Один день с генералом Торрихосом. (Вместо предисловия)

Генерал Омар Торрихос

Телефонный звонок раздался в 7.30 утра. Звонил панамский коллега.

- Вы просили устроить встречу с Торрихосом. Мигом к генералу! Надо быть у него через пятнадцать минут. Запишите адрес...

Через пять минут мы, шестеро журналистов, члены делегации Союза журналистов СССР, были на улице, а еще минутой позже, втиснувшись в старомодное такси, "мчались" со скоростью 40 километров в час по полусонным улицам панамской столицы.

Видимо, охрана была предупреждена о нашем приезде, ибо и за ограду нас пропустили сразу, и на веранду особняка провели без задержки. Омар Торрихос - глава правительства, командующий и начальник генштаба Национальной гвардии, молодцеватый и по-военному подтянутый - вышел навстречу, приветливо улыбаясь. Поздоровался. Попросил обождать, пока он закончит прием посетителей.

Очередь просителей выстроилась во дворе. В ней и мужчины, и женщины, в основном люди пожилые, но есть и молодежь. На одних лицах - выражение надежды, другие омрачены тенью недоверчивости. Генерал машет рукой, и по ступеням на веранду поднимается первый посетитель. Торрихос выслушивает просьбу и дает поручение секретарю: "Разобраться". Селия (хотя и одета в военную форму, но выглядит совсем девочкой) делает пометки в блокноте. Просьба второго посетителя, видимо, сомнений не вызывает, так как генерал тут же диктует решение.

- Большинство просителей ищут работу. Но не в провинции, а непременно в столице, - поясняет адъютант Торрихоса. - Некоторые пришли просить денег. Им тоже не отказывают. Генерал дает им небольшое вспомоществование. Из своего кармана...

Прием окончен. Торрихос приглашает нас в машину, и мы едем в аэропорт Пайтилья, где стоит наготове двухтурбовинтовой "Гавилан". Короткий разбег, самолет взмывает в воздух и берет курс на Читре - город с двадцатитысячным населением на берегу залива Парита в провинции Эррера. Едва пилот разрешает отстегнуть ремни безопасности, как возле Торрихоса образуется кружок и завязывается непринужденный разговор. Впрочем, разговором это назвать трудно, поскольку мы буквально засыпаем генерала вопросами.

Теперь, много лет спустя, разбирая сделанные тогда записи, я стараюсь быть предельно близким к оригиналу и дословно воспроизвести то, что говорил нам Омар Торрихос. Хотя время уже успело высветить величие лидера панамского национально-демократического процесса и значение его патриотической деятельности для судеб своей страны, тем не менее максимально точное восстановление не только содержания, но и формы тех бесед, участником или свидетелем которых я был, помогает лучше понять образ мыслей О. Торрихоса, условия, в каких он действовал, цели, которые он и его соратники преследовали, а значит, глубже осмыслить саму суть событий, которые Панама переживала на протяжении двух десятилетий и которые происходят в последнее время.

-...Крестьянские кооперативы развиваются успешно. Профсоюзы в массе своей поддерживают политику правительства, - говорит Торрихос. - Только за первые три года его деятельности безработица сократилась с четырнадцати до девяти процентов. Ведутся ли общественные работы? Да, ведутся, в частности строятся шоссейные дороги. Это способствует сокращению безработицы и одновременно развитию туризма. Главное внимание мы уделяем пяти важнейшим стройкам: это сооружение недостающего участка Панамериканского шоссе - оно обойдется примерно в сто миллионов долларов, нового международного аэропорта в столице, гидроэлектростанции "Баяно", системы водопровода и сахарного завода "Виктория" с примыкающими к нему сахарными кооперативами.

Уборка сахарного тростника в агропромышленном комплексе 'Виктория'

- Каковы главные успехи и главные трудности? - переспрашивает генерал. И отвечает: - Главный успех - достижение национального единства и восстановление доверия народа к правительству. Раньше страна была расколота, расчленена на два десятка групп. Поэтому задача на ближайшее будущее - организовать страну в политическом плане. Мы проводим кампанию по ликвидации неграмотности, и сейчас у нас учится четыреста тысяч человек. Я занимаюсь непосредственно проблемами молодежи.

На протяжении шести десятилетий, - продолжал генерал после небольшой паузы, - панамский народ находился под властью олигархии, и это оставило след в его "кастрированном сознании". Уточню: у нас нет никаких сложностей с национальным сознанием в отношении зоны канала. Но они есть в том, что касается подхода к внутренним проблемам и путям их решения. Решать многие проблемы в Панаме легче, чем, скажем, в Перу: у нас больше грамотных, выше общий уровень развития. Но и трудностей немало. Оппозиция умело использует пережитки, нашептывает крестьянам, что, мол, "генерал все равно отберет у вас землю". Многие верят слухам, потому что привыкли к тому, что "так всегда было".

Кто мои родители? Отец и мать учительствовали в сельской школе. Отец умер, когда ему было девяносто два года, а мать еще жива, ей семьдесят восемь. Окончил школу. Потом учился в Сальвадоре. Потом - в военном училище в "зоне". Вооруженные силы у нас небольшие, всего шесть тысяч человек. Но это единая и сплоченная сила. Раньше те, кто служил в авиации и на флоте, считались "аристократами", - сейчас все летают и все плавают. Сейчас все решает Национальная гвардия...

Из официальной биографии Омара Торрихоса Эрреры.

Родился 13 февраля 1929 года в городе Сантьяго провинции Верагуас. В 1951 году окончил Панамское военное училище. В чине капитана поступил на службу в Национальную гвардию и занимал ряд командных постов. В октябре 1968 года, когда военные осуществили государственный переворот и взяли власть в свои руки, подполковник Омар Торрихос, занимавший пост исполнительного секретаря Национальной гвардии, вошел в состав военной хунты и быстро занял в ней руководящее положение.

Плантация папайи в провинции Верагуас

- Как складываются отношения между военным режимом и массовыми организациями?

- В целом хорошо. Например, в провинции Чирики мы опираемся на федерацию рабочих банановых плантаций. Это очень хорошо организованный профсоюз. У меня отличные отношения и с профсоюзом рабочих зоны Пуэрто-Армуэльес: они все меня знают и я знаю многих. Раньше-то мне приходилось против них воевать: приходил приказ - и гвардия подавляла их забастовки.

- В Перу националистически настроенные военные круги тоже познавали свою страну и свой народ зачастую в ходе карательных операций - именно тогда они проникались бедами народа, хотя и не вставали полностью на его сторону. Выходит, это не отдельное явление, а глубинная тенденция?

- Военные - те же люди, будь то перуанцы или панамцы. И следовательно, такие же патриоты, как их соотечественники, - отвечает генерал.

Читре - административный центр провинции Эррера, одной из главных животноводческих зон страны. С высоты птичьего полета провинция выглядит сказочно чистенькой, поделенной на большие и маленькие зеленые квадраты. В аэропорту генерала встречают командующий военным округом капитан Эстриби, министр образования Мануэль Бальбино Морено, высокий человек с крупными выразительными чертами лица, и местный художник Хильберто Луис, известный больше тем, что его отец расписывал Президентский дворец в столице. Визит Торрихоса - деловой, и кавалькада машин без промедления направляется в город, в школу второй ступени "Хосе Даниэль Креспо". До самой школы мы, однако, не доехали и последние два квартала прошли пешком: улицы были перерыты вдоль и поперек - в городе сооружалась новая система водопровода и канализации.

...Лавируя между столами, Торрихос пересек читальный зал школьной библиотеки, затем обернулся к следовавшим за ним по пятам ученикам и, подождав, пока воцарилась тишина, сказал:

- Признаться, мне совестно, что я еще ни разу не был в вашей школе. Будем считать, что я исправил ошибку. Ну выкладывайте ваши пожелания.

В образовавшийся круг вышла щупленькая черноволосая девочка лет пятнадцати с листком бумаги в руке. Поглядывая то на генерала, то на директора школы, она начала громко читать:

- Мы, учащиеся школы "Хосе Даниэль Креспо" города Читре, просим построить пять новых классных помещений. Мы просим кондиционер для библиотеки и читального зала. Мы просим автобус, чтобы привозить в школу и развозить по домам тех, кто живет далеко, от школы. Мы просим туристические путевки для поездок в Колумбию. Мы просим...

- Сколько у вас учеников и сколько оканчивает школу в этом году? - спросил генерал у директора, когда девочка закончила чтение довольно длинного списка, содержавшего, как я насчитал, свыше двух десятков различных просьб.

- В школе тысяча двести тридцать шесть учащихся, - ответил директор, испытывавший, как мне показалось, некоторое смущение оттого, что список оказался длинноватым. - Заканчивают учебу около ста тридцати. Сейчас положение еще терпимое. Но на будущий год возникнут проблемы. Впервые в четвертый класс перейдут около ста учеников - такого раньше не случалось. А когда из Монагрилью пришлют еще ребят, у нас просто не хватит мест. Мое мнение: нужно оставить эту школу, как она есть, и открывать другую, начальную.

- Вот ты, например, куда хочешь пойти учиться после школы? - обратился генерал к девочке, читавшей список просьб.

- Изучать торговлю, - не задумываясь, ответила она.

- А ты? - повернулся генерал к высокому парню лет семнадцати, стоявшему поблизости.

- Тоже в торговлю, - ответил тот.

- Ну а ты? - Теперь вопрос был адресован крепышу, который стоял в первом ряду и не сводил с генерала глаз.

- Я тоже... - потупился крепыш.

- Что же это получается? - шутливо всплеснул руками Торрихос. - Все хотят изучать торговлю или гуманитарные науки. А кто же будет изучать другие науки? Стране очень нужны учителя, врачи, зоотехники...

- Учиться дальше - мечта многих из нас, - сказал крепыш. - Но потом перед нами встанет главная проблема: где найти работу?

- Мы знаем, что найти работу нелегко, - ответил генерал. - Поэтому с будущего года мы увеличим число стипендий для тех, кто захочет выучиться на зоотехника или инженера, и с этой целью создали специальный Фонд образования. Уже в текущем (1971-м. - В. Л.) году это даст восемь миллионов, что будет существенной добавкой к бюджету образования, составляющему шестьдесят миллионов долларов. Это позволит увеличить число стипендий. Не бойтесь этих стипендий. Это своего рода кредит на образование, который государство предоставляет вам. А ваша плата за него - стать хорошими, полезными родине специалистами и самым непосредственным образом участвовать в производстве.

Здесь, в Читре, - продолжал Торрихос, - будут построены больница на тысячу двести коек, а также школа и поликлиника. Но не хватает медсестер - ведь больница будет самой крупной в стране. Будет выделено сто стипендий - учиться три года за счет государства. Поднимите руки, кто хочет учиться на медсестер?

Поднялось четыре-пять рук.

- Так мало? - деланно удивился генерал. - Что, быть медсестрой - плохая профессия?

Затянувшееся молчание нарушил один из учеников.

- Я думаю, - сказал он, - что нужно больше стипендий для подготовки учителей.

- Сейчас два университета страны готовят триста учителей, - оживился Торрихос. - Они в значительной мере покроют дефицит страны в учителях. Но подчеркиваю: нужны не просто специалисты - нужны люди, активно участвующие в производстве, в развитии страны.

На Торрихосе - кремовая рубашка с коротким рукавом, на одном отвороте воротничка отливают золотом две буквы - "Р. П." - "Республика Панама", на другом - знаки отличия: короткий темно-малиновый погончик, и на нем золотая пальмовая ветвь. Коротко подстриженные волосы, глаза чуть навыкате, под глазами мешки усталости и недосыпания. Но держится он бодро. Между ним и школьниками идет непринужденный обмен мнениями. Однако, внимательно вслушиваясь в диалог, начинаешь понимать, что со стороны Торрихоса это тонкая, без нажима, тщательно продуманная политическая беседа с молодежью вообще, а не только с учащимися данной конкретной школы.

- Какие еще есть пожелания? - спрашивает генерал.

- У нас есть лаборатория, но не хватает преподавателей, - слышатся сразу несколько голосов. - Хорошо бы организовать подготовительные курсы для поступления в университет.

- Университет - это в первую очередь качество образования, - вступает в беседу министр Бальбино Морено. - Дело не в том, чтобы распространить университетское образование по всей стране, а в том, что и для существующих-то университетов не хватает квалифицированных преподавателей.

- Вы все знаете, что родину нужно не просто любить, но и при необходимости уметь защитить, - говорит Торрихос. - Сейчас стране нужны пилоты. Кто из вас хочет изучать военную авиацию? Пошлем учиться за рубеж. Но предупреждаю: к этому нужно иметь призвание. Итак, кто хочет учиться на военного летчика?

Над головами учащихся поднимаются две руки.

- Только двое? - Лицо генерала опять выражает удивление.

К двум рукам прибавляется третья.

- Ну, трое это уже лучше, - шутит Торрихос. - Селия, - обращается он к своему секретарю, - запиши их фамилии.

- Что еще плохо у вас?

- Улицы... - хором отвечают ребята.

- Ну вот, - смеется генерал, - полвека город боролся за то, чтобы был водопровод, а теперь, когда он строится и когда вы сами видите плоды вашей же борьбы, жалуетесь на то, что улицы разрыты. Вам выделено два с половиной миллиона бальбоа на сооружение водопровода. Скоро стройка закончится, и улицы снова будут в порядке. В апреле у вас будет новый автобус для школы. Что еще?

- Кондиционер...

- Будет и кондиционер. Словом, постараемся удовлетворить ваши просьбы, - заключает Торрихос. - Но должен заметить: они свидетельствуют о недостатках и самой системы образования, поскольку многие из вас не представляют себе ни реального положения в стране, ни ее финансовых проблем, ни того, как распределяются национальные богатства. А дела обстоят не лучшим образом. В Пуэрто-Армуэльесе, например, ребята учатся совсем в плохих условиях. Есть поселки, где крышей школе служит небо, а дети сидят на чурбаках. Есть школьники разутые и раздетые. Если бы вы сами увидели, в каких условиях еще учатся многие ребята, я уверен, вы были бы настроены чуть-чуть иначе...

Торрихос покидает школу "Хосе Даниэль Креспо" в окружении шумной, многоголосой ватаги учащихся. А путь до машины превращается в настоящую народную манифестацию - так много местных жителей собралось, чтобы приветствовать генерала.

Под крыльями "Гавилана" вновь плывет провинция Эррера, рассеченная на зеленые квадраты полей и пастбищ. Следующая цель поездки - город Антон, где тоже должны состояться встречи с учащимися. А пока в самолете продолжается беседа с главой панамского правительства. Теперь в ней участвует и министр образования.

- В нашей внутренней политике мы делаем упор на четырех "китов": аграрную политику, труд и социальные проблемы, образование, здравоохранение. Сегодня, как видите, "день образования", - говорит Торрихос. - Естественный прирост населения в нашей стране составляет в среднем три процента. Всего за несколько лет существования нового режима число учащихся выросло на восемь-девять процентов. И это притом, что наша школа рассчитана на двенадцатилетний срок обучения. Мы прикинули, и выходит, что в ближайшие восемь лет число учащихся фактически удвоится. Это требует больших финансовых усилий со стороны государства. Уже сейчас около трети годового бюджета страны идет на нужды образования.

- В Читре вы упомянули о Фонде образования...

- О, это очень просто, - отвечает за генерала Бальбино Морено. - Каждый панамец должен вносить в него определенный процент зарплаты или прибылей. Доля предпринимателей - одна целая двадцать пять сотых процента от фонда зарплаты. Лица свободных профессий вносят два процента своих объявленных доходов, рабочие и служащие - семьдесят пять сотых процента от зарплаты. Я тоже плачу семьдесят пять сотых процента от своей зарплаты.

Антон оказался захолустным, малопривлекательным городком. Там, сидя в машине, я успел заглянуть в справочник "Панама в цифрах". Вот какие данные приводились в разделе, посвященном образованию: число неграмотных - 20,6%, число учащихся - на 24% больше по сравнению с 1966 годом, число школ - на 311 больше, чем в 1968 году; бюджет министерства образования (без университетов) - 23,2%, на 0,8% больше, чем в 1968 году.

В Антоне повторились те же сцены, свидетелями которых мы были в Читре. Торрихос побеседовал с учениками одной школы, потом поехал в другую и там тоже выслушал "список пожеланий". По всему чувствовалось, что он не раз бывал в этих краях.

В школе "Саломон Понсе Агилера" собралось больше, пожалуй, взрослых, чем учеников. У них тоже был заготовлен свой список просьб: построить шоссе, провести канализацию, расширить строительство жилья за счет государства.

Но тут генерал повел себя иначе.

- Вот вы все просите и просите, - заговорил он, и его голос зазвучал строго и решительно. - А что вы сами дали?

Сколько учеников провалилось на экзаменах? Ну ладно. Допустим, десять классов мы построим, средства на это есть. Водопровод тоже можно построить. А вот участок земли для практических занятий должна предоставить местная власть - правительство не может дать все.

Мы знаем, что в Антоне есть безработица - она есть и в других городах страны. - Теперь Торрихос обращался к взрослым, и поэтому в его тоне появились металлические нотки. - Мы знаем и о ваших бытовых нуждах - есть районы, где люди живут хуже. Мы знаем, что у вас трудно и с жильем. К сожалению, мы еще не в состоянии решить все имеющиеся проблемы.

Слушал я вас и думал, - продолжал Торрихос, - как-то странно вы настроены. Против чего? Против кого? Против Торрихоса? Почему вы настроены не в пользу чего-то, а все только против да против? У вас не хватает жилья, много безработных, и вот вы готовы объединиться, но не в пользу чего-то, не для того, чтобы сделать что-то полезное, а чтобы свергнуть кого-то. Все хотят подняться вверх, а потом тот, кому это удается, кричит: "Долой всех!" Такое сознание - наследие прошлого, его пора изживать.

Мы не можем дать больше того, что имеем. Мы получили в наследство от старых режимов страну, в которой одни испытывают голод, а у других - заворот кишок от обжорства. Вы же делаете вид, будто вас это не касается. Я не скажу, что есть ненависть, нет. Но есть безразличие, индифферентность... Смешно рассчитывать, - несколько смягчив тон, продолжал генерал, - будто другие, скажем жители Ла-Чорреры, будут решать проблемы Антона. Жителям Антона пора понять: местные проблемы они должны решать сами. Мы знаем о существующих проблемах, и мы поддержим деньгами, всем, чем можем, план развития, который вы составите. Но до сих пор у вас никаких проектов нет и в помине. Вы должны прежде всего сами серьезно взвесить свои возможности, прикинуть, что здесь целесообразнее было бы построить - кондитерскую фабрику или мебельную, молочный завод или что-то другое. Я обещаю прислать специалистов, которые помогут составить план развития. Но главное - не сидеть сложа руки. Надо работать, надо производить, и продукт труда должен идти на пользу тем, кто работает. Никто не знает, что было вначале - яйцо или курица. Нам же нужна курица, которая будет нести яйца. Мы должны увеличить производство продуктов питания, чтобы страна кормила себя сама.

Торрихос сделал паузу, и в наступившей тишине неожиданно прозвучал нерешительный скрипучий голос пожилой, бедно одетой женщины, стоявшей поблизости от генерала:

- Нам нужно новое шоссе...

- Зачем тебе шоссе, если у тебя нет машины? - обернулся к ней под общий смех Торрихос. И уже серьезно заключил: - Я глубоко огорчаюсь, когда вижу, что один ребенок не ест, а другие выбрасывают хлеб. Но запомните: Торрихос не решит всех проблем. Ваша привычка к обману - это наследие минувших шестидесяти лет истории нашей страны. Но мы не обманываем. Мы приехали не для того, чтобы давать советы, а чтобы попытаться вместе с вами решить имеющиеся проблемы. Повторяю: сначала нужны источники работы, сначала нужно дать детям завтраки, одеть и обуть их, а уж потом - все остальное. А школьникам я скажу так: столовая у вас будет, и инструменты для оркестра будут. От вас требуется одно - хорошо учиться.

Из Антона мы уехали автобусом. Нам предстояло добраться до Фаральона - небольшого поселка, который примыкает к территории аэродрома Рио-Ато, длительное время служившего базой ВВС США и лишь незадолго до описываемых событий возвращенного под контроль Панамы. Там, в Фаральоне, находился особняк-резиденция главы Национальной гвардии, там же в небольшом скромном домике жила престарелая мать Омара Торрихоса. По дороге автобус несколько раз останавливался, подбирая ребят, возвращавшихся из школы домой. Некоторым из них приходится тратить на дорогу два часа - и это только в один конец, пешком, по тропической жаре. Когда мы подъезжали к Фаральону, автобус был полон ребят, в нем царила атмосфера радостной непринужденности, звенели народные песни...

Часом позже мы сидели за обеденным столом в особняке-резиденции в Фаральоне, и генерал Торрихос говорил нам, советским журналистам:

- Вы обратили внимание, сколько ребят хотят стать управляющими и адвокатами? Большинство. И они вполне искренне говорили, что мечтают быть банковскими служащими или коммерсантами. Это самое ужасное, что мы унаследовали от прежних режимов, - коррумпированное сознание людей, которые с детства думают не о родине, не о народе, а лишь о чистеньком местечке в жизни. Панама - "страна услуг", и нужно очень многое сделать, чтобы вырвать с корнем такое сознание и воспитать новое - национальное, патриотическое, проникнутое заботой об интересах родины. Через пять-шесть лет эти мальчики и девочки станут взрослыми панамцами. И если мы хотим собрать добрый урожай, то о всходах нам нужно заботиться постоянно, но особенно сейчас. - Торрихос снял с сигары этикетку со словом "Сан-Мигель", закурил, сделал несколько затяжек. - А вы заметили, - продолжал он, - как ребята реагировали на мои слова, когда я говорил, что панамцы должны уметь в случае необходимости защитить страну от агрессора, и когда я спрашивал, кто хочет учиться на летчика? В одной школе из сорока старшеклассников такое желание выразили трое, в другой нашелся только один желающий. Их не прельстила даже перспектива учебы за границей. Только трое и только один. Грустная арифметика... - повторил он и умолк.

В разговоре за столом возникла пауза. Но продолжалась она недолго и нарушил ее сам Торрихос:

- Панамскому народу десятилетиями вдалбливали мысль, что историческая доля его страны - служить военно-стратегическим придатком Соединенных Штатов, а его собственный удел - тоже исторический - обслуживать других. - Генерал говорил тихо, но твердо и четко, отчего слова его приобретали особую весомость и значимость. Впрочем, он даже не говорил, а скорее формулировал многократно продуманные и, видимо, глубоко прочувствованные мысли. - По нашему каналу плывут чужие суда - мы их обслуживаем. В нашей стране обосновались сотни иностранных банков и фирм - мы их обслуживаем, предоставляя землю, рабочую силу, льготы. В Панаму и Колон ежегодно приезжают сотни тысяч иностранных туристов - мы их обслуживаем.

Центральный проспект в Колоне

Торрихос снова зажег сигару, пустил к потолку клуб сизого дыма.

- Вот я и спрашиваю себя: ну а сами-то панамцы так уж ни на что и не способны? Нет, наш народ такой же, как и все другие. Он умеет и землю пахать, и фабрики строить. Только до сих пор он все это делал для других, не для себя. Другие наживались на нем, а сам он продолжал жить в нищете. Чтобы изменить уклад жизни нашего народа, нужно в первую очередь изменить весь образ его мыслей. До тех пор пока панамцы не осознают, что занять кресло управляющего или завести собственную лавочку - это еще не самое главное в жизни и тем более не самое важное для страны, они так и будут обслуживать других. Выкорчевать из сознания дух меркантилизма и прислужничества - задача титаническая, требующая огромных усилий и времени. Судя по всему, процесс этот будет сложным, длительным и болезненным. - Взглянув на сидевшего рядом с ним министра образования Бальбино Морено, словно ища у него поддержки, Торрихос заключил: - Мы за это дело взялись и от него не отступимся.

И снова, едва Торрихос пригласил задавать "любые вопросы", мы, побуждаемые к этому еще и обстановкой неформальности, обрушиваем на него лавину вопросов.

- Слово "Панама" у большинства людей обычно ассоциируется с Панамским каналом. Какова его действительная роль в жизни страны? Как проходят переговоры с США о восстановлении полного суверенитета Панамы над "зоной"?

- Единственное благо - это то, что в "зоне" работает около десяти тысяч панамцев, - отвечает Торрихос. - Но если бы канала и не было, для них все равно нашлась бы работа. Ведь существование Панамского перешейка - это большое богатство само по себе: не будь канала, были бы железная дорога, автотранспорт - словом, современный "волок". Мы от канала получаем мало - аренда составляет всего миллион девятьсот тысяч долларов. В то же время мы платим Соединенным Штатам в два-три раза больше за питьевую воду, которая поступает из "зоны", за аренду причалов.

Вообще-то в канале больше заинтересованы США, чем Панама: через него проходит примерно семьдесят процентов всех американских грузов, перевозимых с Восточного побережья США на Западное и в обратном направлении. В "зоне" занято пять тысяч американцев, которые получают больше, чем десять тысяч работающих там панамцев. Общее же американское население "зоны" достигает сорока тысяч человек, из коих двенадцать тысяч составляет военный персонал.

Конечно, нам не безразличен канал, мы в нем тоже заинтересованы, но больше по политическим соображениям, - продолжает генерал. - Ведь если с ним что-либо случится, весь мир обрушится с бранью на нас, а не на США, - дескать, панамцы, такие-сякие, не сберегли канал, разорвали важную артерию мировой торговли. Если же посмотреть на вещи реалистически, то окажется, что канал в принципе беззащитен: пятерка смелых людей за три часа выведет его из строя.

Вот почему в наших отношениях с США, и в частности на нынешнем этапе переговоров о подписании нового договора, мы делаем упор не на экономических вопросах, а на проблеме суверенитета. Похоже, в Вашингтоне начинают понимать и то, какое значение имеет для нас проблема суверенитета, и то, что единственно реальная защита канала - это лояльное отношение к нему со стороны самих панамцев. Думаю, что именно поэтому США впервые согласились обсуждать такие конкретные аспекты суверенитета, как эвакуация из "зоны" их полиции и почты.

Что касается нового договора о канале, то главная проблема вовсе не в том, чтобы подписать договор как таковой, а в том, чтобы его поддержал народ. Наша позиция сильна тем, что по вопросу о суверенитете вся страна едина. Так что суверенитет мы завоюем. При определенных условиях. Но... - Торрихос помедлил, подбирая наиболее точные слова, - технические проблемы и порядок прохождения судов - вот где "зарыта собака". Можно с уверенностью сказать: договор, в котором не будет зафиксирован полный суверенитет Панамы над зоной канала, наш народ не приемлет, и рано или поздно произойдет взрыв. В этом случае у Национальной гвардии будет два пути: подавить выступление народа или возглавить его. Мы его подавлять не будем. Так думает вся Национальная гвардия.

- Панама - аграрная страна. Что отличает ее сельское хозяйство, ее крестьянство?

- В стране тридцать две тысячи животноводческих хозяйств. В подавляющем большинстве это мелкие хозяйства. Есть три относительно крупные латифундии, в каждой из них по четыре-пять тысяч гектаров земли. Мы их не экспроприируем по ряду причин: чтобы не нарушать сложившееся производство, чтобы не обострять продовольственную проблему, чтобы в процессе конкуренции с частным сектором крестьянские кооперативы лучше приспособились бы к реальностям рынка и так далее. Многолетнее господство латифундистов и политических касиков олигархии сковывало рост политического сознания крестьянства. Вы не поверите, если я скажу, что во время поездок по стране меня в некоторых местах крестьяне просят помочь построить... церковь. Я им говорю: "Зачем вам церковь? Ведь бедняки настрадались на земле и после смерти отправляются прямо на небо, в рай. Лучше давайте подумаем, как построить новую птицеферму". А они твердят свое: "Нет, лучше церковь..."

Церковь Св. Кармен - архитектурная жемчужина столицы

- Как бы вы охарактеризовали свою социальную политику?

- Вся социальная политика, все завоевания зависят от поддержки народа. Например, повышена на пятьдесят процентов зарплата и введена "тринадцатая" зарплата - это новое завоевание трудящихся. Правительство только гарантирует выполнение соответствующих юридических норм. Иногда предприниматели грозят закрыть свои предприятия. Я лично в это не верю. Угроза, шантаж - не более того. В противном случае рабочие могут взять предприятия в свои руки. Поэтому самый важный источник и власти, и социальной политики правительства - это народ. Здесь, в провинции Эррера - и в Читре, и в Антоне, и в других местах, - нет традиций и опыта борьбы, и нужно начинать с нуля. А в банановой зоне, в районе Пуэрто-Армуэльеса, все обстоит иначе: там сильны традиции борьбы масс, все организованы, есть сильные профсоюзы, там разработаны и осуществляются конкретные планы ликвидации неграмотности, развития здравоохранения, в частности строительства больницы на двести коек с музыкой и кондиционированным воздухом; там быстро развивается кооперативное движение среди крестьян и сельскохозяйственных рабочих.

- Каковы ваши главные проблемы?

- Конкретно они выглядят так. У пятидесяти тысяч семей - а средняя панамская семья - это пять человек - годовой доход не достигает и ста долларов. Треть населения страны не пользуется водопроводом. Около трехсот тысяч человек неграмотны. Большой процент детей недоедает. Таково наследие прежних режимов, которые мы называем "коррумпированными и коррумпировавшими". Преодолеть это наследие - наша главная цель. Есть и задачи, связанные непосредственно с развитием страны. Например, на Атлантическом побережье есть пустующие плодородные земли, но там нет дорог. Мы хотим построить дороги и "разбудить" три миллиона гектаров.

- Какими вам представляются отношения с Советским Союзом?

- Когда-нибудь между нашими странами будут налажены разносторонние и полнокровные отношения. Народ Панамы питает чувства дружбы и симпатии к советскому народу. Что касается дипломатических отношений, то мы пока воздерживаемся от их установления, чтобы не дать нашим врагам повода обвинить нас в "связях с красными". Наше движение - патриотическое, националистическое, самое чистое по своим целям за всю историю Панамы. А враги уже сейчас обвиняют нас во многих смертных грехах, в том числе в "покраснении".

- Разрешите, генерал, задать вопрос, возможно "неудобный" для вас...

- А разве те, что задавались до сих пор, все были "удобными"? - шутливо парирует Торрихос. - Итак?..

- Какова была подоплека так называемого контрпереворота, организованного вашими противниками в ноябре шестьдесят восьмого года, то есть через месяц после того, как Национальная гвардия взяла власть?

- Вы имеете в виду нашумевшую историю с двумя полковниками, когда я был в Мексике? Дело было так. Через жившего в Мексике генерала Бенитеса, бывшего во времена диктатуры Батисты на Кубе начальником полиции, ЦРУ установило связь с полковниками Национальной гвардии Панамы Санхуром и Сильвейрой. Они заявили, что я, дескать, коммунист, что я буду проводить экспроприации, введу смертную казнь и даже... хочу передать канал русским. Они рассчитывали, что я не вернусь в Панаму. А я возвратился. На моей стороне была поддержка Национальной гвардии. Санхур и Сильвейра были арестованы и отправлены за решетку. Три месяца они сидели в тюрьме. Потом ЦРУ организовало их побег. Их доставили в "зону", а оттуда самолетом вывезли в США. Кстати, дочь Сильвейры учится в Читре, в той школе, где мы с вами были утром. Это она зачитывала список просьб. Семьи обоих полковников живут в Панаме, живут спокойно, никаких репрессий по отношению к ним не применяется - они-то ни в чем не виноваты.

Раз уж речь зашла о противниках, - добавляет Торрихос, - то скажу, что кроме ЦРУ у нас есть и другие враги. Например, кубинские "гусано"^*. Они тоже против Панамы - ведь им всегда ограничивался въезд в нашу страну. Впрочем, "гусано" - это проблема американцев. Пусть сами ее и решают.

^* ("Гусано" по-испански - "червяк, гусеница". Так латиноамериканцы называют кубинских контрреволюционеров.)

- А позже были случаи, когда то же ЦРУ или другие спецслужбы США пытались переманить на свою сторону, подкупить офицеров Национальной гвардии?

- Уверен, что были, - отвечает не задумываясь генерал. - Но это уже прошлое. То, что мы имеем сейчас, это неподкупное!

Подали кофе. Бальбино Морено многозначительно посмотрел на часы.

- Еще, генерал, если позволите, один вопрос: что наиболее характерно для политической обстановки в Панаме в настоящее время?

- Характерных особенностей, на мой взгляд, несколько.

Нынешний момент я бы назвал моментом ожидания. Вся страна живет ожиданием плебисцита - проект нового договора с США о канале до его подписания должен пройти всенародное голосование, в ходе которого панамцы выскажутся "за" или "против". Другой аспект этой же проблемы - растущая роль молодежи в жизни общества. Она мне верит, знает, что я ее не предам. Раньше молодые люди имели право голоса с двадцати одного года, сейчас возрастной ценз снижен до восемнадцати. Еще несколько лет, и те школьники, которых вы видели сегодня, подрастут, станут настоящими патриотами.

Вторая важная черта - подготовка к предстоящим в августе будущего (1972-го. - В. Л.) года выборам в Национальную ассамблею представителей коррехимьенто^*. В нее будут избраны пятьсот пять представителей - по одному от каждого коррехимьенто. Это позволит нам постоянно советоваться с народом в лице его пятисот пяти представителей, свободно избранных им самим. Раньше как обстояло дело? Чем больше денег имела политическая партия, тем больше была ее численность. Так было не только в Панаме - так было и есть во всей Латинской Америке. Ассамблея впервые в истории Панамы будет реальным соединением политической и экономической власти в интересах всего народа.

^* (Коррехимьенто - местная административная единица.)

Наконец, третья и, наверное, самая важная особенность - широкая народная поддержка, которой пользуется политика правительства. Никогда еще в истории Панамы не собиралось на митинг двести тысяч человек, чтобы выразить правительству свою поддержку, как это было одиннадцатого октября, в третью годовщину прихода Национальной гвардии к власти. В столице собралась треть взрослого населения страны. Это - лучший ответ на злопыхательства противников тех перемен, которые мы, панамцы, называем панамским процессом.

Я думаю, - подытожил Торрихос нашу затянувшуюся беседу, - что положительные сдвиги дадут себя знать лет через десять - пятнадцать, когда будет достигнута консолидация патриотических сил Панамы...

Обратно из Рио-Ато в столицу мы летели всего 20 минут. Но и за это короткое время я вдоволь насладился незабываемыми панамскими пейзажами. В памяти запечатлелись зеленые поля и пастбища, прорезанные красноватыми и оранжевыми полосами проселков и белыми нитками асфальтированных дорог, причудливые петли рек, невысокие горы, поросшие густыми лесами, безбрежная синь Великого океана, покорно затихшего у желтой песчаной кромки перешейка, разделившего два океана, но зато соединившего две части материка. Напоследок промелькнули три островка, "плававшие" под самым боком у панамской столицы.

- Амадор, Перико и Фламенко, - кивнул на острова генерал Торрихос, молчавший на протяжении всего полета. - Там штаб-квартира Южного командования США. Огромная заноза, воткнутая в самое сердце страны... - И после непродолжительной паузы добавил: - Рано или поздно панамцы эту занозу сумеют вытащить. Я в это твердо верю.

Лет через десять после того незабываемого дня, проведенного с Омаром Торрихосом, я беседовал с Генеральным секретарем Народной (коммунистической) партии Панамы Рубеном Дарио Соусой и задал ему вопрос, который давно меня интересовал: "Почему, по его мнению, Торрихос пригласил нас на обед не в Антоне, не в столице, а именно в Рио-Ато? Ведь к этому времени "тема Рио-Ато" была, как говорится, исчерпана - Панама не возобновила с Соединенными Штатами соглашение об аренде этой территории, и бывшая американская военно-воздушная база стала панамской?"

- Возвращение Рио-Ато в руки Панамы было первой битвой генерала с империализмом США. И он ее выиграл. Поэтому приглашение в Рио-Ато было в сущности приглашением убедиться в этой важной победе, - ответил руководитель панамских коммунистов. - Но я думаю также, что смысл поездки туда заключался не только в этом. Для Торрихоса, для торрихистского движения, для всех панамских патриотов Рио-Ато стала важным плацдармом, опорным пунктом дальнейшей борьбы за национальный суверенитет, за социальный и экономический прогресс. Похоже, что поездкой в Рио-Ато Торрихос хотел привлечь ваше внимание к этому району - к его прошлому, настоящему и будущему одновременно. Вы ведь проезжали само местечко Рио-Ато? Это очень бедный поселок, хотя он и "оседлал" такую важную магистраль, как Панамериканское шоссе. Вот и выходит, что вы не только увидели бедность, унаследованную от тех времен, когда там хозяйничали "гринго", но и узнали, как правительство Торрихоса намеревалось решать социально-экономические проблемы.

Кстати, - заключил Рубен Дарио Соуса, - ныне эта панамская военная база носит имя Омара Торрихоса.

Омару Торрихосу не суждено было увидеть воплощенными в жизнь многие из задуманных реформ - 31 июля 1981 года он трагически погиб в авиационной катастрофе. Есть основания считать, что она была результатом заговора, организованного Центральным разведывательным управлением США.

Вот что произошло в тот день.

Колон. Старое и новое рядом

Утром Торрихос из своего дома в Фаральоне, на берегу Тихого океана, поехал на машине в Пенономе, где сел в самолет "Твин Оттер" панамских ВВС с бортовым номером НР-205. Это был двухмоторный самолет канадского производства, которым генерал пользовался для поездок по стране. Торрихос направлялся в Коклесито - небольшое местечко на Атлантическом побережье. Там, недалеко от города Колон, по его инициативе был создан один из первых самоуправляемых крестьянских кооперативов нового типа - асентамьенто. Он чрезвычайно этим гордился, часто туда наведывался, нередко привозил и иностранных гостей, рассказывал им, какой, по его мысли, должна быть модель нового общества, в чем была суть панамского революционного процесса и специфика проводимой аграрной реформы, какие преобразования ожидали панамское крестьянство в будущем.

В тот день крестьяне ждали Торрихоса. Но до Коклесито он не долетел - "Твин Оттер" врезался в гору Марта-Древора...

Такова официальная версия катастрофы.

Канадская компания тотчас направила в Панаму своих специалистов. Проведя расследование, они удостоверили, что самолет был в полном порядке: ни моторы, ни какое-либо оборудование из строя не выходили. По их мнению, катастрофа могла быть следствием "человеческой ошибки". Однако это предположение опровергалось заключением, которое дала панамская метеослужба: зрительной ошибки опытный пилот (а им был один из самых опытных военных летчиков Панамы, капитан Адамес) совершить не мог, так как погода стояла отличная.

Когда рукопись этой книги уже готовилась к печати, мне довелось вновь побывать в Панаме. Желание узнать, что же в действительности произошло с самолетом Торрихоса, привело меня на тихую улочку в районе столичного аэропорта Пайтилья, застроенную приземистыми, неброскими с виду особняками. На низкой кирпичной ограде перед одним из них я нашел потемневшую бронзовую табличку со словами: "Посол М. Торрихос". Здесь живет брат генерала Мойсес Торрихос - журналист, дипломат и общественный деятель, проводивший, как мне было известно из сообщений печати, собственное расследование причин гибели лидера "панамского процесса". Сейчас он - сотрудник Секретариата по печати революционно-демократической партии и одновременно возглавляет Институт торрихистских исследований и отдел пропаганды Фонда Омара Торрихоса.

Мончи, как называют его друзья и близкие знакомые, принял меня в своем рабочем кабинете. Едва переступив порог, я сразу ощутил "торрихистскую" атмосферу. На одной стене - большой портрет генерала. Другую занимают стеллажи с книгами. Это Торрихистская библиотека - предмет особой гордости хозяина дома. Ему удалось собрать более 140 книг, посвященных Панаме и Омару Торрихосу. "Два десятка книг принадлежат перу панамских авторов", - сообщил Мончи. Огромный письменный стол, занимающий добрую половину кабинета, был завален книгами и бумагами, также имеющими прямое отношение к "торрихистскому периоду" в истории Панамы.

Высокий, грузный, медлительный, с добрым взглядом, в котором изредка проскальзывает досада на "проклятую подагру", Мончи уселся в глубокое квадратное кресло напротив меня, и началась наша неспешная беседа, которую правильнее было бы назвать монологом Мончи Торрихоса.

-...К началу восьмидесятых годов отношения между Оманом и Вашингтоном заметно обострились. Если американцы рассчитывали договорами о Панамском канале в какой-то мере "приручить" Омара, то они явно просчитались. Торрихос противостоял Соединенным Штатам, как мы говорим, вертикально, то есть на все сто процентов. Он помогал правительству Бишопа на Гренаде и сальвадорским повстанцам, а его помощь сандинистам стала очевидной особенно после их прихода к власти. С каждым годом Торрихос приобретал все больше веса в "третьем мире", а это, к слову сказать, не нравилось не только американцам.

Правящие круги США давно ориентировали Белый дом на расправу с Панамой - достаточно обратиться к двум американским документам - "Диссент пэйпер" и "Санта-Фе-I". В последнем прямо ставится вопрос об отстранении генерала Торрихоса от власти.

С течением времени недовольство Вашингтона тем, что происходило в Панаме, усиливалось. В отличие от других прогрессивных военных режимов в Латинской Америке, которые, кстати, к началу восьмидесятых годов "сложили оружие", Торрихос шел медленнее в осуществлении демократических реформ внутри страны. Под постоянным нажимом США ему приходилось маневрировать, иногда отступать. Но реформы продолжались и были, на мой взгляд, не только демократичнее, чем в других странах, но и глубже. А главное, они были рассчитаны на длительную перспективу. Когда же по его инициативе началось создание новой политической партии ("партии панамской революции") - я имею в виду правящую ныне революционно-демократическую партию, - которая с первых дней встала на националистические, антиимпериалистические позиции, Вашингтон счел это настоящим смертным грехом.

Помните, как Рейган, еще будучи губернатором Калифорнии, бранил Омара Торрихоса? Свою первую избирательную кампанию Рейган, стремясь попасть в Белый дом, построил на том, чтобы не допустить подписания договоров Торрихоса - Картера. Он не переставая твердил: "Торрихос органически настроен против США", "Торрихос непредсказуем", "Торрихос может разрушить Панамский канал". Я помню, как восемнадцатого апреля семьдесят восьмого года, за день до ратификации договоров сенатом США, когда для ратификации не хватало одного голоса, состоялась встреча Омара с журналистами. Его спросили, что он сделает, если ратификация не состоится. "Взорвем канал", - твердо ответил он. И это не было бравадой. В те дни посты Национальной гвардии были расставлены вдоль всего канала. И все слушали радио. Если бы в эфир была передана условная фраза "договора не проходят", она послужила бы сигналом для нападения на канал. Это была заранее подготовленная операция под кодовым названием "Агуа потабле".

- "Питьевая вода"? - удивился я. - Чем объяснить такое необычное, я бы сказал странное, название?

- Очень просто, - улыбнулся Мончи. - Имелось в виду, что канал функционирует благодаря поступающей из озера Гатун пресной воде, он в больших количествах ее "выпивает". Нет пресной воды - нет и Панамского канала...

Торрихоса хотели убить еще в семьдесят первом году. И в семьдесят третьем тоже, - продолжал он. - Но мы своевременно узнавали об этих планах. Омар был "индио астуто" - "хитрым индейцем". Но и враги следили за ним постоянно. Прежде всего ЦРУ.

К восьмидесятым годам американцы развили, довели почти до совершенства технологию убийств неугодных им политических лидеров. Достаточно вспомнить гибель президента Эквадора Хайме Рольдоса^*. Они научились, в частности, при помощи особой аппаратуры совлекать самолеты с курса - один самолет с такой аппаратурой случайно упал в Панаме. Здесь со своих военных баз они контролируют все, что движется по воздуху и по морю… Поэтому им легко было засечь самолет Омара, когда он полетел в Коклесито.

^* (Латиноамериканская и мировая общественность обратила внимание на то, что катастрофа, в результате которой погиб Омар Торрихос, совпала по времени с двумя другими подозрительными авиационными катастрофами. В мае 1981 года в Эквадоре при аналогичных, почти "под копирку", обстоятельствах (взрыв в воздухе - и самолет врезается в гору) погиб "неудобный" для Вашингтона президент республики Хайме Рольдос, а в июне в Перу - еще более "неудобный" начальник генерального штаба и командующий сухопутными войсками генерал Рафаэль Ойос Рубио.)

- Почему генерал направился именно туда?

- Это был один из его наиболее частых маршрутов, чем и воспользовались его враги. А летал он в Коклесито вот почему. Омар понимал, что сложившееся однобокое экономическое районирование, при котором практически вся экономическая жизнь сосредоточена на Тихоокеанском побережье, наносит ущерб, тормозит развитие страны. Поэтому он и решился на "завоевание Атлантики". Сначала по его инициативе создается Сьюдад-Ромеро - там поселили триста сальвадорских семей, бежавших от террора реакции, дали им землю. Чуть позже в тех же местах создается Коклесито. Было это так. Однажды Торрихос увидел десяток жалких хижин. Поговорив с их обитателями, он сказал: "Здесь их собственными силами мы создадим новый поселок - поселок будущего". Сначала там построили лесопилку, потом появились приличные домики, заменившие старые хижины, позже построили школу. Так возник самоуправляемый кооператив. Торрихос видел в этом один из путей развития хозяйственной жизни на Атлантическом побережье. В этом заключались смысл и назначение "плана Коклесито".

- После гибели генерала в печати появились сообщения о том, что причиной катастрофы могла быть плохая погода или ошибка пилота. Как вы относитесь к этим сообщениям?

- Я решительно отвергаю как "случайность", так и "ошибку". Омар погиб в результате диверсии. Это было убийство - заранее спланированное, рассчитанное, хладнокровное убийство. Что касается самолета и его пилота, должен сказать следующее. Самолет Омара "ВВС Панамы-205, Твин Оттер" был лучшим самолетом для такого рода полетов, а его пилот капитан Адамес был самым опытным по части "опасных полетов" - он прошел специальные курсы в США. В зоне, где проходил короткий и потому не опасный полет, не бывает ураганов. За те одиннадцать минут, что длится перелет из Пенономе в Коклесито, пилот вполне мог определить, есть погодная угроза или ее нет. Ссылка на плохую погоду исключается еще и потому, что Адамес уже шел на посадку. "Вижу полосу", - были его последние слова, после чего он прекратил связь. В этот момент самолет шел между двумя горами...

"Человеческий фактор" исключается и косвенными доказательствами. Представьте себе: самолет врезается в гору, но его не разносит на части! Нос и хвост целы, уцелела и часть крыла. А вот от фюзеляжа не осталось ровным счетом ничего. Мало сказать, что никого из пассажиров не осталось в живых - их тела были буквально разорваны на части. Не нашли ни головы, ни ног Омара. Это говорит о том, что в центральной части самолета, в пассажирском салоне, произошел мощный взрыв.

Есть свидетельства и другого порядка. Крестьяне, находившиеся в местечке Ла-Пинтада, слышали два взрыва. Скорее всего они слышали один взрыв, а то, что приняли за второй, было ударом самолета о землю. А еще очевидцы вспомнили, что несколькими днями раньше над местом катастрофы летали "заблудившиеся" американские самолеты из "зоны"...

- Вы сказали, что Омар Торрихос погиб в результате диверсии, что это было заранее спланированное хладнокровное убийство и что его осуществило ЦРУ. Есть ли конкретные доказательства этого?

- Еще какие! Смешно было бы ограничиться простой аналогией с авиационной катастрофой, в которой погиб эквадорский президент Рольдос, хотя обе операции были проведены, как говорится, по классическим канонам ЦРУ. Наши доказательства - конкретные факты и конкретные лица. Всего раскрыть я, разумеется, не, могу по простой причине: детальные разоблачения на данном этапе могут вызвать новые террористические акты, расправы со свидетелями.

Я не скрываю, что основной источник моей информации - один из бывших агентов ЦРУ. После гибели Омара он начал присылать мне письма, в которых утверждал, что хочет рассказать, как был убит генерал Торрихос. Он предлагал встретиться "где-нибудь". В конце концов я согласился. Такая встреча состоялась, причем не в Панаме. Этот человек сказал, что "обиделся на ЦРУ" и потому решил выложить мне все, что знал об этой "операции". Может, так оно и было, а может, его самого замучила совесть. Он показал мне личные письма, которые в разное время получил от Омара, конверты, подарки за то, что оказывал раньше Панаме "некоторые услуги". Это убедило меня в том, что он не лжет. Кроме того, он изложил свою версию письменно.

По словам этого агента, ЦРУ разработало операцию под кодовым названием "Убить ястреба в полете". Ее осуществлением руководил полковник американской армии Марк Ричардс, неоднократно бывавший в Пенономе. Его неизменно сопровождал кубинский контрреволюционер, тоже гражданин Соединенных Штатов. Появлялись они в Пенономе всякий раз, когда туда приезжал Омар.

Американцы установили контакты с Ранхелем и Масачеком из охраны Торрихоса. Один из ключевых вопросов, который ждет ответа: через кого они это сделали? Ранхель не захотел оказать им "одну маленькую услугу". А вот Масачек... Наивного Масачека убедили, что речь идет "всего-навсего" о подслушивании разговоров Торрихоса в самолете и что для этого нужно лишь подложить в салон миниатюрный радиопередатчик; за эту "услугу" они предложили двести пятьдесят тысяч долларов.

Тридцать первого июля восемьдесят первого года Марк Ричардс и кубинец снова появились в Пенономе. Они передали Масачеку миниатюрную, размером с сигаретную, коробочку - "передатчик" с двумя усиками. Судя по весу, в нее было вмонтировано чрезвычайно мощное взрывное устройство, приводившееся в действие на расстоянии, при помощи дистанционного управления. Один усик, похоже, был антенной, другой - детонатором бомбы.

После взрыва самолета полковник Ричарде вернулся в "зону", доложил начальству, что "ястреб убит в полете", и тотчас улетел в США. Кубинец тоже пропал. Позже его нашли - тело было изуродовано, тем не менее его опознали. Похоже, кубинца убрали сами американцы. Однако официальное расследование почему-то проведено не было.

- Выходит, из участников "операции" никого, кроме Ричардса, в живых не осталось?

- Нет, почему же, - возразил Мончи. - Живы организаторы заговора. Живы прямые и косвенные соучастники убийства генерала Торрихоса.

- Не могли ли бы вы пояснить это? - попросил я. - Кроме того, вначале, говоря о ЦРУ, вы употребили выражение "прежде всего". Разве были и другие заинтересованные в убийстве Торрихоса лица или организации?

- В заговоре наряду с американцами участвовали и панамцы, - ответил Мончи. - Я лично убежден в том, что к убийству Омара был причастен, например, честолюбивый генерал Паредес, который после гибели Торрихоса возглавил Национальную гвардию. Вскоре после трагедии "мой" агент ЦРУ прислал зашифрованное письмо. "Поспешите с расследованием, - говорилось в послании. - Скоро во главе Национальной гвардии встанет человек, который постарается уничтожить все следы". Он явно имел в виду генерала Паредеса. Я не раз называл в печати его имя, но он отмалчивался и так и не отреагировал на мои обвинения.

Не исключено, что среди участников заговора были и другие военные.

Я убежден также в том, что заговорщики действовали заодно с заклятыми врагами Торрихоса из среды традиционной олигархии. Как иначе квалифицировать тот факт, что Карлос де ла Ластра, директор газеты "Пренса", и Рикардо Ариас Кальдерон, кандидат правой оппозиции на майских выборах этого (1989-го. - В. Л.) года, собирали деньги на подкуп людей, которые могли бы "устранить" генерала? Потом они, заметая следы, стали утверждать со страниц правой печати, будто убийство Торрихоса - дело рук... сандинистов, которые его "приревновали", неизвестно только к кому, и кубинцев, которые были им "тоже недовольны". Подобные клеветнические измышления имели целью отвлечь внимание общественности от истинных организаторов убийства Торрихоса. И вот что интересно. Где бы вы ни спросили, кто убил генерала Торрихоса, везде - в Панаме, в Центральной Америке, в странах Карибского бассейна - вам ответят: "Гринго". Я часто ловлю себя на мысли, что это: интуиция латиноамериканцев? Вековой опыт наших народов?..

- Рано или поздно, но виновникам гибели Омара Торрихоса не уйти от ответственности, - заключил Мончи. - Конечно, лучше всего было бы создать международную комиссию из серьезных, беспристрастных специалистов. Но в любом случае, если будет начато новое расследование, мы предоставим следствию все материалы, какими располагаем. Сейчас для этого время еще не приспело.

Мой спутник - сопровождавший меня и присутствовавший на беседе сотрудник Национального управления информации Панамы - смотрит на часы: "Нам пора". Мы поднялись с кресел и стали прощаться. Напоследок я задал еще один вопрос:

- Скажите, дон Мончи, что в жизни страны сохранилось из торрихистского наследия?

- Националистический дух того курса, который проводил Омар, - не задумываясь отвечает он, - его трактовка национальных реальностей, его внешняя политика, кое-что из его экономических реформ - отчасти самоуправляемые крестьянские кооперативы, отчасти трудовое законодательство. Но вот что плохо. Именем Торрихоса размахивают, как флажком, налево и направо, особенно в избирательных целях. На поверку это оказывается политической спекуляцией. Выборы проходят - и о Торрихрсе, о торрихизме снова забывают.

Торрихос был похоронен на крохотном кладбище в центре панамской столицы. Через некоторое время его останки перенесли в зону Панамского канала и поместили в специально сооруженный небольшой мавзолей. Многие панамцы выражали свое несогласие с этим, считая это политическим жульничеством, намеком на примирение, пусть даже посмертное, лидера "панамского процесса" с Вашингтоном. Другие, напротив, видят в этом акт исторической справедливости. "Генерал, - считают они, - посвятил свою жизнь борьбе за восстановление суверенитета и национального достоинства родины, за возвращение "зоны" в лоно Панамы. Его могила в зоне канала - это постоянный призыв к панамцам продолжать борьбу за те идеалы, за которые он боролся и отдал жизнь". Есть и такое мнение: "Торрихоса отняли у его народа. Их разъединили с умыслом, чтобы простые панамцы реже вспоминали о нем".

Мавзолей Омара Торрихоса

Действительно, далеко не каждый панамец соберется посетить мавзолей Торрихоса: до "зоны", до бывшего военного форта "Амадор" далековато, да и военные - свои и "гринго" - на каждом шагу.

Мавзолей покоряет строгим, скромным видом. Он сложен из серого камня. Невысокий, квадратной формы. Снаружи по четырем углам стоят в почетном карауле бронзовые солдаты, охраняющие вечный покой своего генерала. Внутри в центре на возвышении - саркофаг из спокойного серого мрамора. В потолок вмонтирован бело-сине-красный витраж, изображающий национальный флаг Панамы. Через этот "флаг" дневной свет проникает в мавзолей и падает на саркофаг. По стенам - венки из живых цветов. Читаю надписи на лентах - все венки от трудящихся, от профсоюзов.

- Вот в этом здании находится кабинет генерала Норьеги, - мой панамский спутник показывает на трехэтажный дом-казарму. - А тут, - он кивает в противоположную сторону, на обширную зеленую поляну, - американцы играют в гольф...

Спрашиваю, почему именно это место выбрано для мавзолея. Он пожимает плечами:

- Никому не ведомо. Никто ничего не объяснял. Можно только догадываться. Может быть, потому, что генерал Норьега перенес свою штаб-квартиру в соседнее здание после того, как форт "Амадор" и эта часть "зоны" перешли под юрисдикцию Панамы. А может, для того, - в его голосе звучат иронические нотки, - чтобы напоминать американским игрокам в гольф, что недолго им осталось резвиться на панамской земле. Кто ответит на этот вопрос...

Озираюсь вокруг, и неожиданно приходит мысль, что ведь и в самом деле не очень-то подходящее место выбрано для мавзолея Омара Торрихоса. С одной стороны - трехэтажные казармы, асфальтовая полоска дороги и выстроившиеся в ряд королевские пальмы, с другой - неровное, бугристое поле для игры в гольф. Тишина и безлюдье. Прошуршит шинами по асфальту мимо мавзолея пятнистая военная машина - и опять тихо. И снова накатывают сомнения: почему, зачем мавзолей погибшего лидера "панамского процесса" поставлен здесь, вдали от города, на бывшей американской военной базе, в этой не по-мирному напряженной тишине?!

-...Форт "Амадор" - это вход в Панамский канал со стороны Тихого океана, - взялся развеять мои сомнения профсоюзный руководитель, мой давний знакомый. - Хотя форт имеет стратегическое значение, он был одним из первых возвращен Соединенными Штатами Панаме. Передача этого военного комплекса панамским Силам обороны стала важным практическим шагом на пути к выполнению договоров Торрихоса - Картера, нацеленных на освобождение Панамы от колониализма. До настоящего времени это наше основное завоевание. Поэтому логично, что Торрихос был захоронен здесь - он как бы вместе с нами находился на переднем крае борьбы за полный суверенитет и независимость страны. Я убежден, что когда-нибудь в честь Генерала в столице возведут величественный мавзолей, который станет прекрасным памятником Свободы Панамы.^*

^* (После американской интервенции в Панаму в декабре 1989 года останки Омара Торрихоса по желанию его родственников были перенесены на национальное кладбище "Корасон де Мариа" и помещены в часовню, где покоится прах его родителей.)