«ЭСМЕРАЛЬДЕРО», КОТОРОМУ ПОВЕЗЛО

В мире «эсмеральдеро» Хулио Карранса был фигурой заметной. Достаточно сказать, что его имя я нашел в списках лиц, основавших вместе с Риваденейрой смешанную компанию. Поэтому я разглядывал и его самого, и его кабинет, и людей, рассматривавших что-то с особым интересом на его столе. Кабинет был обставлен по-деловому, и только светло-коричневая кожа, обтягивавшая кресла и расставленные вдоль широких окон диваны, говорила о состоятельности владельца. А хозяин был одет совсем скромно, без единого украшения, обычного для «эсмеральдеро». Чуть выше среднего роста, с энергичным смуглым лицом, как у большинства жителей гор, он мало отличался от людей, окружавших его стол. Может быть, только шрам, рассекавший лицо сверху вниз и чудом обошедший глаз, подсказывал воображению какую-то необычную историю в его жизни.

'Эсмиральдеро', которому повезло

Когда мы остались одни в его кабинете, я начал с вопроса о том, как он стал «эсмеральдеро», и, поскольку его история, как мне кажется, типична для тех, кто, подобно ему, выбирался из нищеты, приведу ее почти без сокращений.

В Бояке, соседней со столицей провинции, каждый крестьянин считает себя знатоком изумрудов, поскольку их поисками занимаются с раннего возраста и потому что многие россыпи были найдены случайно - без всякой науки и без помощи геологов. Например, кто-то привязал скотину к колышку на выгоне и оставил пастись, а когда вечером вынул кол, чтобы гнать корову домой, вдруг... обнаружил изумруды. Россыпь так и называется «Корова».

Братья Карранса, как и многие их сверстники в округе, забросили хозяйство не от хорошей жизни. Слишком тяжелой становилась год от года крестьянская доля. Все чаще закрадывалась мысль: «А вдруг разбогатеем на изумрудах?» Хулио окончательно распрощался с сельским трудом в шестнадцать. Таких, как он, в Бояке много. Но в отличие от десятков тысяч земляков ему повезло. Не просто повезло, а сказочно. Хулио нашел настоящее изумрудное богатство. Нашел случайно. Долго бродил по горам. Повернул домой, шел еще несколько часов, добрался до протоптанной тропинки и решил, что теперь можно отдохнуть. Присел, по привычке вынул нож, ковырнул землю... и «зацветило». Так говорят искатели изумрудов: если они сначала видят коричневую жилку в светло-сером грунте, а потом она переходит в зеленую, значит, быть поблизости изумрудам. Карранса поискал, сдерживая волнение, - и удача! Может быть, это была мелкая россыпь, может, «ганга» - похожий на большой булыжник камень, внутри которого, как пчелы в развороченных сотах, сидят изумруды, - Хулио никогда никому не говорил. «Эсмеральдерос» не любят распространяться о находках: это приносит несчастье. Но изумруды там были. Он заровнял хорошенько счастливое место, запомнил его и побежал к брату. Потом, скрываясь, тайно ходили они к жиле. А когда окончательно убедились, что место богатое, подали заявку на лицензию - разрешение правительства начать работы на участке. С разрешением дело тянулось десять лет. Я легко могу представить, как трудно было ждать эти годы. Сколько раз местные крестьяне находили подобные участки и не могли оформить бумаги! Лицензии выдавались только тем, кто имел связи и деньги, а неимущие крестьяне уступали найденное место дельцам и уходили дальше, в горы, искали новое место, разыскивали изумруды все теми же примитивными орудиями - ножом и кайлом, потом снова пускались в путь.

Группа колумбийских искателей изумрудов

С братьями Карранса этого не произошло, и они стали владельцами шахты.

- Скажите, дон Хулио, - спросил я, - вы довольны своей судьбой?

Он не ожидал такого «неделового» вопроса. Посмотрел внимательно, будто проверяя, всерьез я или нет, и сказал:

- В общем доволен. Живем хорошо, дети учатся...

- А мечта? У вас есть неосуществленная мечта? Дон Хулио кивнул:

- Есть. До сих пор не могу сделать так, чтобы шахта приносила доход.

- То есть как? - изумился я, обводя взглядом кабинет. Такой офис в центре Боготы стоит немало.

- Вы меня не поняли. Деньги у меня есть, торговля изумрудами - дело выгодное. Все расходы покрываются с лихвой. Я же хочу, чтобы шахта давала доходы, как у Виктора...

«Искреннее ли это желание младшего брата «догнать» старшего или обычная манера «эсмеральдеро» прибедняться, о которой говорил Хавиер Дарио, мне все равно не понять», - подумал я и не стал больше спрашивать об этом. Теперь нужно было как-то уговорить дона Хулио свозить меня к копям.

Гранильщики превращают найденный в горах драгоценный камень в самые изысканные украшения

- Мне сказали, что вы хотите посетить «зону», - вдруг спросил сеньор Карранса.

- Да, но у меня очень мало времени. Послезавтра вечером я улетаю из Боготы.

- Мы поможем вам, - сказал дон Хулио, поднялся из-за стола, вышел из кабинета и вернулся в сопровождении высокого молодого человека.

- Знакомьтесь - Эстебан, мой двоюродный брат. - На этой фразе Карранса, обыкновенный человек, которого не отличишь от других, кончился и появился Карранса жесткий, не терпящий возражений и лишних слов, хотя голос его стал тише и даже мягче.

- Ты возьмешь этого человека у гостиницы в четыре утра, - сказал он, показывая на меня пальцем. - Ты понял меня, Эстебан?

- Да, Хулио, - ответил тот.

- Ты отвезешь его на шахту, скажешь ребятам, чтобы показали все, что есть. Ты меня понял, Эстебан?

- Да, Хулио.

- Ты привезешь этого человека завтра вечером в Боготу в целости и сохранности. Ты понял меня, Эстебан? Он уезжает из Боготы послезавтра. Ты запомнил это, Эстебан?

- Да, Хулио.

- Вот и все. Об остальном договоритесь сами. До свидания.

- Да, Хулио, - сказали мы оба.

КОГДА ВСКРЫВАЕТСЯ ГАНГА

Эстебан появился у дверей гостиницы ровно в четыре утра, хотя латиноамериканцу приехать вовремя, да простят они меня, все равно что немцу опоздать.

Триста километров по горной крученой дороге мы проехали, почти не разговаривая, останавливаясь только для того, чтобы дать короткий отдых отбитым на ухабах внутренностям. Эстебан знал дорогу великолепно и вел машину мастерски, отгородившись от меня бесконечным потоком «кумбий» - колумбийских народных песен, которые он извлекал из своего портативного магнитофона. Наконец машина остановилась у какой-то дорожной харчевни, расположившейся на самом краю крутого спуска в долину.

- Приехали, - сказал Эстебан. Снял свои щегольские полусапожки, надел спортивные тапочки с резиновыми шипами и, увидев, что я не собираюсь переобуваться, спросил:

- А у вас нет тапок?

- Нет, - сказал я.

- А ходить-то вы умеете?

Я немного удивился вопросу:

- Умею, наверное, а что?

- Здесь придется пройти километра три вниз. Он оценивающе посмотрел на меня и добавил:

- Оставьте все лишнее в машине, здесь не воруют.

Я последовал его совету, однако куртку не снял: на высоте было холодно. Повесил сумку с фотоаппаратом через плечо, и мы тронулись. Через десять минут я понял, почему он спросил меня насчет умения ходить. Дорога превратилась в крутую горную тропу. Местами приходилось скользить по каменным отполированным горбам, а потом перебираться через моря чуть подсохшей после утреннего дождя грязи. После двух километров пути я почувствовал, что больше идти не могу. Не держали колени, голова раскалывалась от палящего солнца, а Эстебан был совершенно свеженький. В резиновых тапках с шипами он прыгал с камня на камень, как олень. Это была его стихия. Мы передохнули. Он молча забрал у меня сумку, и мы двинулись дальше. Лагерь шахтеров уже виднелся внизу. Домики напоминали спичечные коробки.

На подступах к лагерю нас встретили две злобные собаки. Эстебан отмахнулся от них и провел меня к крайнему бараку, сооруженному из плохо сбитых досок.

- Отдохните немного, - сказал он.

Предложение было нелишним. Я прошел в домик и лег на нижний этаж дощатых нар. Все здесь говорило о временности жилья: две клетки нар со свернутыми грязными матрасами, рабочие сапоги и тапки-шиповки, валявшиеся на земляном полу, пластмассовая каска, свежие рубашки, аккуратно развешанные на плечиках вдоль стены. Настроение у меня было плохое. Стоило ли затевать эту дальнюю поездку? В нынешнем состоянии я не мог ни поговорить с рабочими, ни обойти прииск. С тоской я думал о предстоящем подъеме. Сколько на это потребуется времени, если только на спуск ушло полтора часа?

Вошел Эстебан. Я впервые увидел на его лице что-то вроде сочувствия.

- Хотите быстро прийти в себя? Я попытался улыбнуться.

- Пойдемте со мной, - сказал он и повел меня к самому большому из домиков. Под навесом покачивался индейский гамак. - Не знаю, какими чудодейственными свойствами обладают гамаки индейцев, но через пятнадцать минут я был готов к еще одному переходу.

Эстебан познакомил меня с администратором, рабочими, поварихой - женой одного из них. Рабочие вооружились лопатами, кирками и мешками, администратор прихватил шестизарядный «ремингтон» в дополнение к висевшему на поясе револьверу, и мы отправились вниз, к реке Минеро. По дороге администратор рассказал мне о работах. Изумруды здесь добывали открытым способом. Откос берега Минеро взрывали, а потом камни разгребали бульдозеры. Он показал на полуразобранный ярко-желтый бульдозер, который сегодня не работал из-за поломки. Рабочие ищут жилу по окраске, хотя «изумруд капризный, как женщина», может встретиться совсем не там, где его ищут. В сбросе часто попадаются ценные экземпляры. Окрестные жители не вправе зайти на территорию участка и потому работают за его пределами. В дождливые дни река становится бурной и сносит отходы. Если рабочие пропустили изумруд здесь, его найдут там. На это и надежда.

Разговаривая, мы дошли до самой реки. Оказывается, пока я отдыхал, один из рабочих уже заложил взрывчатку. Тяжело ухнул взрыв, часть откоса сползла, и рабочие пошли осматривать породу. Там, где появлялась «пинта» - коричневая или зеленоватая окраска, они набирали мешок грязи и камней и промывали его водой из шланга, внимательно вглядываясь в каждый камешек. Так мешок за мешком, с утра до вечера, день за днем, год за годом... За крышу над головой и пищу. Деньгами рабочий получает только один процент от продажи найденного им изумруда. «Неужели этого достаточно для того, чтобы держать их здесь годами?» Я подошел к одному из старателей. Он рассматривал в скале коричневую жилку толщиной в два пальца и ковырял ее длинным узким ножом.

- Скажите, сколько вы хотели бы заработать, чтобы бросить этот промысел?

Он посмотрел на меня с любопытством.

- Ну, скажем, если бы вам платили три тысячи песо в месяц, вы согласились бы бросить прииск? (Я назвал средний заработок высококвалифицированного рабочего.)

- Нет, - сказал тот.

- Ну а за пять тысяч? Рабочий покачал головой.

- А за десять?

- Вы меня не понимаете, сеньор. Я не брошу прииск, пока не найду большой изумруд. Что такое десять тысяч? Это заработок инженера. А я могу стать богатым навсегда.

- Сколько вы работаете на приисках?

- Здесь недавно, а вообще десять лет.

- Нашли что-нибудь?

- Мелочь.

- А ваши товарищи?

- Один нашел.

- Он стал богатым?

- Нет.

- Почему?

- Прогулял деньги.

- То есть как?

- А так. Праздновал целый год с друзьями. Каждый день. Здорово?

- Прекрасно, - согласился я. Психология, сотворенная атмосферой приисков, становилась яснее.

От реки в лагерь мы поднимались с администратором.

- А зачем вы носите с собой это тяжелое оружие?

- Вы не догадываетесь? - осведомился он. - Это, значит, вы не видели, что тут творится, когда мы находим настоящую гангу. Иногда приходится вызывать полицию для охраны и наведения порядка. На вскрытие приезжает и сам Карранса. Мы вызываем его по телефону из города...

- Ну а если рабочий найдет изумруд в нерабочее время?

- Это его дело.

- А если он принесет изумруд вам?

- Я его выгоню.

- Почему?

- Ненормальный...

ПРАЗДНИК ТРЕХСОТ КАРАТОВ

В лагере нас ждал вкусный обед. Обедали вместе - и рабочие, и администратор; ели с аппетитом и хвалили повариху. У всех поднялось настроение, в том числе и у меня, поскольку Эстебан пригнал откуда-то лошадь и теперь крутой подъем был не страшен. Отвечали на вопросы с удовольствием, так что к концу обеда я знал самое главное о каждом из рабочих. Самый молодой - студент. Бросил учебу ради заработка. Работает два года. Пока ничего не нашел. Остальные - крестьяне из окрестных деревень. Жара и крутые подъемы для них привычны. Крупный изумруд на шестерых нашел только один. Выручил за него 150 тысяч песо и поклялся, что уйдет отсюда, лишь когда найдет другой, не менее чем на четверть миллиона...

Наконец, мне показалось, что можно перейти к вопросу, из-за которого я считал эту поездку на прииски чрезвычайно важной. Необходимо было расспросить именно здесь о том, что так сенсационно преподносилось прессой в течение многих лет, о насилии.

Администратор был для этого идеальным человеком. Он проработал на шахтах почти двадцать лет, а присутствующие здесь рабочие служили прекрасной аудиторией на тот случай, если бы он попытался что-либо приукрасить.

- Если бы вы пробыли здесь дольше, вы бы, наверное, тоже стали искать изумруды. Такова уж сила этого камня. Привези сюда любую знаменитость мира, и она будет самозабвенно рыться в реке, а что говорить о тех, кто живет здесь?! Сегодня неудачный день. Мы работаем без бульдозера. Вот когда идут работы на больших приисках в Мусо - это километрах в двух ниже по течению, - там собираются сотни жителей. Работают семьями, иногда собирают «сосию» - группу. Каждый нашедший изумруд должен поровну разделить «прибыток» среди товарищей. Никаких квитанций, бумажек здесь не признают. Верят на слово. Не всем, конечно, только своим, проверенным. Чужак не сделает и шагу...

Он рассказывал, и передо мной вставал образ этого отчаянного братства, где высшей добродетелью была удачливость, а мечты о богатстве скорее походили на жажду личной свободы и независимости, поэтому с первым найденным изумрудом покупали не одежду или лавку, а шестизарядный кольт; если же фортуна улыбалась еще раз, то не шикарную машину или дом, а небольшой «джип» - вездеход, чтобы двигаться, куда пожелаешь. И разбогатевшие, те, кто мог бы сводобно перебраться в столицу и жить без забот до старости, как правило, не покидают эти места. Слезы богини Фуры тянут их назад. Теперь я знал доподлинно и причины многочисленных кровавых стычек, о которых ходили рассказы. Причиной были человеческие трагедии, страсти, вызванные недающимся в руки богатством, обманутое доверие товарищей. И зависть: «Почему он, а не я?» И пьяный гнев полуграмотных искателей изумрудов...

- Поужинаем в Мусо,- предложил Эстебан, когда мы снова переоделись наверху и приготовились к возвращению. Судя по карте, для заезда в Мусо, «столицу эсмеральдерос», нужно было сделать совсем небольшой крюк, и я согласился. В единственном в своем роде - построенном по плану - шахтерском поселке готовились к празднику. Это было заметно по ярким нарядам девушек, стайками проносившихся по пыльным перекресткам, убранству одноэтажных улиц, напомаженным усам, свежим рубашкам и новеньким соломенным шляпам мужчин, приветливым улыбкам приятелей Эсте-бана и огромному количеству бутылок, которые пронесли мимо нас в ресторанчик.

- Может, останемся до вечера? - спросил Эстебан со слабой надеждой в голосе.

- А что? - спросил я, делая вид, будто не понимаю, в чем дело.

- Разве ты не знаешь, сегодня праздник!

- Какой?

- Никакой, - почти обиженно сказал Эстебан.

- То, что будет праздник, я заметил, но, по какому поводу, правда не знаю.

- Изумруд нашли, - сказал он и, смягчившись, пояснил: - В Мусо нашли изумруд в триста каратов, и сегодня его будут продавать. Те, кто нашел, хотят за него семь миллионов песо, а скупщики собрали только три. Так или иначе, сегодня праздник для всех.

- А кто будет платить? - спросил я.

- Какая разница? Или тот, кто продаст, или тот, кто купит... - беззаботно ответил Эстебан.