Каменное гнездо

...Горный Ливан - край изумительный по своей красоте. Живописные горы, рощи средиземноморской сосны, снежные вершины, искрящиеся в лучах ослепительного солнца, звонкие горные потоки, сбегающие в вечнозеленые долины. И куда ни кинешь взгляд - всюду видишь следы рук трудолюбивых ливанцев. В долинах - виноградники, яблоневые, персиковые, абрикосовые сады, оливковые и миндальные рощи. Склоны гор в сплошных полосках террас - клочков земли, отвоеванных у природы и подпираемых кладками дикого камня. Эти террасы создавались здесь ливанскими крестьянами в течение многих веков, забрасывались, разрушались зимними ливнями и вновь воссоздавались в каждом мало-мальски пригодном для них месте. Они смотрятся сегодня как подлинный гимн упорному труду человека.

Едешь по крутым, извилистым горным дорогам и повсюду видишь живописные поселки, прилепившиеся к кручам, там, где у гор уже нельзя отвоевать ни метра пригодной для обработки земли. Дома - двух- и трехэтажные, неповторимой архитектуры, с белыми стенами и ярко-красными черепичными крышами, с верандами, нависшими над обрывистыми склонами, уходящими далеко вниз - в зеленые равнины, придают местности еще большую живописность. Таких поселков и небольших городков, похожих на орлиные гнезда, в Горном Ливане множество.

Мне однажды довелось пролететь над этим районом на самолете - на сравнительно небольшой высоте в очень ясную погоду и вдоволь полюбоваться сверху старинным горным хребтом, полностью покоренным человеком. Сверху он казался мне аккуратно сделанным из папье-маше географическим пособием - четкие выпуклости гор, замысловатые серпантины дорог, чистенькие кубики поселков - и зелень, повсюду зелень, смягчающая суровость коричнево-красных скал, подчеркивающая белизну снежных вершин.

Подо мною проплывали знакомые места, я узнавал перекрестья дорог, по которым мне много раз доводилось проезжать, деревни и городки, в которых я бывал... А вот и Бхамдун, Алей... Это главные опорные пункты друзов, на которых, в свою очередь, опирается Прогрессивная социалистическая партия Ливана, один из отрядов ливанских Национально-патриотических сил. ПСП была создана выдающимся сыном ливанского народа, лауреатом Международной Ленинской премии Камалем Джумблатом. Он сыграл важнейшую роль в установлении дипломатических отношений Ливана с нашей страной. Это он, будучи министром внутренних дел Ливана, добился в пятидесятых годах легализации партии ливанских коммунистов. В годы гражданской войны Ливана он решительно боролся против планов реакции и за консолидацию единства всех Национально-патриотических сил страны, за объединение их в "Национальное движение", первым лидером которого он и являлся.

Где-то здесь, на одной из узких дорог, когда Камаль Джумблат возвращался в свою родовую деревню Мухтара, он был убит из засады наемными убийцами. Однако на место Камаля стал его сын - Валид Джумблат, продолжающий сегодня дело своего отца.

Алей, многоэтажный городок, построенный террасами вдоль узких улочек, одна улочка над другой, крыши одних домов упираются в подножие построенных на следующей террасе, считается в Ливане столицей друзов. Всего же, как мне говорили, в этих краях около сорока семейств-кланов, многочисленных, воинственных, спаянных крепкой родовой дисциплиной и верностью своим традиционным вождям.

Как-то я добрался до одного из высокогорных друзских гнезд - в деревню Шанай, принадлежавшую клану того же названия. Я долго кружил по серпантину узкой, но содержащейся в хорошем порядке дороги - то и дело попадались свежие заплаты асфальта, поднимался все выше и выше, и яркая субтропическая зелень сменялась по мере подъема рощами средиземноморской (ее еще именуют "алеппской") сосны - длинноигольчатой, невысокой. Причудливо изогнутые ветрами стволы цеплялись обнаженными щупальцами корней за могучие базальтовые глыбы, словно карабкаясь по ним к небу. В открытые окна машины врывался свежий прохладный, звонкий, как хрусталь, горный воздух. Иногда за очередным поворотом открывался вид в сторону Бейрута, остававшегося далеко внизу - над ним висело тяжелое облако смога. Но была видна и бескрайняя ярко-голубая даль моря, белые черточки пароходов... Все было тихо и мирно, пока еще сюда гражданская война не добралась, отзвуки орудийной канонады, сотрясающей Бейрут, доносились сюда лишь дальним эхом и разбивались о скалистые громады, глушились в зелени садов.

Деревня Шанай - типичный друзский поселок. Ряд одноэтажных, двух-, а то и трехэтажных домов прилепился к крутому скалистому склону. Перед жилищами - узкая асфальтированная дорога, на которой с трудом могут разъезжаться две машины. С асфальтовой ленты вниз ведут крутые бетонные лестницы. Тридцать-сорок ступеней, и вы попадаете на бетонную веранду дома, крыша которого приходится в уровень с дорогой. В свою очередь, веранда выходит на крутой и бескрайний обрыв, и с нее сквозь увивающие ее виноградные лозы открывается прекрасный вид на долину Бекаа.

Под самым подножием крутого хребта - еще одно селение, а дальше - зеленая равнина, изрезанная лоскутами-прямоугольниками крестьянских полей, ленточками дорог, связывающих краснокрышие игрушечные поселки. В бинокль хорошо видны машины, бегущие по асфальтовым ленточкам, жучки-тракторы, деловито ползающие по зелени и уверенно тянущие за собою красно-коричневые полосы пахоты.

- Посмотрите левее, - говорит мне хозяин дома, один из старейшин клана Шанай Вади Абу аль-Муна. Он высокий, седой, худощавый, с лихими, закрученными кверху усами. Я - его гость.

Он, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, зорок, как горный орел, а бинокль держит так... на всякий случай... для гостей, вроде меня. Я направляю бинокль левее и вижу горки красно-коричневой земли - артиллерийские позиции. Из-за земляных брустверов уперты в безоблачное небо стволы орудий. Поодаль пятнистые - серо-желто-зеленые военные палатки, разрисованные полосами такого же цвета автомашины - грузовики-фургоны, два "джипа"...

- Сирийцы, - говорит Вади Абу аль-Муна. - Межарабские силы по поддержанию мира в Ливане. Они здесь с 1976 года...

Мы сидим в плетеных креслах на просторной веранде, пол которой чисто выметен и сбрызнут водой. У стены дома, к которой примыкает веранда, бетонные "завалинки", покрытые толстыми ватными одеялами, сшитыми из пестрых лоскутков. Крыша над нами - деревянные рамы, поддерживающие старые, толщиной в руку виноградные лозы. Тяжелые кисти винограда свешиваются с них, словно люстры: в крупных ягодах янтарем светится солнце.

Хозяин с гордостью рассказывает, что сын его учится в Ростове, а зять получил диплом врача в Москве. В Шанае, как он говорит, почти в каждой семье кто-нибудь учится в СССР.

Хозяйка, в традиционном черном, до самой земли длинном платье, приносит нам поднос с кистями винограда, потом - инжир. На голове ее белая повязка из редкой, словно марля, ткани, повязка закрывает ее лоб и нижнюю часть лица, видны лишь угольно-черные глаза да точеный породистый носик.

Хозяин сам моет виноград и инжир в тазу, наполненном ледяной горной водой, и предлагает мне полакомиться. Я приехал неожиданно, но всего лишь за несколько минут после моего появления все, включая хозяина и его жену, дочерей, невесток и внуков, успели переодеться в праздничное платье - черные одежды и белые головные уборы. Впрочем, молодежь появилась в новеньких, подчеркивающих формы джинсах или в красивых современных платьях.

После традиционного кофе дочь хозяина - красавица лет семнадцати, с благородным тонким лицом - приносит ключевую горную воду, налитую в пластмассовую бутылку из-под минералки.

Она вежливо спрашивает, как я буду пить... из стакана или... так? После крепкого арабского кофе полагается выпить холодной воды - то ли для того, чтобы разбавить его крепость, то ли чтобы смыть густую сладкость кофе, в который принято класть как можно больше сахара. А насчет стакана девушка спрашивает не случайно. Воду здесь пьют прямо из бутылки, закинув голову, не касаясь горлышка губами, прямо льют ее себе в горло, и так - по очереди. С непривычки это не всегда получается, но я уже наловчился. И мы пускаем бутылку по кругу.

Мы, как принято в Ливане, говорим о политике. Хозяин, принимающий нас, - видный деятель Прогрессивной социалистической партии Ливана, на стене гостиной его дома - большой портрет Камаля Джумблата, рядом - портрет Валида Джумблата...

Каждый спешит высказать свое мнение по самому широкому кругу политических проблем - от внутриливанских до глобальных, всемирных.

Я поднимаю глаза и вижу, как по дороге над нашими головами идут парень и девушка, оба в джинсах в обтяжку и в ярких рубахах. Парень одной рукой ведет за руль гоночный велосипед, красный, в золотых полосах, а другой обнимает девушку за талию. Оба громко смеются. У лестницы, спускающейся с дороги к нам на веранду, остановился мотороллер с фургончиком. Это продавец овощей и фруктов. Он заглядывает па веранду сверху вниз и зовет хозяйку. Та срывается с "завалинки", на которой вместе с детьми и внуками слушала беседу мужчин, и проворно бежит вверх по крутым ступеням...

Современная политика, джинсы в обтяжку, мотороллер, обнимающиеся на улице парень и девушка... Как-то в моем представлении все это не вяжется с тем, что я знал о жизни друзов - секте замкнутой, суровой, таинственной.

Друзы являются последователями средневекового проповедника Дарази (от его имени и произошло название этой секты исмаилитского толка ислама). В XI веке они отделились от других исмаилитских групп и провозгласили своего правителя имама аль-Хакими, шестого калифа династии Фатимидов, пророком "божественного" происхождения. В течение многих веков друзаизм оставался религией крестьян, создающих в целях самозащиты замкнутые общины, живущие по тщательно охраняемым от посторонних строгим законам, изложенным в "Расйал аль-Хикма" или "Книге мудрости", заменившей Коран, состоящей из 111 писем самого аль-Хакима и первых проповедников друзаизма Хамзы и Исмаила аль-Тамими. Браки с людьми других вероисповеданий осуждались, с иноверцами даже не рекомендовалось разговаривать. Секта с годами становилась все более замкнутой, ее учение все более тайным. Даже в ней самой произошло разделение на "ведающих" и на "неведающих". "Ведающие", пользующиеся высоким статусом в секте, прежде, чем подняться на эту почетную ступень, должны пройти ряд "духовных" испытаний. Они обязаны жить только трудом собственных рук, им запрещается участвовать в войнах и набегах, предписывается вести самую высокоморальную жизнь. Таинственность и замкнутость секты делают ее предметом самых фантастических слухов. Однако известно, что женщины пользуются в секте гораздо большей свободой и уважением, чем в других сектах ислама. Любой "неведающий" может добиться возведения в "ведающие", а если у него не получится в "этой жизни", то он сможет добиться этого "в следующей" - друзы верят в переселение души. Женщины также могут стать "ведающими" в самых тщательно охраняемых тайнах друзаизма и занять в секте высокое положение. Секта одобряет так называемый принцип "таккия", который позволяет ее членам в интересах друзаизма принимать, например, суннитство или даже христианство.

Династия друзских эмиров Шехабов, с одним из представителей которых читатель уже знаком, в свое время приняла христианство, но ее члены умудрились соблюдать заветы и христиан, и мусульман. Они крестили своих детей по-христиански, жили по мусульманским канонам, а хоронили их по обычаям друзов. О них говорят, что они рождаются по-христиански, живут по-мусульмански, а умирают по-друзски...

Многие исследователи отмечают, что в наши дни друзы постепенно выходят из своей замкнутости и играют все более активную роль в жизни стран, где они проживают, и прежде всего в Ливане (300 тысяч) и Сирии. В качестве примера приводят деятельность друзского шейха Аламуддина - основателя и первого председателя мощной ливанской авиакомпании МЕА и, конечно же, Камаля Джумблата, потомка влиятельнейшей ветви друзских феодалов, ставшего во время гражданской войны в Ливане признанным лидером Национально-патриотических сил.

На оккупированных Израилем арабских территориях - например, на Голанских высотах, друзы ведут активную политическую, экономическую и социальную борьбу против оккупантов, против их аннексионистской политики. Население Голан - чисто друзское, друзов живет там более тридцати тысяч.

В Ливане друзы являются основной опорой ливанской Прогрессивной социалистической партии, одного из наиболее влиятельных отрядов ливанских Национально-патриотических сил. Новые идеи нашли путь к каменным гнездам в горах, и средневековый уклад в них, видимо, постепенно отступает под натиском современности.