Огни в океане

"Как прекрасна жизнь, между прочим и потому, что человек может путешествовать!" - эти слова принадлежат русскому писателю-классику И. А. Гончарову. Написал он их в начале экспедиции на военном фрегате "Паллада". Занимавшие много времени обязанности секретаря начальника экспедиции адмирала Е. В. Путятина, сложные условия плавания, двухлетняя оторванность от Родины - все это оказало влияние на писателя, привело к некоторой переоценке привычных жизненных установок. Но восторженное отношение к жизни, позволяющей человеку увидеть мир, писатель сохранил до конца своих дней.

Я далек от мысли сравнивать свои путевые зарисовки и наблюдения с очерками автора "Фрегата "Паллада". Основываясь на собственной практике, я лишь хочу подтвердить слова, сказанные более столетия назад, - жизнь, дающая человеку возможность путешествовать, прекрасна уже от одного этого. Тем более что сегодня огни в Мировом океане - это не просто огни судов и маяков. Это свет, излучаемый сердцами людей, живущих на далеких меридианах.

Почти двадцать лет я плаваю судовым врачом. Побывал во многих странах, узнал не один моряцкий коллектив. Флот наш непрерывно растет, модернизируется. На смену старым судам пришли контейнеровозы, рефрижераторы, танкеры, газовозы... Все это мощные красавцы, созданные для длительного морского плавания.

Некоторые думают: а зачем брать с собой в море доктора? Не дань ли это старой, укоренившейся традиции относящейся к временам "Острова сокровищ"?

Мнение глубоко ошибочно. Стоит судну выйти в океан без медика, как непременно что-нибудь случится, кто-то заболеет или получит травму. И полетит в эфир тревожная радиограмма: "Прошу разрешить заход в ближаиший порт". А до ближайшего порта трое или четверо суток хода. С врачом на борту люди не болеют еще и потому, что "морской доктор" строит свою работу так, чтобы предупредить возможные заболевания и травмы. Профилактика - альфа и омега деятельности судового врача. Когда доктор на борту, моряки спокойны, настроение у них хорошее. А от этого зависит успешное выполнение рейса.

Несведущие люди порой улыбаются, видя, как судовой врач поднимается по трапу, сгибаясь под тяжестью массивного чемодана: что там у него? А у него в чемодане учебники, книги, справочники. За тысячи миль от Родины бывают такие ситуации, когда без толкового советчика не обойтись. Тут-то и выручают книги.

В открытом море никто не спрашивает, хирург ты или терапевт. Ты должен уметь все. Приведу рядовой пример из жизни судового врача: матрос при швартовке повредил большой палец правой руки. Травма тяжелая, палец едва держится на ниточках сухожилий.

- Режь, док! - мужественно говорит готовый ко всему моряк.

- Отрезать дело нехитрое. Попробуем пришить, - ответил врач.

Вынул из стеклянной баночки шелк. Наложил швы. Укрепил кость гипсовой повязкой. Предписал покой. Затем начался массаж, гимнастика. И вот пришло время, повязку сняли. Только рубец напоминал о том, что случилось. А не будь доктора рядом?

Со дня выхода в рейс до возвращения в родной порт обычно проходит два-три месяца. Моряки скучают по дому, нервничают... И тут "эскулап" незаменим. Каждое утро, нарядившись в спортивный костюм, он появляется на палубе и вызывает моряков на физзарядку.

Сначала выходят немногие. Но вскоре физзарядка увлекает всех. Наступает время, и старпом говорит врачу:

- Хорошее дело делаешь, док! Матросы довольны. Говорят, после зарядки и настроение лучше, и легче работается.

Если нужно, "эскулап" надевает рабочую робу и вместе со всеми спускается на зачистку трюмов. Бывает, берет кисть с ведерком, красит реллинги, подзадоривая матросов. Но свое основное дело не забывает: строго следит за санитарным порядком на судне, каждый день перед раздачей пищи приходит на камбуз, снимает пробу. И если уж он говорит: "Вкусно!" - значит, кок постарался, блюдо приготовлено на славу.

Многое стирается в памяти. Подчиняясь своим законам, она хранит необязательно самое значительное, Мне помнится, как капитан теплохода "Рава-Русская" Егоров вызвал меня ночью по внутреннему телефону, попросив захватить с собой "лекарство, чтобы не спать". Поднявшись на мостик, я увидел в руках капитана радиограмму с пометкой: "Весьма срочная". Как сейчас перед глазами текст: "В районе банки Джоржес промысловые суда ГДР находятся аварийном положении связи отсутствием дизтоплива. Следуйте Джоржес выдачи судам ГДР дизтоплива количестве 2500 тонн... Координаты 4150 северной широты и 6900 западной долготы..."

Танкер шел полным ходом, а впереди, словно в засаде, нас поджидал коварный ураган, зародившийся в Карибском море. Капитану было известно, что радиус действия урагана 600 миль, скорость ветра в эпицентре превышает 40 метров в секунду и что танкер обязательно попадет в его обширную зону. Но знал капитан и то, что в безбрежном океане ждут горючего семнадцать немецких судов.

Вскоре волны начали перекатываться через палубу. Вахтенный штурман объявил по судовому радио: "Ветер одиннадцать баллов. Хождение по палубе строго запрещено". Один удар разъяренной Атлантики, второй, третий... Когда схлынула особенно высокая волна, капитан увидел, что она натворила немало бед. На баке погнула фальшборт, искорежила железные реллинги, сорвала с креплений парадный трап и завалила радиопеленгаторную антенну.

Ох как трудно бороться с ревущим океаном! Вместо двенадцати узлов танкер едва выжимает два-три. Но с каждой милей мы все ближе к долгожданной точке. К концу третьих суток "Рава-Русская" наконец-то вырвалась из ураганного плена.

Атлантика постепенно успокаивалась, ветер стихал. Лишь крутая океанская зыбь чуть-чуть покачивала танкер. Видны уже дрейфующие суда. Они подходят к нашему судну. Одно становится заправляться топливом по корме, другое у борта. От мощных резиновых амортизаторов-кранцев первым отвалил БМРТ "Бертольд Брехт". Его сменил траулер "Фридрих Вольф". Бородатые парни в оранжевых робах высыпали на палубу. Вначале они молча стояли у борта, разглядывая советский танкер, потом кто-то улыбнулся, раздался громкий смех, быстрая немецкая речь, пересыпаемая понятными всем словами: "камрад", "данке", "фройндшафт".

Я давно заметил, что на море люди быстрее сходятся, чем на суше. Заговорили наши моряки, потянулись навстречу. Из верхнего иллюминатора высунулся худой обросший немец. Он протягивал новым друзьям открытки с видами Ростока, а к нему тянулась рука с фотографиями старой Риги и красочным альбомом "Советская Латвия". Крепыш в лыжной шапочке подарил живую пятиконечную морскую звезду и выжженный по дереву рисунок траулера, а в ответ получил снимки космонавтов. Радовался парень, разглядывая наших героев. Он еще не предполагал, что по окончании рейса узнает, что и в его стране появился свой первый космонавт.

Общее оживление захватывает и меня. Я радуюсь общей радостью, участвую в общем разговоре. И вдруг вспоминаю: "А как же капитан? Где он?"

А капитан, который за этот нелегкий переход принял лошадиную дозу "лекарства от сна", спал в своей каюте. Усталость свалила его, как только танкер вошел в район бункеровки.

Еще памятный случай. Уже на другом судне. Колумбийский буксир выводил наш теплоход из бухты. Отдавая нейлоновый конец, матрос-колумбиец не предупредил об этом нашего штурмана, и толстый трос мгновенно, словно удавкой, опутал лопасти винта.

Что делать? Вызывать спасательное судно или попробовать освободиться самим?

К счастью, в нашей команде был опытный водолаз. Его снарядили и экипировали по всем правилам. Отточили, как лезвие бритвы, длинный морской нож и, закрепив моряка двумя страховочными концами, опустили под воду. Она была прозрачной и тихой. Десять опытных страховщиков следили, как их товарищ освобождал винт от мертвой нейлоновой хватки.

И вдруг невесть откуда появилась громадная трехметровая акула, "белая смерть", как ее называют в тех краях. Все громко закричали, но водолаз ничего не слышал, продолжал работать. Тогда десять пар крепких рук рванули страховочные концы и, как пробку, вытащили водолаза из воды вместе со штормтрапом. Выхватили буквально в неуловимую долю секунды! Промахнувшись, "белая смерть" торпедой промелькнула у человека под ногами. Когда ничего не понимающий водолаз узнал о том, что произошло, он, видя вокруг радостные лица, сначала робко улыбнулся, а затем долго, взахлеб начал хохотать. Присмотревшись, я понял: это сильная нервная реакция, своеобразное шоковое состояние. "Нужно немедленно снять", - подумал я и мигом сбегал в амбулаторию.

Полстакана чистого спирта-ректификата оказались надежным средством возвращения водолаза в нормальное состояние. Через минуту, видя, сколь ловко товарищ разделался с "лекарством", уже вся палуба смеялась так, как могут смеяться только люди суровой судьбы - моряки.

Знакомясь с этими эпизодами, некоторые читатели могут спросить: неужели в практике у вас не было ничего более значительного?

Было, все было. И аппендициты, и серьезные простудные заболевания, и травмы. Но мое участие в тех случаях являлось как бы выполнением прямого долга, само собой разумелось. То были трудные будни, без которых, увы, нет жизни на море. Расскажу об одном случае.

Наше судно находилось у берегов Канады. Погода стояла штилевая. К вечеру радист неожиданно принял штормовое предупреждение.

Ветер с каждым часом крепчал и достиг девяти баллов. Из морской пучины поднимались высокие, словно горы, волны. Под их ударами судно то низко оседало, то взбиралось, содрогаясь, на гребень очередного вала. Стоял шум и грохот, неприятно хлопали распахнувшиеся двери, скрипели надстройки. Теплоход пробивался сквозь лютый шторм.

В этот момент, как назло, в машинном отделении произошла авария. Мелкая, но неприятная. Вышла из строя небольшая металлическая деталь. Судовому токарю срочно поручили выточить новую. Да, я не оговорился: в условиях сильной качки нужно было на токарном станке сделать деталь с такими же минимальными, микронными допусками, как если бы дело было в заводском цехе.

Токарь был и опытным моряком, и специалистом своего дела. Работа уже подходила к концу, когда парень неожиданно почувствовал, что ему в глаз попало что-то острое.

Моряки привели токаря в амбулаторию. Уловив краткий момент затишья между ударами волн, я быстро ввел в глаз пострадавшему дикаин. Успел заметить в роговице инородное тело в виде маленькой темной точки.

Я знал своих ребят. Все они мужественные люди. Поэтому сказал прямо:

- В глазу стружка. Будем удалять. Поймаю момент, замри!

Парень меня понял. Сел поудобнее, крепко держась за стул, принайтовленный к палубе по-штормовому. Замер, спокойный и серьезный. Я выждал короткую "мертвую точку". Инструмент у меня в руке. Одно прикосновение - и крошечный кусочек металла лежит на ватке. Глаз спасен!

Главная забота судового врача - здоровье собственного экипажа. Надо сказать, что советские моряки, особенно молодежь, пришедшие из мореходных училищ, народ крепкий, спортивный. Единственное, чего они боятся, - это остаться в госпитале на чужбине, в далеком иностранном порту, без друзей и товарищей, изо дня в день слышать чужую речь, подвергаться идеологической обработке "слуг Христовых", подсылаемых разведкой. А такие случаи бывают.

Но вернусь к рассказу о заботах морского доктора. Стоянки в иноземном порту, как правило, коротки. Все идет строго по распорядку: оформление судовых документов, прием груза, заправка пресной водой и топливом, таможенные формальности. У судового врача тоже много дела на берегу, особенно в портах, небезопасных в отношении таких заболеваний, как холера, желтая лихорадка, натуральная оспа. Во время стоянок в чужеземных портах мне не раз приходилось оказывать помощь местным жителям. Моими пациентами были представители многих стран: гвинейцы, кубинцы, эквадорцы, колумбийцы, аргентинцы. Незачем добавлять, что помощь всегда оказывается бесплатно.

Моряку в дальнем рейсе кажется, что разлук бывает больше, чем встреч. Это ощущение возникает потому, что встречи кратки, а разлуки продолжительны. И сколько бы ты ни старался привыкнуть к разлукам с любимыми, привыкнуть нельзя. Даже если вдалеке от дома ты занят интересным для тебя и важным для страны делом.

Так было и со мной в известном всему миру японском городе Хиросиме. Там находятся верфи компании "Мицубиси". Группа советских моряков приехала в Хиросиму принимать новое судно, первый советский газовоз "Кегумс"^*.

^* (Кегумс - небольшой город недалеко от Риги. Известен тем, что рядом с ним, на реке Даугаве, находится ГЭС, питающая электроэнергией столицу Советской Латвии.)

Мы жили рядом с верфью, в отеле "Эба хаус". По утрам, проснувшись, я раскрывал широкие, во всю стену, окна и видел, как оживала верфь. К своим рабочим местам спешили мужчины и женщины, молодые и старые. Одни шли, стуча тяжелыми ботинками, другие - быстро щелкая удивительной обувью "гэта", вырезанной из каштанового дерева. Многие несли с собой коробки. Я знал, что в этих коробках "бэто" - их обычный завтрак, состоящий из рыбы и сои. Нехотя трогались с места желтые самосвалы, пробуждались черные трехсоттонные подъемные краны, шли на заправку неуклюжие красные тягачи, зеленые автокары, направлялись за первым грузом пузатые трехколесные тележки.

Я надевал костюм, каску и направлялся по главной магистрали верфи к воде. Там, слегка покачиваясь на голубой зыби хиросимского залива, стоял наш "Кегумс". Ниже названия выведено белыми буквами второе слово - "Рига". Порт приписки. По разным морям и океанам пойдет судно, и везде, куда бы его ни занесла морская судьба, два эти слова, написанные на корме, будут напоминать морякам об оставшейся на Балтике родной латвийской земле.

Новый тип судна - новые условия труда моряков. Как врач я волнуюсь. Каковы они будут, эти условия? Волнуюсь, хотя безопасность была главным, что определяло работу судостроителей. На службу безопасности было поставлено все: и мощные вентиляторы, и постоянная подача в каюты кондиционированного воздуха, и другие специальные устройства.

Настал день испытаний газовоза. Новые волнения: на "Кегумс" подают пропан-бутановые смеси. Сжиженный газ пошел. Напряженные минуты, сосредоточенные лица. Общее молчание. Проверка автоматики, систем... И - разгрузка! Сквозь тишину прорывается гром аплодисментов. Все в порядке.

Радостным был для всех нас вечер того памятного дня. Правда, впереди оставались еще ходовые испытания, после которых должен начаться рабочий рейс газовоза.

В самый разгар скромных торжеств мне приносят телеграмму из Риги. "Вселились в новую квартиру. Очень скучаем. Ждем на новоселье".

Когда я прочитал эти строчки, мне, конечно, захотелось немедленно оказаться дома. Однако мимолетный, по-детски наивный порыв быстро прошел. Я прекрасно понимал, что впереди очень ответственное дело. Мне предстояло на основании первых эксплуатационных рейсов дать обстоятельное медицинское заключение об особенностях плавания на газовозе с точки зрения охраны здоровья команды. Ведь мои наблюдения, мой опыт будут включены как один из разделов в правила эксплуатации всей серии новых газовозов. От того, как будет поставлена охрана здоровья на этом необычном судне, в дальнейшем может зависеть жизнь многих людей. Ни о каком отъезде домой не могло быть и речи. Новоселье пришлось отложить на полгода.

Пожалуй, нет человека, кто хотя бы раз, находясь вдалеке от любимых, не ощутил вдруг острого желания оказаться в родном кругу. Со мной в Японии это случилось дважды. Второй раз, когда мы были в Токио. Наш рефрижератор "Карлис Зиединьш" работал в японском фрахте. Это означало, что домой вернемся не скоро.

И вдруг радиограмма из Риги: у меня родился сын. И приятное дополнение от начальства: главный врач центральной больницы латвийского бассейна направляет мне в Токио замену, я могу лететь домой!

Короткое свидание с женой, день с малышом - и вновь под ногами качается палуба, вновь бегут дни, рабочие дни судового врача...

Февраль семьдесят восьмого. В каюте на столе пачка телеграмм от дочери. Она уже взрослая, выходит замуж. Ее избранник учится вместе с ней в Первом Московском медицинском институте, он из Болгарии. "Неужели ты не приедешь на свадьбу, папочка?"

Ну как объяснить молодым, что я плыву к берегам Кубы, а вокруг раскинулось море, и в этот раз не голубое, а какое-то чернильное?..

Теперь, когда читатель получил некоторое представление об особенностях профессии судового врача, можно было бы перейти к рассказам о плавании в разных широтах, об удивительном острове Ямайка с его голубыми склонами гор и таинственным миром карстовых пещер. Рассказать об африканских чернолицых девчоночках, которые важно прогуливаются по берегу в цветных платьях, похожих на яркие конфетные фантики, или о безработных, которые в Абиджанском порту спят на прогретом асфальте, словно на своей постели, подложив вместо подушки под голову булыжник. Или представить читателю экзотические бухты, коралловые атоллы, бирюзовые лагуны - нынешние места стоянок советских сухогрузов, рефрижераторов, танкеров...

Все это когда-то было открытием для меня. И все это имеет свою историю. Историю советского торгового мореходства.

Я пришел на флот, когда в его историю уже были вписаны многие славные страницы. Я не знаю прошлого так хорошо, как, например, один из наиболее уважаемых наших капитанов Юрий Сергеевич Баранников. Он прошел путь от уборщика, матроса, боцмана, штурманского помощника до мастера - так принято называть капитана у моряков всего мира. Юрий Сергеевич отдал морю более тридцати лет жизни.

Беседа с ним состоялась в рейсе. Капитан знал, что я написал несколько книг морских рассказов, и согласился "дать мне интервью" среди океанских просторов.

В капитанской каюте было тепло и тихо. За иллюминатором синяя вода сливалась с лазурью неба. Стука работающих машин мы не замечали.

Закурив сигарету, Юрий Сергеевич сказал:

- По-моему, нужно непременно написать, что сегодня суда под советским флагом перевозят грузы в 1400 зарубежных портов 123 стран мира. Это звучит внушительно, особенно если вспомнить, с чего мы начали. Первым советским пароходом, отправившимся за границу, было судно "Федерация" - прежнее название "Вера". Вышло оно 14 ноября 1918 года из Петроградского порта, имея на борту 88 000 пудов груза: лес, медная и латунная стружка, кустарные изделия из фанеры. Порт назначения - Копенгаген. Вдумайтесь, как это трогательно! "Вера", переименованная в "Федерацию", - как символично - Петроградский порт. А груз? Кустарные изделия из фанеры. Для датчан.

Капитан дымит сигаретой и улыбается. Я гляжу на него. Да, как все изменилось! Как мы выросли! Взять самого "мастера" - за последние годы куда его судьба только не забрасывала. Плавал на линии Турбо - Антверпен, перевозя колумбийские бананы по фрахту голландского объединения. Ходил на Японию от шведской фирмы "Сален", а затем от английской компании "Блю Стар".

- Расскажите, что вам особенно запомнилось в последних рейсах? - прошу я.

Юрий Сергеевич глядит с некоторым удивлением: только что говорили о первом советском торговом судне, и вдруг последний рейс? Но, решив, что интервьюеры народ особый, даже если в этой роли выступает его собственный судовой врач, отвечает спокойно:

- Как ни странно, запомнилось то, о чем я уже много раз слышал прежде. Потому запомнилось, что увидел. Своими глазами увидел. Однажды зашли мы в Кейптаун. Едва ошвартовались, явился морской агент, мистер Пирсон. Поехали мы с ним по служебным делам в город. На одной из широких магистралей задержались в автомобильной пробке. И я увидел аккуратненькую, чистенькую автобусную остановку с такой же аккуратненькой надписью: "Только для белых". Буквально через несколько десятков метров заметил другую - "Только для черных". Над ней не было даже тента, предохраняющего от сорокаградусной жары. Когда я обо всем этом слышал, было одно. А увидел, поверите, мне стыдно стало. Так стыдно, словно я участвовал в сочинении этих унизительных для всего рода человеческого надписей.

Мы с вами, доктор, много видим. Многое уже примелькалось. Но если даже о том, что примелькалось, рассказать страстно и правдиво, получится потрясающе интересно. Ну, таблички - это одно. А сколько у нас друзей на всей планете, сколько у нас друзей! Непременно напишите и о них. Желаю вам удачи!

С этими напутственными словами одного из опытнейших латвийских капитанов я приступаю к своим рассказам.