не одну политическую организацию в Ирландии, как официально санкционированную, так и сугубо нелегальную. Недаром лидеры республиканской и демократической партий стремятся заручиться на выборах голосами влиятельной ирландской общины в США. Во время визитов в Дублин чудесным образом пускают новые корни генеалогические древа политических деятелей Соединенных Штатов. Ирландское бюро по развитию иностранного туризма охотно подыскивает высокочтимым гостям кузенов и кузин из всеми забытых сел. Но работники бюро буквально сбились с ног, когда нужно было облагодетельствовать бывшего президента США Никсона, посетившего ирландскую столицу осенью 1970 года. В дублинской печати как-то высказывалось предположение, что в США не осталось ни одного уважающего себя партийного или профсоюзного босса без ирландского прошлого.

При всей многочисленности ирландского населения земного шара в самой Ирландии, включая и республику, и шесть графств исторической провинции Ольстер, входящих в состав Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, живет немногим более четырех с половиной миллионов человек, согласно переписи 1971 года.

Разбросанность ирландцев по всему миру объясняется отнюдь не всепоглощающей страстью к путешествиям. Причина ее - массовая эмиграция, которая веками была уделом ирландцев в результате колониального правления Англии. Первые ирландские эмигранты появились на английских берегах еще в XII веке; в 1243 году в Лондоне был принят закон о высылке "ирландских нищих", а в 1629 году - закон против "ирландских бродяг". Но промышленная революция нуждалась в рабочих руках, которых с избытком хватало в вечно голодной Ирландии. К 1800 году эмиграция в Англию стала традицией отчаяния, и тысячи людей переправлялись в Глазго, Ливерпуль и Манчестер, заплатив три пенса за переезд на палубах кораблей, прозванных "плавучими гробами".

В течение последних ста лет при высокой рождаемости (22 человека на тысячу жителей в 1976 году) численность населения сохранялась практически прежней и в 1971 году почти достигла уровня 1926 года, когда была проведена первая перепись после провозглашения независимого Ирландского государства. В середине прошлого века в стране проживало восемь миллионов человек, но за полстолетия эмиграция и смерть от голода сократили население вдвое. Согласно английским историкам, "великий голод" 1845 - 1848 годов был вызван неурожаем картофеля. Того самого картофеля, который насаждали английские лендлорды в расчете на лихие прибыли в ущерб традиционным сельскохозяйственным культурам.

Но в те же голодные годы, когда трупы валялись на городских улицах и проселочных дорогах, Ирландия продолжала вывозить зерно и мясо, которых хватило бы, чтобы прокормить и вчетверо большее население, как писал ирландский драматург и писатель Брендан Бихан. Ирландский крестьянин, с трудом перебивавшийся на своем клочке земли, был вынужден лишать семью еды, чтобы продать пшеницу и овес, выплатить налоги и арендную плату. В противном случае ему грозило выселение и верная голодная смерть. Мои знакомые англичане, долго прожившие в Ирландии и близко узнавшие ее народ, говаривали: "Когда хорошо изучишь ирландскую историю, становится стыдно за свою страну".

Не приходится удивляться тому, что у ирландцев выработалось вполне определенное отношение ко всему, что напоминает о колониальном прошлом. И если правительство по тем или иным причинам медлит, ему на помощь приходят боевые ребята из Ирландской республиканской армии и прочих подпольных организаций, которые проводят в жизнь свои решения без всяких бюрократических проволочек.

Когда-то в середине О'Коннолл-стрит одиноко торчала высоченная колонна в честь адмирала Нельсона, но ее постигла судьба многих других монументов, воздвигнутых англичанами: она взлетела на воздух в 1966 году. Статую Вильгельма Оранского, стоявшую перед столичным университетом Тринити-колледж, долго размалевывали разными красками, потом наконец взорвали в 1836 году, восстановили и вновь взорвали в 1929 году, на этот раз насовсем. Королеву Викторию, восседавшую у здания парламента - Ленстер-хаус, городские власти просто убрали от греха подальше. На заднем дворе Национального музея одно время существовала свалка из битых каменных львов и грифов, слепых бюстов и скипетров.

Тринити-колледж

Но иногда непочтительное отношение к каменным изваяниям заходит слишком далеко, и в 1971 году взорвали памятник Уолфу Тону^*, стоявший в центре Дублина в парке святого Стивена. В этом случае тень подозрения раздвоилась. Кто утверждал, что виноваты протестантские ультра с Севера, а кто всерьез уверял, что это дело рук ценителей искусства, которым никак не мог прийтись по нраву невзрачный, явно не по чину, памятник "отцу ирландского республиканизма".

^* (Лидер ирландского патриотического движения конца XVIII в., выступавший против колониальной политики Англии и требовавший предоставления независимости Ирландии (подробнее о нем см. в следующих главах). (Прим. науч. ред.))

В центре Дублина