ВОЛНЫ ИНДИЙСКОГО

Песчаный берег лоснится: отлив недавно начался и океан на какое-то время угнал беспокойное стадо волн. На суше осталось то, что, кажется, не так уж и требуется великану -водоросли, обломки деревьев, занесенных речными водами и возвращенных за ненадобностью океаном, раздробленное весло, все еще яркие, но уже беспомощные морские звезды, рогообразные кустики кораллов, черепаха с вывернутыми задними ногами и поврежденным панцирем, погибшие омары и рыбы самой разной величины, целая россыпь ракушек, раковин и еще какие-то завитушки, нечто вроде улиток, название которым - тварь. Возможно, это слово ученому-знатоку покажется неуважительным, но что поделать, если добрая дюжина рыбаков удивлена даже одним вашим вопросом: неужто, дескать, каждую тварь величать по имени и отчеству? Смешно, право! Это там, где-то в институтских кабинетах, в лабораториях, чепухового моллюска или медузу пронзают стрелой латинского термина. Здесь проще: всю живность океана делят на съедобное и несъедобное, вредное и безвредное, легко- и трудно добываемое, дорогое и пустяковое. Хватит и этого!

Отступление океана превращает берег, напоминающий изгибами лекало чертежника, в базар живности, правда уже обреченной. Пониже, к волнам, разгуливают кулики, а повыше орудуют раскормленные вороны. Да невесть откуда взявшиеся мальчишки, пожилой европеец со спаниелем и мы, грешные, из числа любопытных, жаждущих оторваться от берегов и выйти на просторы Индийского океана.

В гавани, как только что пойманная рыба на песке, трепыхается катерок. Бредем к нему. Не так уж мелко: мои короткие Штаны вымокли; да ведь в Африке это не беда. Рулевой энергично дергает веревку, на что мотор незамедлительно отвечает рокотом. Якорь втянут. Идем к горловине бухты. Минуем маяк, зарумяненный утренним солнцем. Дальше - океан.

С высокого борта океанского парохода не ощущается так лазурь воды, как с этого увертыша. Осадка катерка незначительна, и мы проплываем над поселениями коралловых: рифы их принимают на себя удары волн, и вода здесь всегда кипит. То ржавый, то фиолетовый, то серый цвета кораллов творят вместе с солнцем эту изменчивую радугу на водяной толще. Океанское дно - как предгрозовое небо, где и мятежный ход туч, и бесконечная смена цвета. Будто не мы плывем, а несется весь этот подводный мир, маня своей близостью и доступностью.

В стороне остался Ойстер бей - Залив устриц. Много машуа - лодок. Идет утренний лов, проверяются устричные садки. Лодки пляшут на волнах. Океан одним махом избавился бы от них, если бы не было боковых креплений. Подвешенные на рычагах куски бревен плюхаются в воду то справа, то слева и удерживают лодчонку на поверхности, придают ей устойчивость. Потом флотилия добытчиков океанского добра потянется к берегу: африканцы с корзинами на плечах рванутся к гостиницам, домам европейцев, чтобы сбыть устриц, крабов, креветок, рыбу, лангустов, а иногда и осьминогов.

На катерке оживленно: на один из двух заброшенных спиннингов попалась крупная рыба - королевская. Моторист, он же владелец нашей посудины, быстренько освежевал ее и бросил в тазик.

Берег океана.

Глубина сбила спесь с волн: они слабее в открытом океане. На катерке стало суше, и брызги все реже окатывали нас. Моторист разговорился. Он мастеровой. Катер соорудил сам. Доводилось работать и шофером и механиком. Устанавливал маяки. Недавно вернулся с озера Танганьика, где работал водолазом. Более пятидесяти лет назад, когда в Восточной Африке шла война между англичанами и немцами, на озере потопили корабль, сделанный на верфях Гамбурга. Он и разбирал его. Пришлось потрудиться, но заработком доволен. Теперь можно и к родственникам - в Латинскую Америку. А к ним, как известно, не заявишься с пустым карманом и без чемоданов...

Пристально всматриваюсь в лицо моториста. Кожа не темная. Но он и не мулат. Этих отличишь сразу: у них все африканское, кроме цвета кожи, а иногда и волос - не так черны. Чувствуется какая-то свежесть от смешения европейской и африканской крови. У моториста внешние признаки принадлежности к той или иной национальности как бы ушли вглубь, менее различимы, и о них можно только гадать. Что-то полинезийское, возможно, японское или китайское. В Индийском океане много островов, где население уподобилось водам морским, впитавшим в себя струи и северных и южных рек, соленых и несоленых, голубых и желтых.

Судя по рассказу, моторист - потомок родственника Марии Антуанетты, чем-то прогневившего правительницу, за что она и сослала его на один из островков Индийского океана.

- А что за родственники у вас в Бразилии? - поинтересовался я.

- Наследники императора Наполеона...

Каюсь, меня так и подбивало: дай, думаю, бухну, что Екатерина Великая младенца своего - плод неосмотрительной любви к его сиятельству Потемкину-Таврическому - переправила тайком в село Кочетовку Нижегородской губернии и по высочайшему ее велению род наш крестьянский стал именоваться Хохловским...

Ах, как вовремя окатило нас бирюзовыми стружками, унятыми ветерком с теплых волн! Моторист припал к рулю, а у меня пропало желание «сразить» его своими вымышленными царственными предками.

Мы подплывали к островку, который принадлежит господину Брауну. Бывшая колониальная администрация объявляла специальные торги, где распродавала такие небольшие островки, разбросанные в Индийском океане. Есть деньги - покупай и живи. Сам себе хозяин. В желающих недостатка не было.

Разжигая страсти заядлых филателистов, владельцы таких земельных поплавков выпускают свои почтовые марки и открытки. Среди них есть и настоящие отшельники, нашедшие успокоение в этих своеобразных скитах. Бегство их от современного мира в известной степени условно. Не так-то легко в наше время засесть в башню из слоновой кости! Начать с того, что питаются они не одними «акридами и кореньями» библейскими. Запасаются консервами. У господина Брауна разбит огородик. Собственный движок: значит, вечера не при лучине. Есть и моторка. Несколько простых деревянных лодок прикорнули на песке; на них нанятые гребцы-африканцы выходят в океан за осьминогами.

Ловцы их развесили свою добычу на шестах, распластали на циновках. А до этого стегали прутьями, словно в отместку за все, что те причинили или могли причинить человеку.

Зачем мне теперь покупать раковины, если я набрал полную корзину их на островке? Кораллы самой необыкновенной - даже и не придумаешь такой - формы достаются совсем просто: нырни на два три метра с железным стержнем в руке и отковырни приглянувшуюся ветвь. В воде ее легко тащить. Тяжесть чувствуешь уже у катерка и зовешь на подмогу спутников. Нашли мы и черепаший череп, белый-пребелый, морские звезды, наказанные океаном и выброшенные на берег на погибель. Звезда в прибрежном болоте уже не звезда: упавший метеорит не светит! Но она еще играет наростами-горошинками, похожими на недозревшие ягоды рябины. Ей необходим океан, чтобы жить и оправдывать звание звезды. Отлученная от воды, она угасает, сплющивается, меркнет, и от нее, серой и невзрачной, остается лишь наименование.

А время уже трубит сбор: пора на берег - в город. Его рынки и магазины ждут свежего улова: каждый день, круглый год. Океан - вечно урожайная плантация. Без посева и ухода. Всегда одна жатва.

Обратное плавание - переход от стихов к прозе. Океан каждой своей каплей, каждой звездой, каждой играющей рыбешкой, стремительно пролетающей над ним чайкой будит мечту, поет извечную величавую песнь мужества.

Прощай же, море! Не забуду 
 Твоей торжественной красы...