Геодезисты

Всякого человека, если он оброс бородой, оборван и оттого малость диковат на вид, неважно, идет ли он по тайге с рюкзаком, едет ли верхом или заброшен в горы вертолетом, принято в народе называть геологом. Строитель он или геодезист, географ или зоолог, историк или искусствовед - неважно, все равно он «геолог». Слово это стало символом всех полевиков. О геологах сочиняют песни, пишут романы, снимают фильмы.

Но мало кто знает, что самые большие «геологи» - это геодезисты. Они идут первыми, без их карт не могут работать все остальные полевики. Двигаются не по дорогам и даже часто не по рекам, а по тайге, горам, болотам, пустыне, ведь каждый клочок земли, где бы он ни был, должен быть измерен и нанесен на карту. Большинство настоящих геоло­гов работают в каком-то определенном месте, даже разведчи­ки и поисковики, а геодезисты все время в движении. Отнаблюдали пункт, произвели измерения с одной точки, идут на другую. Сделали карту стотысячного масштаба, приступают к пятидесятитысячной, выполнили ее, надо составлять двадцатипятитысячную. А там, глядишь, карта устарела, и опять все снова.

Работу геодезиста надо очень любить, чтобы посвятить ей всю жизнь. Полгода в поле, без семьи, без всяких удобств, холод, сырость, комары, однообразная, лишенная подчас витаминов пища, и так из года в год. И вот, несмотря ни на что, геодезиста, проработавшего в поле с десяток лет, калачом не заманишь на другую работу. Не сможет он уже сидеть в городе и трудиться в какой-нибудь конторе. Как только солнышко чуть пригреет, потянет его в дорогу. В самых отдаленных поселках Камчатки встречались мне пожилые геодезисты из Москвы, Ленинграда, Киева и Тбилиси, вышедшие на пенсию, но не оставляющие своей работы. Если кто не в силах уже мотаться по тайге и по горам, то сидит в поселке, занимается камеральной обработ­кой или руководит партией. Привык, не может иначе. Таких множество. Прекрасные люди! И где они только не побывали! И Чукотка, и Каракумы, и Якутия, и Кавказ, и Таймыр, и Прибалтика... Как все труженики, они скромны, доброжела­тельны и умудрены опытом.

Когда я изложил задачи моей командировки начальнику геодезической экспедиции 3. Д. Неберидзе, работавшему на Камчатке уже шесть лет, он сказал мне: «Полезное дело. Нам нужны не специалисты, работать мы их здесь научим, нам нужны здоровые и крепкие ребята, чтоб не приходилось им ноги переставлять!» Пролив, сам того не ведая, бальзам на мою душу, он попросил меня, как альпиниста, помочь отряду Вано Багаури установить сигнальную пирамиду на скальной и довольно сложной вершине. «Пирамиду мы вам сбросим с вертолета». Я с радостью согласился.

Так меня занесло в горы на западное побережье: полтора часа вертолетом от Мйльково. Чтобы представить себе полет на грузовом вертолете, лучше всего залезть в пустую желез­ную бочку из-под бензина и взять с собой туда ручную сирену. Пусть два ваших приятеля катят эту бочку по булыжной мостовой и, что есть силы, колотят по ней палками, а вы должны в это время без остановки крутить сирену. В общем, когда я встретился с Багаури и его ребятами, у меня двоилось в глазах, а сирена все еще продолжала безжалостно завывать, вопреки тому, что лопа­сти вертолетного винта расслабленно висели над нашими головами.

- Багаури, - сказал человек с грузинскими усами и стиснул мою руку железной хваткой. Ему было за сорок, в черных волосах заметно пробивалась седина. Затем попытал­ся оторвать мне руку его молодой помощник: «Гулиев. Юра». Юра тоже был с усами. Несмотря на свои двадцать три года, этот веселый осетин имел уже шестилетний стаж работы в поле и на Камчатке трудился не первый год.

- Миша.

- Фролов Саша.

Трудно представить себе более разных людей, чем эта четверка, с которой мне предстояло работать. Миша Топоров - наголо бритый башкирец из-под Уфы. Ему лет трид­цать. В геодезических отрядах он уже не впервые, привык, втянулся. Другой рабочий - Саша Фролов был обладателем могучей русой бороды. Парень отслужил только что на Тихоокеанском флоте и решил остаться на Камчатке до осени. Родом он из Горького, волжанин.

Сидим в палатке с железной печкой и слушаем, как шелестит по брезенту мелкий моросящий дождь. Высадив меня, вертолет сбросил на вершину разборную железную пирамиду и еле-еле успел убраться восвояси. Дождь идет вторые сутки. Берем ружья и отправляемся стрелять подняв­шихся уже на крыло белых куропаток. С сегодняшнего дня как раз открывается охота. Промокшие до нитки, бродим по шишковникам неподалеку от слияния рек Богдановича и Золотой. Шишковники или правильно - шикшовники - это сухие кочки в 40-50 сантиметров высотой. На них растут кустики голубики, брусники и плотный мох шикша. Ягод так много, что засовываешь их в рот горстями, отчего руки и губы делаются сначала синими, а потом черными. Между кочками пятна голого грунта с ржавым лишайником. Гово­рят, это своеобразный тундровый реликт, образовавшийся в ледниковый период. Ходить, во всяком случае, по такой тундре лучше, чем по болоту, лавируешь между кочками и идешь почти по ровному. Куропаток было так много, что удовольствие доставлял разве что удачный, особенно краси­вый выстрел. По сидячим и не стреляешь, только влет.

Пока, раздевшись у красной печки, щипали куропаток, Юра рассказывал:

- Слышу, ночью у входа в палатку кто-то завозился. С той стороны. И голосок такой нежный, прямо ангельский: «Юра Гулиев дома?» И входит... В коротеньком платьице и с белыми до плеч волосами. Курчавыми. А фигура...

Окончание Юриного сна я, пожалуй, опущу. Вряд ли оно будет одобрено людьми, не работавшими в геодезических отрядах на Камчатке. В нашей же палатке этот сон вызвал немалый интерес. Иван Григорьевич Багаури, лежа на раскладушке поверх мохнатого полушубка, тоже вниматель­но слушал, а потом сказал:

- Ждать больше нечего. Отнаблюдать мы в такую погоду не сможем, а пирамиду поставим. Перестанет не перестанет, завтра пойдем.

До завтра оставалось еще полдня, и кто бы из нас в эти полдня ни входил в палатку, прежде чем откинуть полог, спрашивал тоненьким голоском: «Юра Гулиев здесь живет?» А затем только в палатку просовывались уже бритая голова Миши, усы Ивана Григорьевича или лохматая рыжая борода Саши Фролова.

Инструмент бригада Багаури уже занесла под вершину. Вместе с ломом, топором, лопатой и кувалдой туда заброше­ны доски для опалубки и песок. Сейчас мы должны поднять цемент наверх так, чтобы не намочить его, а потом еще поднести воды для бетонирования опор триангуляционного знака. Хорошо еще, что не надо тащить пирамиду.

Пробираемся через мокрый шаломайник, и через чет­верть часа на нас нет сухой нитки. Дождь все лупит и лупит, а мы все поднимаемся вдоль горного ручья, прыгая с камня на камень и цепляясь за кустарники, которые как будто сговорились с мокрой травой спихивать нас в ручей. Места­ми он образует водопады, и тогда мы лезем в обход по скользким от мха и водорослей скалам. В конце концов, становится уже все равно, и я шлепаю без разбора прямо по воде.

Ох, и здоров этот Багаури! У него самый тяжелый рюкзак, а он все впереди, словно конь. Да и ребята не отстают. Тренировка... Через два часа я начинаю сдавать, но надо держаться, хоть умри. Ведь они идут своим обычным темпом, у них и мысли нет загнать мастера спорта, дать ему жару, чтоб взмолился. Просто холодно, мокро и противно, вот они и жмут.

Три часа ходьбы, четыре... Иван Григорьевич останавли­вается, чтобы набрать воду в канистры, ручей кончился, дальше воды не будет, только снег. Мы поднялись уже более километра по вертикали. Впереди снежник, и по нему выход на гребень, в конце его видна скальная башня вершины, под которой сложен инструмент и материалы. Десятилитровые канистры в наших рюкзаках наполняются водой. Каждому еще по десять килограммов. Когда мы подошли под скальную башню, я выложился уже полностью. А работа еще не начиналась.

- Где же эта... проклятая пирамида, - говорит Саша, меланхолично поглядывая по сторонам.

- Не видать, - отвечает Миша, который явно обладает склонностью подчеркивать очевидные вещи.

Иван Григорьевич не разговаривает, он забирает ребят и идет искать, а мы с Юрой остаемся «обрабатывать» стену башни. Я показываю ему, как меня надо страховать, и лезу по отвесным скалам, забиваю скальные крючья, навешиваю веревки. Вскоре «перила» (веревка, по которой можно подни­маться со страховкой при помощи схватывающего узла) готовы, а ребят еще нет. Здесь, наверху, ветер бьет по лицу не дождем, а снегом, так и хлещет, так и режет острой крупой. Чтобы не замерзнуть, работаем с Юрой, как черти, вытаскиваем наверх инструмент, песок, воду, доски. Появля­ется Багаури, сгибаясь под тяжестью стальных пшалеров, сбрасывает их со звоном и скрежетом на землю, тяжело дышит. Подходят Миша с Сашей. Не понять, что течет у них по лицам - вода или пот.

- Зар-р-раза! - только и говорит Саша. Пирамиду они нашли далеко внизу, видно, вертолетчиков уже прижимал туман. В этот день мы успеваем лишь поднять железяки на вершину и опрометью, пока не стемнело, пускаемся бежать вниз. Теперь мы уже сначала и до конца шлепаем прямо по руслу ручья, в котором я оставляю каблук от своих новых яловых сапог. Черт с ним!

На следующий день опять дождь, снег, ветер, но геодези­ческий сигнал собран и стоит на вершине маленькой Эйфелевой башней. А мы, выжав одежду, сушим ее возле раскаленной печки и хохочем:

- Юра Гулиев тут живет?