В ПУТИ

Дорога - правдивая строка, состоящая из всех двухсот семидесяти шести знаков амхарского языка. Резок и прям характер у проселочной. И ее кривизна не от кривды, не от желания сфальшивить, увести в райские места от далеко не райской действительности. Нужда заставила строителей обойти стороной гору, повторить изгиб реки, миновать топь гатью. От путника на дороге ничего не скроешь. Города и селения, поля и леса, фабрики и карьеры, где ломают камень или откуда вывозят песок. По дороге шествует и сам человек. И если это не увеселительная прогулка, а длительная поездка с остановками и ночлегами, то накатанное полотно, повидавшее на своем веку и босые ноги, и современные легковушки, колеса телег и копыта домашнего скота, превращается в широкое русло жизни. Так и тянется оно, обдавая далью, выкатывая на обозрение, как горная речка - камни-валуны, то, что еще не видел, о существовании чего и не догадывался. Дорога - как бунт, направленный и против твоих собственных представлений о стране. Крылатое выражение древних «Я мыслю - значит, существую» путь-дорога не только перефразирует, но и расширяет: «Я еду - значит, я мыслю и существую».

Но и дорогу порой заставляют лгать: потемкинские деревни известны всему миру. Многим хочется уж если не скрыть совсем, то хоть сгладить пороки правления: дорогу наряжают, чтобы отвлечь внимание от того, что там, за ней. Но всему есть предел. Смотришь, промелькнула последняя, пышно разукрашенная арка, под которую нырнули машины с важными визитерами, отбежала прочь полоска асфальта, тянущаяся к загородной резиденции сильного мира сего, осталась позади аллея, зеленый воротничок пригорода, и дорога рванулась к сермяжным проселкам. Вот тогда она твой друг: верь ей! И тогда она требует и твоего труда. Благо что дорога не только ставит вопросы, но и отвечает на них. Да и ты сам непременно вызовешь любопытство. Остановишься, а к тебе мчится вездесущая ребятня из деревни, до которой рукой подать. А если задержался в самой деревне, то отбоя нет и от взрослых, и от подростков. Эфиопские малыши босиком, бывает и в чем мать родила. Солнце в Африке «экономит» деньги. Раз нет зимы в европейском ее понимании, значит, нечего обзаводиться дорогостоящей теплой одеждой. Сельский житель в большинстве обходится без обуви. Земля мягка, тепла. Ночью, когда прохладнее, можно укрыться шкурой. А здесь, на юго-западе страны, еще теплее, чем в Аддис-Абебе. Провинция Каффа. Само слово отдает шипением окалины, попавшей в воду, напоминает вздох уставшего, вспотевшего человека. Каффа...

До Джиммы, административного центра провинции, триста пятьдесят километров от Аддис-Абебы. Я на машине. Со мной шофер Хайлю. Сентябрь - превосходная пора для поездок. Сухо. Сезоны дождей - их в этой провинции два: с февраля по март и с июня по август - прошли. Правда, последние дожди выпадали совсем недавно и давали еще о себе знать промоинами, снесенными мостами, вырванными деревьями, нагроможденными на перекатах рек. В Эфиопии все большие реки - горные, с быстрым течением и мутной водой. Их русла опущены вглубь. Не видишь широких заливных лугов, пойменных разводов, плесов. Все сжато, стиснуто. Природа словно заботилась только об одном русле, вырубив ровно столько, сколько необходимо для стока.

На эфиопских реках почти нет судоходства, и вряд ли его можно наладить в глубоких каньонах и ущельях. Зато много горячих ручьев, они обычно начинаются со склонов потухших вулканов.

В одном из таких водоемов мы искупались. Тут безопасно - в горячих источниках нет крокодилов, нет вообще никакой живности. Температура воды была за тридцать. Враз окунуться нельзя - горячо. Вначале плескали на себя прозрачную бирюзовую воду, а уж потом вошли в эту естественную ванну с большим содержанием серы. Не надолго, минут на пять - семь. Дольше не рекомендуется - обессилишь. Купаться в этом ручье глубиной метра в два или чуть побольше можно лишь у впадения его в большую реку Аваш. Чем выше вверх, к горе, тем горячее вода: там не войдешь в нее. У места впадения она уже охлажденная, хотя африканское солнце делает этот процесс медлительным и не столь эффективным.

На поверхности воды рыхлые лепешки вулканической пены - лакомство авашских рыб. У впадения ручья в реку - косяки играющих, жирующих рыб: они хватают эту подкормку. Находка для рыбаков! Они засекли это место, и без хорошего улова отсюда никто не уходит. Сказанное относится преимущественно к европейцам. Насколько я заметил, сами эфиопы, в глубинке, вдалеке от моря, не рыбачат. У них на руках скот, постоянная забота о земле.

Коров, верблюдов, лошадей, мулов, овец и коз насчитывается здесь почти шестьдесят миллионов. Это на двадцать с небольшим миллионов населения. Всюду стада. И пастухи. Типичный пейзаж провинциальной Эфиопии: на холмистых полях - эфиопская или берберская акация с плоской, как бы срезанной верхушкой, а меж деревьями - то черные, то зеленые или желтые лоскутки обработанной земли. На рубежах, на прогонах пасется скот. Ночью он в дзерибах - загонах. Это - изгороди, сооруженные из камня и колючего кустарника. Все нагромождено, навалено в беспорядке. Камни - основание дзерибы, они крепят воткнутые комли срубленных деревьев, прижимают кустарник. Для хищников это и впрямь крепостной вал. Однако случается, что и в дзерибу проникают львы, леопарды и гиены. Уязвимое место изгороди - ворота, через которые входят и выходят животные. Утром проход разбирают, раскидывают камни и сушняк, вечером снова заделывают. Дело трудоемкое и требует, как бы мы сказали, спецодежды. Эфиоп, несмотря на жару, облачается в нечто вроде шинели, натягивает высокие кожаные или резиновые сапоги, на руки - перчатки и идет к дзерибе. Не каждый раз и не каждый крестьянин аккуратно заделает проход. Что-то недоглядит, иногда заленится - надоедает изо дня в день заниматься одним и тем же,- и звери тут как тут.

Хижины.

Животный мир - богатство Эфиопии. Одновременно-бич сельского жителя. Не диво и не редкость: стада слонов, лежбища бегемотов, стаи леопардов и львов, цепочки скачущих антилоп, жирафы, словно на медлительных телегах передвигающие свои гигантские шеи, будто и не им принадлежащие.

В газетах, случается, читаешь: на таком-то участке железной дороги движение было временно приостановлено из-за того, что на полотне стояли слоны. Сравнительно невинная забава. Но слоны атакуют деревни, вытаптывают посевы, калечат и убивают людей. Еще опаснее гиены и леопарды. В стране нет больницы, куда бы не доставляли пострадавших от этих хищников: с откушенным ухом или носом, с изуродованной ногой или рукой. Кто-то окажется в пасти крокодила и уж если и спасется, то с глубокими ранами.

Нет, я не задавался целью описывать страсти-мордасти! Такова жизнь. Из этого не следует, что эфиопский крестьянин запуган и боится нос высунуть из своего тукуля. Близость к природе воспитывает мужество, бесстрашие. В деревнях некоторые мужчины щеголяют прическами: волосы у них заплетены в косички. Значит, убили слона, льва, леопарда. Отличие храбрых! О них знают все.

Ради любопытства я завернул по дороге на ферму. В Аддис-Абебе я заручился разрешением осмотреть этот своеобразный зверинец. Владелец фермы - ливанец, держит в клетках свыше трехсот цивветовых или виверровых кошек. Никогда до этого я их не видел. В открытом поле маячила конторка, напротив - большой низкий сарай под соломенной крышей. На земляном полу расставлены сотни клеток с дверцами-задвижками. Огромные кошки с черно-желтыми полосами свирепеют, когда завидят человека, начинают метаться и грызть поперечины. Их вылавливают в каффских лесах, водворяют в клетки и собирают мускус. Он целиком идет на экспорт. Французские парфюмеры высоко ценят его и используют в производстве дорогих, стойких духов.

Эфиопию нередко называют страной всадников. Определение точное. Эфиоп трогательно ухаживает за лошадьми и мулами, не жалеет денег на сбрую. Готов недоесть сам, а животных накормит и напоит. И уберет как следует. Уздечка, поводок, шлея, седло всегда сделаны со вкусом. Шорники изукрасили их медными и серебряными бляхами. Грива лошади змеится косичками с разноцветными ленточками на концах, хвост подрезан, копыта вычищены, подкованы. Шерсть - глянец. А седла - просто загляденье; порой они стоят дороже самой лошади. На хорошего скакуна хозяин ничего не жалеет, тем более если этот иноходец берет призы.

Увлечение лошадью граничит со страстью. Иной, кому не очень пришелся по вкусу конь, которым он владеет, объездит свою и соседние провинции, будет менять лошадь на другую - и добьется-таки своего. Велосипеды и мотоциклы тут не в почете. И мужчины и женщины, и старики и дети - все гоняют на лошадях. Надеяться на другой вид транспорта не приходится. В стране очень мало железных дорог. И поэтому лошадь на первом плане.

Эфиопия - государство многонациональное. Провинция Каффа населена в основном галла и сидамо. Они исповедуют ислам. Считается, что восемьдесят процентов жителей страны - христиане и мусульмане: число приверженцев двух основных религий здесь приблизительно одинаково. Остальные придерживаются традиционных африканских верований, включая и фетишизм - идолопоклонство.

Галла - скотоводы, пастухи, хлебопашцы. Мы остановились в деревне, лежащей в глубине магистрали. Километров двадцать ехали по широкой, неимоверно пыльной дороге, которая служит и прогоном для скота. По обе стороны - посевы тэффа. Низкорослый, похожий на просо злак. Зерно толкут в ступе или мелют на мельнице, а из муки готовят инджеру - нечто вроде наших блинов. Хозяйка примешивает к тэффу пшеничную, ячменную или гороховую муку. Пресные лепешки сдабриваются соусами. Инджера - основная еда эфиопских крестьян. Отрывай кусочек, обмакивай в крепкий соус и угощайся! А если на стол подадут еще и тэдж, медовый напиток,- считай, что закусил на славу.

Тэфф жнут мачыдами, серпами, и вяжут в снопики, нэдо. Жнецы и жницы трудятся сидя на корточках, стоя на коленях. Нашему глазу непривычно глядеть, как на желтой ниве ползают, копошатся люди, поднимая пыль и оставляя за собой вытоптанные бороздки. Но им так сподручнее.

Посевы и сжатая нива охраняются. Сторожевыми вышками служат деревья. На них плетут из веток шалашики, напоминающие гнезда аистов, в которые и забираются подростки. Со всем необходимым - рогатками, трещотками, кошелками, в одной из которых еда, в других - камни. «Воины» отгоняют птиц.

Сама деревушка, оседлавшая вершину невысокой сопки,- собственно, одна улица. Домики круглые, сплетенные из хвороста, с конусообразной соломенной крышей - обычные эфиопские тукули, и четырехугольные саманные домики. Лишь один дом крыт железом. В нем живет чыкка шум - староста, главная фигура в деревне. Представитель власти избирается общиной. Он и самый состоятельный. При нем устроился портной: он сидит у мимозы за ножной машинкой. На сухих стеблях кукурузы, воткнутых в землю, висят платья, брюки, пиджаки на продажу. Тут же на банановом листке куриные яйца, медные деньги и два или три бумажных эфиопских доллара, прижатых камешком. Кто-то, надо полагать, совершил покупку, расплатился частично деньгами, частично натурой.

Крестьянские огороды однообразны: кукуруза, дурра, красный перец и чеснок. Без чеснока и перца нет, кажется, ни одного национального блюда. Даже простоквашу и творог галласы едят с чесноком. На одном огороде я увидел пчельник: улья слеплены из помета.

Компанией человек в пять-шесть мы идем к току. Гумно. Скирды свежей соломы. Круглый ток устлан тэффом, пояски снопиков разрезаны. По ним прохаживаются взад и вперед три ослика. Так совершается обмолот. Животные взнузданы - чтобы не хватали зерно. Время от времени тэфф переворачивают. В самом центре гумна воткнут кол: хозяин берет уже обмолоченные пучки тэффа, ударяет ими о кол, разбрызгивая вокруг жито. Около скирды валялась марэша - пахотное орудие: длинный деревянный рычаг с загибом вниз, к которому прикреплен металлический рогообразный лемех. Марэшу тянут волы. Пора пахать. В отдельных районах страны снимают по два-три урожая в год. Земля родит хорошо. О минеральных удобрениях и помину нет. Выручает скот, пасущийся на полях и лугах круглый год. Его пригоняют на только что засеянный участок, и он топчется до тех пор, пока семена не будут заделаны. Боронить такое поле не надо.

- У вас большая семья? - спрашиваю крестьянина.

- Шесть человек. Мы с женой и четверо детей. Вот старший, - показал он на мальчишку лет двенадцати.

- Школьник?

- Нет. Для этого нужны деньги да и помощник необходим.

- Но ведь вы живете неплохо. И хлеб свой, и скот.

- Хлеб не весь мой. И земля не моя - помещичья. Я арендую землю. При дележе мне достанется только часть урожая. Из трех ослов один мой, а два помещичьи. За них я тоже плачу зерном. Или отрабатываю.

- Сколько же останется вам?

- Вот и я над этим думаю. Не так уж много. Как-нибудь прокормимся...

- А ежели не хватит?

- Возьму взаймы у помещика...

- Где он?

- Живет в Аддис-Абебе. Большой начальник. Здесь его управляющий.

Всадники.

Разговор, как тропинка к столбовой дороге, привел к самой больной и нерешенной проблеме - земле и землепользовании. Земля в Эфиопии, как и власть, как и все остальное, принадлежит императору. Так было прежде, так и поныне. Земля - наивысшая ценность, лучшая из наград. Никакие ордена и звания не могут сравниться с дарованным участком. Негусы давали землю церквам и монастырям, военачальникам, министрам, губернаторам, кантибам - городским предводителям. Так появились наряду с императорской и церковной помещичьи и общинные земли: последних не так много. Лишь в 1924 году в стране приняли закон, направленный против рабства и работорговли. Однако он не затронул вопроса о земле. И формально свободный крестьянин все равно в зависимости: земля - у помещика, и она приковывает к нему. Эфиопский дворянин - полный хозяин земли. Может продать, заложить, сдать в аренду. У крестьянина нет выхода, и он вынужден принять те условия, которые ему диктует помещик.

Земельный вопрос, правда в смягченных тонах, обсуждается в эфиопской прессе. Правительство внесло в парламент законопроект о земельной аренде. Министр по делам аренды заявил, что законопроект призван улучшить отношения между землевладельцами и крестьянами, но форма собственности остается в силе.

Не получило достаточного развития и кооперативное движение. И все же какие-то сдвиги в сельском хозяйстве происходят. Рано или поздно феодальные устои, конечно, будут расшатаны.

Вечерело. До наступления темноты надо попасть в Джимму. Мне хотелось еще поколесить просто так, без определенного плана.

Но Хаилю неумолим.

- Бензина в обрез,- сказал он.- Заправочных станций по дороге нет. У нас еще будет время на обратном пути. Поехали!..

...В Джимме я поселился в «Геон отеле», одноэтажном каменном здании. У распахнутых настежь окон, завешанных металлическими сетками в мелкую клеточку, росли папайи - дынные деревья, кусты папоротника и папируса. Закусив, пошли в управление кофейными плантациями. Преимущество провинции: тут сразу находишь нужных людей, и в любое время суток. Дежурный объяснил Хаилю, где живет управляющий, и тот уехал. Я ждал в конторке не так уж долго, пока Хаилю привез господина Дебеде Гебисса. Молодой галлас. Общительный, внимательный. Спросил, как добрались, где остановились, не преминул упрекнуть за то, что не предупредили о приезде. Договорились ехать на плантации ранним утром.

Каффа - кофейный центр Эфиопии. В Джимме есть Институт кофе, финансируемый Организацией Объединенных Наций. Его сотрудники уверяли меня, что и само название «кофе» произошло от Каффы. По крайней мере, эфиопы считают свою страну родиной этой культуры. Доказательства? На территории провинции сохранились еще кофейные джунгли.

Плантация за городской чертой. Дебеде Гебисса ведет машину вдоль речки Дойо; ее называют еще Кито. По берегам - плантации. Чтобы увидеть посадки на другой стороне, мы останавливали машину и перебирались через мостики из жердей. Пасутся коровы, овцы. На речке женщины стирают белье. Склоны покрыты высоким, ровным кустарником, прутья которого идут на плетенье: их срезают и тут же употребляют в дело. Встречные крестьяне предлагают нам свои изделия.

- Эти корзины удобны для сбора и переноски кофе,- объясняет Гебисса. - Взгляните - целая вереница носильщиков. Наше управление скупает эти корзины партиями. Даем работу людям...

- Чья это плантация?

- Здесь все плантации частные, - отвечает Гебисса.- Каждый богатый человек в Аддис-Абебе стремится купить в Каффе участок земли, разбить плантацию. Расходы быстро окупаются. Рабочая сила очень дешева. Наше управление координирует деятельность владельцев плантаций. Мы помогаем приобрести землю, обзавестись хорошими семенами, подобрать опытных людей. Знающих агрономов маловато, и они нарасхват. Управление существует за счет отчислений: владельцы плантаций оплачивают услуги. Помогает и правительство.

Заброшенных плантаций я не видел. Кофейные ягоды, чуть поменьше вишни, наливались соком: в октябре сбор урожая. Невысокие кусты сгибались под тяжестью плодов. Почти красные, буроватые и совсем зеленые. Срок от цветения до созревания - шесть месяцев. Неудобство в том, что кофе вызревает не одновременно. Поэтому и сбор выборочный. Урожай с куста колеблется от трех до пяти килограммов. Какова земля и уход за ней, каков возраст растения - все зависит от этого.

Уборка кофе идет вручную: машин нет и появление их в ближайшее время не предвидится. Сотни и тысячи крестьян, кончив полевые работы, отправляются на приработки. Половинки кофейных зернышек, которые мы покупаем в магазинах, прошли через руки африканских поденщиков. Ни с чем не сравнимый труд! Надо аккуратно обобрать каждую веточку, не повредив лозы, не расшатав ствол. Небрежного работника удаляют с поля немедленно.

В обработке кофе уже есть робкие начала механизации. На крупных плантациях - установки для очистки зерен от мякоти, которая быстро гниет, и от нее надо избавиться, чтобы тление не передалось ядру. Зерна вылущивают. Установка приводится в действие или электроэнергией, или вручную. По одному желобу стекает мутная слизистая масса, из другого падают зерна. Они попадают в бетонную колоду, куда подается свежая вода. Близость плантации к реке, к озеру - большое удобство. Участки на берегах водоемов всегда дороже. Меньше расходуется средств на водоснабжение.

После промывки следует сушка: зерна выгребают лотками, пригоршнями и рассыпают на циновки, на брезент. Все остальное доделывает африканское солнце. Высушенные до звона зерна ссыпают в те же корзины или мешки, на тех же плечах доставляют к сортировочным пунктам, где кофе получает оценку: на экспорт или внутренний рынок. Разная сортность - разная выручка. Кофе подпадает под неумолимый закон бизнеса, о котором африканец имеет весьма смутное представление. Биржевая конъюнктура никак не влияет на его заработки: и при высокой цене на кофе он получает гроши...

Каждая плантация - самостоятельное, обособленное хозяйство. Частник вообще предпочитает возводить заборы в прямом и переносном смысле. Хуже урожай у соседа? Приятно. Кусты его поразила тля? Неплохо, лишь бы не перебросилась на мои... Надо переманить агронома, пообещав более высокую зарплату. Разорится сосед - продаст плантацию за бесценок. Я тогда куплю ее, наживусь, пойду в гору!..

Тукуль.

- Вот бы где создать кооператив! - не удержался я.

И по реакции ато Гебисса понял, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом.

- Нам это не подходит,- суховато и как-то небрежно произнес мой спутник.

Долго ли до размолвки! Я объяснил, что имел в виду: плантаторы занимаются кустарщиной, выезжают на дешевизне рабочей силы, а если будет один хозяин, можно быстро проложить дороги, внедрить лучшие сорта кофе, построить единую систему водоснабжения, возвести электростанцию, завод химических удобрений, готовить специалистов, обмениваться опытом...

Мой собеседник скептически улыбался.

- Удивляюсь вам,- пожал он плечами.- Жалеете деньги плантаторов. Пусть тратят. У них счета в европейских банках! - В голосе Гебисса нескрываемая зависть. - Каждый в состоянии построить десять заводов и столько же электростанций...

- Почему же не строят?

- Им это не нужно. Не выгодно,- отчеканил он.- А землю отбирать нельзя. Купить - пожалуйста. Иначе наступит анархия.

Надо переключаться на другую тему. Поговорили о наших семьях; впечатлениями о погоде и делиться нечего - чудо, а не день...

Дорога бежит вдаль...

Гебисса из состоятельной семьи. Окончил сельскохозяйственный колледж в Хараре. Женат. Четверо детей, все сыновья. На посту управляющего уже несколько лет. Отлично знает, как выращивать кофе. Да, признался он, рано или поздно купит участок земли. Это его мечта. Только бы зацепиться и начать дело. Пока же не хватает средств, в долги залезать не хочется.

- Место уже облюбовано. Земля словно создана там для кофе.

Приглашает приехать, поглядеть на будущее кофейное чудо, которое он сотворит лет через пять, ну десять.

- А пока я хочу угостить вас просто чашкой кофе. Поедемте в сторожку.

Запах кофе я ощутил в машине. Гебисса вынимал из кармана зернышки, растирал их, наклонялся, делал глубокий вдох, как при гимнастике.

- Взбадривает! - прокомментировал он.

У сторожки, отвешивая поклоны, нас встретил африканец. Одежда его состояла из трусов и широкого длинного фартука зеленого цвета.

- Кофе,- коротко бросил Гебисса.

Снова раскланявшись, африканец удалился: фартук его был обращен к нам...

Он разложил костер, налил воды в медный чайник со вмятинами, повесил на железный прут, лежащий на рогатинках. Все у него получалось споро. Сидя на обрубке дерева, он положил на колени толстую деревянную миску, насыпал в нее зерна и стал толочь их деревянным пестиком. Затем опорожнил миску, пересыпал кофейную муку в глиняную посудину. Плеснул туда немного воды и опять принялся за работу - тщательно растирал месиво деревянной ложкой. Вся эта процедура заняла не менее получаса. На дне посудины получился коричневатый мусс с бело-желтыми прожилками. По две ложечки этой массы африканец положил в чашки и на подносе, сплетенном из камыша, подал нам. Налив в чашки кипятку, мы начали кофейничать. Пили без сахара.

То был кофе! Натуральный каффский кофе. Необыкновенно ароматный. Он горчил, в нем чувствовалась терпкость. И сама горечь возникала на какое-то мгновение, исчезая вместе с глотком.

- Молотый кофе надо сразу же тереть. Долго-долго, чтобы выжать из него весь аромат,- пояснял Гебисса.- Молотый кофе, залитый кипятком,- эрзац, грубая работа. Я уж не говорю обо всех этих «нескафе». Болотная вода. Портят продукт. Пить «нескафе» - все равно что сосать сладости через стекло...

Закончив свои рассуждения этим афоризмом, Гебисса кинул, вставая:

- Приготовить господину термос кофе.

Нас провожали бессловесные поклоны. На ходу я сунул в карман фартука несколько эфиопских монет.

- Как его зовут? - спросил я потом.

- Он и сам не знает,- последовал ответ.- Хамина, странник. Бездомный, безродный. Ходил из деревни в деревню. Где заработает на хлеб, где выпросит. Мы подобрали его и определили на плантацию. Прижился...

Кофе - главная статья дохода провинции. И так много плантаций, а закладывают всё новые и новые. Вырубают старые. Рабочие ходят с пилками от куста к кусту, осматривают, нет ли сухих веток. Иные кусты спиливают под самый корень. И начинается все сначала: на пеньке проклевывается свежий побег, ядро нового растения. Кофейное царство не скудеет! В горячую пору Джимма ежедневно отправляет в Аддис-Абебу от восьмидесяти до ста грузовиков кофе. Треть миллиона килограммов!

Узоры пальм.

Посмотреть лесной кофе удалось только на следующий день. Заросли его - на берегу Омо. Вокруг лес. Мощные деревья. Дикий кофе - подлесок. Он намного выше культивированного, плантационного. Но плоды и листья меньше, чем у облагороженного собрата. За дикорастущим кофе никто не ухаживает. Зерна его дают более крепкий напиток. Крестьяне умеют гнать из него самогонку. Женщины кладут муку из дичка в тесто. Собирают все, кому не лень,- как у нас лесные орехи. Владельцы дешевеньких баров и ресторанов охотно скупают это кофе у старателей-сборщиков.

Десятки раз спрашивал я у местных жителей, что означают слова «кофе», «Каффа», но так и не получил должного объяснения. Всё сводилось к тому, что название провинции произошло от «кофе». Один учитель высказал предположение: слово «Каффа», возможно, не эфиопского происхождения, но оно вошло на правах родного в язык каффичо. Любопытное совпадение: нынешнюю нашу Феодосию генуэзцы в свое время именовали Каффой, когда она была торговой колонией в Крыму.

Я слышал несколько версий о том, как человек впервые обнаружил возбуждающее, бодрящее действие кофейного настоя. Монастыри приписывают это открытие себе. Читать священное писание утомительно: монахи, случалось, засыпали, роняя книги на пол. Настоятели искали средство, которое читающего держало бы в состоянии бодрости. Перепробовали всевозможные настойки на травах и кореньях, но особого успеха не добились. Дошла очередь и до диких кофейных бобов. Оказалось, что, попивая время от времени кофе, можно сутками не смыкать глаз. Правда, рассказывают, что монахи нередко выплескивают напиток и ухитряются все же ночами вздремнуть, но это уже свойство человеческой натуры, а не кофе...

У военных существует своя притча на этот счет. Некогда Каффа была отгорожена от соседей высоким земляным валом. Границу охраняли часовые; они якобы и стали первыми употреблять молотый кофе, чтобы не сморил сон и приближение врага можно было обнаружить незамедлительно.

Все возможно. Как и то, что живительную силу кофе впервые обнаружил обессилевший, заблудившийся охотник, которого спасли кофейные зерна, или некий пастух: животные вместе с листьями поедали бобы, после чего резвились вовсю. А пастух это заприметил. И поныне эфиопы задиристого человека сравнивают с петухом, поклевавшим кофейные зерна...

...Хотел было я озаглавить эти заметки броско, вроде «Каффа без таинств», да уж очень банально! Хотя до начала двадцатого века эту провинцию называли таинственной географической загадкой Эфиопского нагорья. Случалось, отдельные путешественники из Европы добирались до Бонге или Андрачи, каффских столиц, а дальше их не пускали местные короли и вожди: не хотели подвергать опасностям, которые подстерегали иноземцев на каждом шагу. На юге, вдоль реки Омо и вокруг озера Рудольфа, жили племена, не известные и самим каффским королям. Впрочем, таинственности хватало и в Каффе. Вот как описывает очевидец обстановку при последнем короле Каффы Тато Тченито: «Король Тато был неограниченным властелином, недоступным для своих подданных и окружавшим себя роскошью и самым строгим этикетом. Народ никогда не видел лица своего короля и не слышал его голоса. Когда Тато появлялся на судилище, то он закрывал себе лицо до глаз свободным концом своего белого плаща. Подданные при виде его бросались ниц и, хватая землю зубами, произносили установленное приветствие: «Для тебя грызу землю».

Путешествовал король всегда по особо расчищенным для него дорогам. Несколько дворцов построено было в разных местах Каффы, причем в каждом из них он жил то время года, которое для данной местности считалось наиболее благоприятным. Очень важным событием придворной жизни бывали ежедневные обеды и ужины короля. Никто не смел входить в помещение, где они происходили, кроме одного, особо назначенного для этого лица, который и кормил короля из собственных рук. Сам же Тато ни до чего лично не дотрагивался. Звание «кормящего» было очень высоким в дворцовой иерархии, и в свободное от исполнения своих обязанностей время правая рука его была всегда завязана в холщовый чехол... Одним из влиятельнейших лиц, находившихся при дворе каффского короля, был его главный жрец Меречо. С ним запирался король в особом помещении, большей частью по пятницам, и проводил там целый день, принося жертвы, гадая по внутренностям жертвенных животных и занимаясь разным другим колдовством».

Кроме всего прочего, королевский дом был и торговым предприятием: подданные несли своему владыке слоновую кость, кофе, мускус, пряности, гнали скот, несли тэфф. Каффа славилась своими богатствами. На здешние торжища съезжались купцы со всей Абиссинии, Арабского Востока, Аравии и Индии. Южнее Джиммы купцы не показывались: их отпугивали и неизведанность земель, и россказни о каннибальстве...

Приведенные выше слова принадлежат Александру Ксаверьевичу Булатовичу, одному из замечательных исследователей Абиссинии. Поручик гусарского полка Булатович в январе 1899 года сделал сообщение на заседании Русского географического общества на тему «Из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа». Позднее вышла его книга «С войсками Менелика II». Это - дневник его похода, который он совершил вместе с войсками полководца раса Вальде Георгиса. В своих работах русский путешественник и впрямь открыл читателю «таинственную Каффу», собрал обширный материал об этом королевстве, которое на его глазах и, можно сказать, при его участии было присоединено к Эфиопии. К сожалению, научные труды Булатовича малоизвестны Западу: его имени нет в специальных изданиях, посвященных истории географических открытий в странах Восточной Африки. Да и у нас только за последние годы появилось несколько публикаций о Булатовиче, которые далеко не исчерпывают многогранную, подвижническую, целеустремленную деятельность этого необыкновенного человека.

И уж совершенно забыт другой наш соотечественник - художник, лингвист, глубокий знаток Эфиопии Сенигов. Он прожил в стране более двадцати лет. Носил национальную эфиопскую одежду. Амхарский язык знал как родной. Был переводчиком у австрийца Отто Бибера, автора двухтомного исследования «Таинственная Каффа». Сенигова называли «русским Гогеном». Его картины, посвященные важнейшим историческим событиям Эфиопии, портреты, пейзажи раскупались европейскими поселенцами. Болгарский гражданин Павлов, обосновавшийся в Аддис-Абебе, располагал обширной коллекцией работ Сенигова. После смерти Павлова вдова его много полотен увезла с собой в Софию. Картины Сенигова мне приходилось видеть в библиотеках Эфиопии и у частных лиц. Эфиопские художники высоко чтут его талант.

На рынке.

Сенигов, по свидетельству хорошо знавших его людей, вел дневник, собирался опубликовать книгу об Эфиопии. Но не успел. Он досконально изучил Каффу: исходил ее из конца в конец, превосходно владел языком каффичо. Какова судьба его литературного наследия, пока неизвестно.

За каких-то семьдесят лет от «таинственной Каффы» не осталось и следа. Уделы давным-давно вошли составной частью в провинцию, а она - в единое Эфиопское государство.

Так тяжкий млат, 
 Дробя стекло, кует булат. 

Каффские короли, как ять, как большие и малые юсы, выпали из азбуки жизни. Впрочем, и сейчас можно еще встретить отпрысков королей, вождей, князьков, окружных негусов, ушедших с большой дороги государственности.

В десяти километрах от Джиммы - деревушка Джерен. Когда-то она была городом. Больше того - столицей галласского королевства. Здесь живет аба Джобир аба Джифер, внук короля аба Джифера, известного в прошлом работорговца, добровольно присоединившего свое королевство к Эфиопской империи. Средних лет человек, с образованием. Обращение «ваше королевское величество» он перебивает репликой:

- Ну какой я король...

Он тоже разводит кофе. У него земля, скот. Спустив годовой доход в Европе, где он изгоняет какую-то хворь, возвращается в родные пенаты и с понятным нетерпением ждет нового урожая.

Покидая Джерен, а заодно и Каффу, я вспомнил правила игры в эфиопские шахматы: при потере короля игра не прекращается, оставшийся без короля продолжает сражаться...

...А млечный путь каффских кофейных плантаций так и мелькал по сторонам.

Эфиопия