32. ОХОТНИЧИЙ РАЙ

Утром следующего дня густой туман окутывает лес и озеро. Мрачный и безнадежный встает день, который потом чудесно распогодится и преподнесет нашим изумленным взорам столько великолепных сюрпризов. День славы этих лесов.

Из лагеря выступаем на рассвете, в тумане, в мрачном настроении. Так же, как и вчера, нас в лодке трое: оба индейца и я. Станислав снова остается в лагере. И так же, как вчера, первую часть пути мы плывем по озеру Смелой Щуки. В том месте, где вчера вечером мы увидели лосиху, наше появление вспугивает стаю диких уток. Их семь. Непрошеные мокрохвостки взлетают со страшным шумом и, крякая, кружат над нами. Пронзительное кряканье воспринимаем как удар бича: оно грубо врывается в тишину утра и тревожит все вокруг. Наконец утки скрываются вдали.

Вскоре поднимается легкий ветерок и в несколько минут разгоняет туман. Видимость улучшается. На небосклоне с востока появляется солнце, и в первых его чистых алых лучах мы черпаем бодрость. К счастью, утки не встревожили остальных зверей: вон впереди, на мели посреди протоки, стоя почти по колена в воде, спокойно пьет лось. С первого взгляда можно подумать, что это взрослый самец. Увы, мы уже издалека видим, что это молодой бычок. Малыш не стоит выстрела. Я откладываю ружье.

Индейцы снова вызывают мое удивление. Они гребут так осторожно, что только на расстоянии тридцати метров лось замечает нашу лодку и с перепугу забывает о бегстве. Смотрит на нас как зачарованный.

- Стреляйте вы! - шепчу я индейцам и делаю едва заметный приглашающий жест в направлении животного.

Нет, стрелять они не будут, отвечает Джон: не хотят пугать выстрелом другого, лучшего зверя. Я с благодарностью принимаю их предупредительность. Понимаю, что это благородное самопожертвование: среди индейцев Обижуана сейчас ощущается острая нехватка мяса и вообще продовольствия.

В конце концов лось трогается с места и удаляется. Делает он это медленно, не спеша, как бы не ощущая грозящей ему опасности. Словно еще не знает людей. Джон объясняет, что последний раз люди проплывали здесь год назад.

Вскоре речка заканчивается в болоте. Приходится перетаскивать лодку через перешеек в следующее озеро. Такой волок часто становится пыткой для гребцов, так как водораздел очень широк, а багаж слишком тяжел. Но этим способом через неминуемые волоки можно пересечь всю Канаду, переходя из реки в реку.

На сей раз нам предстоит пройти только сто шагов. Тут растет кустарник-сумах со странными, красными, как кровь, гроздьями ягод. Это любимая пища лесных куропаток. И впрямь две куропатки вспархивают у нас из-под ног и отлетают на несколько шагов. Мы даже не смотрим на них.

Новое озеро площадью более двух квадратных километров не имеет названия. Нет его и на карте. Зато оно отличается одной особенностью. Во многих местах, словно грозящие кому-то огромные пищали, из воды торчат сухие стволы мертвых деревьев высотой в несколько метров. Это затопленный лес, лес мертвецов. Плывем здесь с удвоенной осторожностью. Недолго и до беды. Если задеть ствол, подгнивший снизу, то он может потерять свое шаткое равновесие и, падая, затопить лодку.

Джон показывает мне на берег. Во впадине, среди поваленных стволов, виден хребет лося.

- Cow (Cow (англ.) - самка). Лосиха! - говорит индеец, хотя я не понимаю, как он определил это. Головы животного не видно.

Из любопытства подплываем ближе. Тихий треск нашей лодки, задевшей ветку, предостерегает лося. Зверь быстро поднимает голову: действительно, самка. Она встревожена и таращит на нас изумленные глаза. Ее мучает сомнение: враги это или дружественные существа? В конце концов, проявляя испуг, она начинает отступать, крича тревожно: уэ, уэ...

На этот крик отзывается вблизи такой же голос, и теперь мы понимаем испуг лосихи: из-за бурелома появляется небольшой лосенок-сосунок и, жалобно мыча, бежит за матерью. Оба исчезают в лесу.

Но ненадолго. Вскоре лосиха появляется одна и, вызывающе мыча, приближается к берегу. Уши прижала к голове, словно злой конь, шерсть на хребте взъерошилась. При этом она вытягивает шею и высокомерно ставит длинные ноги: все ее поведение выдает воинственные намерения. Готова броситься на нас.

Не надо, оскорбленная мать! Мы уходим... Сильными гребками весел индейцы выводят лодку на середину озера. Близкая встреча с лосихой грозит неприятностью, если с ней ее детеныш.

Снова волок. На этот раз нужно переносить лодку почти на километр по болоту, поросшему буйной травой и маленькими елочками. Несколько раз встречаем глубокие следы в траве, непохожие на прежние следы лосей, более широкие. У самого большого из них индейцы останавливаются: Здесь утром проходил крупный медведь. Медведей много в окрестности. Все их следы ведут в одном направлении - к высоким холмам, поднимающимся левей, наискосок от нас.

- Медвежьи горы! - говорит Джон и смотрит на них задумчиво.

Выйдя из чащи, мы останавливаемся у широкого залива, за которым голубеет большое озеро. Это озеро Чапмен, окруженное Медвежьими горами.

Джон просит, чтобы я разглядел в бинокль темное пятно, движущееся на противоположном берегу залива. Смотрю и вижу: лосиха.

Садимся в каноэ, плывем. Медвежьи горы вырастают перед нами, все более отчетливые и высокие. Ближайшая из них возвышается над уровнем озгера метров на двести. Ее покрывает великолепный густой бор, кое-где испещренный светлыми шрамами голых скал. На самой вершине зеленеет открытая поляна, залитая полуденным солнцем. Там, должно быть, красиво: вершина манит к себе.

В северных лесах, где нет никаких иных путей, кроме водных, лодку часто приходится переносить из реки в реку

- Я хотел бы побывать там, наверху, - говорю Джону.

- Хорошо. Поднимемся.

Обогнув широкий полуостров, подплываем к подножию горы и высаживаемся. Взбираемся. В некоторых местах приходится карабкаться на четвереньках, но вообще-то подъем легкий: среди деревьев немало голых мест, невидимых снизу. Через час, вспотев, достигаем вершины.

Зрелище, которое я ожидал. У подножия нашей горы темнеет изогнутое полумесяцем озеро Чапмен с заливом, вдоль которого все еще бредет лосиха. Несколько в стороне Безымянное озеро, где произошла неприятная встреча с самкой и лосенком. Дальше к северу озеро Мармет. Лишь полуострова с нашим лагерем не видно - он слишком далеко.

Под нами всюду лес - безбрежная густая зелень лесов. Море зелени, а на этом море светлые острова: озера. Только глядя с горы, познаешь истинную сущность леса, явственно видишь его основную особенность - бескрайность, ощущаешь всеми чувствами, почти осязаешь его величие, его бесконечность. Лес, на который я гляжу, беспределен. И благоухает.

Снизу долетает порыв ветра и обдает нас сильным ароматом смолы, хорошо мне знакомым, упоительным запахом пихты. Это радостный привет, знак благожелательности. Разогретые сентябрьским солнцем, леса пахнут смолой.

У индейцев соколиные глаза. Замечают зверя и просят меня посмотреть в бинокль-туда, на северный берег озера Чапмен. Смотрю и вижу лосиху. Немного ближе, рядом с песчаной полосой, - лосиха с лосенком. А с той стороны, на поляне? Тоже лосиха! А, чтоб вас черти побрали! Одни самки с телятами... Это же настоящее бабье царство! На восемь встреченных нами сегодня лосей - только один самец, да и тот маленький, жалкий.

Пока Лизим разжигает костер и готовит завтрак из захваченных с собой продуктов, Джон тихим, несколько гортанным голосом рассказывает мне о тайнах лосей.

Он говорит: солнце все еще греет, ночи теплые, не пришло еще время. Самцы есть, но они скрываются в чаще: спят лениво и пока спокойны. Период сближения еще не наступил. Рогатые великаны выйдут из чащи, когда в них забурлит кровь, когда их потянет к самкам. Тогда они начнут тревожно трубить, искать самок и бродить по лесам. Это случится, когда наступит первая по-настоящему морозная ночь. В эту ночь, возможно, покажется в небе большое полярное сияние. А до тех пор пока оно не покажется, самцов не будет, и охотиться не имеет смысла. Поэтому Джон и Лизим завтра покинут нас и уедут к своим, в Обижуан. Они возвратятся после первого заморозка. Это произойдет скоро. Через несколько дней, через неделю, может быть через две.

Во время рассказа Джона порывы теплого ветра из долин все время приносят сильный запах смолы. Я вдруг понимаю безмерную, почти неземную безмятежность, разлитую повсюду вокруг: в благоуханном осеннем воздухе, на солнечных склонах холмов, в тихих, словно прильнувших к земле лесах, но прежде всего среди пасущихся внизу лосих, полных спокойствия и доверчивости. Под нами спокойствие рая. Рая? Да! Усиленно и настойчиво возникает мысль, что именно здесь можно было бы жить счастливо, в нерушимом согласии с самим собой и с природой, - именно здесь можно было бы быть тихим, добрым и сильным человеком - без потрясений, без дурных страстей...

И объемлет человеческую душу еще одно чувство: необыкновенное, властное чувство свободы. Весь этот лесной край, на много бессчетных миль охваченный нашим взором, открыт нам - мы можем упиваться его могучим очарованием до пресыщения, купаться в его богатствах, питаться вволю всем, что он дает. Безлюдный, он сейчас наша исключительная собственность. Можем созерцать эти чудеса, словно они наши, и, насытившись, в любую минуту уйти без сожаления.

Не знаю, влияние ли это такого чистого воздуха и его просто фантастической свежести, только ясно, что человеком здесь овладевают упоительная радость и невозможная где-либо еще бодрость.

Вдруг Джон, толкнув меня, показывает на склон соседней горы: черное пятно показалось там в зарослях и пропало. Всего мгновение, но и его достаточно, чтобы быстрее забилось мое сердце и меня снова охватила жажда убийства.

На склоне появился медведь.