Глава 1. Источники: критическая оценка

Общеизвестно, что об австралийских аборигенах существует огромное количество описательной и прочей литературы. Когда после второй мировой войны проблема австралийских аборигенов приобрела политический характер, публикуемые материалы составили настоящий поток. Библиография Дж. Гринвея¹, охватывающая литературу с первых сообщений до 1959 г., зарегистрировала более 10 тыс. публикаций. Несомненно, что за последующие годы число это возросло минимум в 2 раза.

С течением времени тип и качество публикаций претерпевали значительные изменения. А. Элькин² хорошо описал исторические этапы развития общей этнографии Австралии, и мы здесь не будем специально останавливаться на освещении этого вопроса. Но поскольку мы рассматриваем традиционное общество аборигенов, и в том числе их традиционное хозяйство, нам необходимо ясно представлять себе один из его аспектов, а именно: в какой мере коренное население, описанное в том или ином сообщении, вступило в контакт с белыми поселенцами и другими европейцами. Это важно, так как способ производства у аборигенов при столкновении с европейцами быстро разрушался³. Однако следует иметь в виду, что общественная надстройка в определенной степени сохранялась, по крайней мере ее удается описать даже спустя немало времени после того, как традиционный экономический базис уже распался.

Если говорить о путешественниках по Австралии, то большинство из них подробно описывали жизнь аборигенов; работы Э. Эйра⁴ и Дж. Грея⁵ можно назвать классическими в этом плане. С другой стороны, некоторые, например Л. Лейхардт, такому описанию уделяли очень мало внимания. Однако, как бы то ни было, можно уверенно сказать, что аборигены, которых встречали ранние путешественники, вели традиционный образ жизни, и поэтому подобные материалы представляют большую ценность. Но эти исследователи имели одну существенную помеху - они фактически не могли общаться с аборигенами. Им был незнаком язык коренных жителей, а аборигены-переводчики, которых они брали с собой, тоже ничем особенно не могли им помочь: как только путешественники покидали тот район, где жил такой "переводчик", связь обрывалась и надо было искать нового⁶. Ясно, что для того, чтобы получить даже элементарные данные о таком сложном объекте, как традиционная экономическая структура, необходимо было более тесное общение с аборигенами. Например, такой сравнительно простой в этом ряду вопрос, как состав "орды" (horde)⁷ и принадлежность ее членов к тому или иному роду⁸, никогда не ставился ранними путешественниками, и, конечно, они не могли дать на него ответа. Этот вопрос и не мог быть поставлен, так как они не подозревали, что "орда" и род - это разные группы.

К тому времени, когда тесное общение стало возможно, то есть когда среди аборигенов уже распространился пиджин-инглиш, их контакт с европейцами насчитывал немало лет. Коренное население жило оседло, по большей части в "туземных лагерях" на овцеводческих станциях (фермах) или при миссиях; их традиционное хозяйство, а с ним и традиционная "орда" больше не существовали.

Это последнее обстоятельство вызвало проблему локальной организации аборигенов, определяемую как "Ловушка 22" (то есть положение, из которого нельзя найти удовлетворительный выход, по названию романа Дж. Хеллера "Ловушка 22". - Прим. пер.), которую не смогла разрешить австралийская этнография со времен А. Радклифа-Брауна, высказавшего свои взгляды на соотношение "орды" и рода более пятидесяти лет назад. Мы еще вернемся к данному вопросу в этой главе в другой связи.

Несомненно, что разъяснение экономической организации общества аборигенов, и прежде всего производственных отношений при традиционном образе жизни, является одним из наиболее сложных вопросов, стоящих перед австралийской этнографией.

Дж. Барнс⁹, выступая в 1961 г., удачно охарактеризовал сложившееся положение, и я думаю, что стоит процитировать несколько выдержек из его речи:

"Одна из сторон жизни аборигенов, о которой мы знаем особенно мало, - это их хозяйственная и производственная деятельность при традиционных условиях. Это определяется двумя главными причинами. Общество охотников и собирателей всегда трудно изучать; во всей мировой литературе совсем немного отчетов о подобных полевых исследованиях. Охота как хозяйственная деятельность не постоянна; ее приходится изучать на протяжении длительного периода, чтобы составить надежное статистическое описание. Кроме того, жизнь охотников сопряжена с большими трудностями, и, если исследователь хочет ее изучить, он сам должен иметь хорошую физическую форму, быть таким же крепким, как и изучаемый им народ.

...Вторая причина малой изученности традиционного хозяйства состоит, конечно, в том, что оно более, чем какая-либо иная сторона жизни аборигенов, подверглось продолжительному и сильному воздействию со стороны белых переселенцев. Мука, табак и чай уже давно стали желанными средствами существования для аборигенов. Многие из них все еще добывают значительное количество пищи и других предметов в буше, но ясно, что теперь уже лишь частичное и сезонное обращение к продуктам, которые дает буш, ведет к совершенно иным отношениям с окружающей средой по сравнению с теми, что существовали ранее.

...Следовательно, вполне оправданно полагать, что изучение хозяйства аборигенов - это изучение экономики смешанного типа, где происходит выбор между говядиной и игуаной, мукой и диким ямсом, нейлоновыми и природными волокнами. Во многих отношениях изучение этой гибридной экономической системы менее трудная задача для полевого исследователя по сравнению с изучением чистого охотничье-собирательского хозяйства, но эта задача заслуживает не меньшего внимания".

Дж. Барнс сделал эти замечания более четверти века назад; уже в то время в лучшем случае лишь горстка аборигенов в Западной пустыне еще вела образ жизни, близкий к традиционному укладу (большинство жило в правительственном поселении Папунья¹⁰). Сегодня аборигенов, живущих при традиционных условиях, не осталось вовсе, и все сведения об их жизни мы можем почерпнуть лишь из письменных источников, причем написанных по большей части до второй мировой войны. Поэтому большое значение приобретает критическая оценка этих источников¹¹.

В связи с этим следует сказать, что, как бы ни относился исследователь к функционализму Б. Малиновского, надо отдать должное разработанным им методам полевой работы. При этом надо иметь в виду, что, когда Б. Малиновский писал исследование "Семья у австралийских аборигенов", у него совершенно не было собственного опыта полевой работы ни в одном из регионов, в том числе и среди австралийских аборигенов, и, следовательно, он должен был опираться только на письменные источники. О его проницательности свидетельствует то, что он при оценке подобных источников вполне осознавал стоящую перед ним проблему и писал в связи с этим следующее¹²:

"Если какое-либо утверждение (в отчете исследователя. - Ф.Р.) представляет собой простую запись фактов или - еще лучше - если оно иллюстрируется конкретным примером, то в целом нет оснований не верить ему... но если утверждение влечет за собой суждение, обобщение или абстракцию, то мы должны к таким утверждениям подходить гораздо более осторожно".

И далее¹³:

"Есть причина не доверять общим мнениям, выдвинутым профессиональными этнографами, так как очень часто перед нами не просто обобщения, а теоретические заключения. Нередко встречаются случаи, когда замечание общего характера, которое на первый взгляд кажется констатацией факта, - и часто оно дается в такой форме - оказывается после тщательного анализа не чем иным, как предположительным выводом из чисто гипотетических предпосылок..."

Теоретические концепции, которых придерживается наблюдатель, окрашивают в тот или иной цвет сообщения не только "профессионального этнографа"; любой человек, будь он ученым, скваттером или миссионером, при описании фактов неминуемо испытывает воздействие взглядов своей социальной среды. Б. Малиновский хотел устранить этот субъективизм, учитывая, поддерживается ли то или иное утверждение конкретными фактами. Что ж, в этом с ним можно согласиться! Но ведь подобная субъективность проявляется и в том, какие факты автор не сообщил, а объективность - напротив - в сообщении всех фактов.

Самым наглядным примером субъективизма такого рода может служить тот факт, что подавляющее большинство исследователей традиционного общества аборигенов были мужчины. Частичный подсчет, сделанный по библиографическому указателю Дж. Гринвея, показал, что женщины составляют менее 8% авторов, пишущих об аборигенах, причем вклад их часто ограничивается 1-2 работами. Не ясно также, наблюдали ли они сами жизнь аборигенов, и если да, то в какой степени она сохраняла еще традиционный характер.

Четкое разграничение жизни аборигенов по половому признаку, будь то в религиозной сфере или в такой земной области, как хозяйство, значительно снижает ценность наблюдений мужчин-исследователей о деятельности женщин-аборигенок, и, естественно, наоборот. Следствием этого является очень неполное описание жизни женщин-аборигенок, искаженное "мужским субъективизмом" исследователей.

Э. Ликок¹⁴, к примеру, писала о подобном искажении:

"Анализ (положения женщин в эгалитарных обществах, например в обществе австралийских аборигенов. - Ф. Р.) все еще тормозится стремлением навязать западные концепции о роли полов совершенно иным обществам".

Вследствие указанных причин отход от реальности обнаруживался и обнаруживается не только при теоретическом анализе, но и в любом отчете полевого исследователя или просто наблюдателя.

В качестве конкретного примера необходимости критического подхода к опубликованным отчетам ранних наблюдателей можно привести два случая. Первый связан с сообщениями о полигинии, второй - с локальной организацией аборигенов - упомянутой выше "Ловушкой 22".

Итак, прежде всего вопрос о полигинии. В 1880 г. А. Хауитт¹⁵ писал:

"Всеобщей истиной можно назвать тот факт, что мужчина как индивидуум или как представитель своего класса будет, если он имеет достаточно сил, стремиться присвоить себе привилегии и преимущества за счет других. История и наш опыт полны подобных примеров. Это именно то, что делают старшие мужчины... монополизируя обладание женщинами за счет своих соплеменников".

В основном и поныне такое объяснение принимается большинством этнографов. Различие в их взглядах состоит обычно только в определении того, каким образом старшие мужчины достигают "монополии", какими способами¹⁶ им удается управлять обществом и лишать более молодых мужчин обладания женщинами. Здесь нет нужды цитировать другие примеры подобных объяснений¹⁷ из старой и даже более новой литературы: представляется, что приведенного выше высказывания А. Хауитта вполне достаточно. Рассмотрим его более подробно.

Во-первых, он исходит из того, что мужчина как индивидуум изначально, по своей природе, себялюбив и эгоистичен и будет "стремиться присвоить себе привилегии и преимущества за счет других". Во-вторых, именно в связи с этим он использовал слово "класс". А. Хауитт, конечно, не был марксистом и, возможно, никогда не слышал о Карле Марксе, но, тем не менее, он явно учел значение классовой характеристики. В-третьих, он ссылается на историю (которая для него была историей классовых обществ). Но в учебниках истории середины XIX века Австралия, так же как и понятие "класс", даже не упоминалась. В-четвертых, он ссылается на "опыт", однако совершенно ясно, что свой опыт он приобрел в классовом обществе Австралии середины XIX века.

Как видим, А. Хауитт объяснил "монополию" на женщин со стороны старших мужчин терминами и понятиями, распространенными в капиталистическо-колониальной Австралии XIX века, принятыми - говоря его же словами - в качестве "всеобщей истины". Нельзя сказать, что он контрабандой протащил эти идеи в свои объяснения, используя - продолжим метафоры - ловкость рук, поскольку они очень точно сформулированы. Нынешние этнографы намного искуснее в этом плане, но суть ситуации от этого не меняется¹⁸: их объяснения наполнены понятиями, полученными от классового общества, в котором они живут. По-другому и быть не может.

Оставим в стороне различные способы, которыми старшие мужчины поддерживали свою "монополию", и обратимся к совершенно иному - материалистическому - объяснению австралийской полигинии. Как доказывается в этой работе, семья - полигинно-геронтократическая семья, по моему определению, - являлась одним из фундаментальных традиционных институтов, через который оформлялись и проявлялись производственные отношения в обществе австралийских аборигенов.

Как будет показано, аборигены рассматривали женщин не как "объект противоположного пола", а как весьма ценных производителей, причем производителей в двух смыслах: во-первых, как производителей необходимой, фактически в количественном отношении преобладающей части потребляемой пищи, и, во-вторых, женщины были воссоздателями (по своей биологической природе) главной производительной силы - самих мужчин и женщин.

В дальнейшем изложении мы еще остановимся на структуре полигинно-геронтократической семьи, выполнявшей, на мой взгляд, две важные функции. Здесь же отметим, что одна из них состояла в помощи женщине, когда та была обременена наибольшим количеством маленьких детей, со стороны других жен, объединенных в коллектив во главе с их мужем, обладавшим большим жизненным опытом и обеспечивавшим и организовывавшим производство и распределение. Вторая функция семьи состояла в том, что коллектив жен выступал лучшей школой для обучения девочки-подростка ее будущим социально-экономическим обязанностям.

Несомненно, применяемое мною материалистическое объяснение явления - заметим, уже прежде достаточно "объясненного" - покажется странным и, возможно, неприемлемым некоторым, например западным, читателям. Ответим им так: до тех пор пока этнографы рассматривают женщин как "дефицитный товар", монополизировать который стремятся старшие мужчины за счет более молодых, основное - материалистическое - объяснение традиционной семьи австралийских аборигенов будет ускользать от них.

Мы только что рассмотрели, как один "профессиональный этнограф" субъективно объяснил полигинно-геронтократическую семью на языке понятий, распространенных в его время. Совершенно другой, но столь же важный вопрос состоит в том, какие виды сообщений мы в действительности имеем о семье аборигенов и какие выводы мы можем сделать (причем большинство сообщений могут носить также "субъективный характер"), учитывая, что форма этого института, а более точно, и его содержание, менялись со временем. Особенно нас интересует, насколько семья аборигенов изменилась за относительно небольшой промежуток времени с момента первых контактов с европейскими поселенцами. Конечно, это был не простой процесс, он по-разному проходил в тех или иных частях континента, начавшись раньше всего на юго-востоке и относительно недавно придя на север. Эти соображения дают объективный критерий для оценки различных сообщений и, что особенно важно, дают нам возможность делать выводы о традиционном состоянии общества австралийских аборигенов.

Если, как было отмечено, полигинно-геронтократическая семья при традиционном образе жизни играла определенную важную экономическую роль, то можно было бы ожидать, что после того, как аборигены вступили в контакт и стали зависеть от европейцев¹⁹, перейдя к оседлому образу жизни в окраинных поселениях, сопровождаемого разрушением их первоначального хозяйственного уклада, то и типичная полигинно-геронтократическая семья должна была бы измениться²⁰. Перед войной А. Элькин писал²¹:

"Обычай стариков жениться на молодых девушках меняется в тех частях Северной Австралии, куда пришли белые люди. Сейчас часто можно увидеть молодых мужчин с молодыми женами, но они редко имеют детей. Полигиния также уходит в прошлое. Изменения, очевидно, являются результатом прямого или косвенного влияния белых".

Другими словами, полигинно-геронтократическая семья под "влиянием белых" подвергается радикальным изменениям, если не исчезает полностью. На христианских миссионерских станциях такие традиционные обычаи не одобрялись; были предприняты специальные меры с целью их упразднения²².

Эти соображения имеют прямое отношение к тому, сообщалось ли - и в какой форме - о наличии полигинии и геронтократии в той или иной группе. Если наблюдали группу аборигенов, ведущих традиционный образ жизни, то об этом типе брачно-семейной организации сообщали. Но если аборигены находились в контакте или под влиянием европейцев на протяжении некоторого времени, то такие сообщения обычно отсутствовали. Следовательно, если отмечалось, что группа аборигенов моногамна (или имеет лишь отдельные случаи полигинии), то сразу можно сказать, что она подверглась влиянию европейцев, и для того, чтобы оценить сообщение о ней, необходимо знать историю данного места обитания группы и особенно когда проводились наблюдения.

Конкретный случай может проиллюстрировать это положение. В 1950-х годах я хотел выяснить, была ли свойственна тасманийцам, при традиционных условиях жизни, типичная австралийская форма полигинно-геронтократической семьи. Я обратился к ценной сводке материалов, сделанной Л. Ротом²³, и обнаружил, что разные источники сообщают, что тасманийской семье была свойственна полигамия, моногамия и полиандрия.

Надо учесть, что Тасмания начала заселяться европейцами в 1804 г.; к 1832 г. коренные жители, насчитывающие первоначально 4 тыс., были в значительной степени истреблены, а оставшиеся 200 человек выселены на о. Флиндерс. Возникает вопрос: наблюдали ли и описывали ли когда-нибудь тасманийцев, ведущих традиционный образ жизни? Выясняется, что их описывали путешественники, в частности французские, побывавшие на Тасмании до 1804 г., и в нескольких случаях - ранние поселенцы. Во всех этих описаниях отмечалось, что тасманийцам была свойственна полигиния и, кроме того, в отдельных случаях - геронтократия в той же степени, как показали мои наблюдения в Северной Австралии на Грут-Айленде в 1938 г. и 1941 г.²⁴

Затем я проанализировал тасманийские дневники и материалы Дж. А. Робинсона, жившего среди тасманийцев в 1829-1834 гг.; этот большой том издан Н. Пломли²⁵. В нем на 900 с лишним страницах упоминается лишь один случаи полиандрии²⁶ и два случая полигинии²⁷.

Согласно сведениям, сообщенным Дж. А. Робинсоном, тасманийская семья практически всегда представлялась моногамной. Но обращение к диаграмме Р. Джонса²⁸ показывает, что в тот период, когда Дж. А. Робинсон жил с ними, общество тасманийцев быстро приближалось к закату, их традиционное хозяйство уже было разрушено, а вместе с ним и традиционная форма семьи. Следовательно, свидетельство Дж. А. Робинсона нельзя использовать для опровержения сообщений ранних путешественников о том, что при традиционном образе жизни тасманийцам была свойственна полигинно-геронтократическая семья.

Э. Карр²⁹, основывая свои выводы на ранних отчетах, категорически утверждал, что "полигамия (именно так. - Ф. Р.) распространена почти повсеместно... в Австралии", но он привел при этом 4 исключения и отметил: "Какие обстоятельства... вызывают эти исключения из общего правила, невозможно определить". Несомненно, что Э. Карр смог бы решить эту проблему, если бы обратил внимание на то, кто именно и когда изучал эти 4 группы аборигенов, ставшие исключением.

Мы видели, как А. Элькин отмечал, что в Северной Австралии перед второй мировой войной³⁰ "полигиния исчезла ... как ... результат воздействия белых". Этому утверждению мог бы противоречить тот факт, что в Арнемленде случаи полигинии отмечали почти через 40 лет после войны³¹. Ясно, что если мое утверждение верно, то с разрушением традиционного хозяйства должна была бы исчезнуть и полигинно-геронтократическая семья. В связи с этим следует сделать ремарку: тот факт, что полигиния все еще существует, можно в значительной степени объяснить коренным отличием отношений аборигенов с европейцами до и после второй мировой войны.

До войны, когда аборигены на севере вступали в контакт с европейцами (последние в основном принадлежали к трем категориям: скотоводы, миссионеры и полицейские), то коренные жители оказывались, как правило, в зависимости от белых. Кроме того, в рассматриваемый период в результате подобного воздействия аборигены представляли собой разобщенный народ, разделенный на небольшие изолированные группы, и, несомненно, осознавали, что они - "вымирающая раса". Полигиния и геронтократия осуждались европейцами, а миссионеры предпринимали шаги, чтобы вообще искоренить эти "нравственно греховные" обычаи. После войны аборигены уже не были вымирающей расой, прирост населения у них стал выше, чем по стране в целом. Они больше не жили изолированными группами, а стали частью общеавстралийского политического развития. Их прямая зависимость от местных белых также сильно сократилась. Традиционное хозяйство аборигенов давно исчезло, и, следовательно, больше не существовало экономической основы для полигинно-геронтократической семьи. Полигиния и геронтократические браки - насколько последние еще сохранялись - по-прежнему предавались европейцами анафеме. Аборигены, по-видимому, признавали, что при изменившихся условиях более не было причин для сохранения геронтократических браков. Но полигиния рассматривалась теперь ими как основная часть их "аборигенности". С ростом их утверждения в отношениях с белым населением аборигены оказались в состоянии пренебречь мнением белого человека и продолжить или вернуть традицию полигинных браков.

В этом отношении весьма примечательны события на Грут-Айленде. В 1938 и 1941 гг. миссионеры из миссии на юго-западе острова считали аморальными и ужасными обычай полигинии и брак девочек до наступления половой зрелости со старшими мужчинами. Мнение Фреда Грея, жившего в Умбе-Кумбе (поселении аборигенов на северо-востоке острова) и хорошо знавшего островитян, опиралось не только на моральные нормы, но он тоже считал, что в интересах аборигенов было бы отказаться от этих обычаев.

В 1941 г. во время полевых исследований систем родства я опросил около двух третей населения Грут-Айленда о родственных отношениях каждого из них со всеми остальными известными мне жителями острова³². Эти данные показывают, что каждая аборигенка (и соответственно каждый абориген) вне зависимости от возраста называла родственным термином "муж" 5-10 мужчин-аборигенов. В большинстве случаев каждая молодая женщина, жившая со старшим мужчиной, называла термином "муж" и какого-нибудь молодого человека. В традиционном обществе со временем молодой человек в конечном счете наследовал женщину в результате левирата, возможно, после того, как она уже несколько раз побывала замужем за старшими мужчинами после смерти ее первого мужа. К этому времени она, конечно, уже была не подростком, а зрелой женщиной.

На основе моих данных 1941 г. со старшими мужчинами обсуждался вопрос о предоставлении свободы их молодым женам с тем, чтобы последние могли выйти замуж за своих ровесников, которые являлись их потенциальными мужьями в соответствии с системой родства. Это обсуждение оказалось плодотворным, и, когда я вернулся на остров в 1948 г., молодые женщины и девочки-подростки жили с более молодыми мужчинами. Старшие же мужчины продолжали жить в полигинных браках, но их женами теперь являлись только старшие женщины³³.

К 1950-м годам пришли в действие новые факторы. Во-первых, произошло то, что можно назвать демографическим взрывом на острове. Во-вторых, в 1952-1953 гг. П. Уорсли было отмечено преобладание женского пола в предподростковой возрастной группе. Он предположил, что через несколько лет снова возникнет потребность в полигинии с тем, чтобы девушки по достижении брачного возраста могли найти себе мужей. И действительно, к 1958 г. аборигены, жившие на миссионерской станции, стали требовать возврата к полигинии³⁴.

Полигиния вновь распространилась и все еще существовала в 1979 г.³⁵ Но полигиния, существующая в настоящее время, судя по сообщениям, имеющимся в моем распоряжении, не является всеобъемлющей, и ей не свойственна такая традиционная черта, как ярко выраженная геронтократия. Интересно было бы сравнить нынешнее положение с тем, что наблюдалось в 1941 г.

Похоже, что аналогичные процессы происходили и в других частях Арнемленда, где аборигены лишь недавно расстались с традиционным образом жизни, а полигиния как черта их "аборигенности" все еще сохраняется.

Абориген из Арнемленда

В Центральной Австралии положение, очевидно, несколько отличается. Здесь многие аборигены не так давно перестали вести традиционный образ жизни, но они в значительной степени остаются под влиянием миссий, местных скотоводов и полиции, кроме того, они более изолированы и им не свойствен радикализм, распространившийся среди северных аборигенов. В центральных районах происходит процесс отмирания полигинии, подобный отмеченному А. Элькином на севере перед второй мировой войной. Но при традиционном образе жизни в центральных районах, так же как и в северных, полигиния, конечно, существовала³⁶.

Рассмотрев формы традиционной австралийской семьи и отметив необходимость критической оценки каждого сообщения о ней при помощи такого объективного критерия, как учет глубоких исторических изменений, которым подвергается этот институт после столкновения с европейской цивилизацией, мы теперь обратимся к еще одной важной проблеме. Это уже отмеченная "Ловушка 22" - вопрос о традиционной локальной организации аборигенов.

Этот вопрос так назван потому, что, во-первых, в традиционном обществе наблюдатели не могли изучить его, поскольку они - как отмечалось - были не в состоянии в достаточной мере общаться с аборигенами, а, во-вторых, когда взаимопонимание стало возможным, традиционный способ производства, а с ним и локальная организация были уничтожены. Очевидно, что не существовало способа разорвать этот замкнутый круг, и традиционная локальная организация аборигенов, казалось, была обречена так и остаться неразрешимой проблемой. Отметим здесь, что историки первобытного общества и археологи не могут (или скажем более осторожно: при современном уровне техники не могут) пролить свет на эту проблему, так же как не могут они раскрыть форму первобытной семьи.

Неразрешимость "Ловушки 22" не помешала нескольким этнографам попытаться описать отношения между родом и "ордой". Первым среди них можно назвать А. Радклифа-Брауна, обосновавшего свою точку зрения материалами полевых исследований, проводившихся в северо-западной Австралии до первой мировой войны. А. Радклиф-Браун, прежде изучавший андаманцев, заслужил признание как крупнейший специалист в области австралийской этнографии и стал первым профессором социальной антропологии в Сиднейском университете. Взгляды А. Радклифа-Брауна на данную проблему, подкрепленные его академическим авторитетом, считались общепризнанными в австралийской этнографии и оставались незыблемыми на протяжении почти сорока лет, пока их не начали оспаривать в конце 1950-х - начале 1960-х годов.

В мои намерения не входит детальное рассмотрение его взглядов. Суть же в следующем. А. Радклиф-Браун утверждает³⁷, что мужская половина одного рода, а также жены, пришедшие из других родов, и их незамужние дочери используют в качестве "орды" землю, принадлежащую роду мужчин из этой "орды". Другими словами, род был патрилинейным и экзогамным, а "орда" - патрилокальной. Вследствие этого только мужчины, принадлежащие к определенному роду, обычно живут и охотятся на земле этого рода.

Я также не предполагаю детально рассматривать контраргументы, которые были выдвинуты в конце 1950-х - начале 1960-х годов и оспаривали эту точку зрения³⁸. Целесообразно, полагаю, лишь задать вопрос: почему опровержение взглядов А. Радклифа-Брауна произошло именно в этот период? Ответ на данный вопрос, как мне кажется, связан с тем, что именно в это время борьба аборигенов за право на землю впервые стала живой политической проблемой, и простейшая модель А. Радклифа-Брауна локальной организации австралийцев совершенно не соответствовала представлениям самих аборигенов о собственности на землю. Так возникла потребность в создании новой модели.

Как бы там ни было, совершенно ясно, что опровержение прежних взглядов происходило со стороны более молодых этнографов (за исключением У. Станнера), которые учились и проводили полевые исследования уже после второй мировой войны и, следовательно, не могли изучать аборигенов, живших при традиционных условиях³⁹. Таким образом, противопоставить опровержениям молодых этнографов можно было бы тот факт, что именно А. Радклиф-Браун наблюдал традиционное положение, со временем изменившееся.

В другой связи⁴⁰ я уже доказывал, что А. Радклиф-Браун был фактически - по сравнению с Б. Малиновским - очень слабым полевым исследователем⁴¹. Кроме того, он никогда не работал среди аборигенов, живших при традиционных условиях. Он писал⁴² о племени кариера и соседних группах, среди которых он работал в 1911 году:

"Их страна была заселена белыми почти 50 лет назад, и в последующие годы их численность неуклонно сокращалась. В настоящее время осталось всего не более 100 мужчин, женщин и детей... все они, за исключением стариков, вполне сносно говорят по-английски... Мои расчеты показывают... что минимальная численность племени составляла около 750 человек... Это, однако, очень приблизительная оценка, и на нее не следует полагаться".

Другими словами, взгляды А. Радклифа-Брауна на локальную организацию аборигенов являются классическим примером того, что Б. Малиновский назвал "теоретическим заключением профессионального этнографа", и подобные взгляды после более тщательного анализа оказываются лишь предположительными выводами из чисто гипотетических предпосылок. Однако на протяжении десятилетий эта догма некритически принималась фактически всеми этнографами как неопровержимая истина.

Никто не станет утверждать, что у Д. Томсона не было огромного опыта работы среди аборигенов, все еще сохранявших традиционный образ жизни. Однако и он принял эту догму без всякой критики. В своей классической работе о хозяйстве и обменном цикле в Арнемленде⁴³ он, очевидно, изложил свои собственные взгляды на локальную организацию аборигенов, но они фактически совпадали с точкой зрения А. Радклифа-Брауна. Взгляды Д. Томсона были изложены в общей форме, но позже⁴⁴ он писал:

"(Во время сухого периода. - Ф. Р.) большие стойбища влажного сезона разбиваются на маленькие группы, состоящие из нескольких семей, которые расходятся и ведут кочевую жизнь на территории, принадлежащей их роду (по-видимому, мужской половине рода. - Ф. Р.)". Должны ли мы рассматривать эти выводы Д. Томсона как независимое подтверждение концепции А. Радклифа-Брауна о локальной организации аборигенов, сделанное другим общепризнанным специалистом и, более того, в данном случае основанное на свидетельстве очевидца, наблюдавшего традиционное общество? Конечно, это можно было бы представить и подобным образом. Но более тщательное рассмотрение того, что писал Д. Томсон, даже лишь в этой работе, обнаруживает противоречие между приведенным выше общим утверждением и взглядами, высказанными им в других местах. Прежде всего возможно, что в "стойбище влажного сезона", упомянутом выше, жили мужчины, принадлежавшие к разным родам, к тому же Д. Томсон приводит специальные примеры сотрудничества мужчин из разных родов, например поджигание травы при охоте⁴⁵ во время сухого сезона. Другой пример - общая рыбная ловля⁴⁶. Кроме того, о том, что "орда" включала мужчин из разных родов, свидетельствует и У. Уорнер, работавший приблизительно в том же районе перед Д. Томсоном⁴⁷.

После рыбной ловли

Возьмем другой, на этот раз послевоенный пример. П. Уорсли работал на Грут-Айленде в 1952-1953 гг. и, конечно, прекрасно зная концепцию А. Радклифа-Брауна о локальной организации аборигенов, предполагал обнаружить ее и у ваниндильяугва. Но то, что он нашел, совершенно отличалось от описания А. Радклифа-Брауна, и П. Уорсли счел, что Грут-Айленд является исключением. Он писал⁴⁸:

"В отличие от многих других групп аборигенов орды (на Грут-Айленде. - Е. Г.), принадлежащие к определенному роду, ни в коей мере не были ограничены лишь территорией этого рода".

Совершенно ясно, что он с неохотой вынужден был отказаться от общепризнанной "истины" А. Радклифа-Брауна. Но, как мы в дальнейшем увидим, мужская половина "орды" в традиционном обществе обычно принадлежала не к одному роду, а к нескольким. Естественно, сторонники А. Радклифа-Брауна могли бы возразить, что ваниндильяугва, когда П. Уорсли работал с ними, уже подверглись влиянию европейцев - и это совершенно верно - и что локальная организация вследствие этого претерпела изменения, отмеченные П. Уорсли, а, следовательно, его данные не опровергают взглядов А. Радклифа-Брауна.

Очевидно, что мы до сих пор не смогли разорвать порочный круг "Ловушки 22" - проблемы локальной организации аборигенов. Это объясняется тем, что мы все еще не обратились к конкретным фактическим свидетельствам о том, как мужская половина "орды" идентифицирует себя в качестве членов рода при традиционных условиях жизни.

Более молодые этнографы, работавшие в послевоенные годы среди групп аборигенов, подвергшихся в той или иной степени влиянию европейцев, свидетельствуют о том, что концепция А. Радклифа-Брауна была неверной. Ряд этнографов старшего поколения, например Дж. Бердселл⁴⁹, упорно отрицают ценность подобных свидетельств послевоенного периода. Но, как говорит английская пословица, "что соус для гусака, то соус и для гусыни" - ведь и материалы А. Радклифа-Брауна, относящиеся к 1911 г., тоже вызывают не меньшее подозрение, так как то общество, которое изучал он, уже не жило при традиционных условиях.

Вполне возможно, что молодые этнографы ошибались, налагая свои выводы на традиционное положение, существовавшее в прошлом, и австралийская этнография получила новую "истину", которая является не меньшей догмой, чем концепция А. Радклифа-Брауна. Можно ли как-нибудь разрешить эту дилемму?

Мне удалось собрать среди племени ваниндильяугва конкретные и точные данные, полностью соответствующие критериям Б. Малиновского, которые свидетельствуют о том, что "орда" при традиционном образе жизни действительно включала взрослых мужчин, принадлежащих к различным родам.

Чтобы понять суть этих в своем роде уникальных данных, прежде всего необходимо проследить историю контактов ваниндильяугва с внешним миром и историю их этнографического изучения.

Контакты эти происходили на протяжении длительного периода. Макассары каждый год останавливались на острове для сбора трепанга; М. Флиндерс посетил остров в начале XIX в., а в конце XIX в. в этих местах, вероятно, побывали золотоискатели. Скот предположительно попал на остров в 1880-х годах. Но постоянных поселений посторонних на острове не было, и нет никаких признаков того, что традиционные производственные отношения аборигенов претерпели коренные изменение (например, в результате использования долбленой макассарской лодки и т. п.) вследствие контактов с внешним миром.

Н. Тиндейл посетил Грут-Айленд в 1921-1922 гг. и провел первое систематическое изучение островитян. Он сфотографировал и группы, и отдельных аборигенов; несколько фотографий он поместил в своей работе⁵⁰. Вскоре после пребывания Н. Тиндейла Церковное миссионерское общество основало миссию в юго-западной части острова, но не для обращения аборигенов в христианство, а как приют для детей-метисов с материка. На протяжении ряда лет контакты миссии с местными аборигенами были минимальными. Однако в 1936 г. миссионеры обратили внимание и на них. В 1938 г. в северо-восточной части острова была создана база для гидропланов, а также поселение для аборигенов, во главе которого стал Фред Грей.

Метисы из Яраба

Впервые я жил на острове в 1938-1939 гг. и продолжил свои научные наблюдения во время второго посещения его в 1941 г. Даже в этот относительно поздний период традиционные производственные отношения аборигенов по существу оставались ненарушенными. Подавляющее большинство женщин по-прежнему жили в буше и волей-неволей вынуждены были вести традиционное хозяйство, мужчины же занимались рыболовством и охотились с гарпуном на морских животных, составлявших традиционную пищу⁵¹. После войны, в 1948 г., я вновь побывал на острове с американско-австралийской научной экспедицией, изучавшей Арнемленд. К этому времени

традиционный хозяйственный уклад ушел в прошлое; аборигены жили оседло в поселении Фреда Грея и при миссии. В 1948 г. я взял с собой на Грут-Айленд работу Н. Тиндейла 1925-1926 гг. и попросил аборигенов определить, кто был изображен на воспроизведенных в ней фотографиях, сделанных Н. Тиндейлом 27 лет назад⁵². В данном случае большой интерес представляют две фотографии. На одной изображена группа мужчин-аборигенов (Н. Тиндейл не видел на острове ни одной женщины вследствие обычая их изоляции), сфотографированная в юго-восточной части острова, на другой - в северо-западной. Оказалось, что в обоих случаях мужчины принадлежали к различным родам и, кроме того, 2 из 10 аборигенов на первом снимке были членами родов, живших на о. Бикертон в 80 км на северо-запад от Грут-Айленда.

Опыт 1948 г. был примечательным в двух отношениях: во-первых, удалось установить родовую принадлежность членов групп, т. е. "орды" аборигенов, живших еще при традиционных условиях, и, во-вторых, выяснить, что мужчины, входившие в одну группу, принадлежали к разным родам. Кроме того, "родовые" территории членов группы оказались отстоящими далеко друг от друга. Таким образом, мой опыт опровергал концепцию А. Радклифа-Брауна о традиционной локальной организации аборигенов и в то же время на конкретном примере подтверждал взгляды молодых этнографов.

Но это подверждение таит в себе определенную опасность. В последние годы в австралийской официальной печати⁵³ было отмечено распространение среди аборигенов так называемого движения "на землю предков" или "назад в буш"⁵⁴. Эти группы аборигенов, "возвращающихся на землю предков", насчитывают около 50 мужчин, женщин и детей; они постепенно возвращаются к традиционной культуре и в некоторой степени к традиционному образу жизни. В литературе они также известны как "традиционно ориентированные" группы.

Однако надо подчеркнуть и обратить особое внимание на то, что подобные группы не живут при традиционных экономических условиях. Они неразрывно связаны с товарно-денежной экономикой и уже не ведут полукочевой образ жизни. Именно в таких группах аборигенов, "возвратившихся на землю предков", большинство, а возможно и все исследователи, проводили полевую работу в послевоенные годы. Но было бы совершенно неверно некритично экстраполировать выводы, полученные ими при изучении подобных групп, на традиционное общество и приравнивать эти группы к последнему⁵⁵.

Это особенно важно учитывать не только при изучении населения и демографической структуры, но также и в отношении традиционного способа производства в целом.

Выводы. В этой главе была сделана попытка на основе ряда примеров показать, какими критериями следует пользоваться при оценке этнографических данных об аборигенах.

В целом данные, содержащиеся в литературе, представляют подход к фактам в основном с точки зрения мужчин; материалов о деятельности женщин-аборигенок намного меньше, чем о деятельности мужчин. Обычно в работах заметна тенденциозность, объективно вызванная социальным окружением исследователя. Такой подход становится особенно очевидным, когда мы обращаемся к сообщениям и исследованиям профессиональных этнографов, что происходит вследствие их академическо-схоластической подготовки. Тенденциозность была связана и с тем, что ученые, как правило, не работали среди аборигенов, живущих при традиционных условиях. Кроме того, многие квалифицированные полевые исследователи считают, что они наблюдали традиционное общество, в то время как в большинстве случаев изучаемые ими аборигены уже давно не вели такого образа жизни.

Следовательно, необходимо при оценке всех данных - и не только тех, что собраны подготовленными наблюдателями, - использовать объективный исторический метод для выяснения, насколько та или иная группа сохранила (или сохраняла) традиционный образ жизни в момент изучения.