Край огромных возможностей

Первым европейцем, издали увидавшим зеленый массив Мар-сабит, был венгр Телеки. А первым поднялся по его склонам в 1894 году англичанин Артур Ньюман. Его появление ознаменовалось началом массовой бойни слонов в лесах этого вулканического массива. Один Ньюман увез отсюда больше двухсот бивней. Однако и после «открытия» Марсабита европейцы очень редко появлялись здесь. В начале века требовалось три месяца для того, чтобы из Найроби или с побережья добраться до этих мест. Европейцев, рискнувших пройти через земли воинственных рендилле и боран, обычно сопровождали тридцать - пятьдесят вооруженных аскари. В 20-х годах была учреждена «почтовая связь» Марсабита и селений, лежащих у эфиопской границы, с Найроби. Четыре-пять недель тащились почтовые ослы и верблюды, чтобы доставить корреспонденцию до столицы. Дважды в месяц почтовый караван проходил по узкой тропе, которую затем расширили и превратили в дорогу, обозначенную на кенийских картах как «труднодоступную». Однако мало кто отваживался по ней ехать, редко кто из европейцев проникал в мрачные леса Марсабита.

Марсабит - зеленый остров среди раскаленных пустынь

Это чудо, какие контрасты создают горы, воздвигнутые природой посреди пустыни! Жаркие пустынные равнины, неспособные заставить несущиеся над ними облака отдать свою влагу, получают в год всего лишь двести пятьдесят миллиметров осадков. За два месяца влажного сезона бывает три-четыре дождя, остальные же десять месяцев на землю не падает ни капли. Разогревшиеся над равнинами горячие воздушные массы, наталкиваясь на прохладные склоны Марсабита, отдают им свою влагу. Здесь выпадает осадков почти в четыре раза больше, чем на равнинах, и идут они систематически. Поэтому на бесплодных песках равнины развивается пустыня, а на плодородных вулканических почвах склонов вулкана - буйные влажные вечнозеленые леса. Леса завалены сухостоем и почти лишены подлеска. И живые, и мертвые деревья покрыты мхами. Бородатые лишайники, фестонами свисая с ветвей, развеваются по ветру, словно флаги. Из вечнозеленых деревьев, преобладающих в лесных зарослях Марсабита, наиболее часто встречаются породы с ценной цветной древесиной. Большинство этих деревьев не имеет русских названий, а все местные их наименования начинаются с буквы «м». В суахили и большинстве других местных языков существует специальный грамматический класс «деревьев», признаком которого и служит префикс «м». Это мутикани, муироси, мутендера, мунь-енье, мутанга, мукиндури, мухуга. Из листопадных облик этих лесов определяет капский каштан, мутома, мукарара, ма-карарате. Среди зарослей этих густых лесов скрывается множество кратерных озер, часть из которых в самую сухую пору высыхает. Особенно много озер* водопадов и источников на дне двух кратеров-близнецов - Чоппа Гоф и Гоф Бонголи (гоф- это местный термин, в переводе означающий «кратер»).

Когда в реке исчезает вода, ее ищут под песком, покрывающим дно

Их берега порой бывают сплошь покрыты ярким ковром бабочек, поднимающихся сюда снизу. Вслед за бабочками слетаются на озера птицы. А вечером, когда утихает щебетанье пернатых и над замерзшим вулканом опускается тишина, из густых зарослей кустарников, покрывающих дно кратеров, появляются на водопой небольшие стада красавиц куду - больших куду, как называют обычно зоологи этих винторогих антилоп в отличие от малых куду. Сейчас во всей Кении сохранилось не больше двухсот больших куду, причем примерно треть из них нашли себе убежище на склонах Марсабита.

Марсабит в переводе с языка боран означает «дом Марса». Марсом звали эфиопского крестьянина из племени бурджи, который, поселившись здесь в десятых годах нынешнего столетия, первым в этих местах начал заниматься земледелием и учить обрабатывать землю скотоводов рендилле, боран и габбра. Вслед за Марсом на плодородные горные земли потянулись из Эфиопии и другие бурджи. Они были не только земледельцами, но и искусными ремесленниками, прежде всего ткачами. Аока женщины - бурджа обрабатывали землю, первыми в Кении, внедряя эфиопские культуры - просо таффи и вимби, мужчины крутили пряжу и ткали из нее грубые шерстяные ткани, вскоре местные кочевники начали охотно менять свои плащи из плохо выделанных козьих шкур на теплые ткани, сбываемые им бурджа. Сыновья и внуки Марса быстро разбогатели, и сегодня они единственные зажиточные африканцы, собственники земли и лавчонок в этом крае, еще живущем по законам пасторальной демократии.

Бурджи - единственный живущий в Кении народ, знающий ткацкий станок

Административный район Марсабит - и зеленый оазис гор, и окружающие его песчаные пустыни, и простирающиеся на север каменистые плато - занимает площадь, равную территории двух Швейцарии. Но живет в этом огромном районе всего лишь пятьдесят две тысячи человек. И это не только потому, что пустыни и плато слишком негостеприимны для людей. Только на горном массиве Марсабит могло бы жить и кормиться около восьмидесяти тысяч человек. А сейчас в небольших енкангах по его склонам и в городе Марсабите проживает всего лишь семь тысяч. На этом вулканическом массиве около десяти тысяч гектаров плодороднейших земель, на которых прекрасно может плодоносить кофе - одна из наиболее доходных культур, внедрение которой в Центральной Кении вызвало подлинный бум в африканских хозяйствах. Но на склонах Марсабита сейчас обрабатывают не более трех тысяч гектар, причем кофе выращивают исключительно для местного потребления. В условиях нынешнего бездорожья перевозка кофейных бобов для экспорта в далекий порт Момбаса оказывается неэкономичной.

Прекрасные зеленые пастбища занимают на Марсабите двадцать тысяч гектаров, тем не менее большинство скотоводов продолжают гонять свой скот по засушливым равнинам. Они привыкли к пустынным просторам, их не тянет в горы. Отгороженные от мира неприветливыми песками и россыпями туфов, они в «страшные времена» были единственными племенами в Кении, которые уберегли свои стада от эпидемий. По этим племенам можно судить о том, какими богатствами обладали номады в Кении до тех пор, пока болезни не подкосили скот, а пришедшие вслед за чумой и ящуром колонизаторы не отобрали у скотоводов выживших коров и верблюдов.

Пустыни преградили путь на земли рендилле и боран и эпидемиям, и колонизаторам. И за это люди благодарны пустыням, они не хотят покидать их. Триста тысяч коров, четверть миллиона верблюдов, столько же овец, полмиллиона коз - такова собственность пятидесяти тысяч кочевников, живущих в районе. Иначе говоря, примерно по двадцать пять голов скота на одного человека! Однако крайне низкая продуктивность животных, «сентиментальный» характер скотоводства, при котором рендилле и боран предпочитают все увеличивать и увеличивать поголовье своих стад, но никогда не режут их на мясо, приводят к тому, что зачастую люди здесь живут впроголодь или закладывают свое нехитрое имущество ростовщикам-бурджи, чтобы получить от них муку, кукурузу и просо. Три четверти земель обрабатываются шестью десятками семей бурджи. Пахарей же среди рендилле и боран еще очень мало. Район этот только начинает осваиваться местными племенами. Сумрачные горы были окружены мрачными легендами и преданиями, останавливавшими людей селиться под покровом леса. Самбуру, первыми начавшие осваивать окрестные равнины, называли Марсабит «Горами бабочек». Никогда не видя этих пестро окрашенных созданий среди каменистых плато, они наделили бабочек самыми страшными свойствами.

Никто не знает, кто жил в этих горах раньше, да и жил ли кто-нибудь вообще. Предания рендилле гласят, что примерно пять поколений (то есть около полутораста лет) назад их предки, молодые отважные воины, потерпев поражение от могущественных галла на своей прародине, в Сомали, переселились в Кению. Их путь лежал по побережью реки Тана и далее на запад, вдоль подножья священной снегоголовой горы Кения, через земли народа меру - мирных лесных земледельцев банту. Воины рендилле отбили у них жен и увели их дальше к подножьям «Гор бабочек». Здесь женщины родили первых детей, первых рендилле, отцами которых были сомалийцы, а матерями - меру. От тех еще совсем недалеких времен, не успевших стереться в памяти народной, в языке кушитов - рендилле осталось немало бантуязычных корней. А свои короткие широкие копья, напоминающие скорее оружие лесного охотника, чем жителя открытых пространств, и рендилле, и боран до сих пор называют «меру». Тесное соседство с аборигенами - самбуру заставило новоселов-рендилле перенять многое из обычаев и традиций этого нилотского народа, вытеснившее из сознания рендилле мусульманские обряды.

Боран появились у подножия Марсабита еще позже - в самом начале этого века, и тоже еще не «привыкли» к жизни в лесу. Они пришли с севера, из Эфиопии, принеся с собой обычаи своей родины - Сидамо и Харара. Их появление на уже обжитых рендилле равнинах со скудными пастбищами и малочисленными водоемами сопровождалось ожесточенными племенными схватками. Воины - боран, появившиеся из Эфиопии на конях и получившие через амхара и арабов огнестрельное оружие, как правило, оказывались сильнее рендилле. Они оттеснили их на запад, к землям их союзников сам-буру, а сами заняли лежащие к востоку песчаные земли. Так уже в наше время создалась граница между рендилле и боран, проходящая сегодня почти по строящейся «великой северной дороге».

Племенная организация рендилле реагировала на появление у своих границ воинственных конников боран весьма своеобразно. Заимствованная ими у самбуру система возрастных групп была несколько изменена и приспособлена к специфическим условиям. Если у самбуру мораны находились на «военной службе» максимум до тридцати лет, то у рендилле мораны исполняли свои обязанности до сорока пяти - пятидесяти лет. В условиях постоянных вооруженных стычек с соседями, когда каждый воин был на счету, племя не могло разрешить себе такой роскоши, чтобы мужчина в тридцать лет женился и занимался лишь скотом и детьми.

Это была недальновидная мера. Никто не знает, какова была численность рендилле лет семьдесят назад, но доподлинно известно, что тогда их было больше, чем пришельцев боран. Сегодня же рендилле очень мало - всего лишь 19 тысяч, в то время как боран почти в два раза больше. Не так уж часты теперь межплеменные стычки, а следовательно, и нет особой необходимости для мужчин рендилле почти всю жизнь оставаться холостяками-моранами. Однако традиции живучи, и племенная организация еще не успела приспособиться к новым условиям. Женихи рендилле весьма солидного возраста, хотя в жены себе они берут шестнадцати - восемнадцатилетних девушек.

В Марсабите я попал на большую баразу, на которой выступал член кенийского парламента А. Колколе. Сам рендилле, он обратился к мужчинам - соплеменникам с призывом подумать о будущем племени.

- В условиях мира, наступившего в Марсабите после достижения ухуру* (* Ухуру (суахили) - свобода. Термин, употребляемый в Кении для обознанения даты предоставления независимости этой стране 12 декабря 1963 года.), старая традиция, не разрешающая мужчине жениться до пятидесяти лет,- говорил он,- отжила. Она не нужна нам. Она лишь мешает рендилле, потому что численность всех племен вокруг увеличивается, а рендилле делается все меньше. Из-за этой традиции девушки не хотят оставаться в опустевших енкангах и уходят в город. Рендилле пора покончить со старыми обычаями и начать присматриваться к новой жизни.

После баразы я познакомился с А. Колколе и долго говорил с ним о нравах и обычаях его родного племени. Человек современный и просвещенный, он довольно критически высказывался о косности, племенных предрассудках, как он выразился, «тенетах рутины», которые очень тяжело преодолеть.

- Поверите, с тех пор, как я приобщился к общественной жизни и стал депутатом парламента, я борюсь против этих предрассудков, уговариваю молодежь жениться в том возрасте, который установила для этого сама природа. Но не буду хвастаться. Успеха я не достиг. Здесь, около города, где рендилле привыкли к европейскому костюму, меня слушают и считают своим, хотя и не разделяют моих идей о необходимости покончить с институтом моранов. Но в глубинке, чтобы меня слушали, мне приходится скидывать этот костюм и облачаться в кожаный наряд морана. В противном случае меня сочтут чужаком. Так и приходится бороться против традиции, привлекая себе в помощь ту же традицию.

Я поинтересовался у А. Колколе, как он мыслит себе процесс приобщения номадов к современной жизни.

- Прежде всего рендилле должны перейти к оседлости. Пока одна семья будет отделена от другой десятками километров пустынь, нечего и мечтать об организации школ, больниц, обучении рендилле современным методам ведения хозяйства. В большинстве районов Северной Кении это очень тяжело сделать. Суровая природа заставляет человека все время кочевать. Здесь же, в Марсабите, где среди пустынь возвышается огромный зеленый массив с плодородными землями, дело обстоит проще. Главное сейчас - преодолеть инерцию традиционного уклада, перестать «бояться» леса. Нужно сделать горы своим домом, а не подниматься в них лишь для того, чтобы напоить верблюдов. Это сразу же поможет решить большинство проблем. Во-первых, поселившихся в одном месте рендилле легче агитировать в пользу нового образа жизни, легче наглядным путем Доказать преимущества этой жизни. Во-вторых, если люди будут постоянно жить в деревнях, властям будет легче покончить со скотом и с племенными стычками. В сущности не будет причин для этих стычек из-за пастбищ и источников. Мы планируем создавать деревни вблизи воды, бурить колодцы и строить водохранилища. В - третьих, можно будет ослабить зависимость традиционного хозяйства рендилле от скотоводства, единственной отрасли, которая позволяет существовать кочевникам в пустыне. Перестройка структуры экономики Марсабита - вот наша цель. Почему только бурджи могут заниматься земледелием? Сейчас в Марсабите вряд ли найдется десяток семей рендилле, обрабатывающих землю. Рендилле считают земледелие пустым делом, потому что и в рот не желают брать растительную пищу. Но когда они начнут выращивать овощи, пусть даже на продажу, они рано или поздно попробуют их, а затем и пристрастятся к ним.

Колколе пригласил меня в Марсабит на «выставку достижений района», устроенную местными властями под большим тенистым деревом. На двух или трех составленных вместе столах лежали по два-три ананаса, манго, папайи, апельсины, гроздь бананов и другие тропические фрукты. Рендилле и боран, пришедшие в город, толпились вокруг столов, недоуменно разглядывая плоды: они, жители Африки, видели их в первый раз. Обслуживавшие выставку бурджа разрезали фрукты и роздали каждому кочевнику по малюсенькому кусочку. Мораны - дегустаторы, явно не веря, что подобные вещи можно отправлять в рот, потребовали, чтобы бурджа сделали это первыми. Затем, последовав их примеру, они изобразили недовольную гримасу и, как по команде, выплюнули кусочки ананасов и бананов. «Апана мзури» * (* Апана мзури (суахили) - нехорошо.- Прим. авт.) - таково было их коллективное резюме.

В один из вечеров в Марсабите я пригласил на ужин районных чиновников, нескольких вождей и старейшин. С учетом местных вкусов в меню преобладало мясо. Однако из багажника машины я извлек несколько консервных банок - помидоры, соленые огурцы, горошек - и тоже поставил их на стол. Зелень эта вызвала среди районного руководства большое удивление. Ее все пробовали, но никто, по-моему, так и не осмелился проглотить. Мои гости не знали даже, как называются помидоры и огурцы, причем не только по-английски, но и на суахили. И это не потому, что помидор и огурец - пришельцы с севера. Ими завалены рынки Найроби, как я потом выяснил, бурджи выращивают их в Марсабите. Просто традиционность вкусов мешает местным племенам приобщаться к вегетарианской пище.

Но непозволительно забывать земледелие там, где оно возможно. Это разбазаривание природных ресурсов кенийского Севера. В стойбищах рендилле, которые я посетил, я видел голодных людей, просиживающих на камнях по полдня в очереди за плошкой каши или ложкой сухого молока, раздаваемых здесь правительством или «Красным крестом». Трудно было поверить, что в каких-нибудь тридцати - сорока километрах отсюда лежит прохладный зеленый горный массив с плодородными, пустующими землями, вполне способными прокормить этих людей.