Кружевница

Любовь к Кипру... Это чувство, пожалуй, является определяющим в характере большинства киприотов, с которыми довелось встретиться за годы работы на острове, причем зачастую патриотизм находит свое проявление не в громких словах, не в эффектных поступках, а в, казалось бы, будничной жизни народа этой небольшой республики, в бережно хранимых традициях, в дошедших до наших дней преданиях и легендах, в народных обрядах.

Своеобразный мир Кипра, к которому так привязаны его жители, ярко отпечатался и в произведениях здешних народных умельцев, в искусстве кипрских гончаров, резчиков по дереву, кружевниц. На Кипре зародилась и расцвела собственная, неповторимая школа плетения кружев, получившая название «лефкаритика». Это название идет от двух селений — Пано (Верхняя) Лефкара и Като (Нижняя) Лефкара. Они лежат примерно на полпути от Никозии в Лимасол среди пологих холмов, ступенями спускающихся к морю от гор Троодоса. С Лимасольского шоссе, бегущего здесь вдоль побережья, надо свернуть в глубь острова и уже через несколько километров на крутом повороте откроются глазу рассыпавшиеся по склону холма белые домики под красной черепицей. Это Пано Лефкара; Като Лефкара расположилась неподалеку, в долине.

Селения известны по всему острову и далеко за его пределами благодаря искусству своих кружевниц. Как утверждают киприоты, в Лефкаре бывал даже великий Леонардо да Винчи и приобрел там кружевную накидку для алтаря Миланского собора.

В любом доме на Кипре можно встретить салфетки, скатерти, покрывала, украшенные традиционным рисунком кипрских кружевниц — «потами» (речкой). Настоящих речек на Кипре раз-два и обчелся, зато у каждого домашнего очага здесь из поколения в поколение струится причудливая «потами», начавшая бег из Лефкары...

Знакомство с «лефкаритикой» началось для меня в никозийском Музее народного искусства. В нем собрана замечательная коллекция произведений кипрских кружевниц. Она наглядно повествует о том, как плетение кружев возникло в Лефкаре много веков назад и развивалось под влиянием кипрских народных традиций. Именно они придают здешним кружевам их неповторимость.

Традиционно на Кипре искусство кружевниц вместе с секретом ремесла передавалось от матери к дочерям. В каждой семье рождались свои, самобытные орнаменты.

Переходя из одного небольшого зала в другой, мы как бы перелистывали страницу за страницей богатую историю Кипра, запечатленную в искусных изделиях кипрских умельцев. Особое внимание привлекли изящные, казавшиеся невесомыми изделия из кипрского шелка. Трудно было поверить, что им уже несколько сот лет.

Кстати сказать, завезенное на Кипр искусство изготовления шелковых тканей достигло здесь немалого совершенства. Как рассказывает в книге «Хора — старая Никозия» писательница Агни Михаилиди, первый Верховный комиссар Великобритании на Кипре послал королеве Виктории в подарок изготовленную на острове шелковую рубашку. Королева пришла в восторг от качества ткани и приказала прислать ей «сейчас же еще две тонкие, как паутинка, шелковые рубашки».

Не только кипрский шелк, но и многие другие ткани, вышедшие из-под рук здешних мастериц, издавна считались первоклассными изделиями и были известны далеко за пределами Кипра. В «Декамероне» Бокаччо есть строки: «Ткани чрезвычайно мягкие и изящные, сотканные с непревзойденным мастерством на острове Кипр... являются гордостью элегантных итальянок...»

У стендов со старыми кипрскими кружевами мы невольно задержались. Из-под стекла как бы струился теплый матовый свет, источаемый узорчатым полотном скатертей, полотенец, салфеток. Замечательные произведения лефкарских мастериц, хранящиеся в музее, донесли до наших дней простую и строгую красоту» родившуюся под руками кружевниц много лет назад.

Цементный завод на южном побережье Кипра построен с технической помощью Советского Союза

— Этим кружевам, — говорили наши спутники-киприоты, — многие десятки, а некоторым — сотни лет. Но и сейчас в Лефкаре можно найти почти такие же, встретить кружевниц, работающих так же, как плели кружева их прапрабабки...

И я решил обязательно поехать в Лефкару. Вскоре такой случай представился, и ранним солнечным утром, чтобы застать кружевниц за работой, мы уже ехали по лимасольской дороге, забитой в этот ранний час автобусами с первыми пассажирами, грузовиками, везущими виноград к лимасольским винным заводам, тюки и ящики с предназначенными на экспорт кипрскими товарами в порт, щебень с горных разработок на стройки.

Уже у так называемой станции Скарину, расположившейся под развесистыми деревьями у изгиба дороги,— двух кофеен, бензоколонки да небольшой площадки для автомобилей и автобусов, делающих остановку на пути из столицы, — машину с иностранным номером обязательно остановит кто-нибудь из посредников, предлагающих продать «самые лучшие и самые дешевые» кружева. Этот рассчитанный на богатых туристов промысел приносит немалый доход, однако не всегда ведет к «самым лучшим» кружевам. Зная это, мы заранее запаслись адресом одной из наиболее талантливых и известных кипрских кружевниц — Эванфии Лиссариду.

Поначалу адрес звучал не слишком определенно: «Пано Лефкара, дом возле почты», но на деле оказался исчерпывающим. Почта помещалась на единственной улице селения, доступной для машин, и пропустить ее было невозможно. С одной стороны к почте примыкала кофейня, где гревшиеся на солнышке старики неспешно вели беседу со священником в синей рясе. С другой — стена в стену стоял чистый двухэтажный дом с древним медным молоточком на двери. Рядом с ним белела вполне современная кнопка электрического звонка.

Дверь открыла маленькая старушка с добрыми лучиками морщин у уставших глаз. Неожиданно крепким оказалось рукопожатие ее сухой ладони. На каменном полу прихожей, на всех ступенях ведущей на второй этаж лестницы стояли горшки и жестяные банки с цветами.

Вслед за хозяйкой поднимаемся наверх, в жилые комнаты. Там, возле открытой на деревянный балкончик двери, неширокий стол. На тумбочке — старый английский радиоприемник в массивном деревянном футляре. Со стен торжественно поглядывают родственники в парадных костюмах, запечатленные на пожелтевших фотографиях. Большущая электрическая лампа на свисающем с потолка проводе.

Эванфия принесла в высоких узких стаканчиках воду, блюдца с вареньем из зеленых грецких орехов. После обязательного здесь ритуала угощения гостя, зашедшего в дом, мастерица показала кружева.

Впрочем, их и не надо было показывать. Везде — от покрывала на кровати и скатерти на столе до занавесок на окнах и салфеток на резных полочках вдоль стены — видны были ее кружева.

— Не знаю, сколько я их наплела за всю жизнь, — говорила Эванфия. — Сейчас мне семьдесят девять лет, а плести начала с шести. Сначала помогала матери, но она умерла, когда мне было двенадцать, и я стала работать сама. Когда хорошая погода, а она здесь часто, работаю на балконе. И сейчас бы уже там сидела, да собралась лестницу мыть...

Мы вышли на балкон и увидели на соседних точно таких же узких деревянных балкончиках окрестных домов нескольких женщин, сосредоточенно склонившихся над работой.

— У нас почти все женщины — кружевницы, — угадывая мои мысли, продолжала Эванфия. — Мужчины в нашей деревне почти не живут. Уезжают за границу, чтобы продать сделанные здесь кружева. Это выгоднее, чем работать в поле или ехать на заработки в город. Домой возвращаются на несколько недель, как в гости. Иногда остаются, чтобы построить дом, и уезжают снова. Муж, когда был жив, продавал в Швеции мои кружева да работы нескольких соседок. А я жила здесь, трудилась, растила сыновей. Повзрослев, и они уехали. Да и что им было делать в Лефкаре?

Горная дорога

Эванфия вздохнула. Поглядела на фотографии на стене, потом вдруг добро улыбнулась: «Зато сыновья вышли в люди. Живут в Швеции, их еще муж туда увез сразу после войны. Кончили университет. Женились. У меня уже внуки взрослые — минуло по двадцать лет. Немножко говорят по-гречески. И одна невестка говорит. Зовут переехать к ним, да я не смогу остаться в чужой стране, хоть там и могила мужа. Здесь я родилась, здесь мне и жить».

Не тяжко ли вот так, всю жизнь, изо дня в день работать, склоняясь над новым, еще безликим куском ткани? Не изнурительно ли бесконечно перебирать нити, разводя их или сплетая, добавляя новые, обнажать упругие и замысловатые струи «речки», до времени скрывавшиеся в нем? Что воспитало у здешних женщин такой запас не только мастерства, но и великого терпения?

Хозяйка смеется. «Да разве можно скучать, когда работаешь! Тут все внимание на будущем узоре, и все грустные мысли уходят. И время незаметно бежит. Вечером зажигаю поярче свет — работа тонкая. Иногда собираемся вместе — несколько соседок. Работаем и говорим, а то и споем».

— Да и не одна я, а всегда среди людей. Сижу на балконе. Кто-то прошел внизу, кто-то проехал. Все здесь знакомы — бывает, перекинемся словцом. Рядом, в кофейне, всегда народ. Спорят, обсуждают что-то. И ты как бы рядом, как бы среди них, хоть и не вступаешь в разговор.

— Долго ли плетутся кружева?

— Сейчас я работаю медленно. Глаза стали не те. Небольшую салфетку можно сделать за несколько дней. Покрывала, которые подарила на свадьбу обоим сыновьям, плела по два года. Рисунок? Сначала много выдумывала новых, а потом стала плести, как плела мать. Старое оказалось красивее. Сейчас мало кто так плетет. Спешат. Работа стала хуже. Некоторые спешат — хотят побольше сделать. Сейчас покупатели сами едут на Кипр за кружевами. Да и туристы много берут. Видели, наверное, перекупщиков у «станции Скарину»? Они без работы не сидят, хотя и сбывают товар не особенно искусный. А я работать хуже, чем учила мать, не могу. Мастерица показывает образцы своих неповторимых «потами»:

— Вот это «кселури», похожи на квадраты. А вот «рахтонос», как будто паучок забрался в кружево. «Аматохос» напоминает глаз, а «арвалотос» змейкой вьется среди искусно сплетенных бугорков на материи.

Даже в одной «потами» видно бесчисленное количество вариаций. Искусная кружевница, Лиссариду никогда не повторяет один и тот же рисунок даже в большом покрывале, над которым трудится несколько лет. В одинаковых на первый взгляд «потами» таится удивительное разнообразие деталей, богатство подробностей, а прочная органическая связь одного рисунка с другим, подобно чистой родниковой струе, как бы сама собой вытекает из предыдущего орнамента. День за днем, год за годом вьется за шелковой ниткой и сама жизнь мастерицы. Нелегкая, но наполненная постоянным творчеством...