Глава одиннадцатая. В оккупированном Белфасте

В оккупированном Белфасте

Осенью 1971 года знакомые журналисты в Дублине провожали меня в Белфаст, как на линию фронта.

- Ты, главное, не лезь туда, где стреляют,- советовали они. Потом ненадолго задумывались и добавляли: - Впрочем, никогда ведь не знаешь, где начнут стрелять! - После чего замолкали и советов больше не давали.

На подъезде к Белфасту появились первые признаки того, что Северная Ирландия фактически находится на военном положении. Поверх забора вдоль железнодорожного полотна переплелись ряды колючей проволоки. По шоссе громыхал армейский грузовик, под прикрытием которого тянулась цепочка солдат. Стены домов испещрены надписями: "Томми (кличка английских солдат), убирайтесь домой!" В грязноватом здании вокзала пустынно, и гулко отдаются шаги редких пассажиров с дублинского поезда. У выхода караулят черные жуки старомодных такси - совсем как в Лондоне.

Еду от вокзала к гостинице. Оживленные улицы ничем, кажется, не отличаются от улиц любого другого города мира. И вдруг английский патруль в пятнистых маскировочных костюмах с оружием наготове. Солдаты крадутся вдоль стен, как воры, сторожко озираясь по сторонам. Возле почтового отделения раздутыми жабами прижались к обочине два броневика с наглухо задраенными люками. А день выдался теплый, и в броневиках, наверное, не сладко. Дальше окна домов и магазинов, зияющие черными провалами,- стекла выбиты взрывной волной. У развалин сгоревшего здания жадно вгрызается в землю бульдозер.

В городе ощущается атмосфера настороженности и подозрительности. То и дело ловишь косые взгляды прохожих, сторонящихся незнакомца. Напряженность не спадает ни на минуту. В разных районах вспыхивают демонстрации, происходят столкновения с войсками и полицией, гремят взрывы. Административный центр Северной Ирландии производит впечатление города, захваченного в тяжелых боях иностранной армией. В его окружности расквартировано столько английских батальонов, что временами кажется, будто солдат здесь больше, чем горожан.

Солдаты засели с пулеметами на крышах высоких зданий в самом центре и на окраинах. У большого универсального магазина "Лики Келли" днем и ночью дежурит патруль. Из дверей табачной лавки на перекрестке выглядывает автомат. Недалеко от центра - заграждения из колючей проволоки и горы мешков с песком, как в долговременной обороне. Позднее весь центр был перекрыт стальными решетками и стал напоминать уголок зоопарка с особо опасными зверями. Обыскивают при входе в магазины и прямо на улице. С портфелями и хозяйственными сумками на людях лучше не показываться.

На пути двухэтажного городского автобуса появляется бронетранспортер. Автобус останавливается. Солдаты с автоматами входят в салон, допрашивают и обыскивают пассажиров. На уличных перекрестках самоуверенно устроились броневики "Сарацин", получившие прозвище "свиньи", и не только за внешнее сходство с этими малосимпатичными животными. Многие улицы перегорожены деревянными рогатками, обмотанными колючей проволокой. Везде надписи: "Стой! Полицейский пост", "Стой! Армейский пост". На всех дорогах, ведущих из города, расположены контрольно-пропускные пункты. И только в богатых пригородах ничто не нарушает самодовольного покоя аккуратных домиков, построенных по индивидуальному заказу, в окружении садов, кустов роз и тщательно подстриженных лужаек.

Едва стемнеет, улицы вымирают. В ночных кафе, рассчитанных на сотню посетителей, пять-шесть человек спешат поскорее расправиться с ужином и добраться до дома. На своей машине в центр не поедешь, потому что стоянка строго ограниченна, а при малейшем подозрении саперы взорвут багажник автомобиля, стоящего в неположенном месте. Водитель такси повезет далеко не во всякий район. Многие жалуются, что каждый раз, когда выезжают на работу, "фактически рискуют жизнью".

- Никогда не знаешь, кто из пассажиров приставит к затылку пистолет,- объяснял мне пожилой водитель по дороге к гостинице.- Хорошо, если удовлетворятся выручкой, а то и машину уведут. Как видите, даже стекло сзади моей кабины теперь пассажир не отодвинет. Только я могу это сделать. Все безопаснее!

Хозяин кафе поговаривал, что "надо бы, видно, сворачивать дело и переждать суровые времена в стороне". Но не так-то просто найти покупателей. Газеты забиты объявлениями с предложением купить дом или дело. Закрылась одна из старейших и самых крупных гостиниц Белфаста "Гранд сентрал", в свое время облюбованная журналистами всех стран мира. Сейчас они селятся в "Европе", самом дорогом и современном отеле, который охраняется, как королевские бриллианты: за квартал до него вас встречают стальные рогатки и щиты контрольных постов, а за ними - придирчивые автоматчики, совершающие обряд обыска над каждым прохожим, будь то местный житель, гость издалека или служитель отеля.

Распродаются за бесценок десятки пабов и мелких гостиниц, кинотеатры, ночные клубы и танцевальные залы. Пустуют ночные клубы, а на поздних сеансах в кино виднеются несколько влюбленных пар, попросту не замечающих происходящего. Даже в городских пабах поубавилось завсегдатаев, потому что именно пабы чаще всего становятся объектом террористических актов: как и школы, они строго делятся на католические и протестантские и служат отличной мишенью для тех, кто заинтересован в разжигании межрелигиозной розни.

В разных районах оборудуются подпольные питейные заведения. Они находятся под вооруженной охраной одной из двух религиозных общин и снабжаются из складов и магазинов, пострадавших от очередных взрывов. В витринах часто встречаются надписи: "Широкая распродажа после взрыва бомбы". На стене дома выведена просьба: "Последнего, кто покинет Белфаст, просят выключить свет". Ирландцы верны себе, и чувство юмора не покидает их даже в нынешних жутких условиях, когда смерть подстерегает за каждым углом.

Не в пример Дублину, по улицам которого приходится продираться через густые бестолковые толпы, в Белфасте нигде не видно скопления народа, и все куда-то спешат, как будто перебегают от укрытия к укрытию. По ночам из гостиницы слышны резкие удары винтовочных выстрелов и частая дробь автоматов. Временами тяжело ухают взрывы самодельных бомб. Наутро газеты приносят известия о новых жертвах английской оккупации Северной Ирландии.

У подъезда гостиницы рассаживаются в бронетранспортере солдаты сменившегося наряда - молодые, даже очень молодые ребята, попавшиеся на удочку рекламы. После долгих скитаний по биржам труда выясняется, что надежд на получение приличной работы никаких, а в газетах и журналах регулярно публикуются красочные объявления, манящие в теплые, неизведанные края, где темнокожие девушки не способны устоять перед чарами "томми". Романтика, пальмы, золотой песок да и подход к делу вроде серьезный: "Нам нужны специалисты разного профиля, и мы сделаем из вас специалистов",- зовет реклама.

Правда, с тех пор, как из Белфаста в Англию стали отправлять все больше гробов, на вербовочных пунктах забили тревогу: число молодых людей, пожелавших вступить в английскую армию, сократилось почти вдвое.

Моросит мелкий надоедливый дождичек, рисующий на оконном стекле солдатский гороскоп. По улицам Белфаста, по вывороченным камням мостовой осторожно ступает, прижимаясь к стенам, английский патруль. Лица солдат густо измазаны жженой пробкой, чтобы не выделялись в темноте. Даже если солдат двое, замыкающий пятится задом, скользя взглядом по крышам домов и стриженым кустикам за оградой. Автоматы наготове, пальцы - на спусковом крючке. Вчера вечером в этом районе подорвался на мине бронетранспортер, и было приказано "очистить улицу от террористов". Командиру патруля выдали длинный список "подозрительных лиц". Вышибали двери плечами и прикладами, врывались в комнаты, где семьи отдыхали перед синеватым экраном телевизора. Один оставался сторожить хозяев, другие переворачивали дом вверх дном. Взламывали половицы, вспарывали тюфяки, рылись в книгах и письмах. Не щадили никого и ничего.

Потом снова враждебная улица с разбитыми уличными фонарями и стенами домов, вымазанными черной краской. Мазали днем сами солдаты, чтобы в темноте их фигуры не выделялись на белом фоне. Но в полной тишине, нарушаемой лишь шорохом дождя, предательски громко звучат кованые солдатские ботинки. Хлестнул, как бич, выстрел, другой. Разорвалась, как плотная бумага, автоматная очередь. Еще не успев залечь, падая, солдаты открыли огонь. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Сержант приказал перебраться в укрытие поближе к домам. В небольшой луже остался лежать безусый парнишка. Не пригодился защитный "пуленепробиваемый" жилет...

В Белфаст я приехал освещать работу XV съезда Коммунистической партии Ирландии, проходившего в гостинице "Мидленд" 16 - 17 октября 1971 года. КПИ - единственная партия, организованная в масштабах всей нации, и единственная в Северной Ирландии политическая группировка, объединяющая людей протестантского и католического происхождения. Остальные партии шести графств Ольстера основаны на чисто религиозных принципах.

Ирландские коммунисты ведут работу в исключительно сложных и трудных условиях. С церковных амвонов, со страниц газет, по радио и телевидению, с экранов кинотеатров и в книжных магазинах ведется настырная антикоммунистическая пропаганда, а слово "коммунист" преподносится как нечто вроде обвинения в неблагонадежности. Не так-то легко устроиться на работу, а женам и детям - выстоять под враждебными нападками соседей и товарищей по школе. Во время предвыборных кампаний буржуазные политические партии вовсю используют "красную опасность", чтобы поднять свои акции.

У компартии четкая и последовательная программа действий, получающая признание в стране. Многие коммунисты широко известны и пользуются большим уважением за активное участие в работе профсоюзов, Ассоциации в защиту гражданских прав Северной Ирландии, в борьбе за решение насущных проблем трудового народа. С Генеральным секретарем КПИ Майклом О,Риорданом невозможно пройти несколько шагов по улице, чтобы его не остановили и не втянули в серьезный разговор.

На встрече ирландских коммунистов я познакомился с борцами за гражданские права и по окончании съезда отправился на Маркус-стрит, два в отделение Ассоциации, где провел время с утра до полудня за беседой. Но одно дело - жить в гостинице и по ночам слышать выстрелы и взрывы или сидеть в небольшой комнатушке Ассоциации, скупо заставленной ветхой мебелью, и знакомиться с людьми, которым случится туда зайти. И совсем другое - выйти на улицу и самому посмотреть, что же все-таки происходит в Белфасте, побывать в домах, поговорить с людьми, которые не первый год ложатся спать на полу, потому что по ночам в комнату может залететь шальная пуля.

Но одного меня на улицу не пустили, мягко пояснив, что хотели бы видеть меня живым и здоровым по возвращении. На Фоллз-роуд мы вышли с Джоном Хоббсом, мужем секретаря Ассоциации Мадж Дэвидсон, занимавшей тогда и пост генерального секретаря Молодежного движения Коннолли - ирландского комсомола. Миновали ряды колючей проволоки, рогатки и заграждения в переулках, горы мешков с песком у полицейских участков. По дороге Джон слегка нервничал. Явно не за себя. Его смущал мой фотоаппарат.

Несколько раз я порывался сделать снимок, но Джон меня останавливал:

- Ты что, хочешь получить пулю? Нас здесь никто не знает. На Фоллз-роуд нас могут принять за шпионов или провокаторов. С соседней Шэнкилл-роуд, где засели стрелки протестантских ультра, могут открыть огонь, приняв нас за бойцов ИРА. Это не говоря уже об английской армии и североирландской полиции. Те стреляют по всему, что покажется подозрительным. На то у них есть соответствующие инструкции и даже специальный закон, одобренный парламентом в Лондоне. На прошлой неделе недалеко отсюда убили двух сестер. Они ехали в автомобиле, у которого скорость была, возможно, более высокой, чем у других. Вот солдаты их и обстреляли. А ты со своим фотоаппаратом путаешься. Думаешь, солдат будет позировать, когда ты на него нацелишься объективом? Нажмет на спусковой крючок - и одним корреспондентом ТАСС станет меньше. Понял?

Чего уж тут было не понять! Получаса на Фоллз-роуд было достаточно, чтобы согласиться с вескими доводами моего проводника. В тот день и в тот час не стреляли, но никак нельзя было отделаться от впечатления, что вот-вот начнут палить из всех видов оружия. Пустынные улицы, выбитые окна домов, следы пуль на стенах, сгоревшие и взорванные здания, попадавшиеся на каждом шагу английские солдаты с автоматами наперевес, огневые точки и наблюдательные пункты на крышах, тревожные взгляды редких прохожих - все это не оставляло сомнений: Джон знает что говорит и лучше с ним не спорить.

Это убеждение подкрепила мимолетная встреча с двумя агентами секретной полиции. Они устроили засаду в автомашине с непомерно высокой антенной на противоположной от больницы стороне улицы. Предшествовавшим вечером на Фоллз-роуд произошло очередное столкновение с английскими войсками, и детективы выглядывали, не доставят ли в госпиталь больных с огнестрельными ранами. Как на грех, я подвернул ногу и слегка прихрамывал, что привлекло внимание блюстителей законности и порядка. После краткого, но основательного допроса, обыска и проверки документов нас, однако, отпустили. Памятуя свидание с английским патрулем у ирландской границы, я встретил на этот раз представителей власти во всеоружии - предъявил и паспорт, и корреспондентскую карточку.

Пешком, на автобусе и снова пешком мы добрались до католического гетто Терф-лодж. Там познакомились с председателем комитета гражданской обороны Десмондом Фордсом, который вызвался проводить нас по всему району. Мы проходили мимо крохотных жилых домов, в окнах которых зияли пулевые пробоины, а за окнами виднелась нехитрая семейная утварь, хлопотали женщины, играли дети.

- Лондонские газеты пишут,- горько усмехнулся форде,- что солдаты ведут прицельный огонь только по "террористам". Вы сами видите, куда они целят,- и он показал многоквартирный дом рядом с основной магистралью. На его стенах, обращенных к дороге, буквально не было живого места. Большинство квартир оставлено жильцами - и это при острейшем жилищном кризисе в Белфасте! В коридоры выходят двери, расщепленные прикладами ружей или сбитые с петель.

- Солдаты врывались с автоматами,- рассказывал Форде,- "не замечая" звонков у дверей. Вон то окно они выбили вместе с рамой, чтобы вести огонь по улице. Люди выехали отсюда. Они ищут безопасное место, откуда их не выгонят среди ночи солдаты. Но в нашем городе сейчас нет безопасных мест...

- Возможно, вы удивляетесь,- продолжал Форде,- как это я хожу с вами в рабочее время, рассказываю, показываю, вроде бы бездельник какой-то. Так вы не удивляйтесь. В нашем районе половина мужчин - без работы, и есть кадровые безработные, второго и третьего поколения. Перебиваемся пособием по безработице и случайными заработками. Детских садов и яслей нет и в помине, так что и женщины не могут пойти на работу. Хотя им несколько легче устроиться, поскольку женский труд ценится значительно дешевле. Особенно остра проблема с молодежью. Закончил школу, а потом некуда приткнуться. Иногда норовят сбиться в шайки, без толку бродят по улицам, задирают прохожих, бывало, магазин обчистят. Но сейчас это в прошлом. Народ живет, как на войне, и баловства не позволяет. Люди почувствовали свою силу. Нас не запугаешь броневиками и солдатами.

Его слова красноречиво подтверждались надписями: "Свободу интернированным!" и "Здесь не платят налогов", расклеенными на всех домах, на стенах и окнах, исковерканных пулями. Надписи, выведенные людьми, всю жизнь считавшими себя глубоко чуждыми всякой политики, а теперь принимавшими участие в кампании гражданского неповиновения с требованием свободы политическим заключенным.

Над головами натужно загудел армейский вертолет.

- Ну, это "наш",- заулыбался, как давнему знакомому, Форде.- Каждый божий день висит над крышами. Английская армия очень интересуется, как мы живем и чем дышим. Немного погодя появятся бронетранспортеры, набитые солдатами. Никогда не знаешь, в какой момент им придет в голову открыть огонь. А вот и наше оружие,- добавил он, указывая на булыжники мостовой.- Мы внакладе не остаемся. А уж когда приходится очень туго, находятся и не только камни.

На клочке пустыря у главной дороги скособочился черный остов сожженного грузовика, вокруг разбросаны резиновые пули - следы недавних столкновений жителей Терф-лодж с английскими вояками.

- Раньше иностранные туристы везли из Ольстера магазинные сувениры, а сейчас на память о Белфасте люди берут с собой резиновые пули,- заключил Форде наше турне по Терф-лодж.

На обратном пути предложили подбросить меня к гостинице на машине, за руль которой уселся парень по имени Чарли. По возрасту и внешнему виду ему бы больше подошел мотоцикл. Впрочем, и автомобиль он водил, как мотоцикл, полностью игнорируя всевозможные препятствия, встречный и попутный транспорт, правила дорожного движения и комфорт пассажиров. Задерживался только перед полицейскими участками, где асфальт вспучился высокими наплывами, не позволявшими развивать скорость. Для того их и оборудовали, чтобы не бросали с ходу бомбы в полицейских, как не раз случалось в прошлом.

Едва выехали на шоссе, как за поворотом действительно показались два бронетранспортера. Я было хотел их сфотографировать, что усиленно советовал Чарли, но вмешался осторожный и предусмотрительный Джон Хоббс.

- Из машины снимать нельзя, как и с улицы,- пояснил он.- Могут подумать, что у тебя в руках оружие, и откроют огонь без предупреждения. Пожалуйста, без геройства и резких жестов. Говори спокойно, поворачивайся медленно и вообще веди себя так, будто только что проснулся. Я обязан вернуть тебя в гостиницу целым и невредимым, а то мне жена голову оторвет. Это тебе не Дублин. У нас женщины такие боевые, что мужикам впору дома сидеть и обед варить.

По дороге заехали в католическое гетто Ардойн, напоминающее кладбище жилых зданий. По обе стороны улицы стояли ржавые скелеты дотла сгоревших домов - результат хозяйничанья банд протестантских экстремистов. Среди развалин потерянно бродили люди, выискивая уцелевшие обломки домашнего скарба. Проехали протестантские кварталы. На стенах домов размашисто выведено: "Смерть черным и католикам!" Районы, населенные католиками, отличались убогостью мелких домишек, тесно прижавшихся друг к другу как бы в поисках опоры, и обилием английских солдат, укрывшихся за мешками с песком.

На одной из улиц показалась вереница машин. То ли что- то произошло, то ли очередная облава. Идущая впереди машина резко затормозила, и далее Чарли был вынужден сбавить скорость. Посреди улицы орудовал армейский патруль. Когда мы с ним поравнялись, нам было велено остановиться. Последовал сухой приказ: "Аут!" Под дулами направленных на нас автоматов все вышли. Командир патруля - у него не было никаких знаков различия, но на боку болтался пистолет - тщательно осмотрел наш автомобиль, облазив его внутри и со всех сторон, поднял капот, не поленился протиснуться под брюхо. Мои спутники стояли в стороне с безучастными лицами, будто все происходящее не имело к ним никакого отношения или они уже успели к этому привыкнуть.

Мы предъявили паспорта и удостоверения личности. Ничего предосудительного, казалось, не было обнаружено, если не считать кипы листовок, воззваний и печатных изданий, которые я подобрал во время похода по Терф-лодж. Однако мои представления о дозволенной литературе, по-видимому, расходились с мнением офицера. Он поинтересовался, кому принадлежат бумаги, аккуратно собрал их в стопочку и засунул под мышку. Нам было предложено сесть в армейский "джип". Двое солдат расположились вместе с нами, бесцеремонно уткнув автоматы в наши животы. Офицер уселся рядом с водителем, любовно прижав к груди конфискованную литературу, а еще двое солдат примостились сзади, выставив оружие на улицу. Тронулись с места. Джон Хоббс вежливо спросил у ближайшего к нему солдата, поставлен ли автомат на предохранитель, но тот не удостоил его ответом.

Так и ехали в полном неведении, удастся ли дожить до конца пути. Попадись ухаб или рытвина - и готов "несчастный случай при доставке арестованных на допрос". Таких случаев уже немало произошло с тех пор, как армия взяла на себя полицейские функции. Опять же в голове мелькали опубликованные в дублинских газетах заявления ИРА, что "каждый, кого мы увидим в обществе британских солдат, для нас - законная мишень". Это делалось для устрашения шпионов и доносчиков, но на нас-то ничего не было написано.

В конце концов нас привезли к полицейскому участку, что было меньшим из двух зол. Избиения арестованных и пытки в армейских казармах приняли такие масштабы, что стали достоянием общественности. Когда первые сообщения о пытках в застенках Северной Ирландии появились в дублинской печати, Лондон и Белфаст категорически все отрицали, тотчас же повелев производить тщательные обыски родственников после свиданий с заключенными, чтобы прекратить утечку информации. Правда, в конечном итоге английское правительство было вынуждено назначить специальную комиссию Комптона для расследования фактов, но та, как и следовало ожидать, пришла к выводам, не имеющим никакого отношения к фактам, и постаралась обелить действия армии и полиции.

Позднее Европейский суд защиты прав человека рассмотрел жалобу Ирландии против Англии, обвиняемой в грубом нарушении прав человека, массовых репрессиях, пытках и других актах произвола в шести графствах Ольстера. Расследование было начато в декабре 1971 года, и суд признал английские силы безопасности виновными в нарушении Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, запрещающей бесчеловечное и унизительное обращение с заключенными.

Перед входом в полицейский участок, куда нас доставили, высились сплошные ряды колючей проволоки. У калитки наподобие деревенского лаза стоял дежурный. Повсюду вооруженные люди, как если бы с минуты на минуту ждали нападения. Окна наглухо забраны стальными щитами, а с внутренней стороны проделан "глазок", как в тюремной камере. Время от времени один из полицейских проверяет, что же происходит по ту сторону баррикад. Нас провели в небольшую, узкую, как щель, комнату с неудобными деревянными скамейками - чтобы не рассиживались и помнили, где находятся. Не забыли приставить охрану. Курить нельзя. Попросил стакан воды и получил в ответ: "Воды не держим", после чего пить захотелось еще пуще.

Затем нас посетили трое в штатском, скорее всего из секретной полиции или военной разведки, в пиджаках особого покроя, скрывавших бугры пистолетов под мышками. Я попросил разрешения связаться с посольством СССР в Лондоне (в Дублине советских дипломатов тогда еще не было). Худосочный представитель власти сухо отрезал, что по законам Северной Ирландии арестованные могут пребывать в заключении двое суток без связи с внешним миром, пока продолжается дознание.?

- А там видно будет,- язвительно заметил он.- Может, вам у нас так понравится, что вы захотите остаться здесь навсегда.

Пока предложили "сидеть и не рыпаться", если перевести с английского на русский не дословно, а по смыслу. Во всяком случае грубое обращение полицейских не оставляло сомнений, что лучше в самом деле помолчать, если не спрашивают. То же мне посоветовал и Джон Хоббс.

- Тебя, конечно, никогда еще не били в полицейском участке,- прошептал он (разговаривать между собой тоже запретили).- Так что ты уж, пожалуйста, не нарывайся и нас не подводи. Здесь народ тертый - изобьют до полусмерти, а следов не оставят. Иди потом жалуйся, если нет доказательств. Да и убить могут запросто.

На предварительный допрос вызывали по одному. Интересовались, кто мы, чем занимаемся и что делали в том районе, где нас задержал патруль. Наши паспорта они либо не видели, либо мало им доверяли. Я начал было рассказывать, как туда попал и зачем, но моя история, по-видимому, никого не интересовала. Между делом проверили наши руки на пороховую реакцию, которая показывает, не стрелял ли человек недавно из винтовки и не держал ли взрывчатку. Когда тесты не принесли полиции обнадеживающих результатов, подали микроавтобус и под охраной все тех же немногословных лиц в штатском нас отвезли в другой полицейский участок. В пути стражи многозначительно расстегнули пиджаки и подвинули кобуру с пистолетом, чтобы ее было хорошо видно и у нас не было лишних иллюзий.

На новом месте довелось провести еще шесть часов без перерыва на обед, потому что кормить заключенных в Белфасте не положено. Скорее всего чтоб не забывались. Да и на пустой желудок языки развязываются быстрее.

Комната, где нас держали под стражей, была побольше. Разрешалось курить, разговаривать с охранниками, не увлекаясь беседой между собой, и, наконец, не отказали в стакане воды - вот где я по-настоящему прочувствовал выражение "пересохло во рту". На столах напротив (стульев почему-то не хватало) постоянно восседало двое вооруженных полицейских в форме. Я снова попытался узнать, в чем, собственно говоря, нас обвиняют, за что держат и почему запрещают связаться с посольством.

В более спокойных тонах, чем раньше, снова объяснили, что но существующим в Северной Ирландии законам всех арестованных могут содержать в заключении двое суток без предъявления каких бы то ни было обвинений.

- Раз уж арестовали,- уговаривал молодой, но, очевидно, из ранних охранник,- значит, есть за что.

- А потом видно будет, не правда ли? - закончил я за него несложную мысль, въевшуюся с прошлого полицейского участка.

- Это верно,- согласно кивнул головой полицейский.- Но есть другой закон - об интернировании, действующий с августа этого года. А по этому закону вас могут отправить в тюрьму или сослать в концлагерь Лонг Кеш, недалеко отсюда, и снова без предъявления обвинений и в бессрочное заключение. У вас будет масса времени, чтобы связаться с посольством.

Не могу сказать, что меня прельщала перспектива оказаться первым советским журналистом, угодившим в Лонг Кеш помимо своей воли и без согласования с руководством редакции. Тем более что это место не пользовалось хорошей репутацией и многие политические деятели Северной Ирландии, посетившие Лонг Кеш, сравнивали его с концлагерями, созданными гитлеровцами. Успокаивало только отсутствие газовых камер и крематория, хотя все другие атрибуты были налицо.

Втайне я возлагал надежды на министерство иностранных дел Великобритании. В соответствии с правилами пребывания советских граждан на английской территории, перед отъездом в Белфаст я направил в министерство желтую казенную бумагу с указанием маршрута следования, мест ночевок, дат приезда и отбытия. Как раз на следующий день мне надлежало, согласно бумаге, выехать в Дублин, и министерские работники, любящие во всем порядок, не могли допустить отклонений от программы моей поездки. Они должны были сказать свое веское слово и выселить меня из Белфаста в обозначенный срок, чего бы это им ни стоило.

Пока я предавался размышлениям над ходом английской бюрократической машины, допрашивать нас никто не спешил. За окном, выходившим во двор, мелькали солдаты с оружием. Видно, там было караульное помещение. Сторожившие нас полицейские вначале хранили сугубо официальный вид, но ирландская натура взяла свое и завязался разговор. Они явно оживились, узнав, что среди арестованных - советский журналист. Никому из них прежде не приходилось видеть "живого русского", а уж небылиц они о нас наслушались вдоволь. Заинтересовались, как же мы все-таки живем в Советском Союзе.

Но дослушать лекцию на заданную тему им было не суждено. Сидя у двери, я видел, что к ней кто-то подходил и задерживался, прислушиваясь. Потом некто в штатском просунул к нам голову, и наша стража пошла на повышение - на этот раз охранниками стали сержанты. Три нашивки на рукаве им присваивают, по-видимому, за особое усердие по службе, не предусматривающее бесед на вольные темы с арестованными, и сержанты не позволили себе и нам раскрыть рта.

Прошло часа три напряженного молчания, давшихся моим ирландским товарищам по несчастью нелегко и причинивших почти физическую боль. Затем сторожа сменились, и снова появились рядовые. Молодой парень с франтоватыми усиками с самого начала дал понять, что мы для него живые люди. Его полноватый напарник был настроен по-иному, как бы стараясь опровергнуть широко распространенное убеждение, что толстяки славятся добродушием. Сопровождая арестованных в туалет, велел оставлять дверь открытой, наверное, чтобы не сбежали. На первых порах норовил сказать что-нибудь колкое, как-то поддеть. Довольно толково пересказывал все антисоветские измышления английской и ирландской печати. Сказывалось влияние "политзанятий" и стремление заработать какой ни на есть чин.

Еще час - и оба рядовых превратились в нормальных людей. Пожаловались, что "британская армия стоит у полиции поперек горла и нарушает контакт с населением". Потолковали об истории Ирландии, обсудили международное положение, достоинства и недостатки русского и ирландского пива. Наши стражи почерпнули кое-какие сведения о географии Советского Союза, выяснив наконец, что Москва расположена не за Уралом и что русские не ходят круглый год в меховых шубах. Долго им не давалось мое украинское происхождение - они никак не могли понять, что не все приезжающие из СССР - русские, но со временем освоили и нашу многонациональность. Напарник усатого слушал сначала враждебно, потом внимательно, а к концу второго часа вызвался сбегать за сигаретами и трубочным табаком. Не быть ему сержантом: умеет слушать.

В разгар братания стали приглашать на допрос. Хотя я сидел ближе всех к двери, мною заинтересовались в последнюю очередь. Детектив-инспектор "спешиал бранч" (секретной полиции) Флеминг начал с извинений, что нас задержали надолго, не оказывая знаков внимания.

- Здесь, как видите, масса работы,- доверительно сообщил он, неопределенно махнув пухлой рукой в сторону стальной решетки, за которой с трудом просматривалось пыльное окно.

Любезность и обходительность, напоминавшие кошачью галантность по отношению к пойманной мыши, не мешали моему новому знакомому делать свое дело. Он записал мой адрес в Дублине, постоянное местожительство в Москве, адрес отделения ТАСС в Лондоне и прочие подробности моей личной и служебной жизни. Несколько замешкался, раздумывая, какой бы еще адрес у меня спросить, потом передумал и поинтересовался моим ростом. Я не стал скрывать:

- Да примерно сто семьдесят три сантиметра.

- Ах ты, черт! - досадливо воскликнул детектив-инспектор.- И измерить-то нечем.- Попросил встать, примостился рядом, прикинул на глаз и записал: "Пять футов и восемь дюймов". Я было вызвался рассказать о своем весе в килограммах, но Флеминг меня остановил и стал прощаться. Мы расстались, обменявшись телефонами и обещаниями помнить нашу встречу.

По выходе из полицейского участка нас подбросили на шикарной "принцессе" к огороженной стоянке, куда солдаты пригнали машину Чарли. Но никто не удосужился объяснить причины нашего ареста. Скорее всего армейскому патрулю показалось подозрительным, что в машине находилось четверо мужчин. В Северной Ирландии на поверку этого достаточно, чтобы угодить за решетку. Армия производит аресты по анонимному доносу, присланному по почте, или по телефонному звонку. Шпики секретной полиции фотографируют участников демонстраций и похоронных процессий, всех, кому доведется зайти в одно из отделений Ассоциации в защиту гражданских прав.

Когда я впервые переступил порог дома номер два по Маркус-стрит, меня ждал вопрос: "Ну как, познакомились с нашим филером?" Оказывается, у двери постоянно дежурит машина, откуда следят за всеми посетителями и ведут досье "подозрительных лиц". Если им случится быть арестованными, за обвинением далеко ходить не придется. На основании снимков составляются списки, которыми снабжены командиры армейских патрулей и полицейских нарядов.

По законам Северной Ирландии, для ареста совсем не обязательно "нарушить законность и порядок". Достаточно, чтобы солдаты или полицейские "заподозрили" вас в таком действии или даже "намерении" совершить подобное действие. Не приходится и говорить о демократических правах и гражданских свободах в Северной Ирландии, составной части Соединенного Королевства, которое рекламируется печатью Запада как "образец западной демократии".

В отделении Ассоциации, несмотря на поздний час, нас ждала Мадж Дэвидсон, со всех сторон обложенная бумагами.

- Представляешь,- начал с порога Джон Хоббс,- нас арестовали и все это время держали в полицейском участке. Еле ноги унесли!

- Да? - недоверчиво переспросила супруга.- Наверное, проторчали в пабе в веселой компании и не могли даже позвонить! А то, что я здесь волнуюсь, вам совершенно безразлично! - Из чего я заключил, что отношения между молодыми супругами основаны на полном доверии и взаимопонимании, как обычно и бывает после двух лет совместной жизни. Нам стоило немалого труда убедить Мадж в правдивости нашей истории, а уж когда она поверила, из шкафчика была извлечена заветная бутылка водки, доставшаяся от членов советской делегации, и нам с Джоном было дозволено предаться воспоминаниям.

Вернувшись в Дублин, я по достоинству оценил прелести мирной жизни. Едешь по городу, а вокруг ни одного солдата с оружием, никто не арестовывает тебя и не тащит в полицейский участок на допрос, никто не тычет в живот дулом автомата, и нет на перекрестках стальных рогаток и патрулей. По ночам доносится только шум прибоя, и не слышно ни взрывов, ни выстрелов...