ЛАЛИБЕЛА

До этого дня я лишь со стороны наблюдал езду на мулах и осликах, не сдерживая при этом улыбки. Такой всадник, если он к тому же изрядного роста, вызывает иронические замечания и смех. Но вот теперь и мне пришлось испытать, что такое езда на ослике здесь, в Эфиопии, которая наряду с древней Нубией является родиной этих оригиналов в животном мире.

Летели мы на старом-престаром самолетике из Аддис-Абебы через Дебрэ-Маркос, Мота, Бахар Дар, Гондар до Лалибелы. Не успеешь взлететь - посадка. Самая что ни на есть провинциальная линия. Один аэропорт в Мота чего стоит! Ни камня, ни куска асфальта. Загон, обнесенный жердочками. Не для скота, а от скота. От солнца и дождя - единственная постройка, сделанная из бамбука. Нигде больше не видел такого аэровокзала!

А в Лалибеле самолет сел на небольшую долину меж высоких гор. Но это еще не сама Лалибела - до нее почти 15 километров. Дождливые месяцы делают дорогу непреодолимой даже на осликах, не говоря уж о машинах. Жди вёдра. Сейчас иное дело: стоит сухой январь. Под мимозами крутятся на привязи мулы и ослики. Завидев самолет, их владельцы повскакали, прервав блаженный сон под кронами деревьев. Припылил и вездеход туристической компании. Выбирай любой из двух видов транспорта!

Я предпочел ослика. Кого в наш век удивишь техникой?

Река жизни.

Владельцем пары гнедых (ослики были оба гнедой масти) был человек лет сорока, среднего роста, по имени Георгис Асгед. На голове - пробковый шлем, обтянутый полинявшей материей. Поверх драного пиджака - кусок белой ткани, завязанный узелком у самого горла. Короткие галифе синего цвета, солдатские ботинки. В руках Георгиса - две палки, одну из них он дает мне.

- Садитесь.- А сам не торопится взобраться на своего ослика.- Ваш послушнее. Езжайте первым: он дорогу знает.

Рассматриваю сбрую осла. Уздечка ручной работы. На ремнях блестят звезды. Подбрюшник из толстой материи расшит желтыми нитками. К потнику, набитому козлиной шерстью, привязана дорожная сумка с изображением льва. Широкий ошейник с продольными и поперечными металлическими пластинками держит колокольчик. Челка прегордо и задиристо несет бант из красного бархата.

Мой затяжной осмотр Георгис понял по-своему: решил, что я недоволен осликом или снаряжением, хочу к чему-то придраться.

- Никто на него не жаловался. Пять лет вожу на нем людей со всего света,- обиженно сказал он.

Я объяснил причину своего любопытства. Георгис потеплел:

- Сбрую могу вам потом продать. Один американец тоже купил. Недорого...

Я встал слева, взял в руки уздечку, задрал правую ногу и оказался на упругой спине осла. Палку пришлось вернуть Георгису: на шее моей висело два фотоаппарата, в сумке - съемочная камера.

Ехали мы более трех часов. Зато какие это были часы! Изнанка двадцатого столетия. Библейские персонажи не гарцевали на конях, а, как правило, передвигались на осликах и мулах. Старое русское словечко «охлябь» очень точно даже в звучании своем передает эту езду верхом без седла.

Поднимались по изволоку, который сразу вводит в лабиринт горной системы, известной в Эфиопии под названием Симиен. Здесь скучились самые высокие пики и кряжи страны.

Население в этих краях немногочисленное. Деревень даже в десяток хижин я не встретил. Изолированность, одинокость. Стоит крестьянский тукуль на горе, а следующий - на другой. Каменистая тропинка - к каменистому же ручью, другая - к крохотным посевам кукурузы или тэффа, третья - к соседу. Глухомань неимоверная. Чтобы послать письмо или телеграмму, купить газету, запастись спичками, надо ехать в Лалибелу. В массе своей жители неграмотны. Человек из Симиена освобожден от наплыва мировой информации, в которой каждый день и час барахтаемся мы, пытаясь в меру своих сил осмыслить ее и дать оценку.

Встретили мальчика-пастушка. Босой, с палкой в руке, с открытой головой. По воду идет крестьянка с тремя кувшинами: один привязан на спине, другой - в левой руке, а правой придерживает глиняный сосуд на голове. Желтовато-бурое, ношеное-переношеное платье. Загорелая грудь, светленький крест на гайтане. Когда Георгис попытался заговорить с ней, женщина юркнула в кусты.

Жилье до того жалкое, обветшалое, что и писать о нем больно. Все нараспашку: хворост, трава и камни. Ступеньки из камня, мостик из камня, из него же ограда, камень лежит на могиле. Даже симиенский дикий козел называется каменным. Жизнь среди камней.

В годы итальянской оккупации район Симиена был одним из очагов партизанского движения. Били захватчиков так, как могут бить только горцы: они знали горы как свои пять пальцев. Новенькое итальянское оружие оказывалось в руках симиенских крестьян.

Патриотизм с особой силой проявляется в тяжелейших испытаниях. В обычной мирной жизни слова о том, как ты любишь родину, значат не так уж много. Генеральную проверку производит война.

Воевали симиенцы на славу, но не ради славы. Гибли безымянными и безвестными, одиночками и группами, мужчины и женщины. Скотоводы из ружей сбивали итальянские самолеты. Узкие ущелья были свидетелями необычных сражений: партизаны, пропустив в тесную горловину вражеских солдат и офицеров, окружали их и уничтожали, обрушивая на них поток камней. Оружия и боеприпасов не хватало, и их надо было экономить для схваток на открытой местности.

Отец Георгиса сложил голову в горах. Старший брат тоже. В самом начале военных действий четырех летнего Георгиса увезли на ослике в горы, а к исходу войны он уже помогал партизанам.

...А горы забрасывали тропинку все выше и выше. Спешившись, мы выпили бутылку ключевой воды, прихваченной еще там, в долине, в самом начале пути. У меня в запасе бутерброды, но Георгис отказался от них, заявив, что ест дважды в день - ранним утром и вечером. Днем, в жару, нет никакого аппетита. Вот когда льет дождь, тогда можно есть и днем...

У него семья: жена и двое детей. Старшая девочка учится во втором классе. Живут недалеко от Лалибелы. Дочка ездит туда в школу на ослике. Относительно своего приработка Георгис ответил так: выезжает он к аэропорту лишь в те дни, когда дома по хозяйству нечего делать. Охотников прокатиться на ослике под солнцем, в пыли не так уж много. Сегодня получилось удачно, но часто бывает, что возвращается назад без пассажира. А из Лалибелы к самолету мало кто нанимает ослов: осмотрев все, что положено, любопытствующие спешат выбраться отсюда.

- В Лалибеле приезжим скучно. Веселиться негде. А вот река Иордан. Фотографируйте, если хотите...

Наконец мы доплелись до окраины Лалибелы. Она известна в эфиопской истории как новый или второй Иерусалим. Это самая заурядная с виду эфиопская деревня, без единой каменной постройки.

Лалибела - религиозный, церковный памятник, а церквей что-то не видно. Одни тукули, крестьянские хижины, но здесь они двухэтажные, как правило, круглой формы. Нижний этаж с высокой входной дверью, в верхнем - два окна, на восток и на запад. По улицам бродит скот. Сокровища, которыми гордится Лалибела, скрыты от глаз: они в земле.

Георгис, взявший на себя роль добровольного опекуна, свел меня со священником, который согласился все показать и обо всем рассказать. Так втроем мы и осматривали Лалибелу. Георгис вел осликов на поводке.

- Вы из двадцатого века попали в двенадцатый или тринадцатый,- говорит священник. - Ослик благополучно доставил вас на семь восемь веков назад. Тогда эта земля называлась Ласта. Жители говорили на языке геэз. Правила династия Загуе. Лалибела, или Роха, была столицей. Один из правителей решил увековечить христианство и построил вот эти храмы.

Подходим к церкви Медхане Алем. Как и другие, она сооружена из цельного лалибельского гранита, точнее - вырублена из скалы. Естественно, ни стыков, ни блоков, ни креплений. Гранитные стены, такой же потолок и пол. Церковь в форме креста. Плоская крыша на уровне тропинок, протоптанных к этому месту паломниками. Небольшое усилие, и прыжок переносит нас на крышу. Ясно различаешь три креста: самый большой, внешний, который образует стенки, а в него врублены еще два. Вокруг церкви огромный котлован, глубиной около десяти метров. Лестницы нет, спускаемся по земляным лоснящимся ступенькам. За несколько веков миллионы человеческих ног превратили обычный грунт в подобие гранита. Фундаментальная штамповка времени! Ширина церкви у основания такая же, что и у крыши. Ни фундамента, ни карнизов, никаких внешних выступов, украшений. Отвесные голые стены. Только несколько глубоких горизонтальных рубцов, опоясавших восемь внешних и четыре внутренних угла, напоминают о делении на этажи. Как просто и как монументально! Исключительный талант древних эфиопских зодчих проявился здесь во всем блеске.

Не сомневаюсь, что наши школьники знают и Фридриха Барбароссу, и Ричарда Львиное Сердце - того самого, который будто «возвращался после битвы с гирляндой неприятельских голов на груди своего коня и со щитом, утыканным мусульманскими стрелами».

Лалибела имеет непосредственное отношение к крестовым походам. Ее появление и возвышение как нового христианского центра - реакция на эти события: разрушен один Иерусалим - возник другой. И где! В неприступных горах Африки.

У часовни.

К земле Ласта устремились беженцы из Иерусалима - проповедники, всевозможные религиозные чины, а с ними и строители христианских церквей и соборов, часовен и храмов. Архитекторы и каменотесы выискивали места для новых сооружений. Какие титанические земляные работы были произведены! В горах искали и находили гранитные стержни. Из глины лепили макеты будущих церквей. Собирали совет из мастеровых и духовных лиц, обсуждали проекты, представленные на обозрение, а потом уж принимались за дело. В Лалибеле сохранилось одиннадцать монолитных церквей. Неизвестно, сколько времени ушло на распиливание гранитных монументов, созданных самой природой и скрытых в земле. Нет и сведений, сколько было строителей. Ясно одно: лалибельские церкви стоят в самом первом ряду величайших сооружений средневековья. Они перетащили с собой в подземелье произведения живописи, ручного шитья, фрески и гранитные орнаменты.

Церковь Ганета Мариам напоминает дом с шатровой крышей. На скатах вырезаны кресты. На церковной крыше можно побродить: слой гранита очень толстый и провала бояться нечего. А внутри все выдолблено из камня! Не найдешь и куска дерева. Вечный порог, вечный пол, вечный большой зал, как и боковые ниши, как и алтарь. Воображение пасует, и немыслимо представить, сколько же вывезено отсюда тачек с гранитными осколками.

Каким бы ни казалась укромным местом Лалибела, видимо, возможность нападения «иноверцев» не исключалась. Подземные церкви-монолиты расположены двумя группами: их разделяет овраг-река Иордан. Остались огромные насыпи-валы, до сих пор существуют рвы. Каждая церковь имела круговую оборону.

Аксум древний и современный.

Я навестил «могилу Адама» - есть такая в Лалибеле. Пролез в узкую дверь боковой пристройки полуразвалившегося храма, оказался в темном каменном коридоре, рассмотрел плиту с вырезанным на ней крестом. Могила Адама, как и гора Сионская, как и Голгофа...

Лалибела сражается и сейчас: сражается... со временем! Беспощадный суховей забвения коснулся ее. Лишь совсем недавно современность обратила на нее внимание и протянула руку помощи. Создан Эфиопский комитет по Лалибеле. Международный фонд охраны памятников присылает сюда своих представителей. Появилось несколько монографий, и слово «Лалибела» в наши дни уже не столь загадочно. В Эфиопии нашлись энтузиасты: они предложили свой проект сохранения в нетронутом виде гранитной реликвии.

Вечером я зашел в церковь. В ней нет навесной двери - зияет дверной проем. В закутке на соломе сидел коптский священник, одетый в черное. Завидя посетителя, он встал, зажег лампаду. Постояли в полумраке. Признаться, я и не знал, о чем с ним говорить. Священник же соскучился по живому слову! Спросил, кто я и откуда. Как доехал, на чем. Мое признание в атеизме воспринял равнодушно: так взрослые не замечают мелких шалостей детей. Наступила моя очередь спрашивать.

Он точно не помнит, когда поселился в этой церкви, но давно, в раннем детстве. Привели родители. Отдали священнику, который и обучил его грамоте. Потом старец скончался. Остался он один. Вот уже лет тридцать отправляет службу. Из церкви никуда не выходит. Пищу приносят прихожане. Несут и лампадное масло и свечи. Какой то солдат отдал ему старую шинель, которой он и укрывается по ночам. Ноги старика не знали и не знают обуви. Стопка священных книг - вот и все, чем он обладает.

- Как же вы так живете? - вырвалось невольно у меня. - Скучно!

- Что вы, что вы! - оживился он.- В праздники церковь полна народа. Приходите на Эпифаний. Мне приносят столько съестного, что я раздаю нищим. А снимочки можете сделать в дневное время. Сейчас уже темно...

В темноте я и добрался до ночлега. Это был небольшой отель на горе, принадлежащий европейцу. Работал движок. Но свет только здесь, на горном пятачке. Сама Лалибела тихо и безропотно лежит в темноте.