Появление этой книги было вызвано двумя основными причинами. Во-первых, давно существовала потребность в таком исследовании и, во-вторых, необходимо было изучить и проанализировать организацию именно традиционного общества австралийских аборигенов.
Прошло уже более четверти века с тех пор, как я начал читать лекции и проводить семинары по этнографии аборигенов на отделении этнологии в Университете им. Гумбольдта в Берлине. За эти годы я не раз бывал в Австралии, устанавливая новые и возобновляя старые связи с коллегами-этнографами. Они не считают себя марксистами, хотя некоторые стоят на материалистических позициях и проявляют большой интерес к моим исследованиям и методологии. Часто меня просили написать подробнее о методе, который я использовал при изучении традиционного общества аборигенов. Я обычно соглашался, но другие, более срочные дела вынуждали меня откладывать задуманное.
Лишь в 1980 г., когда я ушел в отставку в звании заслуженного профессора и освободился от административной работы в университете - хотя и продолжал читать лекции, - у меня появилась возможность выполнить пожелания моих австралийских коллег. И хотя в последующие годы дел, как оказалось, не уменьшилось и работу все время приходилось откладывать, все же я постепенно пришел к мысли, что мой долг надо исполнять не только перед нынешним, но и перед будущими поколениями этнографов и, более того, перед самими аборигенами. Так с опозданием я все же взялся за эту книгу.
Мне удалось осуществить не все задуманное. Первоначально я планировал при изучении традиционного общества аборигенов Австралии исследовать не только способ производства, но и надстройку. Однако от детального рассмотрения надстройки пришлось отказаться, поскольку объем книги увеличился бы вдвое и это еще больше затрудняло подготовку ее издания.
Была еще одна важная причина, по которой я не стал подвергать материалистическому анализу надстройку. В отличие от традиционного базиса надстройка разносторонне и систематически изучалась как в классической этнографической литературе, так и в послевоенных исследованиях. Словом, материалов по ней имеется много, и мои коллеги лучше меня смогут справиться с изучением надстроечных элементов традиционного образа жизни и культуры аборигенов.
Еще одна причина создания этой книги состоит в необходимости дать материалистический анализ традиционного способа производства. Сегодня в обществе аборигенов Австралии традиционные производственные отношения более не существуют, хотя надстройка еще сохраняется.
Вторая мировая война - начиная с событий в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 г. - явилась переломным этапом в истории австралийских аборигенов. С этого времени племенное общество аборигенов быстро вовлекается в товарно-денежные отношения, а их традиционные производственные отношения неизбежно разрушаются. Это, конечно, не исключает того, что традиционные орудия труда и производственные процессы частично сохранились и могут быть выявлены при полевых исследованиях. В связи с тем, что и эти традиционные производительные силы исчезнут в ближайшие десятилетия, большое значение - надо заметить - приобретает обобщение деятельности Австралийского института по изучению аборигенов в Канберре.
Оценивая ситуацию в целом, нельзя не констатировать, что современному поколению этнографов уже не доведется изучать традиционные производственные отношения, поскольку после второй мировой войны они были окончательно разрушены. Кроме того, было бы иллюзией приравнивать стабильные, почти оседлые группы аборигенов, живущие в так называемых "внешних поселениях" (то есть поселениях, создаваемых ныне добровольно самими аборигенами), к их традиционным объединениям и называть их первобытными охотниками и собирателями нашего времени. Мы не касаемся здесь причин подобных заблуждений, но все же отметим, что их реальная опасность состоит в том, что ученые последующих поколений, используя эти работы, получат совершенно искаженное представление о нынешнем положении вещей. Необходимость предостеречь от подобных заблуждений также явилась мотивом моего исследования.
Таким образом, немало было причин для написания этой книги, но непосредственным толчком послужил некролог по случаю кончины У. Э. X. Станнера в лондонской "Таймс" (26 октября 1981 г.), и в частности следующая фраза: "Он глубоко сожалел, что не успел подготовить к печати материалы своих многолетних полевых исследований". Уильям Станнер был одним из последних этнографов, которым удалось еще проводить исследования в Северной Австралии в предвоенные годы и изучать традиционное общество аборигенов Австралии, но он слишком поздно взялся за перо. Сегодня можно пересчитать по пальцам одной руки остающихся в живых этнографов, имеющих подобный опыт; почти все они теперь на пенсии. Через немного лет навсегда уйдут и они...
Хотя работа любого полевого исследователя ограничена географическими рамками, его опыт изучения традиционных условий, даже и на небольшом участке, дает превосходный эталон для оценки других работ, например этнографов прошлого века.
Эти соображения, а в особенности же, полагаю, уникальность моих довоенных исследований и объективность метода, на котором они были основаны, убедили меня, что работу над этой книгой больше нельзя откладывать.
Мой труд можно было бы охарактеризовать как опыт применения марксистской методологии к изучению охотничье-собирательского общества аборигенов Австралии. Он состоит из 9 глав. В первой из них критически оцениваются существующие источники. Это необходимо, так как большинству работ об аборигенах присущ этноцентрический субъективный уклон. Однако при изучении объективных процессов в традиционном обществе аборигенов и внутренних законов, управляющих ими, этот субъективный подход ряда авторов нельзя не принимать во внимание. В главах со второй по четвертую исследуются производительные силы, причем вторая глава посвящена самому человеку как основной производительной силе. В пятой главе дается анализ естественного и общественного разделения труда (последнее в традиционном обществе аборигенов только зарождается). В шестой - девятой главах исследуются различные экономические объединения, через которые реализуются производственные отношения. В заключение подводятся итоги с пояснениями на ряде примеров.
Эта работа никоим образом не претендует на то, чтобы быть "истиной в высшей инстанции", это было бы не по-марксистски. Наоборот, с горечью я должен признать наличие в ней ряда пробелов; мои взгляды не раз менялись, в частности по вопросу о естественном или половозрастном разделении труда.
Во многих отношениях возрастное разделение труда - ключ к пониманию традиционных производственных отношений в целом, и далее мы будем возвращаться к этому не раз. Чаще всего вопрос о возрастном разделении труда сводится к следующей классификации, построенной по внешним признакам: лица, слишком молодые, чтобы принимать участие в производстве; взрослые, участвующие в производстве; лица, участвовавшие в производстве, но сейчас слишком старые для этого. Классификацию эту применяют в равной мере как для мужчин, так и для женщин.
Но для моей работы она не подходит, так как в данном исследовании одним из важнейших вопросов является следующий: в каком возрасте мужчина достигает наибольшей продуктивности как охотник, а женщина как собирательница. Оказалось, что фактов в литературе для решения этого вопроса в отношении мужчин очень мало, а о женщинах почти нет.
В 1960-х годах я, на основе данных своей полевой работы 1941 г., определял возраст наибольшей продуктивности для мужского труда примерно 42 года, исходя из того, что именно в этом возрасте мужчина обычно имеет наибольшее количество жен, а значит, может добыть наибольшее количество белковой пищи на охоте для своей семьи. Женщины же в возрасте 24 лет имеют наибольшее количество малолетних детей, которые нуждаются в их заботе. Однако это не давало ответ на вопрос, в каком возрасте женщины достигают наибольшей продуктивности труда как собирательницы.
Противники моей гипотезы не смогли переубедить меня, и прежде всего потому, что в их работах отсутствовали статистические данные. Но в дальнейшем, на основании собственных данных, собранных во время экспедиции в 1962 г., я изменил свою точку зрения и теперь склоняюсь к мысли, что мужчина-охотник достигает наибольшей экономической продуктивности в возрасте 26 лет, то есть когда его физические возможности также максимальны.
Не найдя аналогичных данных для женщин, я счел возможным провести параллель с мужчинами и считать для них возрастом наибольшей экономической продуктивности 26 лет, то есть именно тот период, когда женщины также достигают пика своих биологических возможностей. Очевидно, что доказательство по аналогии имеет свои недостатки, но я применил его, так как в то время почти отсутствовали какие-либо иные данные. В теоретических дискуссиях выдвинутые мною вопросы, к сожалению, никогда не поднимались.
Анализ материалов о сборе моллюсков, сделанный Б. Михан в ее монографии, вышедшей в 1982 г., убедил меня в том, что женщина достигает наибольшей продуктивности около 45 лет, то есть в тот период, когда она уже не обременена малолетними детьми, а не в 26 лет, как я предполагал ранее. Конечно, собирательство моллюсков - это только одна, к тому же не самая важная форма собирательства у женщин-аборигенов, тем не менее данные Михан показывают, что доказательство по аналогии не оправдало себя и для женщин пик экономической продуктивности не совпадает с расцветом их физических сил и биологических возможностей.
За последние 10-15 лет наиболее важным вкладом в наше понимание традиционного общества аборигенов стало исследование вопроса о земельной собственности. Это был настоящий переворот в этнографическом изучении социально-экономических отношений у аборигенов. Кроме того, надо подчеркнуть, что этот переворот явился непосредственным результатом политической борьбы аборигенов за право на землю.
Изучение отношений собственности у аборигенов показывает тесное взаимодействие брака, инициации и прав на землю. Традиционное общество оказывается, таким образом, единой интегрированной системой.
По существу, традиционное общество, конечно, относительно простая социально-экономическая система по сравнению, например, с капиталистическим обществом, но его деятельность труднее планировать на длительный срок, так как - при отсутствии письменности - знания и опыт сохраняются лишь в памяти старшего поколения. В то же время необходимо со всей определенностью подчеркнуть, что способностью к долгосрочному планированию аборигены обладают в полной мере наряду со всеми другими народами. Ее отрицание является формой расизма, даже если это и невольное заблуждение исследователя.
Обратимся теперь к весьма важному институту традиционного общества - институту полигинного геронтократического брака. Его легко можно "трактовать" как проявление половой и экономической эксплуатации женщин старшими мужчинами, которые таким образом лишают молодых мужчин их потенциальных жен. И ведь именно молодые неженатые мужчины, а не старики вносят львиную долю в общественное производство.
К данной проблеме, однако, можно подойти и по-другому, без предвзятого мнения о том, эксплуатируют или нет старшие мужчины женщин и молодых мужчин. Это подход с точки зрения необходимости поддержания жизнеспособности семьи, рода6 и в конечном счете жизнеспособности общества в целом.
В то время как молодые неженатые мужчины являются самыми искусными охотниками, мужчины старшего поколения благодаря своему опыту выступают лучшими организаторами производства и распределения пищи. Именно это позволяет им становиться во главе полигинных семейных объединений.
Чтобы понять законы, управлявшие традиционным обществом аборигенов, нужно прежде всего отрешиться от этноцентрических понятий, которые рассматриваются как "всеобщие истины". Одно из них состоит в том, что аборигены якобы считали женщин прежде всего пассивным объектом противоположного пола. Такое явление может иметь место в нашем обществе, но это отнюдь не значит, что подобные взаимоотношения были свойственны традиционному обществу аборигенов.
Бесспорно, "кража" женщин считается главной причиной убийств среди аборигенов. Эти факты также охотно "объясняются" этноцентрически, с точки зрения преступлений из-за ревности. Но ведь женщин "крадут" как мужчины, принадлежащие к тому же роду, что и их муж, так и представители других родов. Причем в первом случае убийство никогда не происходит, во втором же случае месть осуществляет или муж, или кто-либо из его рода.
Такой факт явно противоречит предположению, что женщины рассматриваются преимущественно как пассивный объект противоположного пола. Но если мы вспомним, что аборигены видят в женщине, так же как и в мужчине, активную производительную силу, все становится на свое место. В известной степени женщина как собирательница имела даже большую ценность, чем мужчина. Она вносила свой вклад в средства существования семьи и, более того, воссоздавала главную производительную силу - мужчин и женщин, замещая тех членов рода ее мужа, которые старились и умирали. К убийству вела именно потеря членами рода мужа женщины как производителя и воспроизводителя.
Один из "пороков", приписываемых традиционному обществу аборигенов, состоит в том, что девочек до наступления половой зрелости отдавали в "жены" мужчинам, которые годились им в отцы или даже в деды. Здесь опять проявляется этноцентризм, так как подобные браки - это мы подробно проанализируем в соответствующих главах - неверно истолковываются.
Нам известно, что мальчики начиная с 9 лет подвергались чрезвычайно сложному обучению в процессе инициации для подготовки их к будущим взрослым экономическим и социальным ролям. С другой стороны, поскольку большинство исследователей традиционного общества были мужчины, мы фактически ничего не знаем об обучении девочек до наступления половой зрелости. Из этого выводится заключение, что девочки не подвергались обучению своим будущим экономическим и социальным ролям и что мужчины-аборигены рассматривали их только как объект противоположного пола, которому подобное обучение не нужно.
Эта точка зрения опровергается следующим предположением: когда девочка, став "женой", входит в коллектив жен ее мужа, старшие жены обучают ее. Хотя детали этого обучения неизвестны, этот процесс представляется вполне рациональным. Ведь ее будущая жизнь будет проходить именно в этом коллективе жен, и знания старших женщин, например способы распределения растительной пищи, следует передать ей, чтобы в будущем, став взрослой, она смогла эффективно выполнять свои социально-экономические функции. Другими словами, годы полового созревания девочки в коллективе жен ее мужа были периодом обучения, а не половых отношений с ним.
Известно, что Австралия, являясь самым маленьким континентом, имеет тем не менее существенные различия в климате и природной среде. В то же время способ производства в обществе аборигенов и особенно производственные отношения по всей Австралии были в высшей степени единообразными. Это единообразие проявляется, например, в отношениях собственности на землю, одинаковых во всей Австралии, несмотря на не только географические различия, но и на относительную древность заселения отдельных районов.
Как можно объяснить этот феномен? По моему мнению, причина состоит в том, что аборигены производили ненамного больше своих повседневных потребностей. Другими словами, у них не было значительного прибавочного продукта, который они могли бы использовать. Одним из последствий этого явилось то, что общественное разделение труда только зарождалось, в то время как, напротив, биологическое половозрастное разделение труда было определяющим. Это не исключает того, что в разных местах Австралии зарождалось социальное расчленение, например в сфере руководства обрядовой жизнью. Но предпосылка в виде прибавочного продукта для развития этой тенденции отсутствовала. Дальнейшему ее развитию способствовало бы формирование племенных объединений с централизованной властью, но, как известно, аборигены дошли только до стадии "лингвистического племени", обладающего общим языком или взаимопонятными диалектами. Вторжение европейских колонизаторов прекратило развитие в этом направлении, и само традиционное общество австралийских аборигенов перестало существовать.
Заключая вводные замечания, хотелось бы выразить надежду, что моя работа поможет достойно оценить традиционное общество, которым аборигены имеют все основания гордиться. Ведь гуманистическое кредо их состояло в поддержании воспроизводства человека и природы и продолжении жизни общества в формах, наиболее приспособленных к данным природным условиям.