Хороший суп

Миновав дольмены, мы вскоре подошли к Бахау в том месте, где в него впадает небольшая речка; мои спутники называли ее Мепоун. Мне было очень странно видеть реку, по которой мы несколько недель поднимались с таким трудом, превратившейся в простой ручей - теперь мы могли перейти его вброд.

Вдруг мое внимание привлекло небольшое дерево с крупными желтыми плодами. Приблизившись, я увидел обыкновенные лимоны, редко встречающиеся в тропиках; они были совершенно зрелые и очень большие.

- Это дерево, посаженное нашими предками, - сказал Ладжанг.

Присутствие цитрусового в совершенно необитаемом районе могло показаться странным, тем более что мне никогда не приходилось их видеть даже близ даякских деревень. Однако я не стал предаваться бесплодным размышлениям, а принялся рвать ниспосланные провидением фрукты. Их было ровно тринадцать - число, которое у нас заставило бы, наверное, призадуматься многих. Для моих же спутников-даяков и для меня это означало попросту тринадцать порций лимонада из речной воды - восхитительного освежающего напитка, столь приятного после долгого перехода.

Уголок этот показался нам идиллическим, и мы решили устроить привал. Пока Ипар сооружал убежище, Ладжанг примостился половить рыбу удочкой, которую я ему подарил. Он пользовался излюбленной наживкой даяков, а именно... собственными экскрементами, лежавшими у него под рукой на большом листе, подобно банке с личинками рядом с рыболовом на берегу Сены.

Я же побрел по берегу Бахау, вооруженный своим карабином 8,57, надеясь встретить кабана. Кабана я не увидел, но заметил несколько больших рыб, державшихся неподвижно у поверхности воды в ожидании насекомых или падавших с деревьев плодов. Я выстрелил в ту, которая показалась мне самой крупной, и, когда успокоилось волнение, вызванное ударом пули, увидел ее серебристое брюшко, блеснувшее на поверхности. Я тут же отправился за добычей, опасаясь, что рыба была оглушена и может в любой момент очнуться.

Это был усач - хищная рыба с серебристой чешуей, обязанная своим названием нескольким усикам вокруг рта; он весил никак не меньше трех килограммов. Я вошел во вкус и решил подождать, пока другие рыбы не успокоятся и не вернутся на поверхность. Так оно и получилось: после получасового ожидания я смог внести в свой актив другой прекрасный экземпляр. Этого было более чем достаточно, и я решил вернуться на бивуак.

Ипар уже поставил на огонь котелок, в котором ключом кипела вода: варилась вяленая оленина. Мои рыбы были встречены с энтузиазмом, немедленно разрезаны на куски и брошены в котелок с мясом. Только теперь я заметил панцирь великолепной черепахи, найденной, по-видимому, моими спутниками, но тела животного нигде не было видно.

- А где черепаха? - спросил я Ипара.

- Там, - ответил он, показывая на котелок.

Я был горько разочарован этим открытием: внезапно у меня появилось ощущение, что мои спутники меня предали. Они хорошо знали, что я интересуюсь всеми животными, и потому, опасаясь, что я захочу сохранить черепаху, убили ее, не дожидаясь моего возвращения. "Но ведь недостатка в мясе не было! - думал я. - И я не сделал им ничего плохого". Нет, решительно во всем мире люди одинаковы.

Пока я предавался этим горьким размышлениям, над бивуаком сели два зеленовато-розовых голубя. К счастью, охотничье ружье было у меня под рукой, и обе птицы упали к нашим ногам. Одна была в прекрасном состоянии, и ее можно было сохранить, другая - испорчена дробью. Я отдал ее Ипару "на кухню" и с ужасом увидел, что он бросил ее, как есть, в котел, где уже варились олень, рыба и черепаха.

- Ты даже не ощипал перья? - спросил я.

- С какой стати? - величественно ответил он. - Они выпадут сами!

Можно не добавлять, что суп, который мы ели в тот вечер, был довольно-таки густой!

На следующий день пейзаж несколько изменился. Там и сям появлялись лужайки, заросшие малайскими рододендронами с большими розовыми цветами, и небольшие кущи деревьев. На опушке одной из таких рощ мои проводники остановились.

- Каменная деревня там, - сказал мне Ладжанг.

Я прошел в зарослях метров пятьдесят и внезапно застыл на месте от удивления. Передо мной высилась огромная скала, словно большой корабль, выброшенный каким-то чудом на середину обширной равнины.

На отвесном склоне скалы виднелись странные фигуры, одни округлые, другие продолговатые; все это напоминало барельеф с изображением человеческой толпы. Присмотревшись получше, я увидел, что эта огромная каменная глыба не была однородной, а состояла из мягкой на вид горной породы с вкрапленными в нее кусками кремня, из которых отдельные были величиной с арбуз. Дождевая вода, тысячелетиями стекавшая по каменной стене, размыла рыхлую породу, отчего вкрапления кремня выступили наружу, образовав в конце концов фантастический барельеф, породивший легенду об окаменевшей деревне.

Когда я уже собирался вернуться к своим спутникам, мое внимание привлекла гроздь из трех летучих мышей, спавших на скале. Так как мне очень хотелось добыть этих животных, как правило, редко встречающихся в экваториальных районах, то я вскинул ружье и выстрелил. Звук выстрела, отраженный скалой, раскатился, как пушечный залп, а три летучие мыши кучкой упали к моим ногам.

Выбравшись из зарослей, я заметил обоих своих проводников, они стояли с зелеными лицами, дрожа всем телом от ужаса.

- Не бойтесь, со мной ничего не случилось, - закричал им я, показывая свою добычу.

Ладжанг первый взял себя в руки и улыбнулся, стыдясь своего страха:

- Подумать только, что ни один мужчина из деревни не осмелился бы прийти сюда! А ты стреляешь из ружья, и с нами ничего не делается! Поистине, времена изменились...