Крепкие листья

Такое уж свойство африканского говорящего барабана - вблизи вроде бы и не громок. А вот, поди, хлесткие, четкие звуки разносятся окрест километров на десять-пятнадцать, а случается - и на все тридцать. Некоторые путешественники, побывавшие в Африке и имевшие дело с говорящим барабаном, или тамтамом, как его называют, утверждают, что столь необычную слышимость ему придает большая увлажненность воздуха, особенно в экваториальной части. Другие видят достоинства барабана в его своеобразном устройстве.

Как бы то ни было, говорящий барабан я уловил, когда вышел из автомашины у придорожной лавчонки, чтобы купить свежих фруктов. Вдалеке слышались удары тамтама, чем-то напоминающие азбуку Морзе.

Говорящие барабаны мне приходилось видеть на городских рынках, в мастерских ремесленников, у знакомых нигерийцев. Но все ранее виденные тамтамы не впечатляли: может, потому, что были безмолвны и выставлены лишь для декоративности. Если к ним и прикасались, то выстукивали ничего не значащую дробь. Звук терялся в стенах, и трудно было определить, насколько силен инструмент. А тот же Тай Соларин заменял тамтамом, во всяком случае при мне, школьный звонок. Здесь, хотя я не мог видеть африканский "телеграф", он, несомненно, использовался в прямом предназначении - для того, чтобы известить людей о чем-то важном.

Язык говорящего барабана понятен только африканцам. С помощью его в Африке, особенно в Западной, до сего времени оповещают о каком-либо событии, стихийном бедствии, деревенской свадьбе, зазывают, наконец, в гости. Даже сейчас, в век электроники, он считается быстрым и надежным средством передачи какой-либо новости. Жив, выходит, курилка, хотя и архаичен, по нашим представлениям!

Постук тамтама меня заинтересовал. Женщины, увы, изъяснялись только на своем непонятном мне языке и не могли сказать, какую весть разносит барабанщик.

К лавчонке на велосипеде подкатил рослый нигериец, босой, в шортах, серая рубашка затемнилась на лопатках. Он сказал что-то торговкам, повернулся ко мне и попросил на вполне сносном английском закурить. Я достал пачку сигарет.

Вдалеке по-прежнему гремел тамтам. Нигериец прислушался.

Не поможет ли он?

- О чем это барабанят? - я выбил пальцами чечетку на капоте автомашины.

- Русский доктор спас в Энугу нвоуке^*. Долго уже передает. Хорошая весть - вот человек и радуется.

^* (Нвоуке (игбо) - мальчик.)

Откуда взяться нашему доктору в Энугу? Я знал, что советские врачи работают в других городах Нигерии. Может, кто-то из них оказался в Энугу случайно или проездом? Тоже маловероятно. Впрочем... Энугу был по пути. Я нажал на стартер.

Приближение к Энугу почувствовалось задолго. Вдоль дороги замелькали рекламные щиты, уговаривающие пользоваться супербензином, шинами "Данлоп", пить быстро-утоляющее жажду пиво "Стар".

Город раскинулся по холмам среди пальмовых и банановых рощ. Над ними кое-где выступают серые терриконы. Энугу известен в Нигерии своими угольными шахтами.

Город с прямыми улицами, обсаженными огненной акацией, мимозами и пальмами, встретил меня толчеей. На окраинах дома в один-два этажа, в центре - высокие здания различных учреждений, торговых фирм, банков, страховых компаний - от вывесок рябит в глазах. Многие дома недавней кладки, еще свежи на вид. Кое-где на старых зданиях сохранились выщерблины, продольные шрамы - следы гражданской войны.

В Энугу насчитывается тысяч сто жителей. По африканским понятиям, вполне приличный уровень. Искать в таком городе незнакомого человека - все равно, что иголку в стоге сена. Было, однако, велико желание встретиться с русским доктором, о котором "телеграфировал" тамтам.

Сработала догадка: врач - больница.

Нигерийцы - народ общительный, готовый помочь заезжему человеку, в случае надобности, во всем. В ближайшей клинике мне дали нужный адрес. Оказалось, что русский доктор хорошо известен в городе. Вскоре я подрулил к серому двухэтажному зданию больницы. В коридорах было полно посетителей, пахло специфическим запахом, знакомым всем нам по клиникам. Медсестра проводила меня до кабинета, перед которым с детьми толпились мамаши, с плеч до щиколоток обмотанные тканью, заменяющей им платье.

- Здесь!

Мне разрешили пройти к доктору, я открыл дверь. В небольшом кабинете было трое. Врач-нигериец, склонившись над курчавым мальчонкой, лежащим вверх животом на кушетке, выслушивал его стетоскопом. На стуле около двери сидела встревоженная мать.

Где же советский врач - русский доктор? Может, какая-то ошибка?

Врач ласково потрепал малыша по щеке и сказал матери:

- Ничего страшного. Приступ малярии, можете одевать. Пусть попьет таблетки!

Он выписал рецепт, отдал его женщине.

В дверь заглянули.

- Простите, вы из Советского Союза? - поглаживая ладонью высокий лоб, спросил врач. Был он строен, худощав. На руках рельефно выделялись вены.

- Да, - ответил я, недоумевая, откуда такая проницательность. Я не назывался, никому о себе, во всяком случае в Энугу, ничего не говорил и вообще впервые видел этого нигерийца.

- Рад был бы с вами поговорить, да ждут пациенты, - врач перешел на русский. - Вы надолго в Энугу?

- Дней несколько пробуду.

- Тогда в семь вечера жду у себя, - врач протянул визитку. "Чуди Ачуфуси, доктор", - было выведено на белой лощеной картонке, в левом уголке которой указывался адрес дома.

К назначенному часу я был у Чуди Ачуфуси. Одет он был свободно, по-домашнему: хлопковая рубашка с коротким рукавом, шорты, сандалеты на босу ногу. В доме Чуди Ачуфуси хозяйствовал один: жена с двумя маленькими дочками уехала навестить деревенских родственников. Предложив располагаться поудобнее в мягком кресле, хозяин отправился на кухню готовить ужин.

Без угощения у нигерийцев разговор - не разговор. Раз попал в дом, значит, гость, а гостя нужно перво-наперво, по местным обычаям, накормить: пустой желудок не располагает к приятной, задушевной беседе.

Пока Чуди Ачуфуси двигал на кухне плошки, я осматривал жилище. В комнате, где я находился, - судя по всему, гостиной, обстановка более чем скромная. Передо мной, около стены - мягкий диванчик, журнальный столик, еще два таких, как и мое, кресла с большими спинками. На стенах открытки с видами Москвы и Нигерии. Среди них в центре в отполированной рамке из красного дерева большая, человек на сто, групповая фотография. Я подошел поближе.

Участники торжества расположились ступеньками, словно для исполнения сообща величественной песни, с тем лишь различием, что самые уважаемые люди - преподаватели с задумчиво грустными лицами - сидели впереди на стульях. За преподавателями, на подставках - одна выше другой - находились улыбающиеся юноши и девушки. Каждая личность занимала не более двух квадратных сантиметров, и все же я быстро нашел хозяина дома - в середине второго ряда. В правом нижнем углу фотографии выделялась четкая надпись: "Москва. Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы".

За отдернутым цветастым пологом была другая комната с письменным столом, заваленным папками, книгами. К столу впритык - во всю стену шкаф с книгами.

Чуди Ачуфуси потчевал меня шримсами - розовыми креветками, запеченными в масле, тушеным мясом, густо сдобренным перцем и другими специями, отчего во рту пылал пожар.

- Наверное, удивились, когда я спросил, что вы из Советского Союза?

- Еще бы!

- Говорят, что иностранец, проживший несколько лет в какой-либо стране, потом безошибочно, если у него, конечно, есть дар хоть малейшей наблюдательности, узнает при встрече в других местах ее граждан. Я этому не верил. А вот побыл в Москве, убедился, что это так. Советского человека при встрече узнаю сразу. Есть у вас в облике, манерах поведения такое, чего нет у других, - открытость, щедрость, коллективизм, внутренняя доброжелательность.

За распахнутым окном трещали цикады. Мы вспоминали Москву, ее проспекты, театры, музеи, студенческую жизнь. Расстались за полночь. Чуди Ачуфуси вызвался проводить меня до гостиницы. Энугу еще не угомонился. Кое-где, у тротуаров, несмотря на поздний час, светились огоньки - уличные торговки предлагали разную снедь запоздалым прохожим. У колонок с водой переговаривались и стучали ведрами женщины. Откуда-то лилась мелодия африканского танца "хайлайф".

Все дни, пока был в Энугу, я в свободное от других корреспондентских дел время встречался с Чуди Ачуфуси и каждый раз присматривался к нему. Не выставляет ли он себя напоказ, не рисуется ли? Одно дело Москва, другое - своя страна. Интересно было посмотреть на нигерийца, учившегося у нас, в окружении сограждан, в привычной для него обстановке. И чем больше узнавал я Чуди Ачуфуси, тем глубже убеждался, что все его поступки, действия, весь образ жизни - не показуха, а норма поведения. Годы, проведенные в университете, - это не только лекции, семинары и практические занятия. Это был период его становления как специалиста, пора нравственной закалки, формирования активной жизненной позиции...

Чуди Ачуфуси встречали всей деревней. В костюме под галстук, в башмаках он чувствовал себя несколько смущенно среди земляков в обшарпанных будничных одеждах. Деревенский вождь, вырядившийся по такому случаю в агбаду, не отходил ни на шаг. В родной безымянной деревеньке, затерянной в лесах, мало что изменилось. Те же четырехугольные, крытые пальмовыми листьями мазанки. Окна без стекол, вместо дверей - матерчатые пологи, полы земляные. Около хижин рылись в земле тощие куры, с плетеных изгородей свешивались тыквы.

Вспомнилось, как заставляли его поднять левую руку над головой и дотянуться до кончика правого уха, - значит, достаточно подрос и может учиться. В школе он узнал, что за деревней существует большой мир, который раньше был скрыт стеной тропического леса, и что, если выйдет на дорогу за лесом, ей нет конца. В последний школьный год все чаще стал задумываться о своем будущем. Дорога, на которую он вышел в детстве, влекла дальше. Где-то за океанами и морями, горами и лесами были другие неведомые страны и среди них - Советский Союз. Попасть бы туда! Такая возможность вскоре выпала. Чуди Ачуфуси, с блеском закончившему школу, предложили поехать для дальнейшей учебы в Советский Союз. Мысль, что он, Чуди, отправится в страну белых людей, рассердила соплеменников. Они твердо были убеждены, что незачем перенимать у белых несуразные обычаи.

- Я же в Советский Союз.

- Это к красным?

- Не к красным, а к хорошим людям.

- Учиться и жить на что будешь?

- Стипендию дают.

Он все же настоял на своем. И вот теперь те же люди радуются вместе с ним, что получил образование, стал ученым человеком.

На площади в центре деревеньки Чуди Ачуфуси сидел в кресле рядом с вождем - почет не каждому выпадет. Бесконечное число раз повторял односельчанам о своей жизни и учебе в Москве.

Во время трапезы вождь, подвинувшись поближе, доверительно спросил:

- Где думаешь работать?

- Да тут поблизости - в Энугу, больницу уже присмотрел. Берут.

- Значит, мы не ошиблись! Держи-ка, - вождь передал на брелоке два ключа. - Чего удивляешься, аль забыл наши обычаи? Дом в Энугу тебе сладили. Небольшой, правда, но жить можно.

Вот они какие, соплеменники! Собирали деньги по крохам, чтобы он мог учиться в школе. Дом построили - велик дух взаимопомощи. Чем сам-то отплатит за людскую доброту!

Потом была джоли-джоли - веселая вечеринка с зажигательными танцами вокруг костра.

В Энугу Чуди Ачуфуси в первый же день посадил около дома в маленьком дворике пальмочку. Пусть растет, все веселей жить, когда рядом набирает сил дерево.

Иной была встреча в больнице. Диплом с отличием, в котором говорилось, что "Чуди Ачуфуси присвоена квалификация врача по детским болезням", не произвел особого впечатления на некоторых коллег. При случае и без случая, желая, видимо, показать свое превосходство, эти эскулапы, щеголявшие в модных заморских костюмах, вставляли в разговоре словечки "Оксфорд", "Кембридж", "Гарвард". Держались обособленно, подчеркнуто вежливо.

Ему хотелось поскорее проявить себя в работе, показать коллегам, что не менее их сведущ во врачебном деле. Сделать это было не просто. Пациенты почему-то обходили кабинет молодого врача, вероятно, не питая к нему особого доверия, а может, и по какой другой причине. Он днями одиноко просиживал в кабинете, тоскливо постукивал по столу карандашом.

Когда не верят сильному, это вызывает в нем желание доказать свое умение. Наука побеждать начинается с выработки привычки преодолевать препятствия. Наверное, так поступал и Чуди Ачуфуси.

...Потрепанный больничный "додж", кренясь с боку на бок, пробирается по проселку, цепляет бортами за лианы, кустарник. Паркий воздух наполняет кабину, жарко, дышится тяжело. В машине нас четверо - шофер, белозубый с живыми глазами малый, сосущий для поддержания бодрости орехи кола, Чуди Ачуфуси, его коллега - такой же молодой врач - и я. Мы едем в глубинку: Чуди Ачуфуси пригласил меня съездить с ним на вакцинацию. Мы, как и шофер, набрали на дорогу орехов кола. Расковыривая толстую, податливую кожуру, которая скрывает пунцовое ядро, переговариваемся.

- Часто так разъезжаете?

- Каждый раз, когда выпадает свободное время.

- Собственно, выезды в глубинку - его затея, - вставляет молодой врач, дружелюбно толкая Чуди локтем в бок.

Лес расступается, светлеет, дорога жмется к плантации колких, похожих на ежей ананасов.

- В глубинку, допустим, не одни мы ездим. Теперь передвижные клиники туда тоже наведываются, - поясняет Чуди Ачуфуси явно для меня. - Правительство делает немало, чтобы скорее избавить страну от колониального прошлого. Сейчас в Нигерии строят новые больницы, развернута широкая подготовка медиков. Если сравнить прежнее положение, какое было до октября тысяча девятьсот шестидесятого года, то есть до завоевания страной независимости, с нынешним - дистанция огромного размера. И все же нерешенных проблем уйма. Среди них главная - кадры. По официальной статистике, в Нигерии на тридцать три тысячи жителей приходится всего один врач. В городах куда ни шло, можно как-то выкрутиться. Но ведь большая часть населения страны живет в деревнях. Особенно страдают дети. Слышали или читали, надеюсь, - дети в нежном возрасте умирают в Африке значительно чаще, чем в развитых странах? Я решил стать детским врачом, чтобы помогать маленьким соотечественникам. Врач делает всегда нечто реальное, ощутимое. Это добро в его самом ярком проявлении. Профессия врача - самая благородная, самый прямой путь, чтобы помогать людям. Причина высокой детской смертности? Дети находятся как бы в заколдованном круге: плохое питание - болезни - плохое питание. Чуть ребенок занемог, несут или ведут к деревенскому знахарю.

Заходит разговор о деревенских знахарях и колдунах. Врачу они - самый серьезный соперник. Знахари практически есть в каждом селенье. Необходимые знания, умение оперировать ядами, "волшебными" порошками, джу-джу - талисманами они получают от посвященных в тайны магии людей. В некоторых племенах должность знахаря наследственная - от отца к сыну или другим родственникам. Все знахари и колдуны - хорошие психологи, обладающие сильно развитым чувством собственного достоинства, превосходством над "толпой".

Нигерийцы, живущие вдали от городов, искренне верят такому чудодейству, а многие знахари и сами не сомневаются в своем всесилии.

Складывавшаяся веками система древних обрядов и культов до сих пор оказывает влияние на формирование личности нигерийца. Сейчас в стране немало сельских школ, а еще совсем .недавно - несколько десятилетий назад - нигерийские дети и знать не знали, что это такое. Единственным организованным "занятием" были вечерние "посиделки" у костра. На них сходились самые близкие родственники, или так называемая большая семья, членами которой иногда бывает целая деревня. Они слушали рассказы стариков, умещавших в них все племенные традиции. Так детей учили почитать культ отважных и мудрых предков, учили смеяться над трусами и презирать предателей.

Но той же самой дорогой в чрезвычайно восприимчивый чистый детский ум проникали суеверия, тайны магии. У них не было возможности сравнить мнение патриарха племени с каким-либо другим суждением. Способ мышления внуков почти не отличался от способа мышления дедов.

В пору инициации - посвящение нигерийца во взрослого гражданина - он получает еще большее представление о магических ритуалах. Инициация сопровождается заклинаниями и танцами колдунов, присягой на костях предков в полнолуние, знакомством со священными канонами племени, за нарушение которых грозит смерть. В этом ритуале в главной роли выступает местный колдун: он отдаляет или посылает смерть, напускает грозу или дождь, он может сделать все, что только захочет. Такой ритуал, несомненно, оставляет глубокий след в сознании.

Не случайно и поныне услугами колдуна или знахаря пользуются охотники, рыбаки, к ним обращаются за помощью студенты перед экзаменами, политические деятели перед митингом. Не обходят их парни, стремящиеся завоевать любовь девушки, мужья, пытающиеся вернуть былую благосклонность супруги.

Тысячам традиций, обычаев, неписаных законов следует в своей повседневной жизни деревня, и вывести ее на свет с темной дороги удастся, видимо, не скоро. У властей знахари и колдуны - бельмо на глазу. Но разве за всеми уследишь.

В случае надобности деревенскому магу и чародею ничего не стоит выступить в любой роли.

- Ты расскажи, как искупали колдуна, - говорит молодой врач.

- Было такое, - улыбается Чуди Ачуфуси.

У жителей селенья Уквулу, находящегося километрах в ста от Энугу, намечался очередной праздник ямса, правда, несколько ранее обычного. "Корешки" заставили: созрели на этот раз, когда еще не отошли совсем тропические ливни.

Главная забота устроителей праздника состояла в том, чтобы дождь не испортил торжества. Они, не раздумывая, решили обратиться к местному знахарю. Тот долго ломался, набивая себе цену, а согласившись обеспечить безоблачную погоду, выдвинул условие - пусть ему дадут кувшин тумбо, белого петуха, бананов, перца и другие необходимые для заклинания материалы. Все, что просил знахарь, было незамедлительно доставлено.

После жертвоприношения знахарь, театрально подняв руки к небу, твердо поклялся, что дождя в деревне не будет ровно два дня. Под бой тамтамов началось веселье. И тут-то в самый разгар праздника на головы селян обрушился ливень, не затихавший до вечера. Незадачливый заклинатель был наказан - с шутками и смехом его усадили на несколько часов в огромную лужу.

- Знахарь становится не тем, что был раньше. Изворотливей, что ли, - продолжает рассказ Чуди Ачуфуси. - У каждого своя клиентура, за счет которой они живут и кормятся, и, чтобы клиентура не отбилась, затягивают ее в паутину обмана, запугивают, пускаются на разные уловки. К травам и снадобьям "целители" добавляют теперь таблетки и порошки, которые тайком покупают в аптеках сами или через подставных лиц. Лекарства зачастую применяют невпопад. Такое врачевание приносит больше вреда, чем пользы. Как в тот раз...

Случилось это в ту пору, когда Чуди Ачуфуси одиноко просиживал в кабинете.

Однажды в дверь несмело постучали.

- Войдите!

В кабинет робко протиснулся худой мужчина в намокшей одежде, видимо, добирался издалека и попал под дождь. В руках он держал ребенка, закутанного в кусок домотканой материи.

- Спасите сына, доктор! Умоляю!

Ребенка положили на кушетку, распеленали. Мальчик с помутневшим взглядом едва заметно дышал.

Рубцы на теле знахарь уже приложил руку. Минутку, так и есть: острый аппендицит. Чуть бы пораньше. А теперь...

О неудаче не хотелось думать. Медицина еще не всесильна. От неудач, к сожалению, не застрахованы даже опытные врачи. Но у них за плечами - годы практики, жизнь. В Москве он оперировал, и не раз. Тут впервые, больной особый. Не его, доктора, вина, что болезнь запустили. За плохой исход операции вряд ли кто упрекнет. Слишком тяжелая ситуация. Направить к другому врачу? Тоже не выход, разнесут, что струсил, спасовал. Да и время не терпит. Если сам возьмется и не получится... Надо решаться.

- Будем оперировать! Срочно!

Отец ребенка остался в коридоре. Одежда начала источать каплю за каплей, и вскоре на полу образовалась небольшая лужица. Нигериец мял кусок материи, посматривал на часы - что-то медленно движутся стрелки. Он не заметил, как подсохла одежда, а на полу, где была лужица, осталось лишь расплывчатое пятно.

Медицинская сестра

Кто-то тронул за плечо, нигериец вздрогнул. Перед ним, вытирая платком испарину на лбу, стоял доктор, к которому он принес сына.

- Успокойтесь. Сын будет жить. Полежит только у нас. Тогда-то впервые и отстучали тамтамы, что в Энугу приехал новый доктор. Вначале Чуди Ачуфуси называли "доктор, который учился в России", а потом для краткости переиначили - "русский доктор".

О нем заговорили как о хорошо знающем свое дело специалисте. От пациентов не стало отбоя.

Вскоре выздоровевшего Демиана выписывали. Френсис Океку схватил сына на руки, прижал к груди.

- Спасибо, доктор! Спасибо! - придерживая сына, достал из кармана деньги. - Это вам.

Деньги врачу за лечение в Нигерии давать положено. Океку комкал ассигнации, Чуди Ачуфуси молчал. В нем боролись два чувства.

Все же он работал, делал операцию. Он спас мальчика. Его отец в порыве невыразимой признательности благодарит спасителя, предлагает деньги. Что тут особенного, может, не стоит ломать голову и взять? А односельчане, советские люди, дом, учеба, диплом - все бесплатно, все бескорыстно.

Океку-старший зашарил по карманам.

- Уберите, пригодятся еще. За сына не волнуйтесь. У меня для него небольшой подарок - "московская барышня", - доктор протянул мальчугану дарящую теплоту улыбки куклу-матрешку.

...На другой день после поездки в глубинку я был в больнице. Чуди Ачуфуси о чем-то спорил с рассудительным, спокойным профессором Фебианом Кудеку.

- Может, вас послушает? - сказал профессор, обращаясь ко мне. - Я ему втолковываю, что нужно двигаться вперед - поступать в аспирантуру.

- Простите, учитель, на месте не стою.

- Вот-вот.

- Успеется с аспирантурой, материала мало накопил. А сейчас, простите, я вас покину. Медсестры и фельдшера ждут - занятия у меня с ними.

Мы остались одни.

- Вот она, молодость. Жаль. Я ему даже рекомендательное письмо для аспирантуры составил. А он... Вероятно, и нам надо стать такими, как наш молодой коллега, - сказал профессор. - Больше для других старается, чем для себя. Из-за этого один врач ушел из больницы, здорово схлестнулись...

Разговор был тяжелым. Врач, назову его г-н Н., один из тех, кто щеголял в модном костюме заморского покроя, напирал на Чуди Ачуфуси:

- С тобой невмоготу стало работать.

- Как понимать?

- Пациентов отбиваешь.

- Сами идут.

- Сами, - скривился г-н Н. - Они на нас после тебя и не смотрят. Чудак, не тобой введено. Как у нас говорят, "человек, не имеющий денег, не может утверждать, что он мудр". На деньги, что дают за лечение, можно со временем купить автомашину, открыть свою клинику. Собственная практика - самый быстрый и короткий путь к богатству.

- В Нигерии есть и другая присказка.

- Интересно, какая?

...Как-то в лесу сошлись буйвол и поросенок. Каждый из них до этого бродил порознь и теперь был рад встрече. После знакомства порешили искать пропитание сообща. Сказано - сделано. Но согласие царило лишь до тех пор, пока друзья не добрались до развилки. И тут-то они стали спорить, по какой из двух дорог идти дальше.

Буйвол предложил ту, что была длиннее. Поросенок, наоборот, настаивал на короткой. Спорили долго, но так ни о чем и не договорились, еще больше рассорились. И тогда каждый выбрал дорогу по своему разумению. Буйвол пошел по длинной и, хотя намаялся, добрался целым и невредимым до намеченного места. Поросенок свернул на короткую, которая вывела его к болоту. Не желая возвращаться обратно, он двинул напрямик, завяз в трясине, да так там и остался.

- Что ты этим хочешь сказать? Что я поросенок?

- Нет! Самая короткая дорога часто никуда не ведет. Нельзя для себя одного жить. Есть люди совершенно иных жизненных устремлений.

- Каких?

- Тебе не понять...

Вечером я приехал к Чуди Ачуфуси домой. Он разговаривал с застенчивым юношей лет двадцати. Я узнал, что юноша интересуется, ехать ли ему учиться в Советский Союз. Вопросы были самые обычные. Они возникают, наверное, у каждого человека, у которого появляется возможность побывать в другой стране, - не замерзнет ли он в Москве, труден ли русский язык, где живут студенты-нигерийцы.

- Что тебе сказать? - Чуди Ачуфуси расхаживал по комнате. - Национальные кадры Нигерии очень нужны: без них хода вперед нет. О работе не беспокойся. Нам, нигерийцам, первым получившим образование в Советском Союзе, было трудно. Времена были не те. Работой приходилось взламывать стену недоверия к советскому диплому. Доказывать, что наши знания ничуть не хуже, чем у тех, кто получил образование на Западе, и даже лучше. Словом, не волнуйся! Отучишься - на мир по-иному смотреть будешь.

Юноша распрощался.

- Так каждый раз. Домой приходят, где ни появлюсь, сразу - что да как?

Чуди Ачуфуси прервал разговор, взял докторскую сумку. Извинившись, он оставил меня на некоторое время одного. Ему нужно было сходить к одному пациенту, чтобы сделать укол.

В Нигерии сейчас много говорят и пишут о нашей стране. Этот интерес отражает ломку старых взглядов о Советском Союзе. Знакомые нигерийцы рассказывали мне, как колониальная администрация в свое время пресекала малейшие попытки узнать правду о первой стране социализма. Тех, кто слушал радиопередачи из Москвы или читал книги о СССР, преследовали.

В период правления колонизаторов их пропаганда изображала все, что касалось Советского Союза, как "страшное зло". Нигерийцам внушали, что красный цвет таит в себе опасность и несет беду. И ни слова не говорили о том, что пролетариат поднял свои красные знамена на баррикадах, на демонстрациях в знак революционного протеста против гнета буржуазии и что красный флаг стал символом единения трудящихся разных стран, символом их борьбы за свободу и справедливость, за социализм. Искаженные представления об СССР создавали немало преград на пути сближения двух народов в первые годы самостоятельного развития молодого государства.

Гражданская война, в ходе которой решалось - быть или не быть Нигерии единой, открыла нигерийцам глаза на многое. Сепаратисты Биафры, поддерживаемые империализмом, развернули действия за выход из федеративной Нигерии, что грозило стране расколом. Традиционные западные "друзья" стали в позу выжидателей. В это трудное для нигерийского народа время Советский Союз решительно выступил за сохранение единства молодого государства. Ему была оказана моральная и материальная поддержка, явившаяся, по оценкам многих нигерийцев, существенным вкладом в дело победы патриотических сил над сепаратистами.

После войны нигерийский народ взялся за решение главной задачи - достижение страной экономической самостоятельности. Эти планы находят полное понимание у советских людей. Наши инженеры и рабочие участвуют в сооружении первенца нигерийской тяжелой индустрии - металлургического комбината в Аджаокуте, специалисты готовят для него кадры. Нефтяники помогают ставить новые буровые...

Возвратился Чуди Ачуфуси, предложил прогуляться.

Мы вышли из дома. В темном небе ярко горели звезды, от легких дуновений ветра листья пальмы шуршали по крыше.

- Жаль, береза в тропиках не приживается. Посадил бы тут рядом.

Чуди Ачуфуси подошел к пальме, притронулся к шершавому стволу.

- С какого дерева никогда не опадают листья?

- С манго! - ответил я наугад. - Нет.

- С авокадо!

- Нет. Листья не опадают с пальмы, даже если засохнут. Их не может сорвать самый буйный тропический ураган.

Я смотрел на Чуди Ачуфуси. Поймал себя на мысли, что в судьбе этого нигерийца обнаружилось и прорастает все то, что есть незримо во всех нас, советских людях.

Перед отъездом из Энугу я зашел в больницу попрощаться с Чуди Ачуфуси. Мне сказали, что доктор срочно отправился в какое-то селение к больному.

В Лагос вела знакомая бетонка.

 Всюду рука человека укротила свирепые джунгли: 
 Усики ямса обвились вокруг бамбука. 
 Рощи бананов, плантации каучука тянутся 
 Вдаль, уходя в бесконечность, - 
 Вот она, Африка: надрезы на стройных стволах, 
 Сбор нагретых на солнце душистых гроздьев банана, 
 Борьба за свободу и счастье против столетий рабства, 
 Тяжкие мысли о прошлом, которое не вернется, 
 Радость надежды на завтра, радость собственной силы, -

вспомнились стихи нигерийского поэта Кэйа Эпелле.

После тягуна - затяжного подъема - я свернул на обочину: перегрелся мотор. Выключил зажигание. Машина наполнилась шелестом деревьев, щебетанием птиц. Откуда-то из глубины тропического леса доносился веселый постук тамтама. Барабанщик передавал какую-то новость. Может, это был рассказ о деревенской свадьбе или удачной охоте. А может, барабанщик, подхватив эстафету, передавал новую весть о "русском докторе".