С Кочевниками Сахары

Ландшафт юга Марокко напоминает очень яркие, но однообразные по сюжету тканые гобелены, застилающие стены лавок арабских базаров: скалы, барханы, пальмы, всадники, щетина кактусов... В поисках новых впечатлений я выбрался из зубчатых стен старинных городов и отправился в экзотический простор Юга, влезай в самое сахарское пекло.

Скверная проселочная дорога, какие на картах обозначают пунктиром, порой терялась, сливаясь с равниной. Приходилось останавливать машину, искать зыбкие очертания проезжей части. Во время одной из таких пауз я неожиданно увидел человека. Он удобно лежал на боку, положив под голову гладкий плоский камень, похожий на ложе ружья. Высохшее от солнца и времени темно-коричневое лицо обрамляла короткая белая борода. Голова оплетена тюрбаном и прикрыта сверху капюшоном. Ясные веселые глаза с любопытством смотрели на меня.

Я поздоровался, присел рядом, спросил, далеко ли старик путь держит. Он переменил позу, усевшись на камень, служивший ему подушкой, и ответил, что идет в Загору. Я пригласил его к себе в машину; он охотно согласился, полюбопытствовав, кто я такой. Услышав, что я русский, старик на некоторое время задумался, но, так ничего и не вспомнив, пробормотал:

- Странно, что русские говорят на таком же языке, как наш...

Оазис Загора, куда мы ехали, расположен на подступах к Сахаре. Собственно говоря, у Сахары нет каких-то четких границ начала и конца. Это плоскость, загроможденная черно-фиолетовыми камнями, отсеченная от неба круглым росчерком горизонта. От какого-то места, от неведомой мне точки обугленная солнцем мертвая равнина называется Сахарой...

- Сахара там, - показал рукой вперед мой новый спутник Абу Бекр. - Началом Сахары будет последняя финиковая пальма в сторону Юга.

Свои проведенные в странствиях семьдесят лет Абу Бекр прожил необременительно для цивилизации. Налоговые квитанции, алфавит, зубная паста, формы государственного управления, кино - явления и предметы, абсолютно неведомые Абу Бекру. Вольные кочевники не признают ни государственных границ, ни таможенных формальностей. Племена скитальцев находятся в постоянном движении, они свободно передвигаются по территориям Мавритании, Алжира, Нигера, Сенегала, Чада, забредают в Марокко, Тунис, Ливию.

Абу Бекр возвращался из города Варзазат, где удачно продал верблюда марокканским пограничникам. В армии Марокко есть особые воинские части на верблюдах. Никакая техника в мире пока еще не может заменить в пустыне безотказно выносливого неприхотливого горбуна.

Итак, Абу Бекр удачно продал верблюда... Судя по торжественности, с которой он говорил, событие произошло важное, значительное для него. Мне хочется подробнее расспросить старика о его жизни, о выгодной сделке, вообще о верблюдах. Но не делаю этого, потому что арабы не любят прямых, швязчмеых расспросов. Я обо всем узнаю потом, в более подходящее время.

Загора удивляет неожиданно фешенебельным отелем, выдержанным в стиле здешних ксаров - жилых крепостей с башнями, как шахматные ладьи. В Загоре есть библиотека, где хранятся пуды еще никем не изученных арабских рукописей. За две медные монеты свитки показывают туристам. Для полного представления о Загоре добавим, что здесь есть мечеть, развалины древних укреплений и слипшиеся, как соты, в одну сплошную массу глинобитные дома. Жизнь поселку дает рыжая река Дра. Роща финиковых пальм широким массивом обступает берега..

Осенью из-под резных крыльев листвы пальм свисают пудовые грозди янтарных фиников. Аккуратно развешанные в помещении под потолком грозди сохраняются годами, плоды всегда остаются сладкими и душистыми. До сих пор у жителей пустынных районов финики иногда заменяют деньги. Ими расплачиваются, например, за привозимый из Тропической Африки маис, ячмень. Существует даже определенный весовой курс фиников; в зависимости от спроса и предложения он колеблется так же, как курс валюты на международных биржах. - Скажи, Абу Бекр, кто владеет пальмовой рощей?

Мы пообедали в плохонькой харчевне, обошли поселок и теперь от нечего делать сидим в тени деревьев на берегу ленивой реки. Время послеполуденное. Все попрятались от зноя, на улицах ни души, даже детворы не слышно. Так будет часов до четырех, пока солнце не передвинется на Запад.

Похоже, старик не понял моего вопроса. Я поясняю: здесь много тысяч прекрасных пальм, а жителей мало, и по всёму видно, чтo они бедны. Кто же владелец финиковых богатств?

Абу Бекр, прежде чем ответить, снимает с плеча ремень с кожаной сумкой, похожий на полевую военную сумку. Такая сума есть у каждого взрослого жителя южных марокканских районов. Не иметь универсальной сумы считается несолидным, даже неприличным. Чего только нет в таком саквояже! Кусок сахара, нитки с иглой, пробка, гвоздь, щепоть табака, спички - все, что угодно, кроме денег. Деньги хранят в более надежном месте - за пазухой, ближе к телу.

Кочевники сахарских районов Марокко

Положив пухлую сумку возле себя, старик повел рассказ о финиках...

Роща финиковых пальм, как и источник воды, имеет много хозяев. Она принадлежит и кочевым племенам, бродящим по бескрайней пустыне, и оседлым жителям оазиса, и крестьянам окрестных деревень. Часто кочевники за неимением времени для ухода за пальмами сдают их в аренду местным земледельцам или батракам. В .некоторых племенах поступают иначе: мужчины, забрав скот, кочуют в поисках пастбищ, а женщины и дети остаются в оазисе, ухаживают за пальмами. О, это дерево требует к себе много внимания, оно капризно, как годовалая верблюдица! В народе о пальме говорят: королева пустыни, она всегда держит голову в огне, а ноги в воде. Жар сахарского солнца и прохладная влажная почва - вот два обязательных условия, при которых финиковое дерево награждает человека золотыми плодами.

Но это еще не все! Если в период цветения пальму оставить на волю ветра, то осенью вместо фиников в кроне будет звенеть только ветер. Испокон веков служители пальм вручную переносят пыльцу с мужских цветов на женские. Крестьянин по стволу забирается на тридцати-сорокаметровую высоту, где, как люстры, полыхают гирлянды оранжевых цветов, набирает букет, затем лезет с ним на другое дерево, чтобы стряхнуть там желтую пудру пыльцы. Но прежде чем подняться на дерево, которое дает плоды, возле него на землю кладут верблюжью берцовую кость или череп. Таков традиционный ритуал: амулеты принесут удачу, пальма даст обильный урожай, и злые духи не посмеют к ней прикоснуться... Известен случай, когда один ксари, то есть житель ксара, не совершил обряда, и молния ударила в его пальму и погубила ее.

В жаркий период деревья, как и люди, испытывают сильную жажду, и долг тех, кто позаботился о них весной, напоить их летом. Наступает осень, и кочевники стекаются к оазисам на сбор урожая фиников. В марокканских оазисах Загора, Эрфуд и Рисани сотни тысяч реликодепных пальм, они кормят миллионы людей южного края страны и пришлых кочевников. По ни одно дерево не огорожено, не помечено каким-то знаком. Плантации разрослись сплошными лесными массивами, без межей и без изгородей. Как же крестьяне различают, где свое, где чужое? Нельзя этого объяснить. За свой век Абу Бекр не тюмнит случая, чтобы кто-то ошибся или возникла тяжба. Ведь даже в очень большом стаде всегда узнаешь своего верблюда. Даже темной ночью не ошибаешься дверью своего дома... Не так ли?

Хороших людей на свете больше, чем скверных. Но из ста честных всегда найдется нечистый на руку, недобрый в помыслах. Как избежать, чтобы твою пальму не обобрали? На это есть закон пустыни и оазиса: сбор урожая фиников начинается одновременно всеми сразу, в один день. Никто не имеет права под страхом суда сорвать горсть плодов даже на своем собственном дереве до начала всеобщего сбора. День урожая заранее назначается властями или вождями племен. Без телеграфа весть о дате быстро распространяется по стране, доходит в отдаленные кочевья. В день урожая владельцы плантаций, арендаторы, батраки со своими домочадцами приступают к срезу тяжелых золотых жгутов, затем пируют целых три дня, а то и дольше. С хорошей пальмы снимают до ста килограммов плодов.

В те страшные дни, когда раскаленный воздух подобен крутому кипятку, пальмовая роща застилает землю нежной тенью. Все живое забирается в эту пелену тени, спасается ею. Из пальмовых листьев плетут упругие, как пружины, корзины и циновки, а из волокна делают веревки и канаты. Древесина отстоявших свой век стволов идет на строительство жилищ.

О стройной пальме сложены стихи и песни. В пустынном, обездоленном краю это чудесное дерево дает человеку жизнь. Что бы стал делать кочевник без пальмы? Абу Бекр качает головой - такого не может быть...

В дверь моего гостиничного номера кто-то осторожно, как бы извиняясь стучит. Похоже, постучавший понимал, что в четыре часа утра беспокоить неудобно Приоткрыв дверь, я увидел алые шаровары дежурного по отелю.

- Вас хочет видеть один человек. Он ждет в фойе. Абу Бекр пришел проститься.

- Куда же ты в такую рань? полюбопытствовал я.

- Километрах в пятнадцати отсюда базарный день - торг верблюдов. Мне нужно спешить, чтобы подыскать крепкого верблюжонка.

- Постой, Абу Бекр! Поедем вместе, - я позвенел ключами от автомашины.

- О нет! На моторе в то место не проедешь. Скалы. Дюны. Дороги пет. Туда можно только пешком или на верблюде.

И тогда я решил отправиться со стариком в пустыню пешком. Из багажника машины я достал прихваченную в поездку джеллабу. Плотная хлопчатобумажная ткань защищает тело от солнца и греет в холодную в здешних местах ночь.

Пройдя спящим поселком, миновали пальмовую рощу. Абу Бекр безошибочно вышел на едва заметную тропу, и мы начали свой нелегкий переход по пустыне. Восточный край лилового, как слива, неба стал линять, появились сиреневые и розовые тона. В пути я выспрашивал о миражах, смерчах, скорпионах. Постепенно мы подошли к теме о верблюдах.

- Как понять тебя, Абу Бекр? В Варзазате ты только что продал своего верблюда, а теперь хочешь купить другого? В чем смысл этих сделок?

Мой спутник рассмеялся, настолько наивным показался ему мой вопрос.

- Я всю жизнь только этим и занимаюсь! Покупаю верблюжонка, выращиваю его, учу, а продаю уже настоящего верблюда.

Подробные терпеливые объяснения старика по-новому раскрывают мне жизнь пустыни. До встречи с кочевником я всегда представлял себе пустыню куском карты, окрашенным в цвет подсолнечника, без обозначений рек и городов. Теперь я вижу ее ожившей, изрезанной вдоль и поперек караванными тропами. Благодаря верблюду не знающие покоя кочевники дали жизнь этому опаленному зноем краю. Совсем не зря столь гармонично и расчетливо сконструировала природа горбатого вездехода.

Родина африканского верблюда, по-видимому, Индия. В Сахару он попал где-то в конце прошлой эры через Сирию и Аравию. У здешнего верблюда один горб, в научной терминологии он классифицируется как "дромадер" - слово греческого происхождения, означает "бегун". Африканцы зовут его "мехами". В отличие от своего азиатского собрата африканский более стройный, он выше ростом, светло-рыжая шерсть короткая, но густая. До года верблюжонка кормит мать. На свободе верблюды живут пятьдесят лет, в неволе, то есть постоянно работая - ровно половину.

Легенды о фантастической верблюжьей выносливости далеки от действительности. Если животные могут педелями оставаться без воды, то это лишь в тех случаях, когда они находятся на хороших пастбищах, где трава дает требуемую организму влагу. Без воды одногорбый африканский верблюд может оставаться только четыре, максимум пять дней. Всякий раз, когда караван делает привал, в цистерны верблюжьих желудков вливается до ста литров воды. У отъевшегося верблюда коричневый горб дыбится, как гора, от накопленного жира. При голодании горб уменьшается, становится похожим на пустую торбу. Обычный вес ноши, навьюченной на хребет, - сто - сто пятьдесят килограммов, с которыми за день верблюд проделывает до ста километров.

Ни память, ни записная Книжка не сохранили название того местечка, где в тот день состоялся большой верблюжий базар. Я помню, что там были колодцы с солоноватой водой. Помню, что солнце опускалось совсем низко к земле, почти касаясь ее. Не знаю, почему выбрали для купли-продажи именно это место. Старик говорил, что так удобно - ровная площадка и есть колодезная вода...

И вот, наконец, базар. Несколько тысяч верблюдов - бело-мраморные, кремово-розовые, цвета халвы, охры, спелой вишни. Вытянутые дугой, как коромысла, шеи, кокетливые пушистые уши. Глубокий раструб рта с желтыми длинными, как обоймы патронов, зубами. Эти гильзы зубов беспрестанно что-то пережевывали.

Я вошел в стадо, как в лес, и затерялся среди оттопыренных ботов и покачивающихся надменных голов. Ноги животных были обвиты замысловатыми путами.

Абу Бекр отыскал меня и повел показывать базар. Это была абсолютно ровная, добросовестно утоптанная площадь, в центре - колодец, вокруг - палаточный город. У многих шатров полы дверей распахнуты, отброшены вверх. Видны этажи разноцветных товаров. Попутно с торгом верблюжьих голов идет сбыт каменной соли, спичек, проса, янтарных бус, нейлоновой кисеи, перца и пороха. Своеобразный мир ценностей. Я видел, как крошки благовонного сандалового дерева меняли на козью шкуру, золотой браслет на повозку ржавой соли. На ярмарке есть и свои богатеи, дельцы, воротилы местного масштаба. Растянувшись на пестрых вытертых коврах со стаканчиком чаю в руках, дельцы обозревали публику, следя за событиями. К ним стремглав подбегали маклеры, чмокнув в руку или в плечо, что-то торопливо сообщали, театрально жестикулируя. Властелин отхлебывал чай и взглядом давал ответ.

Самый богатый шатер - в центре. Оттуда, как из ложи, выглядывает компания степенных бородатых кочевников. Один из них не спеша выходит, направляется к белой верблюдице. Погладил ей шею, где надо ощупал, пошел назад, к шатру, поманив за собой продавца. Торг может длиться часами, даже днями. Однако на этот раз купля совершилась быстро. Покупатель трижды пересчитал сумму, продавец проверил ее четыре раза.

Дальше началось настоящее цирковое представление, без которого не обходится ни одна сделка. Новый владелец должен подчинить себе купленного верблюда - поймать и продеть ему в ноздри веревку. Это не так-то просто. Верблюды вообще не проявляют ни ласки, ни привязанности к человеку, сохраняют всю жизнь непокорность. К новому хозяину отношение нескрываемо враждебное, тем более, когда незнакомец пытается завладеть ноздрями. Белоснежная верблюдица металась по базарной площади, ее постепенно окружала толпа. Тем временем покупатель вооружается лассо. Однако аркан не набрасывается на шею верблюда, а расстилается петлей на земле. Животное теснят к этой петле, и вот нога попала в роковое кольцо. Толпа кидается к фыркающему строптивцу, заставляет его опуститься на колени. Хозяин изловчился, и, как шнурок в ботинок, конец веревки пролетел в одну ноздрю и вышел из другой. Теперь белая верблюдица уже не сопротивляется - побежденная, она покорно идет за новым хозяином.

Оранжевым, спелым апельсином падало солнце на запад. Может быть, это был какой-то оптический обман, но я отчетливо видел, как тяжелый солнечный шар, едва коснувшись горизонта, упруго подпрыгнул... И сразу же солнце пропало, растворилось, как будто раскололось обо что-то острое. Алые струи растекались по перламутровому небу. Стало прохладно.

Лагерь кочевников моментально затих. Слышно было, как вздыхают верблюды. Вместе с солнцем исчезли звуки, онемели люди: наступило время вечерней молитвы - "аль-магриб". Молитва в пустыне - величественное зрелище...

Тревожными кровавыми пятнами забрызгано вечернее небо. Кругом простор пустыни. Ни холмов, ни деревьев, ни строений - только равнина, густо посыпанная обугленными камнями. И на равнине распластанные люди. Они самозабвенно молятся, припав грудью к земле, простирая руки в сторону невидимой Мекки.

О чем они молятся, повторяя про себя заученные наизусть слова молитвы, слова, в смысл которых они никогда не вдаются? Прожит еще один день. Те, у кого в этот день совершились незатейливые житейские чаяния, благодарят бога за содействие; у кого надежды не сбылись, терпеливо просят у всевышнего помощи на завтра. Живя вдали от городской цивилизации, относясь к ней скептически, даже с презрением, кочевники ревностно сохраняют многовековой уклад своей духовной жизни, стержень которой - религия.

Молитва окончена. Теперь пришел час другой священной церемонии - вечерней трапезы.

О восточном гостеприимстве сложены легенды и пословицы, которые ходят по всему свету. Хорошо принять и угостить гостя - закон Востока, от которого не отступает даже очень бедная семья. В каждой стране, у каждого народа и даже у каждого племени существуют свои собственные правила и традиции гостеприимства. В южных районах Марокко, например, почетному гостю преподносят финики и молоко. Этот обряд близок русской традиции встречать хлебом-солью.

В этот вечер меня и моего спутника Абу Бекра пригласил к ужину вождь кочевого племени.

Шатер вождя выделялся среди других: он был неожиданно ярко-белого цвета. Я потрогал светлую ткань. Это была тонкая верблюжья шерсть на пестрой хлопчатобумажной подкладке с внутренней стороны. Опорой шатру служат два высоких кола, к ним привязаны тускло горящие светильники. Дальний, самый темный угол отгорожен занавеской. Там женская половина и кухня. Женщины едят отдельно от мужчин независимо от того, присутствуют посторонние или нет.

На женщинах лежат тяжелые хозяйственные обязанности: они разбивают палатки и шатры, а также сворачивают их, когда караван снимается со стоянки. И в то е время некоторые, казалось бы сугубо женские, работы у кочевников выполняют мужчины. Только мужчинам доверяется доить верблюдицу, причем делают это всегда троем. Исключительно мужское занятие - приготовлена чая...

Наш ужин в белом шатре вождя начался с верб-южьего молока. Его разливали в деревянные бокалы :з большого, тоже деревянного кувшина. Сделав первый лоток сладковатого жирного напитка, я почувствовал на себе пристальный взгляд хозяина. Выражением лица дал ему понять, что угощение мне чрезвычайно нравится. Пока я смаковал парное молоко молодой верблюдицы, мой верный гид в этом странствии Абу Бекр крадчивым голосом рассказывал.

...Верблюжье молоко не раз спасало кочевников or ужасной смерти - смерти от жажды. Ведь в пустыне порою стоит такой изнуряющий зной, что сутки без воды означают для человека гибель. Во время больших перекодов в раскаленном добела сахарском пекле перед глазами путников, как голубые бабочки, витают лишь миражи озер. Вода - это мираж, но глоток верблюжьего молока - спасительная реальность. В походе может учиться всякое... Могут кончиться запасы зерна и фиников, составляющих основное питание кочевников, тогда жирное молоко верблюдицы спасет человека от лода. Есть даже пословица: "Хилый тот, кто молока не пьет". Из верблюжьего молока приготовляют отличное масло. Его сбивают в специальных мешках из козьих , сшитых внутрь мехом. Чтобы в семье молодоженов было изобилие, центральную подпорку в их палатке обмазывают верблюжьим маслом.

Угостить человека молоком - не только знак гостеприимства. Поднесенный путнику сосуд с молоком означает предложение своего рода дружественного союза. В понятии кочевников молоко, выпитое гостем, скрепляет его добрыми узами с хозяином, ибо белый цвет, цвет молока, - символ чистоты и доверия.

После густого молока нам подали дашишу - ячменную похлебку, сдобренную растительным маслом.

Следующее блюдо, которое принесли с женской половины, - кускус. Это сваренная на пару и оттого рассыпчатая каша из пшеничной крупы крупного помола, куда кладется козье мясо, горох, лук, репа и стручковый перец.

Вносят глубокий, как таз, поднос с жареной саранчой, которую здесь называют "креветками пустыни". Насекомых едят, выбрасывая лишь голову и крылья. Не стану утверждать, что жареная саранча - очень вкусное блюдо, но здесь она считается деликатесом. Если для крестьян набеги саранчи - страшное бедствие, то для кочевников это настоящая манна небесная. Горожанину, который представляет себе саранчу как большого кузнечика, не понять, что такое стая саранчи. Когда она летит, то кажется, что серо-зеленая туча заволокла небо. Скрывается солнце, словно вот-вот хлынет дождь. Из тучи живым градом сыплется саранча. Она несется сплошной лавиной, уничтожая под корень псе, что растет па пути. Охотятся на саранчу довольно просто: вооружившись палками, мужчины и подростки размахивают ими перед собой, сбивают насекомых, а женщины сгребают их в мешки. Саранчу варят, жарят и масле, а также сушат и в размельченном виде добавляют в пищу.

Всякая трапеза завершается чаем. Зеленый чай - любимый напиток кочевых пародов. Никогда вы не увидите этих людей за стаканом вина. Вкуса его они не ведают. Не в почете у марокканских кочевников и кофе Здесь пьют только чай, и он заменяет все другие напит ки, как горячительные, так и освежающие.

Приготовление напитка - подлинное священнодейст вие, доверяемое наиболее уважаемым людям. Вместе заваркой в медный округлый чайник с узким длинньн носиком кладется пучок мяты и много-много сахара В народе даже бытует выражение "выпить сахару? вместо "выпить чаю". Сахар употребляется только кусковой - в конусных, как снаряды, головах, завернуты: в плотную синюю бумагу.

Вот и сейчас хозяин белого шатра раскалывает специальным медным топориком головку искрящегося сахара и угощает пас золотистым мятным чаем.

...Ночь и пустыне. Мигают крупные лучистые звезды, п кажется, что звезды шевелятся в синем рыхлом небе. Тишина. Горбы верблюдов. Горбы палаток. Лагерь спит.

На обратном пути нас застиг ураган - шарги. Когда дует юго-восточный горячий сухой шарги, все живое прячется в укрытие. Ветер приходит из самых жарких районов Сахары, несет раскаленный песок. Бывает, песчаная буря продолжается без перерыва семь-десять дней. Шарги может сорвать палатку кочевника, если вовремя не убрать внутренние подпорки. Ветер оголяет деревья, выжигает траву, наметает дюны мелкого, как пыль, песка.

Мы укрылась в глиняных стенах (небольшого оазиса Бу-Саид. От нечего делать выпили по шесть стаканов чаю, гадая о том, долго ли придется пережидать бурю. Абу Бекр задремал, а я вышел из тесной душной лачули и отправился бродить по узким улочкам поселка.

Ветер завывал на разные голоса, всхлипывал, гудел, громыхал. Порой чудилось, что ты стоишь возле огромной топки, и лицо облизывает пламя, и ты вот-вот вспыхнешь и сгоришь. Рыжее месиво песчаной пыли клубится, вьется, рассыпается. И когда закрученный в тугие извивающиеся жгуты горячий песок бьет по лицу и по рукам, то кажется, что с тебя наждачной бумагой сдирают кожу.

Я толкнул какую-то дверь и вместе с песчаной метелью вошел в темное прохладное помещение. Несколько минут я стоял, прислонившись спиной к двери, приход" в себя.

В доме, куда я попал, было только одно окно - в потолке. Оно тускло белело над головой, не давая света. Мне трудно было разглядеть, есть ли кто-нибудь в помещении или нет. На всякий случай я сказал "добрый день". В ответ послышалось приветствие.

Отряхнув песок и откинув капюшон джеллабы, я огляделся. В углу, в круглой жаровне тлели бордовые угли. Кто-то, пока еще невидимый мне, приставил к жаровне мехи, пустил на угли струю воздуха. Комната осветилась. Я увидел бородача в голубом тюрбане И тяжелой коричневой джеллабе - одежде человека с достатком. Я поприветствовал его еще раз и справился о здоровье. Тот ответил, что состояние его здоровья прекрасное, и протянул мне стакан чаю.

Глаза привыкли к полумраку, и я наконец понял, что нахожусь в мастерской ювелира. Для меня остается загадкой, как в такой сумрачной комнате можно создавать тончайшие филигранные поделки, плести ажурные серебряные кружева, импровизировать безукоризненно точные узоры. Причем у кустарей нет никаких измерительных приборов, нет специальных инструментов. Есть жаровня - на ее углях платится матовое серебро, есть навык и фантазия.

У кочевников серебро особенно в почете, даже больше, чем золото. Богатство семьи - в серебряных изделиях. После удачной продажи скота или в пору хорошего урожая фиников кочевники меняют вырученные бумажные деньги на монеты из серебра. Монеты несут к ювелиру, говорят, сколько и каких изготовить из них браслетов, колец, брошей. Ювелир переплавляет монеты в кусок серебра, берет себе за работу определенную часть и выполняет заказ. Теперь ценности будут храниться в семье до тех пор, пока не наступит черный день.

Ремесленник, к которому я попал, обдувал жаровню мехами, помешивал в сосуде жидкое серебро, рассказывал о былых днях оазиса Бу-Саид. Когда-то тут был невольничий рынок, процветала торговля серебром, золотом и солью. На прощание я купил старинный, как мне показалось, кинжал в ножнах, с рукояткой, инкрустированной янтарем. Однако Абу Бекр не ценил моего приобретения, сказав, что зещи грош цена и что делают такие кинжалы в здешних местах в большом количестве для сбыта несведущим туристам.

В Бу-Саиде много ремесленных мастерских. Изготовление ковров, выделка кож, раскраска кожаных изделий, а также ювелирные работы - все это промысел оседлого населения. Отцы и деды нынешних ремесленников скитались по просторам Сахары, но теперь все чаще вчерашние кочевники оседают в оазисах, осваивают ремесла и земледелие. Переходить на оседлость их заставляют социально-экономические перемены в Африке.

Веками традиционным занятием кочевников была торговля, в частности золотом, солью. Были такие племена, которые специализировались исключительно на транспортных операциях: имея большие стада верблюдов, они подряжались перевозить товары.

Все меньше остается вольных кочевников, и песчаные бури все плотнее заметают караванные тропы. В Сахарг бойко торгуют только солью. Большие соляные копи находятся в Мавритании, Алжире, Ливийской пустыне, на крайнем юге Сахары. А в странах Тропической Африки соли нет, и кочевники дважды в год - весной и летом -o снаряжают туда караваны с кусками каменной, слегка бурой соли. Караваны из сахарских копей бредут в Сенегал, Чад, Нигер, Судан, Нигерию, где соль меняют па зерно, арахис, чай и сахар. Французским исследователям удалось установить, что ежегодно кочевники вывозят из Сахары соли на сумму до полумиллиона долларов.

К оседлости кочевники привыкают с трудом. Я видел людей, которые на ночь уходили из поселков спать под открытым небом - им тесно в глинобитных крепостях - ксарах, где нет ни звездного небосвода, ни упругих ветров. "Настоящий кочевник, - рассказывал мне Абу Бекр, - никогда не держит даже утвари из глины: ведь глина - это земля, а землю он не любит, ибо она привязывает человека к себе, удерживает его на одном месте. Просмоленные кожаные мешки и деревянные сосуды заменяют кочевникам глиняную посуду...".

Только в движении и в открывающемся перед взором просторе видит кочевник прелесть жизни. Самый приятный для него досуг - полное уединение в безмолвной пустыне. Свобода в понятии этих людей - это когда вокруг нет стен и можно беспрепятственно идти в любую сторону, куда тебе заблагорассудится.

Вдали показалась пальмовая роща Загоры. Вот и конец нашим странствиям. Абу Бекр останавливается, и мы прощаемся. Он не хочет идти в Загору, у него свой маршрут, свои заботы. Старик купил крохотного верблюжонка и рассчитывает через три дня встретиться со своим племенем и начать большой переход через белые дюны и черные скалы Сахары. Предстоящий нелегкий путь не пугает его, а, наоборот, радует, бодрит. Нет, нам не понять душу непоседы-кочевника. Я вслух сетую, что Так и не уловил чего-то важного, ключевого в психологии неисправимых скитальцев, не постиг их азартного пристрастия к пустыне и перемене мест.

Лбу Бекр слушает меня, кивает головой. Он согласен, что мне многое трудно попять. И еще он говорит, что встреча с пустыней не проходит бесследно, что я почувствую ее зов...

Снова как ни в чем не бывало, я иду по улицам Загоры. Словно и не было чудесных, сказочных дней, прожитых в затерянном мире кочевников. Я иду по улицам аккуратного городка и вдруг чувствую, что со мною что-то творится - мне тесно здесь, среди этих домов, среди стен и предметов... Me зов ли это пустыни?