ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

Станда пришел сегодня на работу в мастерскую раньше Карела и от волнения не находил себе места. Ему не терпелось поделиться своими мыслями о происходящих в стране событиях, а поговорить не с кем. Да и мастер вот-вот появится, тут уж точно не поговоришь - мастер не выносит разговоров на политические темы.

Ага! Наконец-то пришел Карел. Вот он!

- Ну, что скажешь, Карел? Началась война! Карел, нахмурившись, покачал головой:

- Ты говоришь так, словно тебя это очень радует.

- Да, радует! - выпалил Станда.- Война - это наше освобождение. Конец Гитлеру, конец протекторату, восстановим республику...

Карел хотел что-то сказать, но Станда торопливо продолжал:

- Теперь против фашистов выступят Англия, Америка, Франция. Увидишь, какая заваруха будет! Через два месяца мы будем свободны...

Карел только махнул рукой. Они никогда не могли найти общий язык. Станда был членом "Сокола", бывшим руководителем небольшого подразделения этой массовой спортивной организации, а Карел - коммунист. Сходились они лишь в одном: оба ненавидели фашистов.

В длинном коридоре, ведущем к одному из помещений мастерской, раздались чьи-то шаги. Нет, это не мастер. Походка вовсе не его. Неожиданно перед выходящим во двор окном мелькнула фигура здоровенного эсэсовца.

Станда и Карел окаменели.

Дверь резко распахнулась, в мастерскую ворвались два эсэсовца, за ними проследовал некий господин в штатском. Несколько мгновений они молча смотрели на рабочих. Эсэсовцы были в своей черной форме. На фуражках череп и кости, руки на кобуре пистолета. Штатский сунул правую руку в карман и медленно, очень медленно вытягивал ее назад. При этом он, словно коршун, не спускал глаз с рабочих.

"Будет стрелять? - пронеслось в голове у Карела.- Они так любят это делать".

"Будет стрелять! - подумал Станда.- Они на все способны".

Гестаповец наконец вытащил руку из кармана. В ней был листок бумаги. Карел услышал, как Станда облегченно вздохнул.

- Карел Вашата? - спросил гестаповец.

- Я,- глухо ответил Карел.

- Станислав Понс? Станда молча кивнул.

Имена и паспортные данные молодых рабочих совпадали с теми, что были записаны на бумаге агента. Больше его ничто не интересовало. Какое ему дело до того, что Станда всего месяц назад женился, что на его попечении старуха мать! Что ему до того, что у Карела дома годовалая девочка! Он получил приказ арестовать обоих и препроводить их в тюрьму. Может, на несколько месяцев, а может, на несколько лет - какое ему до этого дело?!

- Правильно! - сказал гестаповец черным мундирам и приказал

рабочим следовать за ним.

На улице их ждала машина. В этот самый момент появился мастер. Побледнев, он с недоумением наблюдал, как его рабочие влезают в автомобиль, как тот отъезжает.

Верзилы в черных мундирах вели себя совершенно невозмутимо. Казалось, их вовсе не интересуют ни Станда, ни Карел. Но стоило машине остановиться во внутреннем дворе Панкрацкой тюрьмы, как их ненависть выплеснулась наружу. Они принялись орать и избивать схваченных. Так же вели себя и все прочие эсэсовцы, доставлявшие сюда арестованных. Двор уже был забит автомобилями.

- Руки за голову! Не шевелиться! Лицом к стене! - слышалось со всех сторон.

Вдоль стен тюремных зданий стояли сотни арестованных - и совсем юных, кому не исполнилось и двадцати лет, и пожилых, многим было далеко за шестьдесят.

Большинство было одето в рабочие спецовки, как Станда. Лица некоторых арестованных в крови, и все бледны как полотно от ненависти или от отчаяния.

За спиной Карела резко затормозила машина. Потом послышались глухие удары, ругань и жалкий, умоляющий голос:

- Я тяжело болен, прошу вас учесть это...

Через некоторое время кто-то грузно рухнул рядом, ударившись о кирпичи, потом тихо сполз по грубой стене к ногам Карела. В редких прядях седых волос несчастного узника заалели струйки крови.

Карел задрожал от ярости. Он хотел помочь подняться бедняге, но эсэсовец пригрозил:

- Попробуй только!

Лицо упавшего застыло и побелело. Сквозь неплотно прикрытые ресницы видны были спокойные светлые глаза. В них уже не было того отчаяния, которое видел Карел, когда арестованный ударился головой о стену.

- Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре,- пересчитывал кто-то арестованных.

На Карела пришелся номер "два", Станда был третьим, лежавшего уже не считали.

Потом арестованных четверками разводили по камерам. Первые четверки уже успели пройти в дальние помещения зданий с зарешеченными окнами, а во дворе все еще звучало:

- Раз, два, три, четыре...

- Почему меня арестовали? - недоумевал Станда.- Я ни в чем не виноват. Вот вызовут на допрос - и сразу станет ясно, что я здесь по ошибке.

- Сочувствую,- отозвался Карел.- Я в лучшем положении. Я знаю, за что меня арестовали, и рад, что им есть за что меня арестовать.

Никого не допрашивали.

Станде так и не представилась возможность доказать свою невиновность. Да это никому и не требовалось. Гестапо было достаточно того, что Станда ненавидит оккупантов, а в этом фашисты не сомневались.

Спустя неделю все арестованные были отправлены в концентрационный лагерь.