Встреча с чумой

10 декабря. Вот мы и покидаем Дели. Я провел много времени в его старых кварталах, отгороженных от новой части города большими воротами. Сейчас пора свадеб. На одной из узких улочек низкорослых лошадок украшают серебряными лентами. Это готовятся свадебные поезда: они повезут женихов к их нареченным. С наступлением вечера они проедут по городу, сопровождаемые шумными эскортами. Обычно впереди едет жених, важно восседая на лошади, за ним следует группа друзей с фонарями; повсюду гомон, нестройные трубные звуки... Смешная и трогательная пышность.

Ясное звездное небо поднимается над строгим городом и над этим кварталом, где по узким улочкам, освещенным мерцающими огнями, текут два потока людей в белых одеяниях. Как в такие минуты тянет к вере! Как хочется верить в иллюзию, когда в жизни нет ничего, кроме темных городов, осыпанных дрожащими огоньками, ничего, кроме единственной доступной иллюзии - сновидения!

Мы въезжаем в Лакхнау - сердце гандистскои Индии. Город шумный и довольно банальный. Останавливаемся в большом отеле с хорошей вентиляцией. Вокруг отеля - зеленый парк. Время от времени сюда заглядывают бродячие фокусники, заклинатели змей. Прибегают двое детей. Они танцуют, выпрашивают две-три аны (ана -

часть рупии). Худенькие тела и лица детей запорошены пеплом. Отныне и до тех пор, пока Ганг будет поблизости, нам не избавиться от пепла. Он летает в воздухе, смешивается с пылью, придает блеклый вид зелени, затягивает дымкой зеркальную гладь реки. Мне кажется, что я уже никогда не ступлю на твердую почву, что навсегда обречен ходить по пеплу.

Я приехал в Лакхнау, чтобы увидеть чуму - болезнь, симптомы которой точно описаны, болезнь, знакомую врачам, болезнь, лишенную тайн, болезнь, с которой можно бороться.

В Лакхнау нас встретил индийский врач - санитарный инспектор, контролирующий обширную территорию. Он следит за появлением не только чумы, но и других болезней. Врач этот будет сопровождать нас в путешествии по всему району. Чума здесь еще остается болезнью эндемического порядка. Недавно сигнализировали о нескольких случаях заболевания. Мы выезжаем завтра.

Наступает вечер. Каждые две секунды до нас доносится пронзительный вопль, напоминающий звук флейты. Это работают в полях насосы ирригационной системы. На бескрайних просторах Индии каждую ночь раздается эта монотонная песня.

11 декабря. Я не знаю, как называется деревня. Она похожа на любую другую индийскую деревню. К ней ведет плохая немощеная дорога. По обеим сторонам дороги белесая земля, во многих местах оставшаяся необработанной, вдали синеют горы Непала. Вся деревня состоит из низеньких белых и желтых домишек.

У одного ее края стоят три дерева, у другого - еще три, а вокруг равнины и равнины. На немощеных, покрытых колдобинами улицах безлюдно; пыль заглушает наши шаги. Мы выбираем дом попросторнее и заходим. Нас встречает староста деревни. Разжигают очаг, бросают в огонь ветви земляного ореха. Подпаленные стручки отпадают. Мы разламываем скорлупу, грызем арахис и слушаем. Человек рассказывает, что жители деревни вернулись домой всего несколько дней тому назад: они уходили, когда тут объявилась чума. Всего несколько дней, как спущено красное знамя, которое около трех месяцев алело над рыжими крышами, извещая о посещении страшной гостьи.

В нескольких сотнях метров от деревни можно разглядеть шалаши, в которых "спасались" жители деревни. Шалаши не стали разрушать: они могут еще пригодиться. А дальше тянется равнина, залитая резким светом индийской зимы. Время от времени ветер поднимает далеко на дороге столбы пыли.

Почти три месяца обитатели деревни жили в чистом поле и смотрели на равнину. Когда начались муссоны, равнина подернулась сумеречной дымкой, а теперь зимнее солнце открыло всю ее необозримую даль до той самой грани, где синеют горы Непала. Но равнина не прислала людям помощи. Пришлось дожидаться, пока болезнь утихнет сама собой. Люди отдали в ее распоряжение все, чем владели, открыли все дома. В ветреные ночи было слышно, как в деревне скрипят и хлопают двери. Несчастные изгнанники тешили себя мыслью, что там, наконец, появилось живое существо. Потому что самое худшее безликии враг, самое страшное - отдать деревню пустоте, пустыне, тишине, в которой иногда по целым неделям не слышно скрипа отворяемых дверей.

Теперь люди снова вселились в свои дома. Опыт подсказал, что опасность миновала. Впрочем, на этот раз болезнь не слишком свирепствовала: недосчитались только юной Рампьяри. С ее смерти все и началось...

В районе Уттар-Прадеша чума - обычное явление. Ее называют "махамари", большая смерть. Конечно, болезнь эта не самая ненасытная, но зато самая капризная. Часто она уходит, потом снова неожиданно возвращается, убивает десять человек здесь, двадцать в другой деревне, но щадит вас. И тогда человеку кажется, что чума прошла стороной. А потом наступает день, и...

Вначале мор нападает на крыс - этих неистребимых тварей, насмешку над человечеством. Ведь крысы обитают повсюду, они вечно ютятся в темных уголках, поближе к человеку в его счастье, в его славе. Их окраска - окраска земли. Когда они бегут - кажется, что бежит сама земля. И всегда где-нибудь неподалеку от блестит пара маленьких черных немигающих глаз

Чума - прежде всего крысиная смерть. Крысы выползают из земли, из домов. Внезапно мрак начинает извергать своих обитателей. Они - как немая беззвучно катящаяся, вечно колышущаяся волна. Вначале одна крыса, потом две, потом много крыс... Но это еще не значит, что надо спешно собирать вещи и переселяться в шалаши, поставленные в поле. Крысы дохнут повсюду, ежедневно в течение круглого года. Но приходит сентябрь, и людей охватывает тревога. Жители деревень считают серые трупы, расспрашивают соседей, сколько дохлых крыс те обнаружили у себя. Сентябрь означает начало сезона чумы. Сезон этот заканчивается лишь в мае. Всего три месяца передышки в год. Но это самые жаркие, самые засушливые месяцы, время, когда не хватает воды, когда жизнь становится еще тяжелей. Люди избавляются от угрозы смерти, чтобы еще глубже познать страдания жизни.

В этом году крысиный мор начался еще в августе. Трупы этих тварей находили в домах на земляном полу, на улицах; они умирали на бегу и так и застывали, с поблекшими черными глазками, в которых еще тлела жизнь. Вскоре начали дохнуть маленькие серые и черные грызуны, ютящиеся обычно в соломенных крышах. Они падали вниз, их трупы валялись у стен, и даже бездомных собак не прельщало подобное пиршество.

И вот тогда умерла Рампьяри. Ей было пятнадцать лет. Она выросла в мусульманской семье (половина населения деревни - индусы, половина - мусульмане) и собиралась выйти замуж...

Мы грызем земляные орехи и спокойно выслушиваем трогательную историю Рампьяри. Опоэтизированная смерть! Опоэтизированная чума! Какое лицемерие с нашей стороны. Ежедневно девушка отправлялась шить свое приданое к бабушке, дом которой находился в середине деревни. Она усаживалась со своей работой в УГДУ комнаты, возле очага без трубы, и дым выедал ей глаза.

Мы заходим в этот дом, затем в дом родителей девушки. Мучительный процесс эксгумации трупа. Я растроган. Мне стыдно.

Что такое смерть? Даже юная, даже обернутая в саван из легкого сари? Все и ничего. Я не для того сюда стремился; чтобы встретить смерть, которая шествует одна, без свиты, не нужно было ехать так далеко. Смерть проходит в тени деревьев. Она садится за наш стол. Она постоянно встречается нам на улице. Ее лицо напоминает лицо прохожего или прохожей. Всю свою жизнь мы проводим бок о бок с ней. Даже когда я пишу, она здесь, в начертании букв. Я приехал сюда затем, чтобы найти смерть, которая мешает жить людям, найти смерть, грозящую истории, а не отдельному человеку. Я приехал сюда не ради того, чтобы узнать десять человеческих судеб, а для того, чтобы разоблачить зерно болезни.

И вот эта одна человеческая история, эта маленькая и самая трогательная история.

Однажды вечером Рампьяри, как всегда, собиралась домой. Поднявшись с места, она обнаружила под той самой низенькой скамеечкой, на которой просидела, работая всю вторую половину дня, издохшую крысу. Девушка не испугалась: последние дни повсюду валялись дохлые крысы, ее родители в своем доме, на другом конце деревни, собрали около тридцати трупов этих тварей. Так что какая-то одна крыса... Несколько дней спустя Рампьяри умерла.

Это была характерная для здешних мест бубонная чума. Обычно вначале поднимается температура. Затем начинается головная боль - голову как бы сжимает железный обруч; появляется рвота, распухают лимфатические узлы в пахах, больной теряет сознание, и наконец... Девушка не прожила и двух дней после появления первых симптомов. Она умерла в опустевшей деревне: все обитатели, охваченные страхом, покинули свои дома, выставив красный флаг эпидемии. В деревне задержались только родители покойной. Они поспешили похоронить дочь по мусульманскому обычаю, а затем сами ушли из деревни. Одежду девушки, в том числе злосчастное платье, которое она шила к свадьбе, сожгли перед домом, и ветер вскоре развеял жалкую кучку пепла. Жестокий, страшный пример: погибла сама чистота, юность, невинность.

Мы возвращаемся в центр деревни, дремлющей в своей бедности, тайной настороженности и подозрительности. Облепленные мухами стены освещены ярким светом. Смуглые задрапированные женщины исчезают за низкими дверями. К нам пришел повидаться хаким-деревенский "врачеватель", старик с окладистой бородой. Он пытается лечить чуму отваром кактуса, но сам признает, что ничего этим не достигает. Старик показывает нам, как он щупает пульс: берется большим и указательным пальцами за кончик одного из пальцев больного. Я испытываю его способ, но ощущаю только биение собственной крови. Впрочем, разве не главное в этой медицине, основанной на догадках, прежде всего углубиться в себя?

В Индии очень много хакимов. Они врачуют травами. Некоторые из них слышали о действии антибиотиков и прописывают их вслепую. Наука невелика, но это все таки наука. Поэтому сейчас правительство Индии разрабатывает проект обучения хакимов, которые со временем смогут оказывать помощь органам здравоохранения. Пока еще, перед лицом серьезных болезней, в частности чумы, хакимы бессильны. Чума, как и многие другие заболевания, является социальным бедствием, результатом экономической отсталости. Избавление от нее наступит лишь после того, как будет осуществлен обширный план борьбы за уничтожение этой отсталости. Такой план существует, но еще не хватает средств на повсеместное проведение его в жизнь.

Механизм распространения чумы довольно прост. Зараженные чумой блохи, живущие на крысах, покидают грызуна после его смерти, переселяются на людей и, кусая их, вносят в кровь инфекцию. Однако возможно, что крыса, которая до сего времени считалась рассадником болезни, - сама лишь промежуточное звено и, подобно человеку, жертва чумы. Лишь совсем недавно стало известно животное, которое, по-видимому, распространяет инфекции в этом районе. Один французский ученый, направленный Всемирной организацией здравоохранения в Индию, после долгих наблюдений "на месте" обратил внимание на мелкого грызуна, очень напоминающего тушканчика. Татера - так именуют грызуна - водится в основном на необработанных полях, поросших высокими травами. Чума начинается с нее. Почему именно с нее? Неизвестно. В других частях света источником болезни являются другие мелкие грызуны. Татера распространена во всех странах от Ирана до Индии. Вместе с ней по земле идет чума. Неизвестно, умирает ли она сама от чумы. Трупы этих грызунов никогда не были найдены; по-видимому, их уносят стервятники. По всей вероятности, от татеры блохи переселяются на других грызунов, в том числе на домашних крыс. Иногда посредники между татерой и человеком отсутствуют. Обрабатывая почву, крестьянин разрушает гнездо татеры. Грызун убегает, а оставшиеся в гнезде блохи перескакивают на крестьянина. Это происходит главным образом в течение трех жарких месяцев, когда чума, как правило, отступает. Блохи боятся засухи, чрезмерной жары и, вместо того чтобы оставаться на грызуне, вынужденном выйти на солнце в поисках пищи, ждут его в глубине норы. В другое время они остаются на татере или перескакивают на других грызунов.

Поэтому, начиная с сентября, люди остерегаются убивать крыс, чтобы зараженные блохи, покинув трупы, не перебрались на человека. Могут возразить, что это лишь отсрочка, поскольку зачумленные крысы подыхают. Но подыхают не все животные. Некоторые, защищенные природным или благоприобретенным иммунитетом, выживают, и их потомство наследует иммунитет. Следовательно, после эпидемии чумы наступает период, когда крысы уже не умирают или редко умирают от этой болезни. Иммунитет действует в течение жизни двух-трех поколений. Поскольку жизнь крысы длится приблизительно три-четыре года, можно думать, что для этих животных чума вновь становится смертельной примерно через десять лет после вспышки эпидемии. И тогда люди снова подвергаются опасности.

Здесь, в Уттар-Прадеше, роковой срок, кажется, приближается. Последняя большая эпидемия чумы разразилась в 1946-1947 годах. За истекшие десять лет наблюдались лишь небольшие вспышки болезни. То там, то тут она уносила несколько жертв и вызывала тревогу, как это произошло в той деревне, в которой мы побывали. Через несколько месяцев по долине может пройти "большая смерть". Какими средствами борьбы с нею располагают люди? Если бубонную чуму захватить в самом начале и лечить антибиотиками, она уже не смертельна, хотя и продолжает оставаться серьезной опасностью. В стране, располагающей достаточными медицинскими кадрами, смертность от чумы была бы незначительной. Но здесь из-за отсутствия в большинстве деревень врачей и даже среднего медицинского персонала, а также вследствие плохого состояния дорог, затрудняющего своевременное прибытие санитарных бригад к месту эпидемии, болезнь представляет собой значительную силу. Поэтому важно защитить людей от заражения чумой. Для этого существуют три способа: уничтожение домашних грызунов, применение средств борьбы с блохами и прививки.

Несоблюдение гигиенических правил, а также плохое состояние жилищ способствуют тому, что в деревнях заводятся крысы. Культурный уровень населения в деревнях еще очень низок. Люди не умеют бороться с крысами при помощи ядов и мышеловок. Что же касается прививок, то они должны проводиться систематически, так как иммунитет сохраняется только в течение нескольких месяцев. Остаются химические средства истребления насекомых. Обращение с ними несложно, и, не отказываясь от других форм борьбы, санитарная служба Индии в настоящее время использует главным образом ДДТ. Параллельно она совместно с органами, занимающимися внедрением коллективного землепользования, старается привить жителям деревень навыки гигиены. Самым действенным средством борьбы с чумой является общий прогресс.

Мы покидаем деревню. Машина долго едет вдоль канала. День стоит ясный, воздух почти холодный. Желтые поля безжизненны, молчаливы. Все так обычно, и трудно поверить, что здесь притаилась чума. Останавливаемся в одной из деревень. Жители заметили нас издали. Некоторые столпились у колодца. Они приветствуют нас и подходят ближе. У них покорный, почти виноватый вид. У четверых в руках глиняные горшки. Мы заглядываем: в горшках дохлые крысы. Одна из крыс еще не издохла. Я замечаю, что у нее посинели лапки. Врач подсчитывает число дохлых крыс, найденных в деревне за последние дни. Пока особенно беспокоиться нечего, но, может быть, придется готовиться к проведению прививок. А сейчас врачи набирают пригоршнями ДДТ и раздают всем без исключения.

Люди, держащие горшки, стоят перед нами не двигаясь. Похоже, что они не очень встревожены. Они находятся в состоянии оцепенения, которое поддерживается в них от рождения несправедливостями жизни. Я вглядываюсь в худые, обросшие лица под небрежно намотанными, некогда белыми, а теперь серыми и обтрепанными тюрбанами. У людей мягкий, усталый взгляд, утомленный избытком света и жестокостью жизни. Эта нищета, эта усталость, эта покорность делают людей еще более беззащитными перед чумой.

Несмотря на нехватку врачей, недостаток средств, трудности сообщения, вспышки болезни могут быть значительно ослаблены. Если даже здесь и разразится эпидемия, на этот раз никто не умрет от чумы, или почти никто. Но угроза остается, люди по-прежнему будут считать дохлых крыс.

Мы входим в один из домов. Женщина с черной накидкой на голове скрывается в соседней комнате. Нас принимает мужчина, на первый взгляд довольно пожилой. Это староста деревни. Я спрашиваю, сколько ему лет. Оказывается - всего сорок три года. Боится ли он чумы? При этом вопросе мужчина отводит взгляд в сторону, изображает на лице подобие улыбки и неопределенно разводит руками:

- Когда-нибудь надо и умереть.

В этих местах привыкли к мысли о неизбежности смерти. Около двух лет назад в деревне умерли от чумы семь человек, в том числе и ребенок старосты. Сколько у него детей?

- Было десять. Теперь остался только один. Мальчик. Ему семь лет.

Жизнь, омраченная печалью... Если бы мы расспросили остальных жителей деревни, узнали бы то же самое, другими были бы только цифры. Слишком много рождений, слишком много смертей... Бессмысленная игра человеческими жизнями, которая со временем притупляет ту боль, что гложет сердца оставшихся в живых. Индия должна вернуть полноту измельчавшей реке человеческих жизней, воды которой понапрасну уходят в землю.

Но сейчас мы говорим о чуме. Стоит оздоровить деревни, улучшить условия жизни - и чума исчезнет. Политика введения общинного землепользования предусматривает, в частности, обработку не возделываемых земель вокруг деревень. Татера, источник инфекции, живет в высоких сорняках. Достаточно сжечь сорняки, а затем обработать почву, чтобы уничтожить грызуна. Одновременно увеличилась бы посевная площадь.