У Бермуд

Мы возвращались с грузом бананов из Колумбии, когда произошла эта вынужденная задержка в открытой Атлантике, в пятистах милях от ближайшей земли - коралловых Бермудских островов.

После обеда я играл с капитаном в шахматы, но партию пришлось отложить: по телефону его срочно вызвали на мостик, а следом пригласили и меня.

Едва раскрыв дверь штурманской рубки, я услышал голос капитана:

- Готовьтесь к операции, доктор...

Судовой хронометр показывал тринадцать часов десять минут. Заглянул наш "маркони" и подал мне знак зайти в радиорубку.

- В чем дело, Володя?

- Несчастье на либерийском танкере "Юниверс Дафне", - ответил радист. - Они сообщили о пациенте, у которого обширная рана длиной в восемь дюймов и глубиной в два с половиной. Группа крови больного неизвестна. Мы передали им свои координаты и идем навстречу...

До встречи с либерийским судном оставалось совсем мало времени, я поторопился в амбулаторию, чтобы успеть подготовиться к операции. И вот уже шлюпка на воде. Я вместе с Раей, нашей буфетчицей, в прошлом медицинской сестрой, отправляюсь на "либериец". Перед нами громадная махина танкера 150-тысячника, заполненного сырой нефтью. Великан даже не шелохнется, а шлюпку океанская волна бросает из стороны в сторону.

На "Юниверс дафне" нас ждут. Спущен штормтрап, и мы поднимаемся на просторную палубу, Успеваю заметить угрюмые лица негров-моряков и идущего из средней пристройки навстречу мне сухопарого человека лет сорока, в белых брюках, тенниске и тропической шапочке с пластмассовым козырьком.

Он любезно здоровается и представляется:

- Капитан Антониос Сфакиотис.

На ходу он объясняет, что пострадал его ближайший помощник, старпом. Входим в каюту, в которой собралось человек десять. В углу на койке стонет больной. Его правая рука, перетянутая полотенцами, лежит на двух окровавленных подушках. Сверху - смотанная жгутом простыня с запекшейся кровью и повязка с расплывшимися алыми пятнами.

- Как вас зовут?

- Ренато, Конч Ренато, - повернув заросшее бледное лицо, ответил он слабым голосом.

В каюте душно, накурено. Я попросил посторонних выйти и включил большой настенный вентилятор.

- Когда это случилось?

- Ночью...

Я осторожно убрал простыню и обнаружил зияющую рану на груди. Потом, наложив жгут, снял повязку с руки и увидел обнаженный и слегка надорванный правый бицепс. Пока я осматривал пациента, Рая успела сделать ему инъекции наркотика и сердечного средства. Вынула градусник и показала температуру - 37,5.

Местную анестезию пришлось начинать с руки. Вскоре Ренато сказал, что плечо одеревенело и он совсем не чувствует боли, затем улыбнулся краешками губ и спросил:

- Можно, я буду читать?

- Конечно.

Сидевший в каюте стармех подал ему какой-то криминальный роман, и Ренато увлекся книгой.

"Штопать" пришлось его изрядно. Когда я наложил последние восемь швов и произнес: "Финиш!" - пациент на какое-то мгновение растерялся, а потом понял смысл сказанного и радостно воскликнул:

- О, святая мадонна!

Сняв халат, я вышел на палубу. Ко мне подошел капитан Антониос Сфакиотис. Он стал благодарить за бескорыстную медицинскую помощь. Сфакиотис говорил, с каким трудом они отыскали в океане судно с доктором, и еще в пылу откровенности признался, что они хотели вызвать санитарный самолет с Бермуд, но когда те, как их назвал Сфакиотис, "коммерсанты в белых халатах", запросили двадцать тысяч долларов, он был вынужден отказаться. Сфакиотис не сумасшедший платить такую сумму.

А как же жизнь человека? Ведь в океане можно идти четверо-пятеро суток, а то и неделю, и не встретить ни единого судна. Как?..

Задать этот вопрос я не успел. К капитану, извинившись, подошел радист и протянул депешу. Наверное, было что-то очень важное. Быстро пробежав глазами текст, Сфакиотис самодовольно улыбнулся и, не сдерживая своих восторженных чувств, раболепно произнес:

- Божественный Андреадис!

Так я узнал, что поржавевший и видавший виды "Юниверс дафне" принадлежит крупнейшему греческому судовладельцу Андреадису.

- Я тоже грек, - как бы между прочим сообщил Сфакиотис, делая ударение на слове "грек". Затем пригласил меня в каюту. Достал из зеркального бара бутылку "Блэк энд уайт" и, налив в хрустальные бокалы виски с содовой, начал рассказывать о том, какую выгодную нефтяную сделку он "провернул" в Нигерии, и теперь сам Андреадис доволен им. Он предложил выпить, но я отказался, сославшись на жару.

На палубе меня ожидал наш старпом, который о чем-то разговаривал с моряками "Юниверс дафне".

- Доктор, они просят посмотреть еще одного человека.

В сопровождении капитана Сфакиотиса мы идем по трехсотметровому переходному мостику. Не доходя до бака, спускаемся вниз, где за тяжелой металлической дверью мне открылось то, что сегодня можно увидеть лишь в историческом фильме об эпохе рабовладения. А здесь все наяву. Жутко, неправдоподобно. Не верится, что все это в наши дни. На железной койке полулежал молодой негр, закованный в массивные тяжелые цепи, стянутые висячим замком. Это был двадцатилетний матрос по имени Освальд. Как и подавляющее большинство членов команды "Юниверс дафне", он родом из Вест-Индии. Им платили почти в десять раз меньше, чем, к примеру, американскому моряку. На танкере они находились на положении полурабов. Ютились в тесных полутемных кубриках, где в два ряда едва помещались узкие койки в виде нар. Им не разрешалось появляться в средней надстройке, где жили белые офицеры. Однажды Освальд осмелился спросить старпома Ренато, почему им платят такие гроши, "чиф" рассвирепел и вышвырнул матроса вон из каюты.

В этом рейсе из Западной Африки в Филадельфию танкер вез нефть на очень выгодных фрахтовых условиях. Освальд подумал, что, может быть, им теперь увеличат заработок. С такими мыслями он и отправился к старшему помощнику, чтобы поговорить с ним перед вахтой. Но тот не захотел слушать его и со словами "черный ублюдок" выставил за дверь. И тогда блеснул нож...

Я внимательно обследовал Освальда. Отвечая на вопросы, он смотрел на меня большими влажными глазами, а грудь его то поднималась, то опускалась. И весь он был в напряжении, словно готовясь к отчаянному прыжку, который ему предстоит совершить.

- Виновник конфликта, - пояснил капитан и хладнокровно добавил: - В Филадельфии я сдам его в полицию.

Услышав слово "полиция", Освальд сжался. Он долго молчал, и, когда уже казалось, что он так ничего и не скажет, раздался его душераздирающий крик:

- Ноу, ноу полиция! Спишите меня на берег, сеньор капитан. Я умоляю...

- Нечего меня умолять!

Шлюпка отходила. Проводить нас вышли сомкнутой шеренгой матросы, капитан же стоял один на крыле мостика.

...Приняв душ, я поднялся в рулевую рубку. Там только что вахтенный штурман закончил запись в судовом журнале: "Семнадцать часов десять минут. Шлюпка поставлена на штатное расписание, закреплена по-походному. За время посещения танкера судовым врачом оказана хирургическая помощь пострадавшему члену экипажа... Дали ход".

Ровно на четыре часа мы задержались в Атлантике, в пятистах милях от Бермудских островов.