Отъезд

За два месяца, проведенные в Бангау, мои коллекции стали намного богаче. У меня были три ящика с чучелами птиц и ящик, набитый шкурами и скелетами млекопитающих. Что касается насекомых, то я просто не знал, что с ними делать; жесткокрылые и бабочки, переложенные ватой, тысячами накапливались в коробках из-под сигар.

Впрочем, все эти коллекции доставляли мне много хлопот. Влажность воздуха была такова, что шкуры портились, теряли перья и шерсть, а насекомые превращались в комочки беловатой плесени. Через каждые несколько дней мне приходилось выставлять на солнце чучела и шкуры животных, а насекомых чистить одного за другим обмакнутой в спирт кисточкой, что губило наиболее хрупкие экземпляры. Я не говорю уже о том, что достаточно мне было на мгновение ослабить свою бдительность, как собаки, кошки и свиньи утаскивали у меня кто птицу, кто шкуру или череп, на которых не было, однако, ничего съедобного!

При таких темпах мои охотничьи припасы быстро истощались по мере того, как приближалось время встречи с друзьями в Лонг^Кемюате. Но я без конца откладывал свой отъезд, дорожа каждым лишним днем, который я мог прожить в этой гостеприимной деревушке, изолированной от мира и времени.

Когда же наконец я объявил своим друзьям берау, что собираюсь покинуть их, мне показалось, что они были искренне огорчены, а после того как я объяснил им, что это неизбежно, стали настаивать:

- Останься еще на несколько дней, нужно хотя бы устроить минуман бесар (большой пир) по случаю твоего отъезда.

Ради такого дела Ладжанг убил буйвола, а Ипар пожертвовал двух огромных черных свиней. В доме вождя вдоль одной из стен были выстроены кувшины со спиртным, и женщины резали на полу сотни килограммов дымящегося мяса. В течение пяти суток мне пришлось несчетное число раз приложиться к кувшинам, а каждый из тридцати с лишним жителей Бангау поочередно подходил ко мне, чтобы засвидетельствовать свою дружбу, и совал мне в рот ломти сала величиной с ладонь, которые проскальзывали в глотку, словно угри.

Утром шестого дня, с головой, еще отуманенной винными парами, я в последний раз переправился через протекавшую перед деревней реку. Меня сопровождали оба моих верных егеря, и мы все трое были нагружены, как вьючные животные, коллекциями и подарками, которые принесли мне все мои друзья. Там был, в част-ности, десяток живых кур, подвешенных вокруг наших корзин и отчаянно кудахтавших в такт нашим шагам. Все жители Бангау собрались на берегу, чтобы проводить меня:

- Возвращайся поскорее, туан!

- Да, обещаю вам! - отвечал я.

Но в глубине души я знал, что, конечно, никогда не вернусь, и внезапно ощутил огромную печаль, так как в минуту прощания понял, что зеленый рай даяков - страна тысячи рек, вечных лесов и жирных кабанов - не был легендой.

После целого дня марафонского бега через тридцать три брода, пересекавших тропу между Бангау и Лонг-Туа, мы наконец достигли Бахау и поплыли в пироге, такой маленькой, что она с трудом вместила наш багаж.

Только когда мы начали спускаться по стремительному потоку, я убедился, что оба мои спутника - люди леса, а не реки - совершенно не умели управлять пирогой! Течение внезапно подхватило и понесло нашу лодку, несмотря на тщетные попытки править ею. На водоворотах она принималась вертеться вокруг своей оси, словно волчок, или попросту дрейфовала боком. Единственный рефлекс, который еще сохранялся у моих спутников, выражался в том, что они отталкивались веслом от скал, грозивших нам гибелью.

При таких головокружительных темпах нам хватило одного дня, чтобы добраться до Лонг-Кемюата, где выстрелом в воздух мы вызвали на берег Ги и Жоржа. По-моему, они оказали нам восторженный прием прежде всего из-за привезенной нами домашней птицы:

- Знаешь, со времени твоего отъезда мы питались только ничем не сдобренным вареным рисом! На охоту мы не ходили, а даяки упорно отказываются уступить нам хоть одну из куриц, предназначаемых для жертвоприношений.

При всей своей радости оба были очень удивлены, что видят меня "уже"; сравнив их представление о сроках со своим, я понял, что совершенно запутался и явился к месту свидания за две недели до назначенного времени! Подумать только, ведь я мог еще две недели пробыть в Бангау!

Напротив, мои спутники не скрывали своей радости. Им явно приелся ежедневный рис, а так как к тому же они закончили свою работу, то стремились в районы, более близкие к тысяче и одному благу "цивилизации", которых мы были лишены больше года: к сахару, чаю, кофе, китайским бисквитам, пирогам и различным овощам.

Ги собрал внушительную этнографическую коллекцию: оружие, щиты, украшения, утварь и предметы обихода даяков. Что касается Жоржа, то ему удалось заснять всевозможные торжественные церемонии и многочисленные обряды этих племен.

У нас не было известий от Петера, но мы надеялись, что он без помех достиг Танджунгселора. Рассчитывая, что он раздобудет необходимые деньги, мы наняли сорок гребцов и пять больших лодок. Затем нам понадобилось еще две недели для упаковки трех тонн нашего багажа с тем, чтобы ничто не испортилось в случае крушения, так как на участке между Лонг-Кемюатом и Лонг-Пезо насчитывалось наибольшее число особенно опасных порогов.

Наконец после завершающей серии попоек в каждом из длинных домов деревни все было готово к отъезду.

Великий день настал, и, выйдя рано утром из дома вождя, мы были приятно удивлены, увидев, что все жители Лонг-Кемюата собрались на площади, чтобы проститься с нами. К нам приблизилась делегация очаровательных девушек со скромно опущенными глазами; руки они держали за спиной.

Мы приосанились, словно петухи, но они внезапно бросились на нас, повалили на землю (попробуйте бороться в одиночку с десятком девушек, для которых проходить целый день с тридцатью килограммами риса за плечами просто детская игра!) и вымазали с головы до ног смесью из сажи и прогорклого кабаньего сала! В довершение всего они возложили нам на головы остатки прокисшего маниока, издававшего запах, от которого выворачивало самые здоровые желудки, и оставили на потеху толпе. Очевидно, лучше всего было не сердиться на них, тем более что, как нам объяснили, такая процедура по случаю больших отъездов была у них в обычае. Но нам пришлось потом почти неделю оттираться речным песком, чтобы обрести более или ме-нее человеческий вид. Что же касается нашей одежды, последней, какая у нас оставалась, то единственное, что можно было с нею сделать, - это выбросить ее по прибытии на побережье!

Наконец после всех врлнений настал момент отплытия. Черные и лоснящиеся от сала, мы прощались с великим вождем, старшинами и всеми нашими друзьями, а в это время дети и молодежь колотили изо всех сил в гонги и стучали по пустотелым стволам бамбука, чтобы отогнать злых духов, которые вознамерились бы последовать за нами. С этой же целью мы выстрелили несколько раз из ружей, и пять длинных пирог устремились вниз по течению.

Если все пойдет хорошо, если наши пироги не разобьются о камни или не перевернутся на одном из бесчисленных порогов, то через восемь дней мы будем в Танджунгселоре. Восемь дней головокружительного спуска, а для преодоления того же расстояния в обратном направлении мы затратили около двух месяцев!

Судьба, безусловно, хранила нас, ибо едва пироги вышли на середину реки, как впереди нас над самой водой пронеслась маленькая зеленоватая птичка с длинным кривым клювом. Начальник гребцов оглянулся, сияя:

- Это иссит, и она пересекает наш путь слева направо, духи покровительствуют нам!

Он зажег на носу пироги кусок пакли и обратился к птице с длинными заклинаниями, из которых сквозь рокот волн до меня донеслись только отрывки:

- Защити нас, иссит, проведи нас через пороги, огради наших белых друзей и сделай так, чтобы они скоро вернулись в Лонг-Кемюат...

Это было утро, подобное множеству других, когда я уходил с ружьем в лес. Исполинские деревья отражались в зеленой воде, жар восходящего солнца рассеивал клочья тумана, гиббоны улюлюкали вдали, и, мерно ударяя по воде веслом, я почти бессознательно повторял молитву даяка: "Иссит, сделай так, чтобы я еще вернулся!"