Глава последняя, рассказывающая о том, что, сколь сладкой ни была бы дыня, ее ботва все равно горька на вкус

Поговорка о дыне и ее ботве - восточный эквивалент выражения о двух сторонах одной медали.

Что и говорить, данные о высоких темпах роста производительности труда, о ничтожной доли брака в массе готовой продукции, о низкой текучести кадров в монополистическом секторе экономики придают блеск лицевой стороне японской медали. Было бы неправильно, если бы мы игнорировали те пути и способы, с помощью которых японцы достигают высоких показателей. Думается, нелишне вспомнить ленинские слова: "Осуществимость социализма определится именно нашими успехами в сочетании Советской власти и советской организации управления с новейшим прогрессом капитализма"¹.

¹(Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 190.)

Сегодня японские методы менеджмента стали объектом апологетики в США и в Западной Европе. Не только потому, что они действеннее американских и западноевропейских. В США и Западной Европе осознают важность для правящего класса "японских чудес". Бога, как известно, нет, но существует необходимость его выдумывать. Из-за того, что в нынешней Японии благодаря тщательной маскировке эксплуатации и изощренной идеологической обработке трудящихся классовые конфликты приобретают не столь резкие черты, как в других капиталистических странах, сияние японской медали кажется буржуазным политикам и социологам еще ярче. И они превратили ее в фетиш, поклоняться которому в высшей степени выгодно. В США и Западной Европе узрели возможность, незаметно для неискушенных умов, передернуть идеологические карты и назвать Японию "послемарксистским государством, чуждым серьезных экономических неурядиц и сколько-нибудь значительных социальных потрясений". Я процитировал мнящего себя специалистом в проблемах коммунизма американского политолога Роберта Скалапино. Потому-то и обязаны мы повернуть японскую медаль к свету и оборотной ее стороной.

Формально процент безработицы в Японии самый низкий среди развитых капиталистических государств. Он действительно ниже, чем в США и в некоторых странах "Общего рынка", однако не настолько, чтобы безудержно восславлять систему пожизненного найма как одно из "священных сокровищ", ниспосланных Японии и обеспечивавших ей высокую занятость.

Буржуазная статистика склонна считать безработными только тех, кто активно ищет работу. Этот критерий, которым пользуются официальные органы, в действительности лишен смысла. Дело в том, что многие японцы ищут работу не через официальные биржи труда, а прибегая к помощи друзей и родственников или обращаясь за содействием к своей прежней фирме. Другие слишком горды, чтобы признаться окружающим: я - безработный. Помните постулат общинного сознания: "хороший человек - работающий человек"? Похвальное при других обстоятельствах самолюбие в данном случае приводит к тому, что значительное число японцев, не имеющих постоянной работы, трудятся по нескольку часов то тут, то там. Это и позволяет статистике фальсифицировать истинное положение с занятостью. Работающей считается даже домохозяйка, которая дает раз в неделю 60-минутный урок музыки.

Выпускники школ и высших учебных заведений, ищущие место, исключаются из числа безработных. В это число не входят люди, уволенные по сокращению штатов, но получающие часть своей прежней зарплаты.

В Японии имеются примерно 20 миллионов человек, нанимаемых на неполный рабочий день. Это - сезонные работники, студенты, подрабатывающие, чтобы чуть увеличить свой скудный бюджет, пожилые люди, чья пенсия так мала, что не обеспечивает прожиточного минимума, семейные женщины, ищущие заработка, но не принимаемые на постоянное место. Они трудятся от одного до 34 часов в неделю и являются полубезработными. Но статистика относит их к работающим, хотя полная рабочая неделя измеряется, согласно закону, 48 часами. Кстати сказать, это - самая продолжительная рабочая неделя в развитых капиталистических странах.

Очевидная неточность в оценке размеров безработицы приводит в смущение даже некоторые правительственные органы. Министерство внешней торговли и промышленности сквозь зубы признало, что в начале 1987 года реальный уровень безработицы в стране составил 5 процентов всего трудоспособного населения, а не 3 процента, как официально сообщила канцелярия премьер-министра. В то же время независимые научно-исследовательские экономические институты называют цифру, гораздо более внушительную и более точную: 8 процентов. А если учесть и полубезработных, то предстанет картина занятости не менее безотрадная, чем в США или в странах "Общего рынка".

Японцы не возлагают особых надежд на государство в вопросах социального обеспечения. Предприниматели всячески препятствуют развитию пенсионной системы, увеличению социальных выплат из государственного бюджета. Они опасаются, что улучшение государственного социального обеспечения подорвет преданность персонала предприятиям и их хозяевам, которые сейчас выступают в роли единственных благодетелей.

В ту пору, когда курс иены относительно американского доллара был для Японии весьма выгодным, когда японские товары успешно завоевывали мировые рынки и экономические перспективы страны казались лучезарными, предприниматели намеревались отодвинуть до 60 лет время ухода своих рабочих и служащих с работы по возрасту. К этому подталкивали сокращение в Японии рождаемости и увеличение продолжительности жизни. Появились даже предложения поднять возрастной предел до 65 лет. И если раньше фирмы ограничивались выдачей увольняемым по возрасту работникам выходного пособия, то теперь предприниматели заговорили о выплате им фирменной пожизненной пенсии.

Более того, в электротехнической фирме "Ниппон Ай-Би-Эм", например, разработали проект, пышно нареченный "Прекрасная жизнь". Согласно проекту, за пять лет до ухода из фирмы по возрасту и в течение трех лет после этого работники имели право за счет фирмы пользоваться спортивными сооружениями, бывать на лекциях, посещать школы живописи, игры на музыкальных инструментах.

В книге "Новая японская система управления", которая принадлежит перу экономистов из Японии и из США и выдержки из которой я приводил, дана верная и, на мой взгляд, убедительная оценка истинного назначения замышлявшейся благотворительности.

"Пенсионная система и развитая структура заботы о персонале рождают чувство благодарности и верности фирме, - сказано в книге. - Система пожизненных выплат поддерживает в компании общинный дух. Возникающее отсюда ощущение стабильности и внутрифирменной солидарности становится важнейшим фактором поддержания силы коллектива, а предпринимателю в принципе это только и нужно. Достигаемая в результате высокая производительность труда многократно окупает все затраты на пенсии, досуг и т. д. Каждому работнику внушается, что пожизненные выплаты зависят в первую очередь от успехов фирмы".

Точнее было бы сказать: "от прибылей хозяина фирмы" или, если прибегнуть к велеречивости менеджеров из "Ниппон Ай-Би-Эм", "от хозяйской прекрасной жизни".

Межимпериалистическое соперничество вынудило Японию перейти начиная с 1986 года от экспансии к обороне в области торговли. Прибыли предпринимателей покатились вниз. Общинные нравы не защитили от действия объективных экономических законов, по каким развивается капиталистическое хозяйство. И в японской системе менеджмента, основанной на общинном сознании, появилась первая брешь. Уже не о продлении стажа работников стали беспокоиться предприниматели. Чтобы сохранить прибыли в условиях падения производства, они принялись снижать возрастной потолок для рабочих и служащих. Выходное пособие предприниматели еще начисляли, но о пожизненных пенсиях прекратили и говорить.

Я уже упоминал данные правительственного Агентства экономического планирования. Супружеская пара в возрасте 65 лет должна была бы иметь в 1986 году месячный доход в 250 тысяч иен, чтобы обеспечивать себе безбедную жизнь. Однако размер самой большой государственной пенсии, констатировало агентство, не превышал тогда 180 тысяч. Надо ли удивляться, что только 12 процентов японцев среднего возраста, работавшие по найму, надеялись прожить на выходное пособие и государственную пенсию. Менее 20 процентов полагали, что будут в состоянии оплачивать медицинскую помощь, если заболеют в старости. Обследование, проведенное среди молодых рабочих и служащих, показало, что 45 процентов опрошенных страшится отсутствия в пожилом возрасте средств к существованию.

Страх закономерен. 30 декабря 1986 года газеты сообщили, что почтальон, доставивший первой японской альпинистке Эйко Мураи заказное письмо, нашел женщину мертвой. Врач установил: 85-летняя Мураи умерла от истощения за три дня до того, как ее труп обнаружил почтальон. Ежегодно только в Токио смерть от нужды настигает тысячу престарелых. В отличие от Эйко Мураи, они ничем не прославили себя, и об их кончине газеты не пишут.

"Помощь утопающим - дело рук самих утопающих", - звучит не столь уж комично. В самом деле, что остается делать утопающему, если никто не торопится его выручить? Думаю, что именно самодеятельность при спасении самого себя и заставляет идущего ко дну человека хвататься за соломинку. Глава кооператива престарелых в префектуре Сайтама рассмеялся, когда я рассказал ему, как и где впервые прозвучал призыв, касающийся спасения утопающих, и когда я привел поговорку о соломинке, используемой в качестве плавсредства. Однако кооператив этот был создан именно утопающими, которые отчаялись найти спасение. В него вошли 52-летний шофер такси, отправленный на пенсию потому, что заболел, 65-летний рабочий фабрики, изготовлявшей запасные части к автомашинам, - тоже пенсионер, 66-летний служащий, уволенный из фирмы по возрасту. Всего - семеро мужчин и четыре женщины. Они объединились, чтобы сообща искать работу.

Им повезло. Поэтому-то и встретил смехом мою шутку глава кооператива. Его участники сумели наняться в деревенскую больницу уборщиками, подсобными рабочими, санитарами. Платили им 500 иен в час, хотя случалось, что этот час работы оказывался единственным за целый день. И все же повторю: кооператив в префектуре Сайтама родился под счастливой звездой. Он выжил. И об этом с удивлением оповестили газеты. В условиях растущей безработицы 11 престарелых японцев нашли применение своим рукам - удача действительно сенсационная.

Сет Голдсмит, профессор Массачусетского университета, вернулся из Японии в ужасе. "Это - Дикий Запад медицины!" - начал профессор у себя в университете рассказ о знакомстве с японским медицинским обслуживанием.

Профессор не преувеличивал. Сорок процентов из 163 тысяч японских врачей - терапевты. Они не имеют связей ни с крупными клиниками, ни с медицинскими научными учреждениями. Методы, применяемые некоторыми из них, соотносятся с современной медицинской практикой так же, как выкрикивание имени больного в колодец - обычный способ лечения в пору японского средневековья - с облучением кобальтовой пушкой.

Пациент является к врачу с легким растяжением связок в лодыжке. Советом воздержаться некоторое время от ходьбы и рекомендацией принять 2 - 3 таблетки аспирина ограничился бы, наверное, любой врач. Японский же эскулап прописывает лекарство, успокаивающее мускулы, противовоспалительное лекарство, желудочные порошки, снимающие побочный эффект противовоспалительного лекарства, и, наконец, ножной пластырь. В результате счет за лечение способен повергнуть в нокаут не то что человека с больной лодыжкой, но и олимпийского чемпиона по боксу, находящегося в прекрасной спортивной форме. В Японии практикующий врач - это одновременно и фармацевт. Проверить качество лечения некому. Потому и случаются нередко скандалы, когда вдруг врач, проводящий сложные хирургические операции, оказывается обладателем диплома гуманитарного факультета.

Высокие доходы от занятия медициной - врач зарабатывает в семь раз больше человека, получающего среднюю зарплату, - нередко склоняют целителей к действиям, противоречащим не то что врачебной этике, но и уголовному кодексу.

Международная комиссия юристов, изучившая в 1985 году положение в японских психиатрических лечебницах, пришла к выводу, способному вызвать негодование: "Медицинское обслуживание пациентов в психиатрических больницах Японии, находящейся по промышленному развитию в западном мире на втором месте после США, в значительной степени определяется стремлением к получению прибыли".

Комиссия привела факты, подтвердившие вывод. За последние 25 лет доля пациентов, госпитализированных в токийских психиатрических лечебницах на срок более чем три года, повысилась с 23 до 51 процента. При этом комиссия выяснила, что в одной из больниц 98 человек из 382 пациентов в стационарном наблюдении психиатрами не нуждались, а в другой без всяких медицинских показаний находилось 114 человек из 160 больных. "Владельцы частных клиник, - указала в докладе комиссия, - стремятся гарантировать доходы путем неоправданного с медицинской точки зрения помещения людей в свои лечебницы". Замечание верное. Средний годовой доход хозяина психиатрической клиники - 56 миллионов иен.

80 процентов из 9224 японских больниц имеют допотопное оборудование. В остальных есть, например, даже компьютерные томографы. Но на них некому работать. На 2500 таких аппаратов приходится всего полторы тысячи специалистов, хотя подобным количеством аппаратуры могли бы пользоваться по меньшей мере 10 тысяч рентгенологов.

В Японии в сельской местности насчитывается 1000 больниц и 1300 поликлиник. В них не хватает 2500 врачей. Дефицит медицинского персонала делает врачебную помощь дороже, и лечиться в деревне несравнимо накладнее, чем в городе. И, несмотря на это, министерство просвещения планирует уменьшить прием студентов в медицинские высшие учебные заведения. Министерство исходит из того, что в городах на 100 тысяч населения уже приходится более 200 врачей. Но министерству нет дела до того, что врачей в деревне не хватает. На ум приходит мысль: а не действует ли здесь тайная рука тех, кому выгодна неблагоприятная ситуация с медицинским обслуживанием в отдаленных от города районах.

Прогресс не скоро придет на "Дикий Запад" медицины. Пять процентов валового национального продукта, отводимых в Японии на медицинское обслуживание, - слишком мало, чтобы ликвидировать дикость. В США, где здравоохранение отнюдь не входит в число государственных приоритетов, на него расходуется 10 процентов ВНП.

Подводя итоги 1984 года, министерство здравоохранения и социального обеспечения отнесло к своим самым значительным успехам некоторое сокращение числа людей, обращавшихся за помощью к врачам. Но не оздоровительные и профилактические мероприятия были, как утверждало министерство, тому причиной. В 1984 году визит в поликлинику сделался на 10 - 20 процентов дороже, чем раньше.

Читатель, вероятно, помнит рабочего автомобильного завода "Ниссан" Хироси Сасаки, о котором рассказывалось в этой книге. Счастливчиков вроде Сасаки, кому фирма предоставила жилье в своих домах с низкой квартплатой, всего 7 процентов от общего числа японцев, занятых по найму. Остальные вынуждены арендовать жилье у частных владельцев или покупать его.

Рабочий сборочного цеха автозавода фирмы 'Ниссан'

Я показал в одном из теле репортажей квартиру сравнительно недалеко от центра Токио - тридцать минут езды на машине. Чтобы телезрители наглядно представили себе величину арендной платы, я положил в квартире на пол журнал формата "Огонька" и спросил домовладельца, сколько он берет в месяц за площадь, занимаемую журналом. Домовладелец быстренько прикинул на калькуляторе и сказал: "Примерно 5 тысяч иен".

Пять тысяч иен - это 2 процента средней заработной платы японца. Два процента зарплаты - за пространство, на котором нельзя уместиться, даже сев по-японски - ноги под себя. А платить-то надо еще и за электричество, и за газ, и за воду, и за отопление.

В популярном ежемесячнике "Тюо корон" я натолкнулся на статью, озаглавленную без излишней скромности: "Япония - единственная в мире сверхдержава благосостояния". Чиновник государственного Управления по науке и технике Яцухиро Накагава написал: "Япония - ведущая в мире держава в смысле мер, которые она предпринимает для благосостояния своих граждан, и в смысле богатства и изобилия, которыми ее граждане наслаждаются в повседневной жизни".

Мне захотелось расспросить о необыкновенном японском благосостоянии самого начальника управления. В частности, я намеревался спросить, как решается судьба четырех миллионов семей, которые, судя по официальной статистике, вынуждены жить в неприемлемых для человека условиях. Был у меня вопрос и о том, как долго 40 процентов домов в Японии будут обходиться без канализации.

Прежде чем отправиться брать интервью, я решил снять общий вид здания, где располагалось Управление по науке и технике, и вместе с кинооператором забрался на крышу соседнего с управлением дома. У входа в дом я обратил внимание на рекламный плакат. Он приглашал купить здесь квартиру. За самую дешевую - однокомнатную - просили сумму, равную всей, до иены, средней заработной плате японца за 240 месяцев непрерывного труда. Цена самой дорогой - трехкомнатной - соответствовала зарплате рядового японца за 1200 месяцев, или за 100 лет.

Статистика подвела итог роста стоимости земельных участков и, следовательно, повышения платы за жилье в 1986 году. В среднем по стране земля подорожала на 2,7 процента, а в Токио - на 23,6 процента. Кто-то сказал, что, продав половину Японии, которая целиком умещается на территории Калифорнии, можно купить все Соединенные Штаты. До сих пор это считалось шуткой, теперь - образным эквивалентом реального соотношения цены на землю и квартирной платы в двух странах.

Начальник управления, познакомившись с моими вопросами, от интервью отказался, сославшись на большую занятость, и порекомендовал обратиться к чиновнику его управления... Яцухиро Накагаве. Но точку зрения Накагавы я уже знал.

Благодаря поручительству фирмы Хироси Сасаки получил от банка льготную ссуду на приобретение домика. Подавляющее большинство японцев подобной милости не удостаиваются. Шестьдесят процентов семей являются должниками, обреченными многие годы копить деньги, чтобы вернуть банку займ и проценты на него. Растущая дороговизна не позволяет регулярно откладывать деньги, нужные для расплаты, и долг увеличивается. В 1983 году сбережения японцев возросли в среднем на 3,3 процента, а сумма их долгов подскочила на 19,3 процента.

"Несмотря на передовую технологию и стремление людей работать, у нас - слаборазвитое общество, в котором многие люди вынуждены жить в "кроличьих клетках", - сказал в журнальном интервью Киити Миядзава, занимавший высокие посты в правительстве и в руководстве либерально-демократической партии и, следовательно, досконально знакомый с проблемами страны. Миядзаве вторит Кадзуо Хаякава, бывший чиновник министерства строительства, а ныне - руководитель общественной организации "Японский совет по жилищным вопросам". "Слишком много людей живет в настоящих крысиных норах, - заявил Хаякава. - Жилищные условия японцев столь ужасны, что они не могут вести нормальную супружескую жизнь, - продолжал бывший чиновник, ведавший в министерстве жилищным строительством.- В квартирах мало места даже для того, чтобы дети учились ползать".

"Мы... независимо даже от собственной воли, немножечко увеличиваем валовой национальный продукт и... немножечко себя убиваем". Без сомнения, японский писатель Такэси Кайко имел в виду не труд сам по себе. Созидание способно лишь возвышать человека. Писатель говорил об условиях, в которых японцам приходится трудиться. Да, эти условия способствуют достижению высоких экономических показателей. Но, с другой стороны, только в Японии мог появиться балаганчик "Отведи душу", описанный Такэси Кайко. Заплатив мелочь, посетитель входил в темное помещение, отгороженное от улицы занавеской. Ему давали несколько простых тарелок. Он бил их по одной о землю и удалялся.

Постоянное сдерживание себя в тесных общинных оковах, необходимость подавлять собственное "я" делают японцев завсегдатаями балаганчиков "Отведи душу". Хитрый Коносукэ Мацусита давал рабочим отводить душу, не выходя из цеха: похожие на Мацуситу манекены и палки, чтобы колотить по ним, имелись на заводах концерна во всех курительных комнатах.

Балаганчик для ликвидации стрессов, манекен, на котором можно выместить недовольство и раздражение, придумали на заре научно-технической революции. С ее развитием изменились и способы освобождения от психических перегрузок.

...Они смеялись. Громко и раскатисто. Бросали взгляд на свое отражение в выпуклом или вогнутом зеркале и заливались с новой силой. Я невольно расхохотался тоже. Согласитесь, это забавно, когда два десятка солидных мужчин в костюмах-тройках и при галстуках двигаются по комнате от зеркала к зеркалу и смеются, словно дети в луна-парке. Скоро я понял, однако, что поспешил с таким сравнением. Большинство мужчин широко разевали рты и издавали обычные при смехе звуки "ха-ха-ха!" или "хи-хи-хи!" и даже запрокидывали головы при этом, но пустыми оставались их глаза, и оттого не потешным аттракционом выглядело помещение с зеркалами, а декорацией, в которой будто разыгрывалась инсценировка рассказа Кафки.

За выражением глаз следил и дирижер этого странного веселья. Он стоял на возвышении и, пародируя грубоватого войскового старшину, кричал: "Эй, вы, с животом, как у обжоры-монаха, посмотритесь в выпуклое зеркало! Таким вы сделаетесь очень скоро, если не сбавите вес! А вы - ну чистый Чипполино! - Теперь дирижер обращался к другому мужчине. - Гляньте на свою голову в вогнутое зеркало! Была голова - луковица. Стала голова - лук-порей!" Если же и теперь глаза у находившегося в комнате не начинали светиться весельем, Томодзи Кондо принимался рассказывать анекдоты. В прошлом комический актер, он, казалось, способен был расшевелить и мумию из египетской пирамиды. Но далеко не все приходили в радостное настроение в этой комнате.

- Ничего, еще три - четыре урока, и они научатся смеяться, - уверенно сказал мне Кондо. - Через мою школу прошли уже четыреста человек. Теперь нет более оптимистичных японцев, чем они.

Да, это была школа. Вторая в одном только городе Осака. В школе действительно обучали смеху. И люди платили деньги, чтобы в школу попасть, потому что видели в ней спасение от умопомрачения. Помогала ли школа? Не уверен. Во всяком случае, ни одного адреса ее выпускников я от Томодзи Кондо не получил.

- Из статистики министерства здравоохранения я узнал,- объяснил мне Кондо,- что в Японии один из каждых тридцати служащих страдает шизофренией, что 81 процент работающих японцев постоянно находятся в состоянии стресса, а 36 процентов - задумываются о самоубийстве. И я открыл эту школу. - Кондо, не упускавший из виду учеников, крикнул кому-то из них: "Полюбуйтесь-ка в зеркало своим бесподобным профилем!" - Смех ведь лучшее лекарство,- продолжил Кондо. - А японцы разучились смеяться. Когда мой ученик привыкнет хохотать от души, я выдаю ему диплом об окончании школы.

Свыше 20 лет назад в Японии заговорили о болезни, которой до той поры японцы не знали. Я впервые прочел о ней не в медицинском издании, а в "Нихон кэйдзай симбун", что в переводе на русский язык означает "Японская экономическая газета". И в том, что о болезни написал именно этот орган, был свой резон.

Хворь получила название "намари", дословно - "притупление". "Нихон кэйдзай симбун" привела его признаки: сначала - критическое отношение ко всему, что окружает больного, затем - пессимизм, мизантропия и, наконец, полное безразличие. "Инженеры и менеджеры, пораженные "намари", - рассказала газета, - отбрасывают специальную литературу, забывают технические журналы и читают одни комиксы. Рабочие грубят начальству и товарищам, совершают поступки, которые никак нельзя было ожидать от них. Больной "намари" никогда не смеется", - завершила газета описание симптомов, но поостереглась указать на анамнез - условия, вызвавшие болезнь.

Осторожность "Нихон кэйдзай симбун" понятна: виной "намари" была система японского менеджмента, которая понуждает японцев трудиться с максимальной отдачей и высоким качеством, но которая создает, по выражению американского ученого в области организации производства Джеймса Эбегглена, "моральную атмосферу змеиной ямы, кишащей завистью и конкурентной борьбой".

В самом деле, групповое согласие, групповая гармония, лежащие в основе японского менеджмента, требуют лицемерия. В японских фирмах только очень близкие друзья знают, когда они действительно согласны с остальными сотрудниками или друг с другом, а когда лицемерят. Лояльность предусматривает слепое и, значит, механическое подчинение распоряжениям начальства. Должностная "ротация", производимая сверху, не соответствующий, бывает, желанию работника перевод на новое рабочее место, на другой завод, в иной город превращают работника в пешку и рождают в нем чувство беспомощности и зависимости от фирмы. Это чувство нередко оборачивается озлобленностью и безразличием.

Японцы, наверное, сумели бы приспособиться к тягостной психологической обстановке на рабочих местах. Наука считает, что это возможно. Но мыслимо ли приноровиться к удушающим социальным условиям в обществе? Нельзя, конечно. "Для народа, над жизнью которого неотступно довлеет страх за завтрашний день, само представление о процветании далеко не очевидно, - написала в газете "Монд" французская журналистка. Опасение за будущее проявляется у японцев, вероятно, четче, чем у французов, и журналистка не узрела поэтому такого же испуга у своих соотечественников. - Гарантировать образование детям, подготовить себе обеспеченную старость - все это,- продолжила журналистка, - требует от японцев напряжения сил физических, а еще больше - душевных".

Специфические японские нормы взаимоотношений, создаваемые предпринимателями в цехах и конторах, и мучительная социальная действительность - этого было бы вполне достаточно, чтобы превратить стрессы в повальный недуг. Однако положение усугубляется негативными сторонами капиталистической автоматизации производства. Рабочие, занятые обслуживанием роботов, признают, разумеется, что избавлены теперь от тяжелого и утомительного труда, но они сетуют на то, что длительное общение с бездушной машиной, беспрерывно и монотонно выполняющей однообразную операцию, вызывает у них стрессовое состояние. Пассивное наблюдение за приборами, изоляция от процесса непосредственного производства способствуют потере внимания, полной или частичной дисквалификации, утрате интереса к труду.

Безлюдный завод. Огромный, величиной с футбольное поле, крытый ангар, в котором темно и душно. Роботам, стоящим в несколько шеренг во всю длину ангара, не требуются свет и свежий воздух. Мрак прорезывали мерцавшие, как крупные звезды, зеленые огоньки. Если вместо зеленого вспыхивал красный огонек, значит, робот выходил из строя и звал к себе наладчика. Вагонетки, сновавшие с заготовками и готовой продукцией между рядами роботов, светили желтыми фарами - предупреждали наладчиков, появись они в цехе, о своем приближении. Трассирующими очередями прочерчивали темноту роботы-сварщики. И все это жило звуками: резкая трель электросварки, визг резцов, снимавших с обрабатываемых деталей стружку, шмелиное гудение вагонеток.

А в комнате, откуда завод управлялся, царили свет и тишина. В мягких креслах, расставленных на мягком ковре, сидели программисты и наладчики в мягких тапочках. Они внимательно следили за огоньками на экранах мониторов, готовые по красному сигналу броситься в ангар, наблюдали за приборами, на которых нервные стрелки показывали, как ведут себя роботы.

Здесь было бесшумно и покойно, будто в наполненном до краев аквариуме. Однако уже через четверь часа странное беспокойство охватило меня. Захотелось каких-нибудь звуков, чтобы убедиться: вокруг не мираж и я не сплю. Шум, подавлявший в темном ангаре неправдоподобно космическими нотами, казался здесь желанным, словно красивая музыка. Чудилось: программисты и наладчики, сохранявшие неподвижность поз и не отрывавшиеся от мониторов и панелей с приборами, ничего этого не ощущали. Но это только чудилось. В их глазах происходило обратное тому, чего добивался Томодзи Кондо в своей школе: жизнь уступала место пустоте. Люди тут не расходовали мускульную энергию, однако уставали физически и морально не меньше, чем рабочие в доменном цехе или шахтеры в забое.

Безлюдные заводы - пока редкость. Производств, где роботы и люди выстроены в одну технологическую цепочку, уже множество. Цех фирмы, производящей металлические кожухи для разного рода механизмов. Робот штампует прямоугольные с округлыми боками футляры. Рабочий вытаскивает их из-под пресса и надевает на крючья транспортерной ленты. Футляры ползут к другому роботу, который лудит их. Новый рабочий перевешивает отлуженные футляры на крючья транспортерной ленты, двигающейся к камере, где очередной робот производит покраску. И в конце технологической цепочки третий рабочий снимает футляры с крючьев и складывает их в стопки. XXI век уживался здесь с веком XIX. И я спросил об этом руководителя предприятия, сопровождавшего меня в цехе.

- Заработная плата неквалифицированных рабочих столь низка, что нам выгоднее использовать на этих операциях людей, а не конструировать специальные роботы и менять технологию, - без малейшего смущения объяснил руководитель завода.

Первые 10 - 12 минут после начала смены рабочие вешали на крючья и снимали с них футляры проворнее, чем первый робот штамповал изделия, а два других - лудили и красили их. Рабочие даже ждали, пока роботы справятся со своими обязанностями, и несколько высокомерно поглядывали на машины. Потом рабочие и роботы действовали вровень друг с другом. А затем рабочие стали отставать. Движения их приобрели суетливость, неуклюжесть. Я внимательно следил за рабочими. И хотя лица их были бесстрастными, словно изображение Будды в японских храмах, я чувствовал, как в рабочих вместе с физическим утомлением накапливалась психическая усталость.

Я мог представить, какое раздражение охватывало рабочего, стоявшего рядом с роботом-прессом. Бездушная машина монотонно и безразлично штамповала футляры. И ни попросить ее, ни обругать, ни пнуть, в конце концов, чтобы чуть сбилась она со страшного своей размеренностью ритма. Единственное, что позволял себе рабочий, - это бросить беглый взгляд на часы: когда же перерыв - он объявлялся каждые 45 минут.

И вот с усталостью в теле и с раздражением в сердце служащий с безлюдного завода или рабочий из цеха, где изготавливаются футляры, возвращаются домой. Достаточно шалости детей, громко включенного телевизора, ворчания жены - и тормоза вдруг перестают сдерживать перегруженные стрессом эмоции. И человек совершает поступок, которого, выражаясь словами газеты "Нихон кэйдзай симбун", "никак нельзя было ожидать от него". Поджигает свой дом. Убивает жену. Выбрасывается из окна. Я привел поступки, о которых сообщила японская печать.

Еще сравнительно недавно Япония по уровню преступности считалась наиболее благополучной страной капиталистического мира. За то время, когда в Токио убивали одного человека, в Нью-Йорке насильственно лишали жизни 550 человек. За счет преступлений, именуемых юристами "немотивированными" и совершенных в стрессовом состоянии, Япония сейчас быстро наверстывает "отставание".

Несколько столетий самоубийство, например харакири, рассматривалось в Японии аргументом в споре, способом защитить свою честь или формой мщения врагу. Ныне на сведение счетов с жизнью толкает японцев стресс. В результате опроса, проведенного среди японцев от 30 до 50 лет - в этой возрастной группе число ежегодных самоубийств увеличилось за 10 лет на 130 процентов, - выяснилось, что 81 процент мужчин и 86 процентов женщин приходят в состояние стресса из-за напряжения на работе, из-за невозможности хорошо ее выполнять и вследствие некоммуникабельности в семье.

Популярная японская публицистка-социолог Кэйко Ногути свидетельствует: "Самоубийство - результат одиночества при нынешнем урбанизированном существовании. Семейная жизнь сделалась в наши дни всего лишь разновидностью договорных связей с целью продолжения рода. В семейных отношениях нет полного взаимопонимания". Одна из ведущих японских газет задала читателям-мужчинам вопрос, что означает для них дом. Большинство ответило: "Это место, где я сплю".

Ничем иным и не может служить дом японскому мужчине. Помимо изнурительного труда по 12 часов в сутки в течение шести дней в неделю мужчина ежедневно проводит еще полтора часа в дороге, причем в электричке, в метро нередко приходится стоять. Пропустить несколько рюмок спиртного с коллегами или с клиентами после работы считается обязательным - в силу или общинных правил, или законов бизнеса. Придя домой, ему достает сил лишь перекусить, прежде чем лечь спать, - ведь в шесть утра придется опять влезть в то "колесо", которое принято именовать беличьим. Бросившийся под поезд 35-летний служащий Японской телефонной и телеграфной корпорации Хитоси Суда жаловался родным и близким, что изнурен постоянным недосыпанием.

Я вспоминаю начало 60-х годов и первый свой приезд в Японию. Увеселительные районы показались мне подмостками, на которых изобретательными режиссером и художником была поставлена веселая и яркая оперетта, сплошь состоявшая из массовых сцен. Меня поразило тогда полное отсутствие пьяных. Иначе теперь.

Токийский парк Уэно. В период цветения сакуры 1500 деревьев покрываются здесь белым и розовым нежным снегом, будто взятым из сказки. И под каждым деревом - люди, расположившиеся на широкой соломенной циновке вокруг бутылки с сакэ - рисовой водкой. Считается, что они собрались полюбоваться сакурой. "Мы закрываем парк в 8 часов вечера, чтобы никто не успел напиться до бесчувствия, - сказал полицейский. - Год от года толпа ведет себя все спокойнее". Толпа, которую я собирался снять для телевизионного репортажа, действительно была молчаливо пьяна. "Люди здесь пьют слишком много, - сообщил из Токио корреспондент французского журнала "Пари-матч" и пояснил: - Это - единственное средство справиться со стрессом. "Пить" по-японски будет "ному", - продолжил корреспондент рассказ. - От этого глагола образовано новое, весьма ходкое выражение "номуникация".

Два миллиона двести тысяч японцев "номуникация" довела до состояния, когда им требуется срочное лечение от алкоголизма. Еще 15 миллионов человек приблизились к этой грани. Среди них много женщин. Появился термин "кухонный пьяница". Приобретенный мужчиной на работе стресс поражает, словно инфекция, семью. Замужняя женщина, лишенная возможности трудиться вне дома и участвовать в общественной жизни, не имеет стойкого иммунитета против такой инфекции. "Двадцать лет назад одна алкоголичка приходилась на 36 женщин, сейчас - одна на восьмерых", - засвидетельствовал видный японский нарколог Хироаки Коно, директор государственной больницы в городе Иокосука.

Наркомания еще не достигла в Японии размаха бедствия. Во всей стране наркоманов не больше, чем в одном Нью-Йорке, - 400 - 500 тысяч. Но японскую общественность беспокоят темпы увеличения числа наркоманов. С 1972 года их стало больше в 4 раза.

По заключению профессора-психиатра Мицумото Сато из университета Окаяма, большинство наркоманов сознательно стремилось к какому-либо искусственному стимулу, "позволяющему, - как написал профессор в своей книге о наркомании, - вырваться из невыносимых духовных тягот обычной жизни". Согласно обследованию, проведенному Сато, 32 процента наркоманов впервые попробовали галлюциногенные препараты, когда перестали спать вследствие переутомления. Еще 30 процентов превратились в рабов порока из-за "чувства, - по их словам, - ненужности" или из-за потери работы. То есть "технотронные стрессы" - главная причина роста наркомании в Японии, пришел к выводу профессор Мицумото Сато.

За минувшие два десятилетия изменилась статистика смертности по видам заболеваний. Инфаркты, как причина смерти, сначала потеснили со второго места кровоизлияние в мозг и стали угрожать лидерству, сохраняющемуся пока за раковыми заболеваниями. Не потому, что японцы научились эффективно бороться со злокачественными опухолями. Просто число жертв инфаркта растет быстрее, чем рака. Растет быстрее, ибо 20 лет назад стресс вызывали лишь своеобычные условия труда, выстроенные в соответствии с принципами японского менеджмента. Теперь к ним добавилась автоматизация производства, внедряемая на капиталистический манер, да еще, пожалуй, общая интенсификация жизненного уклада. В американском специальном журнале "Психология сегодня" приведено любопытное сравнение ритма жизни в Японии, США, Англии, Италии, Индонезии и на Тайване. Были замерены скорость движения пешеходов на улице и быстрота работы почтовых служащих. Япония опередила все страны по этим показателям, причем Италию - вдвое.

Есть в Токио улица, которая, несмотря на внушительную ширину, транспортом используется редко. Автомобильные потоки текут по двум соседним магистралям. Когда бы я ни проезжал по улице - утром, днем или вечером, - по обеим ее сторонам неизменно стояли, бампер к бамперу, автомашины с людьми. Люди спали.

Солидный бизнесмен, уронив голову на грудь и сложив руки на баранке руля, почивал в дорогом "Седрике". Женщина в кимоно и с ребенком за спиной прикорнула на заднем сиденьи "Хонды". Ребенок спал тоже. В кабине мощного грузовика громко храпели два парня с "хатимаки" - платками, скрученными в жгут, на загорелых лбах. Молодой человек и девушка, склонившись друг к другу, спали в "Скайлайне". Ремни безопасности, которыми они предусмотрительно пристегнулись, не позволяли им выпасть из машины. Инструктор и два его ученика посапывали в "Тоёте" с названием автошколы на дверцах. Знакомый журналист рассеял мое недоумение: японцу нужно немного сна, чтобы хоть на время выйти из стресса и скинуть усталость.

17 октября 1986 года газета "Асахи" сообщила, что Хадзимэ Икэда, преуспевавший глава отделения банка "Фудзи" в городе Ямагата, арестован за мелкую кражу в магазине. Полицию удивил, написала газета, не сам факт воровства, а то, что Икэда не мог объяснить, почему он это сделал. Больше того, когда полицейский защелкнул на запястьях Икэды наручники, он как будто в этот момент очнулся от забытья. Врач-эксперт пришел к выводу, что Икэда совершил кражу в стрессовом состоянии. Оно было вызвано разлукой с семьей. Руководство банка перевело Икэду из родной префектуры за много километров от дома, на север страны. Жена и дети поехать с Икэдой не смогли.

Сорок процентов японских служащих в возрасте от 40 до 50 лет - это "тансинфунин", то есть "перемещенные одиночки". Есть теперь в Японии и такой термин. Фирма грамзаписи "Виктор" выпустила даже пластинку с песней, которая так и называется - "Тансинфунин". Но, видно, мало скрашивает песня тоскливую жизнь "перемещенных одиночек", если все чаще оказываются они замешанными в "немотивированных" преступлениях. Хадзимэ Икэда любил другую песню - "Облака исчезают с рассветом" и часто пел ее бессонными ночами, глядя, как медленно светлеет неприветливое небо Ямагаты.

Кадзуо Ёсими было 51 год, и ему оставалось совсем немного до ухода по возрасту из бумагоделательной фирмы и получения солидного выходного пособия, как неожиданно для всех он оставил работу, бросил жену и двух дочерей и поселился на безлюдном островке во Внутреннем японском море. Все сбережения и имущество он переписал на жену и детей, а сам срубил на острове лачугу и зажил в ней.

"Я не мог больше находиться в Токио, - рассказал он журналистам. - Я решил, что с меня довольно каждодневного стресса, который я испытывал в фирме. Я буквально жаждал жить на необитаемом острове. Просыпаюсь вместе с птицами, - обрисовал Ёсими журналистам свой день. - Укладываюсь спать с заходом солнца. Здесь нет электричества, газа, телефона. Я выращиваю для себя немного овощей и фруктов, ловлю рыбу и готовлю на дровах пищу. Если мне не спится, пытаюсь разобраться в своих чувствах. Я никогда не был столь счастлив, как сейчас".

Таких, как Кадзуо Ёсими, насчитывалось в 1984 году почти 12 тысяч. Некоторые сменили фамилии и исчезли из поля зрения семей и сослуживцев.

Разумеется, японские предприниматели не относятся пассивно к новому явлению, справедливо усматривая в нем угрозу системе менеджмента, что исправно служила до сих пор извлечению высоких прибылей. Школа смеха возникла не только благодаря сметливости Томодзи Кондо, как неспроста появились в детских магазинах секции для взрослых, где можно приобрести от 40 до 50 видов смешных масок, до 300 видов игрушек-шуток: зажигалки, из которых вместо огня вырывается струя воды; мыло, окрашивающее руки в черный или красный цвет. В 1986 году подобных игрушек продали на 5 миллионов иен, вдвое больше, чем год назад. Развлекайтесь, веселитесь, потешайтесь, словно призывают предприниматели, ведь стрессы у рабочих и служащих - прямой убыток фирмам.

Концерн "Мацусита дэнки", как и многие другие фирмы, завел на заводах психиатров. Автостроительная фирма "Ниссан" обязала сотрудников среднего возраста заниматься аэробикой. Фирма фотоаппаратов "Минолта" выделила в конструкторских бюро помещения для медитации и установила в них дежурства священников.

Фирма "Нихон тайсанбин когё", выпускающая стеклянную тару, ввела таблицу оценок физического состояния своих сотрудников. 8 очков даются за однодневный турпоход в горы, 3 очка - за час игры в баскетбол, 1 очко - за километровый пробег, 0,2 очка - за 30-секундную стойку на руках. Рабочий или служащий в возрасте 40 - 44 лет обязан набрать за месяц 40 очков. Кто не выполняет спортивные нормативы, по службе не продвигается. "Стресс надо сбивать стрессом", - взял за правило президент фирмы.

И все же проблему стресса - а она в условиях Японии не столько медицинская, сколько социальная - японские предприниматели стараются решить прежде всего технологическими способами, явно запамятовав мудрое предупреждение, содержащееся в поговорке: "Лапкой кузнечика не остановишь карету".

Когда в продаже появились говорящие куклы, никому и в голову не могло прийти, что приобретать их станут прежде всего взрослые. Умеющие досконально изучать настроения и вкусы потребителей торговцы вскоре выяснили, что служащих, инженеров, рабочих влечет к говорящим куклам "одиночество среди людей", как выразился эксперт крупнейшей японской рекламной фирмы "Дэнцу". Иначе говоря, потеря в результате стрессов связей с сослуживцами и с домашними. И фирма "Намуко" немедля сконструировала куклу в облике знакомого каждому японцу героя-воина XIX века Рёма. Если вытащить у куклы из ножен меч, раздается ее голос: "Не принимай близко к сердцу мелочи жизни" и "Пусть твой дух будет широким, как Тихий океан". 250 тысяч взрослых японцев сделались обладателями "воина Рёма".

"Томи корпорейшн" выпустила робот, внешне напоминающий невысокого человечка. Он ездит по квартире на колесиках. Но стоит недовольно крикнуть, как робот тут же останавливается и начинает униженно кланяться, будто моля о прощении. И у человека исчезает раздражение, улучшается настроение, пропадает стресс.

Остроумно, ничего не скажешь. Конечно, лучше срывать зло на автоматическом "мальчике для битья", чем на домочадцах, да и безопаснее это. С сентября 1985 года по июль 1986 года фирма продала 130 тысяч таких роботов. С тех пор спрос на них возрос еще больше. Это говорит о масштабах проблемы стресса, но не об успехе в ее ликвидации.

Нет в мире языка, в котором имелось бы слово, эквивалентное по смыслу японскому слову "саби". Оно образовано от прилагательного "сабисий" - "грустный" и в буквальном переводе обозначает: "уединенная печаль". Суть же "саби" гораздо глубже. Один из японских исследователей объяснил ее так: "Саби создает атмосферу одинокости, но это не одинокость человека, потерявшего любимое существо. Это одинокость дождя, шуршащего ночью по широким листьям дерева, или одинокость цикады, которая стрекочет где-нибудь на голых белесых камнях".

В 1979 году в горной префектуре Нагано отыскались считавшиеся безвозвратно утраченными десять "хайку" непревзойденного мастера этого жанра поэзии Исса, творившего в конце XVIII - начале XIX века. В его стихах "саби" выражено с предельной, по-моему, простотой и яркостью:

 На этом кладбище
 Среди могил 
 Цветет один петуший гребень.

Или:

 Если патринии цветы 
 Меня возненавидят, 
 Я сделаю луну подругою своей.

Иначе говоря, "саби" - это эмоциональное состояние человека, нашедшего уединение от окружающих и покой от повседневных забот. Во времена Исса к "саби" стремились, вероятно, одни поэты. В наши дни обрести покой от повседневности - мечта, надо полагать, большинства японцев, но покой им нужен не для того, чтобы писать стихи.

Мне довелось прочесть исповедь одного менеджера. Он написал:

"У себя в фирме я обязан правильно решать самые разные и очень сложные проблемы, связанные с персоналом, с производством, с реализацией готовой продукции. Я не обладаю правом на ошибку. Нет никого, кто помог бы мне или взял на себя вину в случае моего неправильного шага. Однажды я потратил несколько дней на решение особо трудной проблемы. А когда выход все же отыскал, то почувствовал себя полностью опустошенным.

Не берусь гадать, что сталось бы со мной, если бы я не очутился в маленьком загородном домике. Неся в себе заботы и тревогу, я вошел в восьмиметровую комнатку, устланную циновками и безо всякой мебели, закрыл за собою дверь и приказал не беспокоить меня. Перед домиком разрослось несколько деревьев, и я залюбовался ими. С тех пор я прихожу в эту комнатку с террасой каждый раз, когда мне трудно. А покидаю ее спокойным, уверенным и сильным и еще энергичней берусь за работу".

Я не собираюсь ставить под сомнение эстетичность японцев. Но наблюдая за тем, как долго и пристально, отключившись не только от шума и толпы, но и, кажется, от самой эпохи, смотрят они на ключ, бьющий из расселины между выбеленными водой и временем камнями, на веточку распустившейся сливы, вздрагивающую под порывами холодного, оставшегося от зимы ветра, я начинал думать: а не бегство ли это от действительности, стиснутой тяжелыми цепями общинных порядков и нравов, омраченной неустроенностью и страхом перед завтрашним днем, делающей человека винтиком бездушной, как роботизированное предприятие, системы? Не оборотная ли это сторона немотивированного насилия или самоубийств, вызванных эмоциональными срывами?

Для манкурта из легенды, которую пересказал в "Буранном полустанке" Чингиз Айтматов, хуже любой казни был страх, что отпарят приросшую к его черепу верблюжью шкуру. Как дикая лошадь, бился манкурт, но прикоснуться к голове не позволял - жуаньжуаны уверяли, что отпаривать голову еще мучительнее, чем терпеть усыхающую под палящим солнцем сыромятную шири. А если б нашелся манкурт, кто презрел бы внушенный жуаньжуанами ужас? Кто знает, может, вернулась бы к манкурту память, а с ней - и осмысление себя человеком.

Ликвидация идеологической шири - операция болезненная тоже. Но отваживаются на нее все более широкие слои японского трудового населения. Сколь ни интенсивна пропаганда "гармонии" между персоналом и менеджментом, логика общественного прогресса оказывается сильнее. 49,5 процента молодых людей убеждены, что в "японском обществе нет справедливости". 32,5 процента опрошенных юношей и девушек досадуют, что "добросовестные люди не вознаграждаются". 21,4 процента недовольны "слишком большой разницей между бедными и богатыми". В этом опросе разрешалось называть по нескольку причин неудовлетворенности обществом.

Материальный фундамент общинного сознания подтачивается изменением ценностных ориентаций японской молодежи. Среди начавших работать в апреле 1984 года юношей - выпускников высших учебных заведений 72 процента считали семью важнее, чем работу, то есть отдавали предпочтение семье, а не фирме. Годом раньше таких юношей было 66 процентов. Что касается девушек, то назвали главным в своей жизни дом, семью, а не работу 87 процентов из них. "Я хочу жить для себя, а не для завода, где тружусь", - откровенно сказала одна из участниц опроса. На заводе "Ниссан" я услышал от высшего менеджера:

- Еще одно - два поколения будут преданными фирме, как мы. Потом Япония лишится своего богатства...

Не исключено, что произойдет это значительно раньше. Появилось поколение, которому социологи присвоили наименование "синдзинруй", то есть "новые люди". Они и в самом деле - невидаль для Японии. Социологи указали на следующие характерные черты "новых людей". Это - молодежь между двадцатью и тридцатью годами, имеющая образование в объеме 12-летней повышенной средней школы или университета. Она выполняет на производстве все правила и предписания, но ровно настолько, чтобы не вызывать нареканий и не оказаться уволенной. С окончанием официально установленного рабочего дня "новые люди" спокойно покидают завод или контору, не желая трудиться сверхурочно. Они не являются на работу в субботу и в воскресенье, берут положенный отпуск полностью.

Известный в Японии консультант крупных фирм по вопросам организации производства Кэнъити Омаэ привел типичный, с его точки зрения, пример поведения "новых людей". "Начальник приказал обойти 13 клиентов и уговорить их приобрести продукцию фирмы, - написал Омаэ в журнале.- Представитель "новых людей" исправно побывал по всем 13 адресам. Клиенты отказались от товаров фирмы. Представитель "новых людей", не приложив ни малейших усилий, чтобы клиентов переубедить, с чистой совестью вернулся в фирму и безмятежно доложил начальнику о неудачной поездке".

Публицист Тэцуя Тикуси откликнулся на статью Кэнъити Омаэ предостережением: "Следует срочно принять меры, пока "новые люди" не превратили Японию в руины". Японию они конечно же не разрушат, но пошатнуть устои японского менеджмента могут. И опасность эта действительно существует.

По инициативе Всеяпонского профсоюза рабочих электропромышленности в девяти странах провели опрос с целью выяснить "степень удовлетворенности, - как говорилось в анкете, - трудовой жизнью". В графах анкеты значились заработная плата, профессиональная подготовка, продолжительность рабочего дня, отношения с начальством, ритм труда, атмосфера в коллективе. Степень удовлетворенности оценивалась по пятибалльной системе. Япония, имея 2,94 балла, заняла восьмое, предпоследнее место, пропустив вперед, например, Швецию, Венгрию, Югославию и даже Гонконг и обойдя лишь Италию. Профессор Лондонской школы экономики К. Тэрлер, руководивший опросом, поставил точный диагноз: "Терпит крах миф об общности судеб японских трудящихся и их хозяев". Если превращения в руины этого мифа страшится Тэцуя Тикуси, то его предостережение прозвучало вовремя.

Обследование Японского центра по трудоустройству дополнило данные, полученные при анкетировании рабочих и служащих девяти стран. 54 процента молодых инженеров считают, что их зарплата не соответствует объему и качеству работы, которую они выполняют. 55 процентов - рассматривают нынешнюю систему менеджмента тормозом для их профессионального роста и для продвижения по служебной лестнице.

Французский еженедельник "Эвенман дю жёди" поведал историю, которая еще недавно показалась бы неправдоподобной, но теперь отражает набирающую силу тенденцию. Кудо, служащий самого знаменитого в Японии банка, ушел с работы. "Вы сумасшедший!" - сказал президент, потому что Кудо выдвинул единственную причину: "У меня другие планы на жизнь". Нет, Кудо не был безрассуден, как решил президент, хотя уход из банка выглядел странным, поскольку после долгих лет напряженной учебы в школе и в университете и многих кругов "экзаменационного ада" перед Кудо открылась блестящая карьера, сулившая привилегированную жизнь. Да и другой работы лишал себя Кудо - в солидных фирмах не жалуют дезертиров.

Что толкнуло Кудо на такой поступок?

Каждое утро Кудо переступал порог своего банка в 8 часов 30 минут утра и покидал банк в 9 часов вечера, не получая оплаты за сверхурочный труд. Прийти поработать в субботу считалось признаком хорошего тона. В воскресенье приходилось играть с президентом в гольф. Несколько раз в неделю следовало бывать с непосредственным начальником и с коллегами в баре. В эти дни Кудо возвращался домой за полночь и вставал утром с головной болью.

В первые годы Кудо еженедельно сдавал экзамены на знание банковской работы. После каждой зарплаты начальство проверяло, сколько денег Кудо вносил на свой текущий счет в банке. В столовой вывешивался список служащих с указанием их результатов по трем показателям: прилежание в работе, отметки на экзамене и размер ежемесячного вклада. Все 20 тысяч банковских служащих распределялись по пяти группам в зависимости от этих результатов. Кудо неизменно входил в первую группу и мог, следовательно, рассчитывать на светлое будущее в банке. Однако, оставаясь наедине с собой, Кудо мучился своей причастностью к "роботизированной, - как он выразился, - системе низкопоклонства".

Сейчас Кудо живет переводами с английского языка. Он говорит, что счастлив. "За согласием, гармонией, которыми так восхищаются на Западе, - поделился Кудо своими мыслями с корреспондентом журнала "Эвенман дю жёди", - я вижу машину, созданную, чтобы фабриковать у человека стандартное сознание и управлять им. И это зрелище пугает меня. Тяжело думать, что 98 процентов людей, с которыми встречаешься на улице, находятся во власти системы, почти лишившей их разума".

18 534 японских технических специалиста и административных работника изъявили в 1984 году желание устроиться в иностранную фирму. Судя по их словам, иностранная фирма привлекательна тем, что в ней обеспечена большая свобода принятия решений, а повышение в должности зависит не от возраста, а от способностей. Указанные плюсы заметно перевешивали, с точки зрения этих японцев, отсутствие в иностранной фирме "отеческой заботы" о персонале со стороны высшего руководства. Японец, проработавший несколько лет в иностранном банке, заявил, что не вернется в японскую фирму, даже если будет иметь гарантию пожизненного найма.

Сейчас сообщениями о смене японцами работы полны газеты и журналы. С января по июнь 1985 года перешли из одной японской фирмы в другую 3,6 миллиона человек. Но всем памятен первый бунт. В 1981 году 80 инженеров-программистов одновременно уволились из "Исикавадзима Харима", мощной фирмы, всемирно известной реактивными двигателями, атомными реакторами, большегрузными судами. "Великий исход" - нарекла печать сенсационный поступок инженеров. Они образовали свою фирму "Космо-80", порядки в которой выглядят прямым вызовом традиционному японскому менеджменту. "Существующая в Японии система найма - "смирительная рубашка" для инициативных людей, - заявил президент "Космо-80" Масару Усуи. - Вы можете быть кем угодно - менеджером или инженером, работать как угодно - высокопроизводительно или с ленцой, платить будут все равно столько же, сколько и всем работникам одного с вами возраста". Усуи указал и на другую причину бунта. "Мы не захотели, - сказал он, - превратиться в "мадогива но дзоку" - "племя сидящих у окна".

"Великий исход" инженеров из "Исикавадзима Харима" был первой ласточкой, за которой потянулись другие, и теперь следует ожидать, что японцы стаями начнут сниматься с мест. На предприятиях-гигантах, где существует пожизненный найм, один из каждых пяти работников хотел бы поменять фирму. Среди рабочих и служащих в возрасте от 20 до 30 лет это желание изъявил один из каждых трех.

Предприниматели вынуждены отдавать себе отчет в этой реальности. Кое-кто реагирует бранью. "Теперешняя молодежь потеряла представление об истинных моральных ценностях", - злобно сетовал журнал "Дух Мацуситы", который издается концерном "Мацусита дэнки" для своих работников. "Старшее поколение воспитывалось в доброе старое время. - Тоска прямо-таки сочилась из каждой журнальной строчки. - В те годы умели прививать преданность фирме, желание работать на благо общества, сознание, что труд есть добродетель". Конечно, журнал имел в виду общество капиталистов и помещиков и проявлял трогательную заботу об их выгоде.

Однако бранью реальность не изменить. Научно-техническая революция и конкурентная борьба на мировых рынках, переставшая складываться в пользу Японии, далее не позволяют японским предпринимателям решительно противодействовать "великим исходам". И они поняли, что уже нельзя использовать в прежнем виде "нэнко" - систему заработной платы, определяемую в зависимости от возраста и стажа, и пожизненный найм.

В торговой фирме "Мицубиси сёдзи" ввели так называемые "специальные должности". Работнику с высокими профессиональными знаниями и мастерством, но в возрасте, который не позволяет ему получать зарплату, скажем, на уровне заведующего отделом, присваивается звание "служащего, вносящего особый вклад в преуспевание фирмы", и предоставляется повышенный заработок. Нечто подобное используется теперь и в фирме "Ти-Ди-Кэй", производящей магнитофонную пленку. Разница в том, что работники "Ти-Ди-Кэй" раз в три года на специальном экзамене должны подтверждать право на почетное звание. В случае провала заработная плата работника, который прежде вносил "особый вклад в преуспевание фирмы", снижается до уровня зарплаты его одногодка.

Эти новшества, как и увеличение удельного веса оплаты за отличное выполнение должностных обязанностей - в фирме с численностью персонала свыше трех тысяч человек уже 52 процента заработка выплачивается в зависимости от квалификации, способностей и трудового вклада, - серьезно меняют суть "нэнко". Но отказаться окончательно от традиционной формы вознаграждения за труд предприниматели не хотят. "Нэнко" привязывает работника к предприятию и цементирует в коллективе семейный, общинный дух.

'За мир! За труд! За свободу!'

Известны, однако, и иные способы "модификации", как принято говорить сейчас в Японии, системы заработной платы.

В текстильной фирме "Канэбо" ежегодное повышение зарплаты осуществляется только до 45 лет. Затем зарплата замораживается. В ответ на недовольство рабочих хозяева фирмы всеми способами стремятся доказать, что заработки этой возрастной категории персонала остаются самыми высокими в фирме, в то время как эффективность труда значительно ниже, чем у молодых работников. Но до последнего времени фирма придерживалась другого мнения. Именно 45 - 50-летних рабочих и служащих она называла своей опорой - за их опыт и знания.

В банке "Аомори" подняли возрастной потолок для ухода по старости с 55 до 60 лет, но зарплату в эти заключительные трудовые годы уменьшили. Я познакомился со служащим этого банка, расположенного в северной японской префектуре, и получил представление о подобного рода "модификации" системы "нэнко".

Представили меня Хаято Мураками журналисты из местной телекомпании. Если б не они, вряд ли Мураками разоткровенничался со мной. Японцы не горазды выкладывать постороннему, что у них на душе, тем более иностранцу. Но коллеги из телевидения, верные цеховой солидарности - качество, необыкновенно развитое у японских журналистов, - уговорили Мураками не скрывать от меня свою беду.

Мураками устроился в банк, окончив университет. Размеренно и вровень с одногодками поднимался по служебной лестнице. Росла и его зарплата. Он был одним из первых, кто освоил компьютеры и прочую конторскую автоматику, появившуюся в банке, и долго считался лучшим ее знатоком. Когда Мураками исполнилось 55 лет, он получил уведомление о переводе на другую работу. Ему, обладавшему к тому времени 30-летним опытом банковской деятельности, поручили подшивать в папки документы, предназначавшиеся для сдачи в архив.

- Видно, робот, который сумел бы выполнять такую операцию, еще слишком дорог по сравнению с моей нынешней зарплатой, - мрачно пошутил Мураками.

Действительно, платить ему стали 250 тысяч иен в месяц, на 44 процента меньше, чем до сих пор. После уплаты налогов, взноса в фонд социального страхования оставалось только 150 тысяч иен. Считая премиальные, годовой доход Мураками не превышал ныне 2,5 миллиона иен. Я приводил средний по стране годовой доход - около 4 миллионов иен.

- Судите сами, - сказал Мураками, - можно ли продержаться на такие деньги, если жена тяжело больна и сын учится в университете?

Ответ был слишком очевидным, чтобы его следовало произносить, и я в свою очередь поинтересовался:

- А вы обращались к руководству банка? Ведь, насколько я знаю, философия японского менеджмента предусматривает отеческую заботу о персонале.

- Президент банка сказал мне, - услышал я от Мураками, - что научно-техническая революция помогает автоматизировать и компьютизировать банковское дело. И что этот научно-технический успех не обходится без жертв. - Мураками помолчал, явно прикидывая, не перешел ли он предел, откровенничая с иностранцем, и продолжил рассказ: - У президента хобби - лепка и обжиг керамических изделий. И чтобы я не возроптал из-за своей участи жертвы научно-технической революции, президент подарил мне, - Мураками криво усмехнулся, - чайную чашку собственного изготовления.

Затрещала по швам и система пожизненного найма. Успехи в развитии электроники, создание новых материалов, применение технологий, сберегающих топливо и сырье, приводят к уменьшению спроса на уголь, сталь, цветные металлы, продукцию нефтехимической и нефтеперерабатывающей промышленности. С 1980 по 1985 год, например, добыча угля в Японии упала почти на 2 миллиона тонн. В предстоящие четыре года она снизится до 9,5 миллиона тонн, то есть вдвое. В результате к 1991 году работу потеряют дополнительно к нынешним безработным горнякам 80 тысяч шахтеров. Производство стали сократилось с 1980 по 1985 год на 6 миллионов тонн. В следующие четыре года выплавка металла сделается меньше еще на 20 процентов. Это грозит увольнениями к 1991 году новых 100 тысяч металлургов.

Внедрение роботов, автоматических линий, вычислительной техники хотя и требует дополнительного числа инженеров, знакомых с электроникой, программистов, но вновь появляющиеся вакансии не компенсируют количества рабочих мест, которые исчезают в ходе научно-технической революции.

Выход на мировой рынок так называемых "новых индустриальных стран" Юго-Восточной Азии - Сингапура, Южной Кореи, Гонконга, Тайваня - с высококачественной и дешевой промышленной продукцией влечет уменьшение доли рынка, приходящейся на японские товары. Падение японского экспорта на 1 процент означает потерю 260 тысяч рабочих мест только в отраслях, изготавливающих товары для внешней торговли.

Резкое подорожание иены по отношению к доллару делает для японских предпринимателей более выгодным строительство заводов и фабрик за границей, чем расширение производства в своей стране. Экономисты из научно-исследовательского института при банке "Санва" подсчитали, что, если за границу перевести десятую часть японских производственных мощностей - а дело идет к этому, - Япония недосчитается 1,2 миллиона рабочих мест. Приняв во внимание предстоящее увольнение 61 тысячи работников государственных железных дорог и 44 тысяч служащих правительственных учреждений, можно считать, что в 2000 году в стране не смогут осуществить право на труд 4 миллиона человек. Уже сейчас, за 13 лет до этого срока, на каждую сотню желающих получить работу имеется всего 61 место.

Предприниматели стараются не допустить стремительного увеличения безработицы, иначе рухнет один из столпов японского менеджмента, а это чревато опасными для правящего класса социальными последствиями. Глава департамента международных экономических отношений Федерации экономических организаций Кадзуо Нукадзава, чьи высказывания я упоминал, дал поразительный для представителя истеблишмента совет. "Увольнения должны быть самым крайним средством, - сказал Нукадзава. - Управляющие должны продать свои дома, свои ценности, прежде чем увольнять рабочих. И если рабочие увидят, что управляющие прилагают все усилия для гарантии благосостояния рабочих, это еще больше укрепит у персонала чувство долга перед фирмой".

Я не слышал, чтобы хоть один предприниматель последовал рекомендации Нукадзавы, но поиски путей спасения системы пожизненного найма ведутся. Даже в металлургической, судостроительной, химической, текстильной отраслях, особенно страдающих от структурной перестройки в экономике и от сокращения экспорта, 35 процентов фирм намерены сохранить пожизненный найм в неприкосновенности, 51 процент - придерживаться его частично. Пусть система пожизненного найма сделается усеченной, пусть будет сочетаться с любыми другими методами организации труда, лишь бы помогала оберегать патерналистские отношения на предприятиях и в фирмах и поддерживать общинный дух внутри персонала.

В июле 1986 года в Японии вступил в силу "Закон о передвижении рабочей силы". Знакомишься с ним - и в памяти возникают картины российского крепостничества, описанные в учебнике истории. Закон, разумеется, не позволяет предпринимателям торговать рабочими и служащими, проигрывать их в карты, но он дает возможность предоставлять персонал "в долг" или "в аренду".

Так, фирма "Канон", приступившая к созданию нового производства, не смогла обойтись собственной рабочей силой и "заняла" у родственных компаний инженеров и техников до окончания монтажа добавочного оборудования. "Канон" выплачивала им лишь базовый оклад, то есть фиксированную сумму, какая назначена в "Канон" для работников соответствующего возраста и стажа. Доплаты за квалификацию, за эффективность, за трудовой вклад "Канон" переводила фирмам, откуда получила "взаймы" рабочую силу. Самим "одолженным" работникам досталась только часть положенных им доплат, и я не уверен, что большая.

Японский экономический еженедельник "Даямондо" обследовал 643 крупнейшие промышленные фирмы и установил, что 353 тысячи, или 19 процентов, их рабочих и служащих - это работающие "безработные". Фирмы продолжают содержать, как и советовал Кадзуо Нукадзава, ненужный персонал, храня преданность принципу "пожизненного найма". Однако продал ли кто-либо из хозяев этих фирм дом или личные ценности? Нет, разумеется. Средства на содержание "лишних" людей предприниматели отыскивают иным способом.

Накануне "весеннего наступления" 1987 года профсоюзы решили выдвинуть требование увеличить заработную плату на 20 тысяч иен в месяц. Именно такая прибавка могла компенсировать рост цен. Предприниматели отреагировали: в этом случае мы сократим занятость. Шантаж возымел действие. Рабочие удовлетворились вдвое меньшей прибавкой.

Когда же без увольнений не обойтись, предприниматели обставляют их как "уход по собственному желанию". Выдают повышенное выходное пособие. Известен случай, когда фирма даже "выкупила" за 50 тысяч иен ранее выданную уволенным работникам спецодежду стоимостью 2 тысячи иен и вознаградила каждого из них еще 80 тысячами иен "за симпатию", как сказал президент фирмы в прощальной речи перед обреченными на безработицу людьми.

Японская официальная статистика, приведя цифру расходов корпораций на содержание "избыточной" рабочей силы - 3,9 триллиона иен, тщится доказать наличие у предпринимателей заботы о занятости и, значит, о средствах к существованию трудящихся. Но миф не успел превратиться в непререкаемую догму. Французский журнал "Монд дипломатик" не оставил камня на камне от мифа, доказав с фактами в руках, что "японский рабочий обходится предпринимателям на 30 процентов дешевле, чем американский или западноевропейский". При примерно одинаковой номинальной заработной плате - имеются в виду работники крупных японских предприятий - рабочий в Японии трудится на 250 - 450 часов в год дольше, чем рабочий в США и в странах Общего рынка. Японский рабочий получает только 60 процентов заработка в случае болезни. Полностью использовать отпуск считается в Японии "непатриотичным". Материальные последствия "непатриотичного" поступка слишком серьезны, и самое большее, на что отваживаются рабочие, это недельный отдых раз в году.

Ставя последнюю точку в предыдущем издании книги, я никак не ожидал, что всего за три года горькая ботва сладкой дыни даст столь бурный рост. За это время переплетение и взаимоусиление всех групп противоречий капитализма достигло, как указывалось в Политическом отчете ЦК XXVII съезду КПСС, небывалых масштабов. Капитализм не знавал нынешнего количества социальных и прочих тупиков за все века своего развития. И ботва, описанию которой я отвел последнюю главу, сделалась в результате уже не просто горькой, а ядовитой. Я не счел себя вправе не рассказать об этом читателю.