18.12.2011

Уфимский полуостров на карте мира

Точка на карте

Южное предуралье, Башкирия, столица ее Уфа. Миллионный город с именем, как выдох усталости, – у кого ни спроси еще недавно, чем славен? – вряд ли услышишь внятный ответ. Разве что вспомнят Шевчука и Земфиру, а болельщики – хоккейный клуб «Салават Юлаев», который последние несколько лет занимает первые места в чемпионате КХЛ. То, что в команде нет ни одного уфимца, а есть только наемные звезды, купленные на деньги башкирской «нефтянки», – так это сегодня норма, об этом даже говорить не стоит.

А на излете тех времен, когда спорт еще был спортом (сейчас процветает биатлон), имя города полыхнуло на всю страну. В позднюю перестройку два зеркально-симметричных скорых – «Адлер-Новосибирск» и «Новосибирск-Адлер» – встретились под Уфой, на полном ходу ворвавшись в облако газа из протекшего газопровода. Сейчас я вижу этот огненный столп восклицательным знаком в конце той эпохи, и то, что Творец поставил его именно здесь, наверное, не случайно. Но о божьем промысле я скажу ниже, а пока – немного о городе, здесь лежащем.

«Уфимский полуостров» – название многосмысловое, позаимствовано мной из стихотворения молодого уфимского поэта Михаила Кривошеева. Уфа лежит на высоком и обрывистом холме, взятом в полукольцо двух рек – Белой (впадает в Каму) и Уфы (впадает в Белую). Полуостров, выпиленный двумя реками, возвышается над окружающей лесостепью, и его высота и крутизна стали 450 лет назад причиной возведения воеводой Ивана Грозного кремля-крепости (сейчас есть мнение восстановить, но пока только мнение). Те же высота и крутизна послужили поводом к возникновению легенды о происхождении имени города. И сегодня даже самые заслуженные ономасты ссылаются на байку, по которой башкир, взобравшись на гору, смахнул пот со лба с возгласом «Уф Алла!», – и был тут город заложен. Кстати, имя это по-башкирски произносится как Эфэ, а в написании выглядит как шляпки трех шурупов – первая и третья повернуты шлицами горизонтально, средняя – вертикально. Отсюда ласковое прозвище, данное Уфе уфимцами – город трех шурупов. Но это прозвище никто не собирается делать брендом, хотя это выглядело бы целомудреннее, чем «большая красная Пэ» Перми...

Наше всё

Как ни крути, главным событием в длинной истории Уфы (местные археологи раскопали в пику тысячелетней Казани, следы полутора культурных тысячелетий) была история Емельяна Пугачева и примкнувшего к нему Салавата Юлаева. И главным символом Уфы остается каменный Салават, осадивший своего жеребца на самом краю обрыва – 150 метров над Белой рекой (о которой поет Юрий Шевчук про «капли о былом» – пример того самого уфимского синтаксиса). Памятник Салавату – главная достопримечательность Уфы. Во-первых, это самый большой конный памятник в Европе. В Азии есть конный Чингис-хан, он больше, но страшен – чудовище взгромоздилось на чудовище. Наш Салават – джигит, лепленный с балеруна, – а лицо его странным образом повторяет лицо (иначе не скажешь) его коня – такой же гневный азарт в раздутых ноздрях и огонь в глазах, – а конь могуч во всех смыслах, и нависает над смотровой площадкой своим животным естеством так естественно, будто это и не естество, а пушка с ядрами. В советские целомудренные и атеистические времена циничные студенты близстоящего Башуниверситета обязательно красили эти ядра в пасхальные цвета. Сегодня студенты не те, или пасха и правда стала святой.

Осталось добавить, что автором грандиозного Салавата (по сравнению с ним Медный всадник – лягушатник в ночнушке и тапочках) был осетинский скульптор Сосланбек Тавасиев. грандиозности свидетельствует случай, коему я недавно был свидетелем. Поезд приближался к Волгограду. Как водится, все прижались к окнам, глядя, как вырастает исполинская Родина-мать. И маленький мальчик, расширяя глаза, прошептал маме: «Это их Салават Юлаев?»

Естественный пьедестал памятника Салавату – 150-метровая гора, она же – фундамент города, – несмотря на внушительность, не так уж и прочен. Карстовые пустоты в свое время, когда такие города, как Свердловск и Новосибирск обзаводились метро, не позволили Уфе обрести свою подземку. А она была этому длинному городу просто позарез нужна. Вытянутость обусловлена зажатостью на узком (самый узкий участок в районе Горсовета – 5 км) междуречье. Старую губернскую Уфу продолжает 10-километровый проспект Октября, впадающий в рабочий город Черниковск, построенный в 50-е для работников нефтеперерабатывающих заводов. Район современной Уфы Черниковка – нежно-монументальный сталинский ампир в провинциальном уменьшении, выполненный пленными немцами, и я помню волшебный пивной заводик, созданный пленным фашистом-пивоваром, который до перестройки варил пиво для трех точек розлива, и такого пива, я уверен, нет теперь нигде, даже в Германии. Проспект же, протянутый в 60-е, обстроен «хрущевками» и ценность имеет больше транспортную. Вот и планировалось метро с одной главной линией, собирающей заводчан со всего города (длина с пригородами – 60 км) и доставляющего их к заводским проходным на северной окраине. Но тут как нельзя кстати наступила перестройка, заводы быстро позакрывались, и надобность в подземном транспорте отпала сама собой. Опять же пустоты карстовые – представляете, сколько в них бетона нужно закачать?

Как мы глотали суверенитет

Строитель Ельцин, наверное, представлял трудности местного метростроя, однако все же заложил в Уфе первый камень метрополитена. Он же и последний, поскольку жест был чисто политический, и приезжал строитель чудотворный, чтобы дать Башкирии столько суверенитета, сколько она сможет проглотить. Лукавая формула, так и читается между строк надежда верховного правителя, что подавятся, басурманы. Не подавились. Но изменились точно, – даже мутировали.

За два постперестроечных десятилетия Уфа подверглась сначала центробежному ускорению, потом – центростремительному. Первая фаза характеризовалась неизбежной национализацией всех сфер бытия – не в смысле «грабь награбленное», а в смысле усиления национальной окраски. Почти весь чиновничий аппарат стал формироваться из представителей титульной нации, в школах ввели обязательное изучение башкирского языка, создавались молодежные организации... На самом высоком уровне дело дошло до того, что в поиске национальных героев реабилитировали Ахмет-Заки Валиди – ученого-востоковеда и лидера национально-освободительного движения башкир после Октябрьской революции, примкнувшего к басмачам, а потом преподававшего в университетах гитлеровской Германии, словом – башкирский Бандера. Его именем была названа улица Фрунзе и Национальная библиотека им. Крупской. Все это называлось «государственным суверенитетом в составе России». Автор этих строк в заметке к 10-летию суверенитета написал, что такое словосочетание говорит: имя наше Лев, но фамилия наша Мышкин. Впрочем, автору за это ничего не было, – все-таки, язык был хоть и ясный, но слегка эзопов, а сегодня даже русскоязычные подоплек не ищут.

Я приехал в Уфу из золотопромышленного, значит, интернационального района Якутии, – поступать в институт, и был удивлен нерусскостью местных русских, каким-то неуловимым и неясным их характером. Вместо «почему?» они говорили «зачем?». «Пойдешь сегодня в кино?» «Нет». «Зачем?» Причины такого синтаксиса русского уфимского языка я находил в башкирской деревне, которую постоянно всасывал город. Особенную силу эта смычка обрела в те самые суверенные годы, когда Уфа из города заводов, институтов, театров и выставочных залов превратилась, как и все российские города того времени, в вещевые барахолки с торгующими на них люмпенами и растущей армией чиновников и милиционеров, которых и рекрутировали из нищающей деревни – работал кланово-тейповый метод селекции.

Вникнем в особенности национального устройства. Русская Россия – Москва, Питер, Рязань, Красноярск и т.д. – не понимает особенности национальных составляющих большой России. В СССР было объединяющее всех понятие «советский народ», где национальность отступала на второй план, и национализм не выходил за рамки сохранения национальных языка и культуры. После исчезновения советского народа все национальности вспомнили о своих правах на свою историю и землю предков. История продлевается глубже некуда – некоторые башкирские народные академики считают эпос «Урал-батыр» первоисточником шумеро-аккадского «Сказания о Гильгамеше». Есть, конечно, и противовесные мнения, мол, автором великого башкирского эпоса был Мухаметша Бурангулов – «человек, пропитанный фольклором», не записавший, а сочинивший его в прошлом веке. Впрочем, это коллизия того же ряда, в котором стоит Мусин-Пушкин с его «Словом о полку Игореве» и другие первооткрыватели. Вопрос о земле предков куда весомей. Постсоветская ситуация характеризуется заковыристым нацустройством страны – в русскую Россию вставлены национальные республики, в которых, в свою очередь, живут русские (для чистоты схемы оставим множество индивидов разных национальностей, рассеянных по всей стране). И получается так, что все национальности чувствуют себя захваченными когда-то русскими, так или иначе присоединенными. И парад суверенитетов в 90-е сопровождался оттеснением русских и других, т.е. внутри национальной республики «оккупанты» ставились в положение «оккупированных». И это было неизбежно и правильно в условиях распада страны на регионы, когда центр уже не заботился об окраинах, тем более – о национальных, а в море дикого рынка легко утонуть малому народу, потерять язык и культуру. Президент Рахимов довольно долго сопротивлялся, пытаясь сохранить экономическую суверенность республики, на которую постоянно покушались и центр и разнообразные олигархические структуры. Опускаем размышление на тему – сколько с этой защиты имел клан, управляющий Башкирией до последнего времени, – но очевидно, что этот клан отдал власть вместе с последней республиканской собственностью.

От старого к новому

Новому президенту Рустэму Хамитову досталась власть без экономических рычагов. Он выпускник Бауманки, инженер, доктор наук, говорит на мягком, воспитанном – это слышно – чтением – русском языке, – и первое, что было им сделано, – снято напряжение между национальностями, выросшее в последние годы правления Рахимова, когда во власть притекли молодые и азартные националисты. Было несколько эксцессов с уголовными делами, обысками в кабинетах национал-чиновников с изъятием материалов как экстремистского, так и эротико-порнографического характера, – была даже погоня на автомобилях, слухи о тайных лагерях боевиков и видео в Интернете про вручение вымпелов и почетных грамот то ли Радуеву, то ли Басаеву… Новый президент сразу заявил, что спекуляция на вопросах крови приравнивается отныне к преступлению. Однако, мало того, что он пришел к власти без собственности, он пришел без команды, и это сразу стало видно по его блогу в ЖЖ, когда он сделал ставку на т. н. активных блогеров, надеясь на их инициативу снизу. Видимо, он не учел, что активные блогеры, как правило, люди без определенного занятия, сидящие дома у компьютера и успевающие комментить все, что в сети шевелится. Но у активных блогеров сегодня защита на самом верху, поэтому наш новый президент уделил им самое пристальное внимание, заинтересовался несколькими явно маниловскими проектами – вроде соединения Уфы и Стерлитамака в один город широкой – 200 метров – трассой со студенческими городками на обочинах… Есть план-громадье организовать Олимпиаду неолимпийских видов спорта, построить гидроэлектростанцию, а саму Уфу превратить в современный мегаполис без пробок. Вообще, люди, приезжающие в город после длительного отсутствия, сожалеют, что старой Уфы уже нет, снесены деревянные и кирпичные купеческие дома, на их месте возведены по турецким проектам турецкими рабочими здания с крышами-тюбетейками. Но это, скорее, брюзжание консерваторов. Уфа в последние годы стала, во всяком случае, евроремонтнее, – тротуары давно замостили плиткой, она уже успела выщербиться, и новые тротуары снова кроют асфальтом (Москве еще предстоит пройти по этому пути). Когда-то в советские годы по велению секретаря обкома в одну ночь в центральных парках выпиливались дряхлые липы и сажались молодые и высокие, чтобы горожанам не ждать, пока подрастут. Сегодня в центре Уфы разворачивается масштабная реконструкция улиц, которая заключается в расширении дорог на четыре полосы за счет уничтожения газонов, деревьев (на дореволюционных снимках улицы имели тот же пустынный вид, только без асфальта) и урезания тротуаров до метровой ширины. Поголовье жестяного скота непрерывно растет, под стоянки забираются центральные площади, где десятки лет к Новому году делали ледяные городки, а сегодня в местных социальных сетях распространяется информация о вырубке парка им. Гафури (дубы и липы) под шоссе…

Но все эта перелицовка, пластическая операция, начатая суверенными и продолженная несуверенными властями, не так страшна. Я уже перестал удивляться, что молодое поколение – школьники и студенты – не знают свой город вообще. Они не знают его главных точек – как они называются, как к ним пройти-проехать. Они овладевают маршрутом от дома до учебного заведения, и на этом их познания обрываются. Нетрудно догадаться, что им не нужен город как пространство общения, поскольку этим пространством стал Интернет. И когда взрослые гневно осуждают снос старых кварталов, переименования, уничтожение всех примет прежнего города, я их понимаю, но понимаю и то, что новая жизнь требует от города только высоких зданий и широких, очень широких дорог. Ну и денег, конечно.

Заколдованные деньги

Кстати, о деньгах, «Уфа-арене» и власти. Провальный старт «Салавата Юлаева» вызвал всякие толки в Уфе, но самым устойчивым был тот, что это следствие конфликта нового и старого президента республики. Спонсор клуба – фонд «Урал» – владеет десятками миллиардов, якобы полученных старым президентом за республиканскую «нефтянку» и в обмен на власть. Новый президент не прочь эти деньги вернуть в республиканскую экономику. И в результате конфликта просто перекрыли кран «Салавату», он, как и положено профи, без денег играть в полную силу или не смог или не захотел, пришлось новому президенту говорить с командой, менять тренера, а потом растерянно заметить, – мол, я туда заглянул, а там такие деньги, такие акулы, кого хочешь, за те деньги сожрут… Но после разговора хоккей уфимский опять в гору пошел.

Второй казус скрытых денег случился на культурной ниве. Вдруг из ниоткуда возник конкурс перевода с тюркских языков на русский под названием «Белый журавль». К нему присоединились госструктуры, журналы, творческие союзы, в жюри значились Бахыт Кинжеев и Вера Павлова, но презентационные фуршеты, когда нищие поэты могли набрать со стола пакеты закусок, чтобы спокойно выпить в подворотне, вызывали подозрение. И когда оказалось, что спонсором выступает тот самый «нехороший» фонд, все официальные лица бросились врассыпную, сплевывая в кулаки недожеванное. По слухам, взявшие от фонда подачку неминуемо увольняются новой властью.

Так мы плавно перешли к культуре. Дела с ней не то, чтобы скорбные, но какие-то непонятные даже для близких наблюдателей. В том смысле, что новый президент пока не высказал своего видения культурного пути республики. Новым министром культуры был назначен всемирно известный оперный певец, что для любого мало-мальски искушенного в делах госуправления выказало наивность президента в кадровом вопросе (кстати, тема его докторской – автоматические системы управления). Тут же известный джазмен образовал Общественный совет по культуре при президенте, который должен был изыскивать деньги на свои проекты на стороне, не обращаясь к властям. Эта мысль звучала рефреном, и было понятно, что власть делает неуверенные пока шаги в направлении полного самофинансирования культуры. Пресса готовится к объединению в холдинги по интересам, и материальная поддержка обещана только изданиям на башкирском языке. Это при дефиците госфинансирования правильно, но вот как в условиях рынка остаться на плаву, предположим, Русскому драмтеатру или русскоязычному литературному журналу? Спонсоров, как ни старайся, теперь в Уфе и ее окрестностях не найдешь все по той же причине – нет республиканской собственности. Та же «нефтянка» была продана московской «Системе», а неместным олигархам нет резона поддерживать местную культуру.

Первый этап нового управления безденежной культурой завершился неожиданно быстро отставкой министра-певца и выдвинутым против него обвинением, что он использовал казенные деньги для оплаты каких-то личных транспортных нужд. Общественный совет пока безмолвствует.

Плоды культурной самонадеянности

Но в последние годы культурная Уфа становится все более самостоятельной – активно работают несколько литобъединений, проводятся фестивали университетской поэзии, зрелищный поэтический бокс устраивает журнал «Бельские просторы» (телевидение подумывает, не перенести ли этот ринг в студию из Национальной библиотеки).

Литература в Уфе, несмотря на упомянутый сложный синтаксис, имеет свои царские знаки. На днях была открыта мемориальная доска на доме, в котором родился и прожил первые три года Сережа Довлатов. И если история про то, как писатель Андрей Платонов, встретив на одном из бульваров Уфы маму с младенцем Довлатовым в коляске, ущипнул младенца за щеку, передав ему дар, – эта история могла быть Довлатовым и придумана, то пребывание в Уфе в эвакуации Платонова – факт неоспоримый, как и то, что на пути сюда у писателя поездные воры увели чемодан со всеми его рукописями, и Уфа для него стала чистым листом... Можно упомянуть, что здесь родился писатель Маканин, но он еще не классик. Современная уфимская проза, смею предположить, представляет собой явление, замеченное российскими читателями и критиками. Только в шорт премии Белкина в последние годы вошли три уфимца, в шорт Казаковки – двое и не по разу (Юрий Горюхин, Артур Кудашев, Игорь Савельев, Игорь Фролов, Светлана Чураева). В Уфе сейчас существует сильное поэтическое течение 40-20-летних (Алексей Кривошеев, Дмитрий Масленников, Марианна Плотникова, Ольга Левина и др.). Главным литературным центром Уфы стал журнал «Бельские просторы» (Юрий Горюхин), в последние годы обретший известность среди российских читателей. Несмотря на непринятие БП в Журнальный зал, журнал не остался на обочине литературной жизни России. Должен отметить, что завоевание определенных позиций в российской журнальной среде стоило редакции немалых сил, учитывая то, что русскоязычный журнал в национальной республике создается в основном для переводной литературы.

Есть издательство «Вагант» (директор Салават Вахитов), выпустившее в последние три года десятки книг местных авторов. Литературно-критический журнал «Гипертекст (Кристина Абрамичева) выходит несколько лет и в этом году обрел молодежное приложение «Персонаж» (молодая литература+молодая критика). Большой вклад в пропаганду хорошей литературы вносит радио России (уфимская редакция), на котором каждую неделю выходят «Минуты поэзии» и «Переплет» (Наталья Санникова), где наши поэты читают свои стихи, и рассказывается о наших прозаиках.

Конечно, не только литература в Уфе напрягает свои силы (просто мне эта сфера ближе). Здесь существуют джаз-клуб, салоны арт-хаусного кино, художественные галереи разных направлений, студенческие и народные театры, и постепенно эти островки культуры, созданные бескорыстными людьми искусства, соединяются мостиками, образуется единая культурная среда, и в такой ситуации, когда устанавливается «натуральный обмен» между литераторами, художниками, музыкантами, от государства требуется только одно – не мешать. Видимо, меняются поколения. Уфимская молодежь, как мне кажется, уже может спокойно обходиться без прилагательного «уфимская». Во времена расцвета социальных сетей исчезает региональная обособленность, выравниваются акценты и синтаксисы (кажется, московские пацаны уже говорят неотличимо от реальных пермских). Новые уфимцы уже не путают «почему» и «зачем». Частные модерновые галереи пикируются с музеями и галереями классиков. Уфа становится городом, равным другим крупным городам России, и, наверное, в этом больше плюсов, чем в удерживании традиционного образа русско-башкирского тянитолкая. Даже телевидение, которое недавно было под завязку набито вестями с полей республики и национальными песнями-танцами на фоне гор и лесов, вдруг стало почти кислотным, молодежным, с раскачивающимся кадром, с красивыми, хорошо говорящими ведущими. Телевидение стало более городским, его политическая составляющая значительно выросла, появились острые ток-шоу, политическая аналитика...

Возвращение командора

В смысле политическом Уфа – город мистический. Когда-то у Гостиного двора висел большой плакат, на котором Муртаза Рахимов указательным пальцем давал наказ стеснительно улыбающемуся президенту Владимиру Путину. Потом дело дошло до того, что один из столпов «Единой России» Рахимов отозвался о ней почти нецензурно, – то было время, когда у него забирали последние крохи. Недавно приезжал президент Медведев (в городе полицейских было больше, чем людей, а дорожные рабочие по маршруту его следования были ослепительно оранжевы, румяно-интеллектуальны и что-то говорили в черенки своих лопат), и поползли слухи, что он дал президенту Хамитову две недели на сбор манаток. Однако вечером в блоге нашего президента появилась запись о невероятной трудоспособности Медведева, и слухи, покрутившись, улеглись.

А в ночь на 7 ноября в сквер им. Ленина неожиданно вернулся памятник Ленину, так же ночью увезенный двадцать лет назад якобы на реставрацию в Ленинград. Особенность этого представителя каменной ленинианы в том, что он был ее основателем – первым памятником Ленину, установленным в год смерти вождя мирового пролетариата. Но на прежнее место вернулся не оригинал, а его точная копия из искусственного гранита. Следы оригинала затерялись где-то на переходе из Ленинграда в Петербург – не удивлюсь, если Шемякин перековал уфимского Ленина в своего Петра.

Перед самыми выборами в Госдуму случился непонятный демарш полиции против едроссовских молодогвардейцев – первая разогнала вторых, когда те пришли колонной помешать митингу оппозиции (судя по обращению «товарищи» – левой). Могу утверждать, что на этот раз готовность идти на выборы высказывали самые инертные граждане из моего окружения, – идти и голосовать за коммунистов, чтобы создать в Думе хоть видимость паритета. Но когда выяснилось, что явка в республике составила 80 процентов, а ЕР набрала 70, то всем, голосовавшим за коммунистов, стало ясно, что новый президент не менее работоспособен, чем Медведев. Однако на митинг 10 декабря вышло от 100 до 200 человек. У нас на Урале, в отличие от Москвы, все же декабрь – нормальный зимний месяц, не способствующий «снежным» революциям. В отличие от Москвы и Петербурга Уфа – не Европа, хотя географически все еще в ней. Тут самое время создать геополитический миф, в котором у города по имени Уфа есть и новое прошлое и новое будущее.

Центр тяжести страны

Пришло время открыть тайну имени города. На самом деле, это имя реки Уфы. Однако раньше город носил имя другой реки – Белой. Сейчас объясню – тем более что недоумение выражают даже уфимцы (особенно недовольны те самые ономасты).

На средневековых картах земли русской, выполненных европейскими картографами, сама Русь называлась Великой Тартарией (тут был Тартар для европеян, да и сейчас он для них все тут же). И на месте нынешней Уфы, в точке слияния рек Bela и Uppa обозначен город – на одних картах Belater, на других – Allater, что одно и то же, с разными акцентами произнесенное. И означает это в переводе с древнего (привет от Задорнова) «место бога, силы», а бог тот самый Бел, Баал, Ваал, Вол, тот более древний Золотой Телец, он же поздний искаженный Алла(х), место которого (земля-терра) было именно здесь, на горе, образованной двумя реками. Одна из рек носила имя этого бога, которое после нашествия христиан стало запретным, а другая просто обозначалась как УпПа – «сверху падающая, текущая», поскольку начиналась в предгорьях Урала. Вот это политически нейтральное имя, слегка смягченное произношением, и стало именем города на горе.

Между прочим, здесь можно и завершить поиск до сих пор не найденного мифического бел-горюч камня-горы Алатырь, «из-под которого текут реки целебные и питающие и который лежит в центре мира у самого входа в Пекло». Кстати, алтарь – место, где приносят жертвы богу, – отсюда же. Так я возвращаюсь к двум симметричным поездам, сшивающим две половинки континента, холод его и тепло, – которые были сожжены возле города Уфа, в центре большой страны. Но в центре не географическом, – а, скорее, тяжести.

...И когда стоишь на самом краю этого бел-горюч камня, под копытами коня Салавата, то, глядя на туманный запад, понимаешь, что ты действительно – в центре. И зимнее дождливое тепло, обуявшее Москву, только подтверждает, что голова страны лежит в теплой Европе, все время стремится туда, и очень раздражается, что огромное тело, чей хвост щекочет Японию, в эту Европу не входит – и не помещается и не желает. В этом раздвоении – трагедия страны. Но решение есть, оно простое и красивое. Столица должна для адекватности восприятия характера нации находиться в центре тяжести страны. Не в Уфе, конечно, а возле – между Уфой и Екатеринбургом, на корнях Уральских гор – можно сделать красивейший город с перепадами высот и низин, света и теней – поставить столицу Великой Тартарии в месте Силы.

А Уфа пусть Уфой и останется.

Игорь Фролов

Источники:

1. russ.ru