6. СОСЕДИ

Каждый день рано утром мы выходим на охоту. Станислав - мастер читать следы - по дороге объясняет мне шепотом, что происходило здесь ночью. Тут прошли два оленя, там останавливался и грыз кору дикобраз, а здесь еще один олень, испугавшись чего-то, отпрянул в сторону. Встречаем много медвежьих следов, но все они старые: надломленные деревца дикой черешни с объеденными ягодами и полуистлевшие поваленные стволы, ободранные в поисках личинок. Свежих следов, к сожалению, не видно. Не заметно также, к счастью, и свежих следов соседа, Десотеля.

Десотель охотится за нами. Он заявил, отнюдь не в шутку, что будет стрелять, если увидит нас в лесу, в своем лесу. Поскольку это злобный безумец, он действительно будет стрелять. Мы все время начеку,

Десотель жил раньше в деревне, среди людей. Он надоедал соседям и до такой степени отравлял им жизнь, что в конце концов вывел их из себя: его избили, как собаку. Вылечившись от ран, Десотель ушел в леса на реку Сен-Дени и поселился там вместе с женой, несчастной женщиной. Была у него собака: привязал ее однажды к дереву и уморил голодом. Была и лошадь: замучил ее насмерть.

Станислава он ненавидит за то, что траппер поселился вблизи и охотится в лесу. Сам Десотель вовсе не охотник, а лес вообще никому не принадлежит. И все же негодяй не желает, чтобы Станислав охотился, и грозит застрелить его. Теперь угрозу распространил и на меня.

Желая покончить с этой кошмарной «романтикой», я иду к дикарю, чтобы попробовать как-то договориться с ним. Он принимает меня в своей покосившейся хатенке, но разговариваем мы, как слепой с глухим. Представившись, объясняю Десотелю, что приехал сюда в гости, чтобы полюбоваться красотой здешних лесов. На эту французскую любезность Десотель отвечает, что на его ружье отличная мушка и что он метко стреляет. Я прошу разрешения гулять в «его» лесу. Он отвечает, что до-стал новые патроны... И так весь разговор.

Потом Десотель вдруг вскакивает и в приступе гнева ни с того, ни с сего начинает орать, что это все его леса, что он тут хозяин, что он никого не потерпит. Это не безумие - на его губах пенится безграничная злоба. Но откуда она берется? Привольный богатый край и живительный воздух создают здесь условия жизни для людей здоровых и уравновешенных. Десотель, с его квадратным лицом французского мужика, движениями медведя и глазами волка, похож на злокачественную опухоль, чуждую и враждебную, неведомо как возникшую здесь. В этом лесу он совершенно неуместен.

Совсем иные люди живут с другой стороны, на запад отсюда, у реки Льевр. Там протянулось почти на двадцать миль поселение Валь-де-Буа; все жители его - канадские французы. Они словно выхвачены из XVII столетия. Это милые, тихие, бедные, отсталые крестьяне. Бледны их улыбки и скромны их желания. Они ничего не хотят завоевывать. Пожилые почти все неграмотны. У них небольшие наделы, для обработки которых достаточно серпа и мотыги. Ничего не дают миру, почти ничего от мира не требуют. Из собственной пряжи сами изготовляют себе одежду. Это обыкновенные маленькие люди: немного завистливые, немного мелочные, любящие посудачить, в меру хитрые. Тесный глухой мирок.

В Валь-де-Буа нет Америки. Америка - «а юге, всего в трех часах езды на автомобиле: строит небоскребы в городах с миллионным населением, прокладывает железные дороги, напрягает мысль, гудит тракторами, изматывает нервы, творит, бурлит. Но не достигает Валь-де-Буа, которое, как почти все французские поселения в Канаде, не принимает участия в американском разгоне. Здесь не испытывают головокружения. Расположен Валь-де-Буа в стороне, в абсолютной тиши. Два полюса, две парадоксальные противоположности, а между ними всего три .часа езды на автомобиле.

Ближе всех к хате Станислава, у впадения Сен-Дени-крик в реку Льевр, живут три большие семьи: Такки и две семьи Колларов. Хорошие, добродушные люди, обремененные, как и все, мелкими заботами. Станислав живет с ними в полном соседском согласии. Мужчины крепкие и статные, женщины - видные. Что больше всего поражает, так это огромное число детей. В трех семьях их, пожалуй, не меньше тридцати, и поскольку усадьбы стоят довольно близко друг к другу, то они производят впечатление целой деревни. Мне трудно разобраться в этой детворе, но, вероятно, в каждой семье рождается по ребенку ежегодно.

Небывало высокая рождаемость - характерная черта французско-канадского населения. Семья в Валь-де-Буа, которая имеет всего несколько детей - семь или восемь, стыдится этого., Многочисленное потомство считается каждой здешней семьей высшим проявлением патриотизма и исполнением воли божьей; это вопрос не только биологический, но и политический.

Предполагается, что во время господства Франции в Канаду прибыло не более двадцати тысяч французов. В течение полутора веков их стало около шестидесяти тысяч. С момента захвата Канады англичанами приток колонистов из Франции почти совсем прекратился. Несмотря на это, французское население разрослось к нынешнему дню невероятно, почти до шести миллионов человек, из числа которых почти четыре миллиона остались в Канаде; остальные уехали в Соединенные Штаты.

Живя сплоченной массой в провинции Квебек, канадские французы не только защитили свой язык, невзирая на английский натиск, но и в ожесточенной борьбе завоевали равноправие; сегодня они такие же полноправные граждане, как и их английские земляки. Даже канадские банковые билеты выпускаются с надписями на двух языках. Плодовитые французы одержали решающую победу.

Хотя большинство французского населения составляет пассивное и отсталое крестьянство, но в городах существуют многочисленный рабочий класс и трудовая интеллигенция. Имеется густая сеть учебно-воспитательных заведений, средних и профессиональных школ, есть высшие учебные заведения, университеты, но прежде всего духовные семинарии.

Канадские французы принадлежат к числу вернейших чад Рима. Духовенство завладело всей жизнью народа - культурной и даже хозяйственной. Ректор ведущего французского высшего учебного заведения - Монреальского университета - священник. Священники управляют здесь заводами, входят в состав правлений предприятий, собирают налог-десятину для церкви. Зерно, посеянное кардиналом Ришелье, разрослось так буйно, что многие ворчат, намекая на сорняки...

В Валь-де-Буа могущественнейшая сила, безапелляционный судья, высший авторитет - кюре Вильмор, разумеется тоже француз. Аскетичный, беспощадный, деспотичный, он стучит кулаком по амвону и обрушивает громы на головы грешников. Такки, Коллары и все остальные со скорбными минами бьют себя в грудь. Кюре Вильмор думает за них, он их разум, их здравый смысл - их пастырь, подлинный пастырь стада.

Но в последнее время прихожане набрались смелости и поспорили с ним. Нашли повод. Не поставив в известность церковный совет, священник закупил стулья и заменил ими часть скамей, которые выкинул из церкви. Это слишком смелая прогрессивная идея явно пахла нововведением и ересью. Прихожане хотели и впредь сидеть на скамьях и озлились на кюре. Послали в Монреаль к епископу делегацию с жалобой на Вильмора.

И вот в Валь-де-Буа приезжает какой-то страшно веселый, по хитрый прелат и произносит проповедь о слишком длинных языках, ненужных делегациях и горячих головах. Проповедь брызжет такой непосредственной грубоватой веселостью, так нашпигована множеством остроумных, даже пикантных «поговорок», что угрюмые лица прихожан расплываются в улыбках. Тучи рассеиваются, улыбок становится все больше, некоторые громко смеются. Когда же попик окончательно высмеял длинные языки и ненужные делегации, он кротко спрашивает: разве плохо сидеть на стульях и в таком удобном положении возносить хвалу господу богу? Зачем же горячиться, зачем сразу устраивать революцию? Прихожане признают, что он прав... Так кончается «скамеечная война», а кюре Вильмор восстанавливает свой авторитет и продолжает осуществлять суровую власть в приходе Валь-де-Буа.

Он снова думает за своих прихожан, остается их пастырем, голосом их совести: о, как жестоко он отчитал прихожан на последней воскресной проповеди за предосудительное забвение ими супружеских обязанностей! Какого стыда пришлось натерпеться хотя бы Терезе Коллар, когда кюре при всех спросил ее: почему, принеся на свет последнего ребенка, которому ныне уже около года, она не обещает ничего нового?

Когда глядишь на этих вялых, забитых крестьян, трудно поверить, что это те самые канадские французы, которые триста лет назад совершили столько подвигов и великих открытий.

Просто удивляешься, как с наступлением английского владычества вымерло племя славных смельчаков, а масса французского крестьянства превратилась в толпу покорных овечек со своими духовными пастырями.

Каждое утро, незадолго до восхода солнца, вокруг нашей хаты разносится звонкий птичий свист и гомон. Это задорные, умные птицы, называемые здесь blue jays или попросту канадские сойки. Появляются на краю поляны, в течение нескольких минут галдят и переругиваются, а затем скрываются в чаще на том берегу ручья. Я люблю этих юрких пичуг. Они как-то бодро, весело, с пленительным задором начинают день.

Это не только самые близкие, но и самые милые соседи.

Coureurs des bois! (Coureurs des bois (франц.) - лесные скитальцы) Это были отважные удальцы - сильные, неустрашимые, привыкшие к любым трудностям, неукротимые, полные буйного задора. Пылкие и беззаботные, они всей душой любили лесные дебри, а индейских девушек брали себе в жены. Братья этих девушек помогали им добывать шкурки пушных зверьков, а когда coureurs des bois - лесные скитальцы-возвращались в поселения своих земляков на реке Св. Лаврентия, то приносили с собой целые сокровища из шкурок и волнующие рассказы о далеких озерах, сказочных реках и прекрасном безлюдном крае.

Хозяева огромных земельных владений на реке Св. Лаврентия, французские сеньоры, всей душой ненавидели лесных скитальцев и старались насильно удержать их в поселках: убыль рабочих рук в сельском хозяйстве вредила жизненным интересам сеньоров. Но тщетны были строгие декреты и преследовав ния. Чары леса были сильнее, соблазн добыть шкурки пушных зверей неодолим.

Впрочем, не только батраки и арендаторы помещичьих земель стремились в леса. По их стопам ушел не один сын сеньора. Уходили и те, кто мечтали о великих свершениях и завоеваниях, а лесную глушь стремились наполнить новой кипучей жизнью.

Таким деятельным, отважнейшим пионером был Робер Кавелье, сеньор де ля Салль, судьба которого сложилась очень трагично. Он видел дерзостные сны и осуществил их: подарил родине страну, территория которой была в двадцать раз больше, чем сама Франция. Его любили короли, он обладал пламенным и гордым сердцем, завистники ненавидели его и в конце концов вероломно убили.

С детства Кавелье мечтал и грустил. В родном Руане грезил о далекой дикой Канаде и горящими глазами смотрел в сторону заходящего солнца. Когда на двадцать третьем году жизни детские мечты осуществились и Робер поселился на реке Св. Лаврентия вблизи Монреаля, Кавелье продолжал думать о западе и посматривал в сторону Великих озер.

Эти озера - Онтарио, Эри, Гурон - являлись в то время пределом познаний белых поселенцев о Канаде: к их берегам добирались - и то редко - наиболее смелые скупщики шкурок, а также миссионеры. А о том, что было за озерами, к западу от них, никто ничего толком не знал. Ходили только туманные слухи о безмерном богатстве земли и лесов да о какой-то огромной, загадочной реке, текущей неведомо куда и названной индейцами Миссисипи - матерью вод.

В те времена, во второй половине XVII века, еще не угасли планы открытия кратчайшего водного пути в Китай и Индию через Америку. Таинственность неведомого края и великой реки все больше привлекала беспокойную душу де ля Салля, пробуждая в нем лихорадочную тревогу. А пока в течение нескольких лет он знакомился с лесами на реке Св. Лаврентия, изучал индейские диалекты, приобретал закалку и опыт, мужал.

Де ля Салль умел не только мечтать: он зорко всматривался в жизнь и подчинял ее себе твердой рукой и несгибаемой волей. Предложил королю смелый план: он, Кавелье, на свой собственный счет возведет цепь фортов вдоль Великих озер - до самой таинственной реки Миссисипи, если король предварительно облегчит ему получение кредитов для этой цели и передаст в его управление только что построенный на взере Он - тарио форт Фронтенак (ныне г. Кингстон), а также предоставит ему монополию на закупку шкурок в тамошних лесах.

Людовик XIV был способен на разумные шаги. Он передал де ля Саллю Фронтенак, и тот начал осуществлять свой грандиозный план, но тем самым навлек на себя ненависть влиятельных торговцев пушниной в Монреале, ревниво оберегавших свои права. Это была ненависть, чреватая трагическими последствиями.

Первый форт де ля Салль построил на Ниагаре. Американский форт - сооружение, сыгравшее важную роль в деле покорения материка,м- представлял собой несколько бревенчатых изб-блокгаузов, в целях защиты окруженных укрепленным частоколом.

Затем де ля Салль построил на озере Эри большую шхуну - первый парусник в этих водах,- собрал несколько десятков удальцов и поплыл с ними на запад, через каждые несколько сот километров основывая новый форт. Так он добрался до юго-западного берега озера Мичиган. Там убедился, что дальше плыть нельзя и что необходимо построить новый корабль на реке Иллинойс, чтобы добраться до желанной Миссисипи. Но на Иллинойсе у него уже не хватило для этого ни инструментов, ни денег. Зато он собрал огромное количество шкурок, которые отправил с кораблем на восток, домой, чтобы там превратить их в деньги. Тут на него обрушился первый удар судьбы. Впрочем, неизвестно, чьих рук это было дело - злой судьбы или враждебных ирокезов: судно с ценным грузом не достигло цели; пропало без вести где-то на Великих озерах.

После нескольких месяцев ожидания в глухих дебрях изголодавшиеся люди начали бунтовать. Желая поскорее оказать им помощь, де ля Салль пешком отправился через леса в Квебек, удаленный на две тысячи километров. Перенеся страшные мучения, голод, снежные метели, ночевки в обледенелой одежде, враждебность индейцев, де ля Салль проявил чудеса выдержки и железной воли. Хотя и полумертвый, он достиг цели.

В Квебеке на него обрушился второй удар: он узнал, что в устье реки Св. Лаврентия разгбился второй его корабль, доставивший запасы из Франции. Весь груз погиб. Де ля Салль оказался в отчаянном положении, однако не потерял присутствия духа: занял денег и поспешил на помощь своим людям.

Когда де ля Салль прибыл в свой лагерь возле слияния рек Иллинойс и Майами, его постиг третий удар: людей не оказалось; они, обезумев, бежали. Некоторые пропали в лесу, других уничтожили индейцы. Нескольких уцелевших де ля Салль поддержал и ободрил (он, который сам вытерпел больше всех!), ни на минуту не теряя несокрушимой веры в себя и в победу.

Для того, чтобы держать под ударом общих врагов - ирокезов, он заключил оборонительные союзы с различными племенами, жившими по восточным притокам Миссисипи. Потом вернулся в Монреаль и собрал новые средства. Во главе пятидесяти человек (из которых половину составили индейцы) снова отправился на запад, чтобы завершить дело, о котором мечтал много лет. По озеру Мичиган добрался до реки Майами, оттуда до реки Иллинойс, по которой доплыл до Миссисипи.

Де ля Салль победил. После двухмесячного путешествия по великой реке достиг ее устья и здесь 9 апреля 1682 года вбил в землю столб с вырезанными на нем тремя лилиями Бурбонов. В торжественном обращении к своим изнуренным спутникам он аннексировал для короля Франции, непобедимого Людовика XIV, великую реку Миссисипи вместе с ее притоками, заливами, островами, со всей землей, с людьми и зверями. Минута эта стала действительно важным историческим моментом и обогатила Францию огромнейшей колонией Луизианой.

Теперь нужно было как можно скорее укрепить власть над новым краем и привлечь побольше людей на Миссисипи. Де ля Салль вернулся за ними тем же путем, каким добрался сюда. Но в Квебеке его ждал новый неожиданный удар. Воспользовавшись тем, что его покровитель, губернатор Фронтенак, был отозван и возвратился во Францию, кредиторы в отсутствие де ля Салля захватили все его форты на Великих озерах; они же добились приказа о заключении его в тюрьму за долги. Де ля Салль скрывался, как затравленный зверь, и в конце концов бежал во Францию.

Французский король принял его с распростертыми объятиями, назвал своим другом; признав большое значение новой колонии, назначил де ля Салля вице-королем Луиэгианы и дал смельчаку четыре корабля и более двухсот человек для основания поселения близ устья Миссисипи.

Во время морского перехода у де ля Салля возникли споры с капитаном флотилии. А когда злая судьба помешала кораблям достичь цели - они пристали к берегу в нескольких сотнях километров к западу от устья Миссисипи, - капитан предательски бежал на двух оставшихся судах (один корабль уничтожила буря, другой захватили испанцы), забрав с собой весь запас продовольствия. Де ля Салль и его люди были брошены на произвол судьбы в дикой нездоровой местности.

Для покинутых начался сущий ад. Болезни, голод, распри, братоубийственная зависть, безумие и стычки с индейцами косили людей. Скоро осталась лишь жалкая горстка полуживых теней. Когда ожидание помощи со стороны моря стало безнадежным, де ля Салль выбрал шестнадцать самых верных (как ему казалось) и здоровых товарищей и решил отправиться с ними по суше в Канаду за помощью.

Де ля Салль выбрал плохих товарищей. Они не выдержали испытаний. Когда возросли трудности похода, некоторых охватило неистовство. В их слабых сердцах пробудились подлость и ненависть. Трусливым выстрелом в спину они убили де ля Салля. Потом начали уничтожать друг друга. Оставшиеся в живых, рассыпавшись по лесу, бежали к индейцам. Лишь семеро, не принимавших участия в зглодеянии, вернулись в поселения европейцев.

Но дело де ля Салля не пропало даром. Вскоре на Миссисипи выросли французские поселения. Вместе с другими канадскими владениями они широкой цепью окружили английскую колонию. В истории Северной Америки наступил момент, когда казалось, что благодаря смелости одного человека три лилии Бурбонов распространятся по всему материку и овладеют им.

Но, как известно, не овладели. Англичане зорко следили за грозящей им опасностью и, как только представился случай - Франция увязла в Семилетней войне в Европе, - разгорвали эту французскую цепь, завоевав для английской короны Канаду.

Отважный де ля Салль погиб где-то у реки Тринити в Техасе. Дебри поглотили его. Лесные звери пожрали, вероятно, его останки. Он погиб как настоящий coureur des bois.