Учительский институт

Заведующий учительским институтом никакого урока мне не показал, так как, по его словам, у него нет географии в числе специальных предметов. Он пустился в расспросы относительно образования в России и, наговорившись, повел меня показывать аудитории, где около 50 девушек и юношей отдельно одни от других производили какие-то работы в чистой, но довольно тесной лаборатории, показал также большую аудиторию, где около сотни девушек и юношей что-то писали, имея на партах тетради и книги; на высокой площадке кафедры расхаживал лектор, державший тоже книгу. Это был урок по литературе. Наконец была показана и пустая аудитория, где, мол, преподается география.

На этот раз за неимением интересной темы для разговора я повел речь о том, что в школах Австралии по зимам довольно прохладно (везде я видел настежь отворенные форточки). Топящиеся камины имеют больше вентиляционное значение. Мой ментор меня не совсем понял и очень удивился, узнав, что в России зимой в комнатах теплее, чем у них. Показав мне в заключение выпуклую карту Азии (американское издание) с отдельно приложенной картой Японии, заведующий исчерпал весь интересующий меня материал и повел меня в третью школу, где и представил новому заведующему. На этот раз я в новом директоре встретил человека, понимающего, что нужно такому визитеру, как я, но все же и тут дело не обошлось без недоразумений.

Заезжавший перед нами в школу инспектор училищ, очевидно, уже предупредил обо мне, и меня ждали, приготовившись сразу же начать урок географии. Это несколько нежелательное для меня подготовление вполне искупилось последовавшей затем демонстрацией преподавания, так как директор после «подготовленного» урока сделал опрос учениц и учеников по всеобщей географии и по географии России (ради посетителя русского). Класс помещался в огромной комнате, освещенной сзади и сбоку, с целой лестницей парт во всю длину зала. В двух половинах зала могут идти два урока одновременно, и на мой вопрос, как обойтись, чтобы один предмет не мешал другому, заведующий объяснил мне, что они стараются давать два разнозначащих урока, - например, один устный, другой письменный.

В мое посещение занята была только одна половина зала. На партах сидели мальчики и девочки отдельно друг от друга (соединенный класс), всех около 70 человек. Меня предупредили, что урок элементарный. Это предупреждение в элементарности преподавания было уже не первым. Помню, профессор Стэрлинг тоже говорил об элементарном прохождении физиологии в университете. На доске был начерчен контур Франции, и такая же Франция без сетки была в тетрадках учеников и учениц.

Путаясь в своем английском языке, я не догадался спросить, как такая карта чертится: срисовывается ли с карты, изготовляется ли дома, сводится ли с какой-нибудь карты, или иначе? А это было бы очень интересно знать, так как карты в тетрадях учеников, которые я попросил мне показать, были очень недурно исполнены. На этот раз учитель не последовал примеру своего коллеги и, видимо, смущался моим присутствием. Он очень монотонно повел урок, сообщая о том, где во Франции горы, где реки. И на этот раз малыши обоих полов имели перед собой лектора, а не учителя, что, впрочем, вполне понятно, принимая во внимание количество учеников, доходящее, говорят, до 90 человек. Снова вопросы и снова опросы только тех, кто поднимал руки.

Я хорошенько даже не понял, был ли передо мной начальный урок Франции, или Францию уже проходили раньше: слишком уж много было знающих слушателей. И на этот раз чувствовалась дисциплина и сознание каждого малого слушателя, что (интересно или неинтересно) учить и слушать урок надо. На карту в тетради ученики не заносили ничего, что чертил учитель, и контуры Франции в тетрадях остались незаполненными в середине. Иногда учитель шутил, но все тем же монотонным голосом, словно он сам отвечал кому-то хорошо им заученное; почему-то говорилось о Сен-Назаре, но о других городах ничего. Говорили тоже о продуктах, причем Франция была разделена на три части: северная, юго-западная и юго-восточная.

Подсевший ко мне директор спросил, не желаю ли я прослушать ответы по всеобщей географии («всего мира»). Я, конечно, изъявил согласие. Появилась карта в меркаторской проекции - и начались вопросы про Австралию, Африку и Америку, на которые опять-таки отвечали только желающие. Учитель почему-то очень скоро перешел к южной Африке и повел речь о Трансваале. Сидевший около меня директор, подметив мою улыбку, улыбнулся и сам, особенно когда учитель пустился в беседу о том, что англичане хотят сомкнуть свое влияние от Египта до Капа и что по дороге находятся немецкие владения (это в элементарной-то школе...).

Я слушал эту часть урока без особенного внимания (хотя делал вид), так как чувствовал, что среди 70 человек всегда найдется десяток-другой, который помнит, что нужно ответить учителю на заданный вопрос.

Неожиданно директору пришла мысль почтить меня, и он, сказав несколько слов учителю на ухо, повел урок сам. Учитель подошел ко мне и смущенно заявил, что Россию они проходили шесть месяцев тому назад. Я, разумеется, поспешил успокоить его словами, что удивляюсь, как он получил такие блестящие результаты с таким обилием учеников, но, кажется, я мало успокоил его, и он ждал смущенно окончания урока.

Между тем директор очень живо и умело повел беседу о России, то есть, вернее, начал задавать ряд вопросов о России, на которые ученики и ученицы отвечали очень бойко. Вопросы касались больших рек, продуктов, климата, главных городов, сибирского пути и др. Все это было хорошо, и даже слишком хорошо для чужеземной школы, но главное дело было в том, что все бойко отвечаемое учениками было не что иное, как заученное со слов учителя, который и сам, видимо, запоминал все сведения о нашем отечестве без всякого отчета в том, что вычитывает. Впрочем, директор, человек, по-видимому, очень неглупый, сам сказал мне, что слышал о России то, что они здесь могут знать только из книг. Вопросы были отрывисты и кратки: «Главный город России», «Река, на которой он стоит», «Город, замечательный ярмаркой», «Что вывозят из Астрахани» (ответ: икра, керосин), «Как зовут горы между Европой и Азиатской Россией».

Все эти вопросы находили в классе кого-нибудь знающего. Вероятно, и каждое другое государство проходилось в школе тем же методом запоминания сказанного учителем. Правда, вызванный к доске «знающий», поднявший руку, показал, к великому огорчению учителя, Сибирь в Тибете, но этот учитель и не догадывался, что я мало придавал значения такому промаху, так как главное, что меня не удовлетворяло во встреченной системе преподавания, заключалось в чем-то несравненно более важном. «Его у нас зовут Полифемом», - сказал мне учитель, желая загладить такую ошибку ученика высокого роста, расширившего наши владения в Азии до Гималаев. «При чем тут Полифем?» - подумалось мне.

После урока географии, за который я горячо поблагодарил директора и учителя, первый повел меня показывать другие классы. В одном из классов я увидел таких малышей, что даже удивился, видя их в школе, а не в детской с няньками; мое удивление будет понятно, если я скажу, что комната была полна этим «народцем», который тоже, как и все прочие классы, по команде директора вставал и произносил что-то вроде «Good morning» с каким-то прибавлением. «Народец» обучался учительницей чтению по таблице с буквами.

В другом классе, тоже у «народца», но побольше, шел урок истории. На стене висел график, разбитый на квадраты разных цветов с различными аллегорическими, наверное от руки нарисованными рисунками. Черная линия отделяла древние века до рождества Христова от новых. Норманский корабль обозначал времена норманнов. Урок шел по отечественной истории, то есть по истории Англии, и, конечно, «элементарно». Учительница по предложению (скорее - по приказанию) директора начала спрашивать. Разумеется, ответы были снова удовлетворительны, и если кто ошибался, то другой или третий, наконец, говорил верно. Иногда учительница, показывая на квадрат, спрашивала, что за время изображено там, и всегда находила нужный ответ. Пробыв не больше 2 минут, мы пошли в другой класс. Там я снова увидел уже знакомую картину амфитеатра парт, занятых девочками и мальчиками, которых учительница о чем-то серьезно спрашивала.

Наконец, мы вернулись в кабинет директора, где он показал книги по географии, которыми пользуются «только учителя», так как география в классе проходится без учебников. Действительно, на одном из посещенных мной уроков, взяв тетрадь, я увидел ее всю испещренной теми сведениями, которые сообщались учителем на уроках. Про нашу Россию сказано немало: что в ней очень много городов, из них главные - С.-Петербург, Москва, Нижний, Архангельск, Астрахань, Одесса, Киев и некоторые другие, названы главные реки, причем про Волгу сказано, что она похожа на реку Муррей; указано население в 100 млн. (очевидно, без Азии), и правильно показан вывоз, причем перечислено с лишком десяток названий с хлебными продуктами $о главе. Что Волга походит на реку Муррей, меня уверял и директор.

Уходя, я поблагодарил директора за его поистине любезный прием, расписался в книге посетителей и на прощание обещал непременно проверить, похож ли Муррей на Волгу, как это учат в школах. В передней «увидел целую серию ружей. Оказывается, покойный министр школ (разбившийся на велосипеде) ввел систему воспитания Песталоцци и Фребеля, Ружья служат для упражнений.

Услышал интересную новость, что школы Виктории, Нового Южного Валлиса и Квинсленда имеют некоторое отличие. Какое, узнаем впоследствии. Школа, которую я посетил, имеет семь классов (считая приготовительный), и ее шесть классов приурочены к четырем классам колледжей (Колледж - высшее или среднее учебное заведение в Англии и ее доминионах, в США. В Англии существуют с XIII в. Реже колледжами называют научные учреждения. Во Франции, Бельгии и Швейцарии колледж - среднее привилегированное городское, общественное или частное среднее учебное заведение. В данном случае - среднее учебное заведение).

Выйдя из школы, я пообедал и прошел в музей, где благодаря любезности Зица получил кое-что для Академии наук.