Люди с открытым сердцем

Город Мурундава находится на юго-западном побережье Мадагаскара, обращенном в сторону Африки. Единственный в городе деревянный отель без названия похож на рассохшийся корабль. Поскрипывают ступеньки, двери, ставни. Да это и не удивительно - в тени здесь плюс сорок три градуса. Жара и океанская влага, смешавшись в какую-то сплошную массу, заволокли город.

- Сегодня двое умерли от солнечного удара, - говорит префект Мурундавы Рамилиаризон.

Мы сидим в тени веранды отеля в каких-то чудных креслах, сделанных из палок и ремней. Префект заказывает новую порцию виски, бросает в рыжую жидкость кубики льда. Виски помогает переносить жару.

То, о чем обстоятельно рассказывает Рамилиаризон, можно назвать краткой лекцией на тему о земле малагасийской...

Лет сто назад, еще до прихода французов, остров слыл страной грамотных, образованных людей. Так, еще в 1880 году королева Ранавалуна издала декрет о всеобщем школьном обучении. Однако уже в 1908 году, то есть через каких-то десять лет после захвата страны французами, число учащихся сократилось в три раза. Но речь не о том. При всей своей грамотности малагасийцы не отличались склонностью к бюрократизму. Во многих случаях, когда в наше время требуется бумага за семью печатями, в прежние времена было достаточно честного слова. Это относится, в частности, к землевладению, имевшему на Мадагаскаре так называемый традиционный характер. Что это означало? Каждый род земледельцев имел свой участок, испокон веков передававшийся по наследству. Причем никаких документов не составлялось. Колонизаторы, установив свою юриспруденцию, быстро воспользовались этим обстоятельством. Облюбовав лучшие крестьянские земли, уже возделанные и близко расположенные от городов, они официально делали на них заявку, а затем регистрировали как свою собственность. Крестьян сгоняли, и, куда бы они ни обращались, везде закон был на стороне французских поселенцев, поскольку малагасийцы документально не могли доказать свои права.

Так происходила колонизация в сельской местности, сопровождавшаяся массовым разорением малагасийских крестьян. Выгнанные с насиженных мест, обездоленные, они становились батраками, сезонными рабочими на плантациях колонизаторов. Освоить новые земли разрозненным бедняцким хозяйствам было не под силу ни в прошлые годы, ни теперь. А плодородных, но не освоенных площадей в стране очень много. Много и полноводных рек, озер. Когда вы летите над островом, то сверху он кажется обвитым алыми лентами - так выглядит густая сеть рек, протекающих по красноземам. Для освоения этих даров природы передовые люди хотят объединить крестьян в коллективы, помочь им техникой, научить современным методам ведения хозяйства.

Когда жару начинает немного разбавлять свежий ветерок с океана, мы с префектом выходим из-под укрытия и в его черном "пежо" едем в штаб синдикатов. В просторном аккуратном помещении за письменным столом работают человек десять. При нашем появлении они разом встают, как ученики в классе, здороваются и снова углубляются в бумаги. На потолке вращается огромный, будто весло, пропеллер вентилятора. Председатель синдиката Мохамед Бакари охотно рассказывает о себе, о своих товарищах, о техническом директоре, которого послали в столицу на курсы усовершенствования, о скромных пока успехах и немалых трудностях.

Мы входим в большой, как вокзальный зал, амбар. На ровном цементном полу сверкают, словно сахарные, горы белых крупных бобов. Это редкий сорт "кап", который выращивается на Мадагаскаре. Возле каждой такой горы сидят женщины. Вручную сортируя бобы, они перебирают сотни тонн: серый боб в сторону, сломанный - в другую, белый без изъяна - отдельно. Затем бобы калибруют, пропуская через специальные ящики - сита; после этого упаковывают в джутовые мешки с фирменной маркой. Продукция экспортируется.

Едем в другой амбар. Там аналогичная картина. Только вместо бобов обрабатывают арахис - земляной орех. Сначала только что доставленный с полей арахис до белизны отмывают в особых ваннах, потом сортируют по количеству ядер в скорлупе.

Проезжаем по набережной. Солнце, отраженное в зеленом, как бутылочное стекло, океане, слепит глаза, словно па тебя навели зеркалом большого "зайчика". Префект вдруг неожиданно останавливает машину.

- Пойдемте, - говорит он, - я вам покажу одного капиталиста, песенка которого уже спета...

Тот, о ком говорит префект, оказался очень толстым индийцем - владельцем единственной во всей префектуре холодильной камеры для хранения свежей рыбы. В это время он сидел в соседнем кафе и пил прохладительные напитки. Увидев, что мы направляемся к его предприятию, он засеменил нам наперерез.

- Иностранный журналист интересуется сортами рыбы, хранящейся в вашем холодильнике, - сказал префект, заговорщически подмигивая мне.

- Ничем особенным удивить не могу, - отвечал хозяин, пропуская нас внутрь небольшого каменного домика, похожего на трансформаторную будку. - Сейчас дли ловли не сезон...

Он переключил какие-то рубильники на стене и отворил дверь, за которой трещал мороз. Я шагнул в клубы ледяного тумана. Здесь, на полках, обросших инеем, штабелями лежали диковинные рыбы.

Баобабы Мадагаскара

Мы продолжаем свой путь, а префект между тем рассказывает...

Индиец с его уникальной холодильной установкой много лет был монополистом: он диктовал рыбакам цены на рыбу, устанавливал тарифы за ее хранение. Что поделаешь! Когда пирога возвращается с хорошим уловом, а термометр в тени показывает плюс сорок градусов, то тут уж не до размышлений. Чуть замешкался - и вся рыба протухла, бросай ее снова в океан... Год назад местные рыбаки решили по примеру крестьян объединиться в кооперативы. И вот что из этого получилось.

Взвизгнули тормоза. Стоп! Перед нами на пустынном берегу, почти у самой воды, стоит светло-зеленый терем без окон и с одной дверью. Это новая холодильная установка, построенная членами рыболовецкого кооператива Мурундавы. В те дни заканчивались последние отделочные работы. И я уверен, что сейчас рыбаки уже забыли дорогу к монополисту.

И снова мы едем и ходим по городу. Меня везут туда, куда мне хочется. Я захожу в школу, неистово шумящую во время перемены, рассматриваю строгий, со знаменем в углу кабинет префекта, брожу по окраинам среди убогих хижин, фотографирую могилы с традиционными деревянными скульптурами.

- Что бы вы хотели еще увидеть? - спрашивает Рамилиаризон.

- Баобабы, - отвечаю я. И меня везут за двадцать километров от города в леса исполинских деревьев, похожих на дирижабли, поставленные "на попа".

Префект, у которого одиннадцать детей, и трое из них, как оказалось, были в тот день больны, расстался со мной в третьем часу ночи.",