Пригород проказы

15 ноября. Сегодня мы остались в Конкене. Я работаю в лаборатории, присутствую при консультациях. Оба врача рассказывают мне о своем методе лечения прокаженных. А как же инфекция? Разве не опасно оставлять больных в кругу родных, в толпе? В толпе не опасно, заразиться проказой можно лишь при систематическом соприкосновении с больным. Однако в семье контакт неизбежен. Значит, пока еще риск есть. Современные способы лечения позволяют ограничить этот риск. Но все же непрестанная угроза появления ужасного призрака висит над людьми.

Вот перед нами две девочки лет двух-трех. Врач-испанец приподнимает на руках одну, потом другую:

- Посмотрите...

У одной пятна на ногах, у другой - на верхней части груди. Девочек заразил их отец. Он был изолирован от семьи для прохождения курса лечения большими дозами сульфонов. В воскресенье этот человек пришел домой повидаться с родными. Он играл с дочками, носил их на руках, прижимал к груди. Болезнь его находилась в то время в стадии сильного обострения. Это довольно часто наблюдается в течение некоторого времени при лечении сульфонами. Проказа буквально набросилась на детей. Сейчас их лечат, и скоро они будут здоровы. Подобные заражения не оставляют тяжелых последствий. Но все же близкие родственники лечащегося на свободе больного, даже если у них на теле нет пятен и не проявляются другие симптомы заболевания, находятся под наблюдением врача, а иногда и проходят лечение сульфонами. Средства, предупреждающего заболевание проказой, пока не существует.

17 ноября. Возле самого Конкена медицинская бригада создала деревню прокаженных. Это первый опыт подобного рода, проведенный в Таиланде. Правительство выделило больным землю. Они поделили ее между собой, организовав своего рода сельскохозяйственный кооператив. Это селение ничем не отличается от любой другой деревни. Правда, в нем меньше тени, поэтому климат кажется более жарким.

Урожай в этой общине распределяется по труду. Старосты нет. Мужчины входят в комитет, который большинством голосов принимает решения по всем вопросам, касающимся общины. Дети больных посещают школу в Конкене - ту же, в которой учатся дети, проживающие в городе. Жители деревни ходят в Конкен за покупками. Эта деревня, подобно многим другим, превратились в пригород. Буддийские монахи сюда не наведываются, зато другие религии не преминули занять свои места. Католический храм и протестантская церковь расположились в деревне по соседству - два жалких раскаленных солнцем барака под толевыми крышами. Я противник этих церквей и не хотел бы их видеть здесь. Если уж мы подаем людям надежду, зачем приплетать сюда бога? Его место - среди счастливых людей, пресытившихся радостью. Бог еще может пригодиться, когда счастливый человек начнет падать духом... Я не признаю бога для голодных и прокаженных.

Мы прохаживаемся по деревне. Дома расположены рядами, построены из бамбука и зачастую лучше, чем в соседних деревнях. А вот один из них просто сплетен из ветвей. Листья засохли и внутрь пробивается свет. На пороге - ребенок. У него на руке зияет глубокая рана.

- Родители мальчика бедствуют, - объясняет врач-испанец. Он осматривает руку ребенка. - Укус собаки. - Дает указание сопровождающему нас санитару, и мы идем дальше.

Вот магазин. Это всего лишь лоток, приютившийся под навесом барака. Здесь продают продукты и другие товары. Выставлены флаконы и коробочки - в них кремы для лица. "Придает необыкновенную бархатистость коже", - заверяет одна из этикеток. Я представил себе лица больных проказой женщин, только что встреченных мною в деревне, - эти сморщенные полу парализованные лица с шелушащейся кожей. Как нелепа здесь эта косметическая реклама! И как нелепо, что есть больные, которые отказываются от работы!

Солнце уже клонится к закату, но небо по-прежнему ясно. Жители деревни, мужчины и женщины с обожженными лицами, - люди вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего дня - возвращаются с полей. Возле меня врач-испанец беседует с одним из прокаженных о бале, который должен состояться в ближайшее время в деревне. Мой спутник говорит плохо по-таиландски. Санитар выступает в роли переводчика. Желая ему помочь, врач напевает и, вытянув ладони, воспроизводит движения народного танца.

- Не знаете, как он называется? Это их национальный танец.

Нет, я не знаю. Я думаю о другом. Я всегда опасаюсь, как бы слишком упрощенная истина не заслонила от меня мир. Идет ли речь о счастье или несчастье, я постоянно подвергаю сомнению мое представление о реальном положении вещей, стремясь подметить крошечную мрачную деталь в беспечной радости и едва заметный просвет в безысходном горе.

И это становится для меня новым толчком к уходу, к блужданию по трудным путям в стремлении к иллюзорной цели; порой какая-нибудь сомнительная или просто странная деталь, встретившаяся мне на этом пути, укажет на то, что в моей жизни окончание путешествия никогда не станет конечной остановкой, а лишь привалом, местом, откуда можно повернуть и направо и налево, где одна истина принимает эстафету у другой: я смотрю на бредущего за нами ребенка, искусанного собакой, сынишку прокаженного.

Не послужило ли причиной к такому внезапному бегству в собственные мысли, бегству в вечное сомнение мое знакомство с общиной прокаженных, организованной в качестве опыта в этой деревне? Я только что говорил о надежде. Сейчас распространилась мания рассматривать надежду как сумму индивидуальных надежд. Я понял, сколько в этом заложено произвола. Деревни для прокаженных не нужны, даже если они уже созданы и процветают. Не нужно, чтобы общество, даже временно, вводило в закон исключения. Я считаю, что независимо от характера болезни надо лечить людей среди людей. В этом заключается интерес опыта, проводимого правительством Таиланда и Всемирной организацией здравоохранения. Проказа приходит в нашу жизнь, больные появляются среди нас, здоровых. Их лечат, не отрывая от повседневных занятий и привычного образа жизни. Они выздоравливают и растворяются в безымянной толпе, лица их теряются в не прерывном потоке лиц, но мы знаем, что жизнь этих людей вырвана у смерти.