ОЖОГ ЗЕМЛИ

Лишь взобравшись на вершину, можно разглядеть, как дорога в нескольких местах перехватила, обвила конусообразное тело горы. Видишь полоски полотна, блестящие на солнце. Тут каждая гора требует реверансов. Нагретая, содрогающаяся машина выписывает положенные ей зигзаги, спускается в седловину, чтобы через несколько минут снова газовать на подъеме новой горы. Небо неестественно близко: оно плюхнулось на вершины, подстелив под себя облака. С высоты, достигающей чуть ли не трех с половиной тысяч метров над уровнем моря, понятия и представления о небе и земле смешались. А ночью, когда темнота припаивает небесное к земному, кажется, что ныряешь не от одной горы к другой, а тянешься от звезды к звезде. Наклон порой настолько крут, что фары автомашины, чудится, нацелены прямо в Южный Крест. Надзвездные края!

Вызывающе дерзко проложена эта автомобильная дорога. Она - единственная тут. Каково было пробираться здесь до того, как улеглась на горах эта трасса? Она вобрала в себя неизмеримую человеческую энергию, талант строителей и проектировщиков, вечное стремление оправдать во что бы то ни стало обязывающее звание - властелин природы. Камень на камне, глыба подпирает глыбу, каменный утес втесался в каменную гору. Вдоль дороги маячат телеграфные столбы - неизменные спутники магистралей. Каждый из них водружен в результате взрыва: кирка, лом, лопата непригодны для такого грунта. Металлический шест с дорожным указателем - тоже взрыв. Ограничительные столбики на крутом повороте над бездной - памятники целой серии взрывов. Динамит снес боковину горы, отправил в распыл тысячи тонн породы, взяв дорогую плату за эту сотню метров: на вершинах - могилки, кресты, обелиски, покрытые, как эмалью, мрачной каменной пылью.

Туннели, каменные мосты, частые толщенные стенки, предохраняющие от оползней. А вот от автомобильных катастроф нет спасительного средства. На дороге попадаются изуродованные, сгоревшие машины. Проезжая мимо них, шофер заметно сбавляет скорость и усиленно сигналит.

Географы назвали этот район Абиссинским или Эфиопским нагорьем. Городок Десси (в переводе - Мое удовольствие), где приютила нас на ночлег придорожная гостиница, расположен в четырехстах километрах к северо-востоку от Аддис-Абебы. Позади - несколько местечек полугородского типа. С нагорья начинается разлет рек. Омо устремилась на юг, к озеру Рудольфа, что на границе с Кенией, Джуба и Веби-Шебели бегут на юго-восток, вливаясь в Индийский океан. Справа от дороги - Аваш: она теряется в соленом озере Аббе, на границе с Французским Сомали. Озеро это не имеет стока. А слева горы дают начало рекам и речушкам, которые полнят Абай, он же Тисабай, он же Голубой Нил. Какая-то не раскрытая еще подгорная кладовая воды - ее хватит, чтобы питать реки, разбегающиеся во все стороны света, и ни одна из них не обойдена, не обижена. Горы - как вышки невидимых водокачек.

Подтянувшись, заняв пространство у небес, они дали место впадине Афар. Она начинается у берегов Красного моря и Аденского залива. Впадина проходит через всю Эфиопию, напоминая о себе цепочкой сравнительно небольших озер, вытянувшихся в юго-западном направлении. В ней же - Великие Африканские озера, настоящие внутренние моря континента.

Вскоре после Десси начинается спуск к Данакильской низменности - одному из самых жарких мест земного шара. Тракт сталкивает с горы, увлекает вниз. Природа заметно скудеет. Пальмы и эвкалипты уступают место невысокой зонтичной акации.

Данакиль с запада оградила себя амбами - базальтовыми нагорьями, лавами, туфами. Вот где снимать фильмы о первых шагах человека, о библейских и добиблейских временах! Горы голые, как дубленая рукавица. То фиолетовые, то оранжевые, то темно-синие, то черные: лунный пейзаж, каким видится он иногда воображению художника.

Широченные сухие овраги. Все выжжено солнцем. Дожди здесь крайне редки. А когда они выпадают в горах на северо-западе, то овраги служат стоками. На дне - соль. Вода вымывает ее, и на каменистых берегах остаются бело-серые прошвы.

На самом тракте - деревушки; порой от одной до другой добрая сотня километров. Откуда-то из глубинки завозятся питьевая вода, даже кока-кола и пиво, орехи, стебли сахарного тростника. Можно утолить жажду, а если есть время, вам поджарят мясо - овцы и козы пасутся тут же, в деревне.

Хотя слово «пасутся» неточно. В сухой сезон пустыня увядает, травы нет. Каждая ветка низкорослого, стелющегося кустарника унизана длинными шипами: их можно вбивать в дерево, как гвозди. Вырванная ветрами трава - разгуливающий ежик. Колючая акация сохранила еле заметные бледно-зеленые листики; верблюд, возвышаясь над деревцем, как-то ухитряется своими массивными губами и языком добыть хоть какую-то скудную зелень, простаивая часами в одном и том же положении. Все ощетинилось, выставило шипы и колючки - вдруг дотронутся! Какой же это выгон для скота! Козы подходят к грузовику, соскабливают краску с деревянного кузова, грызут доски. Овцы напали на жердь, лакомятся щепками. И те и другие не брезгуют тряпками, бумагой...

Такова пустыня Данакиль - ожог на теле земли. Сюда не зазывают туристов: им негде остановиться. Кажется, земля совсем недавно пучилась кипящей лавой и еще не успела остыть, обзавестись одежонкой, обрасти травой. В Данакильской пустыне есть действующие вулканы; они курятся нездоровым серым дымом, окутаны ядовитой голубизной. При сильном ветре виднеется часть кратера: разрез живого тела, огнедышащая штольня, тянущаяся к самому чреву планеты.

Данакильская пустыня прилегает к Красному морю. Дорога, пересекающая ее, связывает Аддис-Абебу с портом Ассаб. По ней великаны-грузовики тянут поклажу. Торговый нерв страны. Во времена колониального раздела Африки заобладание им шла длительная борьба.

После того как французские экспедиционные войска овладели Обоком, важной гаванью Прикрасноморья, министр иностранных дел Наполеона III подписал договор с четырьмя вождями Дана киля. Султан Дини, как было сказано в соглашении, уступал Франции гавань, рейды и якорные стоянки Обока, земли вокруг мыса Рас Вир.

Все ушло в землю.

Осенью 1869 года итальянский эмиссар Джузеппе Сопето объезжал азиатское и африканское побережья Красного моря. В том же году он подписал договор с двумя данакильскими вождями - братьями Хасаном и Ибрагимом Ахмед - о приобретении земли. Предприимчивый итальянец действовал как представитель «Рубатино компани». Ассаб, купленный Сопето в 1869 году для компании, был продан потом итальянскому правительству. Умберто, король Италии, слал письма правителям различных частей Эфиопии о своем желании завязать «тесные связи» с ними. В исторических документах эфиопы называли итальянского короля «человеком войны». Из договора в договор переходили «гарантии безопасности» Данакильского побережья. Конечно, это был пример колониального лицемерия. Империалистические державы стремились сколотить «страну Данкали» - обособленное, подчиненное им государство, владея которым они могли диктовать свои условия Эфиопии.

...Дела давно минувших дней...

Ныне Данакиль - составная часть суверенной Эфиопии: история припаяла к ней этот сухой пустынный кусок. Правда, тут сохранился своеобразный уклад жизни, не похожий ни на какие другие, сохранились нравы и традиции, отличные от общеэфиопских. Данакильцы - мусульмане, и в какой стороне расположена Мекка знает каждый из них. Все взрослое мужское население вооружено. Беседуя с вами, данакилец поигрывает широким косым ножом метровой длины или перекладывает с плеча на плечо ружье. В глубинке местные торговцы покупают контрабандные товары, каким-то чудом доставленные из Португалии. Кочевники - нынче здесь, завтра там. Считается, что в Эфиопии и Французском Сомали данакильцев не менее ста тысяч человек. Говорят они на одном из наречий кушитского языка - данкали-афар.

Большак - в определенной мере признак цивилизации. Данакильцы, все время находящиеся невдалеке от придорожных селений, в чем-то утратили свою «первозданность». Иные из них носят брюки - одеяние, чуждое коренным жителям. Кое-кто говорит по-итальянски, по-английски. Есть даже любители выпить, а это уж никак не в ладу с устоявшимися веками обычаями. Настоящее данакильское кочевье там, за дорогой, за валунами, в мареве, образуемом солнцем и камнями. Но добраться туда можно только пешком, по тропам.

Вместе с ато Абева (ато - господин, Абева - цветок) мы отправляемся на огонек в пустыне. Солнце еще не зашло. Над землей поднимается фиолетовая, с багровыми прослойками пелена. Подходим к трем одиноким хижинам. У костра копошились женщины. При нашем появлении их как ветром сдуло. Не скажу, что мужчины встретили нас дружелюбно. Данакильцы насторожены инспекционными налетами властей. Им это не по нраву.

Я не люблю прибегать к услугам переводчиков, но тут никуда не денешься: ни амхарского языка, ни данакильского наречия не знаю. Без господина Абева не мог сделать ни шагу. Поначалу я вслушивался в непонятную мне речь, потом попросил перевести содержание разговора.

- Они хотят знать, что вы за человек и откуда. Объяснил: русский, из Москвы. Никак не поймут, зачем приехали. У них бывают скупщики скота, мяса, шкур, шерсти, а вам ничего этого не нужно. Может быть, хитрите?

- Скажите, что я изучаю жизнь африканских народов, никогда до этого не видел данакильцев...

- Как раз об этом я и говорил...

- И что?

- Слушать не хотят - отворачиваются. А один сказал: «Теперь приезжий посмотрел на нас, пора прощаться». У них нет времени на пустяки.

- Почему они так часто вспоминали шайтана?

- Боятся, что вас прислал дьявол...

- Что же делать?

- Не уезжать! - решительно ответил Абева.- Вы побудьте возле машины, а я начну второй тур переговоров...

Терпение порой вознаграждается! По лицам данакильцев видно, что волна неприязни пошла на убыль. Да и Абева старался вовсю, то усиленно жестикулируя, то приседая на корточки.

- Подходите,- позвал он.

И доверительно шепнул, что представил меня этаким чудаковатым путешественником.

Ладно! Зато можно что-то увидеть новое, узнать. Когда еще попадешь в Данакиль?

Беседа вроде стала налаживаться. Но тут я попал впросак...

Ближе всех ко мне стоял мужчина лет тридцати или тридцати пяти. Обнаженный до пояса. Тонкий горбатый нос. Длинные вьющиеся волосы. Глаза черные, сверлящие. На шее - подобие гайтана. Бос. Вместо брюк - что-то вроде юбки из дешевого куска материи. На ремешке, переброшенном через плечо, нож. Чтобы закрепить только-только намечавшееся сближение, я по-дружески хлопнул его по руке. Реакция была неожиданной: он энергично толкнул меня в бок, отскочил в сторону и с подозрением ждал, что будет дальше.

- Не надо было трогать руками,- с укором сказал ато Абева. - Данакилец не терпит этого. На прикосновение он отвечает ударом. Случается - и выстрелом. Приемлет только слова и жесты.

- Но ты сам данакилец, ты понимаешь...

- Ты же не меня похлопал, а его,- резонно заметил мой спутник.- Я городской житель, а он степной. Подожди, объяснюсь с ним...

У данакильцев престранные имена. Человека могут называть каким-то явлением, событием, предметом. Например, имя «Гарредеу» означает «занавеска». Есть и христианские имена - Михаэль, Иоанн. Толкнувшего меня данакильца звали Дерресинь. В переводе - расписка. Отец его, как и большинство мусульман, имел несколько жен. Дерресинь родился от последней, самой молодой. Отец был уже на склоне лет, однако приглядел себе молоденькую из соседнего кочевья. Она жила то у старика, то у своих родителей. Мать Дерресиня на всякий случай принудила своего супруга дать расписку, что появившийся на свет малыш - его законный сын.

«Расписка» - Дерресинь в отличие от отца имеет одну жену. Многоженство ограничивается не законами, а условиями жизни. Трудновато здесь с хороводом жен! Но Дерресинь не теряет надежды. Когда после нашей размолвки с помощью ато Абева снова наладилась беседа, Дерресинь, между прочим, сказал:

- Заработаю денег и женюсь еще. Два раза женюсь. Что я, хуже отца?

Потом я видел Дерресиня за дойкой верблюжихи. Женщины к этому делу не имеют касательства. Удивительно и немного смешно было смотреть, как громоздкое одногорбое животное покорно стояло, а Дерресинь, зажав коленями длинный сосуд, копошился у верблюжихиного живота.

На солнцепеке.

Молоко и мясо - главная пища. Было бы стадо, будет и еда. Почти все мужчины - пастухи. Есть у данакильцев мастера выращивать козлят особой породы и особой расцветки. Прелестные создания, льнущие к вам, ищущие голую руку или ногу, чтобы лизнуть. Бежевые в белую крапинку или серые с черными, точно нарисованными, разводами на спине, они привлекли внимание мирового рынка узорчатостью шкурок. Их сотнями привозят на верблюдах с глубинных пастбищ поближе к магистрали, забивают, мясо идет в пищу, а наскоро обработанные шкурки за бесценок попадают к перекупщикам. В Европе шубка, сшитая из носких и изящных шкурок данакильских козлят, стоит больших денег.

Редко кто из данакильцев курит, но пожевывают табачок многие - и мужчины и женщины. Постоянный недостаток воды накладывает отпечаток на весь быт. Одежду чистят сухой смесью песка и соли. Лицо обтирают полотенцем, аккуратно и скупо смоченным водой. Белизна зубов, которой залюбуешься, достигается тем, что у данакильца всегда при себе набор палочек. Чистка зубов - дело для них серьезное. Твердый волокнистый кустарник, когда он прикасается к зубам, расщепляется, становится похожим на щетку и превращает рот человека в перламутровое сиянье. Хуже с уходом за ногами. Никакая кожа, никакое изделие из синтетики не выдерживают острых камней. Остается самое верное и надежное - ходить босиком. Подошвы жителя каменной пустыни настолько загрубели, что, когда он шествует по накатанной дороге, шаги его как бы звенят.

Я спрашивал, как можно пускаться в путешествие разутым, если в Данакиле столько змей, скорпионов и прочей нечисти. «А разве змея не кусает одетого?» - задают встречный вопрос. Кроме того, укус гадюки здесь не смертелен. Почвы засоленные, щелочные, обладают повышенной радиацией. Местные змеи и скорпионы не обладают таким губительным ядом, как их сородичи в других частях страны.

Данакильцы честны и ревниво оберегают репутацию своего не столь уж многочисленного народа. Убедился я в этом на собственном опыте. Зашел в данакильский шинок выпить чего-нибудь и поесть. На полках керосин в бидонах, бутылки с здешней минеральной водой «Амба», пачки мыла, спички, запыленные флаконы одеколона, бритвенные лезвия, кофе в зернах и молотый, пиво, вина, кусочки жареного мяса.

Сидя за столиком, я обратил внимание на вошедшего молодого данакильца. По всей вероятности, только что из пустыни. Паренек как бы излучал силу. Скульптурны его длинные руки со жгутами играющих при каждом движении мускулов. Все в нем было ладно и привлекательно. Длинная, доходящая до пят повязка обвивала узкую, почти девичью талию. Он стоял, а чувствовалось, что вся его натура - в прыжке, в действии. Сгусток движения. Застывшая на миг энергия.

- У вас отличный кинжал,- сказал я ему, хотя и не видел еще самого оружия: оно было упрятано в вишневого цвета ножны. Блестела лишь металлическая рукоятка да кончик ножен золотился шариком. Не говоря ни слова, он вынул свое сокровище. Его ковал данакильский кузнец, обжигая в раскаленных камнях. Парень вырвал из своей шевелюры пучок волос, положил их на лезвие и дунул. Кинжал рассек волосы все до единого. Данакилец повторил этот эффектный прием несколько раз и удовлетворился лишь тогда, когда в левой его руке остались корешки волос.

- Продайте мне нож,- попросил я.

К удивлению, он согласился. Я вручил ему тут же пять эфиопских долларов - плата не ахти уж какая высокая - и страшно рад был покупке. Данакилец же почему-то не спешил отдавать кинжал. Взяв деньги, он куда-то отлучился. Дальнейшим ходом событий занялись другие. Исчезновение парня взбудоражило публику. Я пытался уверить хозяина ресторанчика, что данакилец никаких денег у меня не брал. Но люди видели, как я вручил парню пятидолларовую бумажку.

- Ваши слова равны уверению, что Данакиль сейчас вся в цвету и благоухает травами, что по ней текут реки,- сказал мне ресторанщик.

Спасибо, что не назвал лжецом! Я закурил и раздумывал, как поступить. Уехать нельзя, хочешь не хочешь, а жди развязки.

- Во всей Данакильской пустыне не найдешь ни одного запора или замка. В нашем языке нет этих слов. Все открыто, все доступно. Воров среди нас не может быть. Мы их убиваем, если они появляются,- гордо заявил владелец ресторана.

Час от часу не легче! Еще не хватало, чтобы из-за несчастных долларов укокошили этого славного парня...

Через час примерно ко мне подошли два данакильца и положили на стол кинжал и пять долларов. Посланные на поимку исчезнувшего, они нашли его в ближайшем поселении. Обыскали, уличили. Он признался и в искупление своей вины вернул деньги и отправил мне в подарок кинжал. Я, конечно, не взял его, но историю эту запомнил надолго.

В Данакильской пустыне я снимал горы и равнины, каменоломни, пейзажи с верблюдами, козами, лошадьми. На пленке пока что не было ни одной женской фигуры. Женщины или убегали, или закрывали лица черным полотном. Правда, девчонки-подростки охотно позировали.

В дороге ато Абева пополняет мои познания о данакильцах.

Среди молодежи распространен обычай умыкать невесту. Друзья жениха, поклявшегося выкрасть девушку, узнают все, что касается родителей избранницы. Доносят, когда из семьи невесты отлучаются взрослые мужчины, знают, кого можно подкупить, склонить на сторону жениха. А сам он тем временем не сходит с коня: тренируется, джигитует. Если поймают, непременно убьют. И никто не будет в ответе.

Наказать жениха сородичи невесты почтут за великую честь. А удачным умыканием станет гордиться весь род. Брать в жены девушку под оружейные выстрелы, под шум погони могут только настоящие храбрецы.

История на этом не кончается. Допустим, жених вел себя искусно. Поздней ночью бесшумно подъехал к становью: у лошади на копытах привязаны куски автомобильных шин. Остановившись, он срезает их, чтобы ничто не мешало предстоящему бегу, когда уже не будет страшен грохот копыт по камням: все равно суматоха поднимет всех. Львиный бросок к хижине. На руках - перепуганная невеста, которая может сразу все понять и покориться судьбе, а может и бурно протестовать. Но вот они вдвоем на лошади. Удалой данакилец проститбудущей супруге царапины на лице и шее. Лишь бы не задела пуля! Бьют по обоим, и нередко случается, что и убивают обоих. Закон Данакиля.

Допустим, умыкание состоялось. Куда же податься молодым? В дом жениха нельзя - там ждет или будет ждать засада. Спасает пустыня, да конь, да добрые люди. Пускается в ход дипломатия. Родители жениха уговаривают противную сторону. Удались переговоры - новобрачные сыграют свадьбу, раздоры кончатся, а нет - так и будут жених и невеста тайком кочевать по пустыне, держась подальше от родных. Бывает и так, что приходят с повинной, держа в руках младенца: драгоценный комочек смиряет гнев...

Встречаются очень привлекательные данакильки, они похожи на арабок. Стройные, оживленные, застенчивость их кажущаяся: когда дозволено, разговорятся - не остановишь. Любят украшения, одеваются на свой манер. Излюбленные цвета - черный и синий. Обязательно покрывало на голове.

У жительниц пустыни много детей. Женщины носят воду и топливо, готовят пищу. Путь к роднику, как правило, далек, и нагруженных большими кувшинами женщин часто встречаешь на каменных тропах Данакиля.

Вечные странствия, кочевой образ жизни создают массу трудностей. Приехав на новое место, мужчина разгружает верблюда, лошадь или мула, принимается за постройку шалаша. Укрепляет в камнях шесты, связывает их вверху. Женщина застилает пол шкурами и сухой травой, сшивает лоскутки различной материи и обтягивает ими стены. Ни стола, ни стульев, ни табуреток и в помине нет. Сидят на шкурах или на камнях.

Данакильки - большие искусницы готовить еду. Какая нужна смекалка, чтобы при сорока градусах жары сохранить продукты свежими! Мясо обильно поливают приготовленным из стеблей трав и кореньев соусом, и оно не портится. В молоко опускают какие-то зеленоватые камешки, которые предохраняют его от скисания. В пищу идет и сырое мясо. Оно так напичкано острыми снадобьями, что обжигает рот. Молочные блюда, напоминающие творог, тоже сильно наперчены. Мясо и молоко, молоко и мясо - вот и вся пища. Ни овощей, ни фруктов. В Данакильской пустыне не увидишь ни единой грядки, ни колоска с зерном. И только врожденное чувство очага помогает женщине изобретать здесь десятки блюд.

Но мне пора уже подаваться на восток, к Красному морю, где на побережье от залива Зула до залива Таджура живут те же данакильцы.

Здесь все выглядит по-иному. Камни уступают место каменистому песку, а у морского берега песок переходит в буровато-желтую полосу пляжа. По утрам обычно поднимается буря. Машину приходится останавливать и выжидать, когда угомонится буйство песка и ветра.

На побережье данакильцы ловят рыбу и добывают соль. Они больше, чем их собратья в пустыне, приобщены к цивилизации. Есть школы, больницы. Многие говорят на европейских языках. И население в этих районах смешанное: встречаешь выходцев из Йемена, Египта, Судана, Адена, Саудовской Аравии.

Берег торговый. Можно купить рыбу прямо из сетей. В шалаше, приспособленном под «торговую точку», - чучела морских ежей, пластины пилы-рыбы, затейливые кружева коралловых полипов, напоенные шумом раковины. Тут же вам предложат сок пальмы дум. Низкорослая, невзрачная, с искривленным стволом, она неустанно выкачивает из песка влагу и превращает ее в отличный, бодрящий напиток.

Сок наливают не в кружку, не в стакан, а в конусообразный пакет из лубка той же пальмы.

- Ну, фотографируй!

Многие места побережья ниже уровня Красного моря. Озеро Джульета, к примеру, ушло вниз на 80 метров. Это используют добытчики соли. Они прорывают канавы и по ним отводят морские воды в запруды. Солнце выпаривает влагу, пруды дымятся розовато-фиолетовой испариной, а на дне искусственных водоемов - толстый слой соли. Ее сгребают лопатами, извлекают из углубления, и на песке возникают соленые бурты. Все предельно просто. Затем перемычка, закупорившая проход воды, снова разрушается, вода наполняет песчаные углубления, оставляя под собой соляной настил. И так беспрерывно, круглый год. Корабли увозят данакильскую соль во многие иностранные порты и будут возить ее до тех пор, пока существует Красное море.

У занятых на соляных промыслах данакильцев нет ни рукавиц, ни резиновых сапог, ни брезентовых курток. В этом месиве они толкутся босиком. Руки и ноги изъедены, изборождены шрамами: ожог соли.

...В чужих странах человек многое видит - и знакомое и незнакомое, хорошее и плохое, простое и сложное. Стремится понять все это, осмыслить. Кажется, труднее всего объяснить бедность: я видел ее и в республиках и в монархиях, в Азии, Африке и Европе. В Эфиопии так много бедствующих! Здесь, на красноморских соляных заводях, трудятся сотни людей. Как тяжко достается им кусок хлеба!

Бывает, что и видение жжет, как данакильское солнце...