ЧЕЛОВЕК ИЗ САВАННЫ

Порой необычайно сложны, казалось бы, самые простые. Попробуйте, например, пожить денек-другой в здешней деревне, пообедать и заночевать там. Задача не из легких.

Бедная Золушка эта африканская деревня! Европейцы не то что обходят ее стороной - нет, временами даже навещают. Длинные очереди из стрекочущих фотоаппаратов призваны засвидетельствовать глубинное проникновение в крестьянский быт, а то и дружбу. Да, случается и такой поворот. Фокусники они, эти туристы! В какие-то считанные свободные минуты, походя, попивая кока-колу, раздавая направо и налево значки и прочие сувениры, умудряются устанавливать контакты, «укреплять дружбу», а заодно и распознавать душу африканца...

Принарядился.

Казалось бы, все просто: никакого официального запрета - выбирай любую африканскую Ивановку и обосновывайся там. Покажут все, сводят в поле, даже станцуют. А после - «ква хери», до свиданья.

Если же скажешь, что хотел бы заночевать, вызовешь недоумение. Не любят, когда жалуют к ним иностранцы с целью «изучения». Если ты здоров, машина на ходу, подавайся лучше дальше. Гостеприимство тебе оказано, снимочки сделал - чего еще? Иначе покажешься назойливым. Обстоятельства должны сами собой сложиться так, чтобы тебя африканцы уговаривали остаться с ними.

В одной деревне я услышал как-то пленившее меня выражение «четверостишия уст». Мастера, делающие африканские маски, отлично знают, что это такое. Каждая маска сработана на свой лад и несет свое «четверостишие уст» - этот сгусток творческого замысла, воплощенного в дереве или бронзе. У вождя, правящего суд, «четверостишия уст» то гневные, то мягкие, то отвлеченные, то предметные. И всегда каскад словесного изящества. Но как все это увидеть, записать?

Местный вождь, олицетворяющий мудрость племени, разбирая спорные дела, оперирует афоризмами, иносказаниями, намеками.

Сильный и справедливый вождь должен распутать любой житейский клубок. В его племени не должно быть червоточины. Он не преминет перечислить славные деяния людей из подвластных ему деревень, возвеличивших племя. После исторического экскурса следует фраза:

- Шакал, который роет две норы, умрет между ними.

Смысл: не заставляй себя бегать между правдой и кривдой, расскажи истину, помоги мне и племени. А взгляните на него! Головной убор вождя сшит из обезьяньей шкуры, украшен перьями, на плечах - созвездие леопардовых черных знаков, в руках - инкрустированный жезл. Зрелище внушительное, но главное - житейский опыт, ум. Никаких праздных слов, мелких замечаний, необоснованных выводов.

Горные вершины.

А где увидишь африканского вождя? В провинции, в глубине. В некоторых странах институт вождей упразднен - например, в Танзании. Но это не значит, что вождь покинул поле боя. Он приспосабливается к обстановке, втягивается в политическую жизнь. Есть вожди - члены парламента. Да и те, которые «вышиблены из седла», не сдают позиций: они еще пользуются авторитетом среди населения. Изучая страну, нельзя сбрасывать со счетов и то, что уходит в прошлое, и то, что вновь рождается. Эти перекаты в людском африканском мире наблюдаешь во всех деталях во время поездок. В который раз покидаешь город, садишься за руль и устремляешься в путь. К новым встречам!

...В дороге поневоле становишься практичным. Да и нетрудно сообразить, что лучше всего ехать ранним утром или поздними африканскими вечерами, незаметно переходящими в ночь. В такую пору встречные машины не взвивают бурую пыль провинциального тракта. Взбадривает и то, что все угомонилось, дневная суета уступила место покою. Катишь и катишь вперед - в неизвестное, но обозначенное на карте место. Времени вполне хватает, чтобы проникнуться точностью лермонтовского стиха:

Проселочным путем люблю скакать в телеге 
 И, взором медленным пронзая ночи темь, 
 Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, 
 Дрожащие огни печальных деревень. 

Взором медленным - ночь приучает к такому взгляду: бесполезно в кромешной темноте шарить глазами! А воздыхание о ночлеге так понятно!

Всей семьей.

Африканская ночь на редкость поэтична. Саванна с ее травами и кустами непрерывно колышется. Костер виден издалека. Чувствуешь, что ты не в пустыне. А когда ни луны, ни звезд, все будто залито смолой. Существуют лишь звуки, шорохи. Скорее всего, черная краска взята из африканской ночи. Впечатление такое, что тебя посадили под чугунный колпак и оторвали от мира. И нет надежды, что это когда-то кончится.

На машине не разгонишься. То и дело дикие животные и птицы. Ночью обезьян не встретишь, не то что днем. С заходом солнца они семьями забираются на деревья. И - до утра.

Мчатся тучи, вьются тучи...

А вот антилоп, слонов, львов повстречаешь непременно. Много гепардов и шакалов. Ах, как досадно! Не успел притормозить - и подмял гепарда. Насмерть. Что теперь делать? Останавливаю машину, укладываю его в багажник, чтобы утром отдать жителям какой-нибудь придорожной деревушки. Из шкуры гепарда делают дамские сумочки, кошельки, шляпки, шлепанцы и разного рода ремешки. Только проехал немного - в радиатор прямо головой с лету бухнулась сова.

Игра резца.

Вот так, невзначай, гибнут на дороге птицы, животные, змеи, бабочки. Эти прилипают и к радиатору, и к переднему стеклу: приходится время от времени останавливаться и смахивать тряпкой целую коллекцию готовых, сухих экспонатов.

Несмотря на некоторые преимущества по сравнению с днем, ночь жестока к путешественнику. В этой жестокости своеобразная романтика, но... о ней вспоминаешь уже после, когда выкарабкаешься из беды, а поначалу не до нее. Спустила камера. Засел!

Мчатся тучи, вьются тучи...

От Ньяказаи, что на северо-западе Танзании, я ехал на Кахаму, где и собирался переночевать. За мостиком через речку Никонга дорога узкая. Высокая трава почти смыкается над серединой полотна. Крыша машины вбирает в себя барабанный перепляс жестких стеблей. И вдруг враз все кончилось. Ни звука. Машина замерла. Надо выходить и менять колесо. В саванне, в глухую ночь, когда вокруг стада диких животных!

И пока еще не оторвался от сиденья, в голову приходит: закрыть стекла и сиднем сидеть до африканской зорьки... Нет, очень уж обидно!

Через несколько минут разложен костер. С огоньком сразу как-то веселее.

Есть где хранить зерно!

Возясь с колесом, я и не заметил, как рядом оказался африканец с велосипедом. Положив самокат на траву, ночной гость вызвался помочь мне.

- Вы подвезете меня? - спросил он.

- У вас же велосипед.

- Отказал. Оборвалась цепь. И лампочка у фонарика перегорела.

Он усердно проверял каждое колесо машины, шлепал по нему босыми ногами. Не зная, что бы еще сделать полезное, стал протирать стекла.

Мать и дитя.

- Поехали,-говорю я.- Хватит наводить блеск! А что будем делать с велосипедом?

- Я его припрячу в лесу. Только, бвана, возьмем с собой антилопку...

- Какую антилопку?

- Да вот она, лежит на дереве.

- Как ты убил ее?

- Из ружья...

- А ружье где?

- Тоже там, на дереве. Не хотел подходить сюда с оружием...

Ничего другого не придумаешь: берем головешки, обмотав их потемневшие концы травой, чтобы не жгли руки, направляемся в лес. На разветвлении крупной мимозы помост, который соорудил охотник. На палках, перевязанных лианами, можно не только сесть, но и вытянуться. Листья бананов, сшитые травой,- вместо одеяла: так африканец спасался от гнуса. На сучке лежала антилопка - серый дукер, рядом висело ружье. Мой ночной знакомый провел бы здесь ночь, от кажи я ему в просьбе.

- Не страшно ночевать на дереве одному?

- Что вы! Самое безопасное место. Спокойней, чем на земле, у костра. Убитая антилопа приманивает зверей. В них можно стрелять прямо с дерева. Темно, ничего не видно. Бьешь наугад. Утром подберешь, если стрелял метко. Сегодня под дерево подходили гиены, но я экономил патроны. А пугнуть хотелось. Поджигал бумагу и бросал вниз. Отошли. Бродят теперь где-то рядом...

В багажнике к гепарду прибавился еще дукер.

Хорошее настроение.

Деревенька, где живет Мутули - так звали охотника,- километрах в пятнадцати от Кахамы. В саванне нередко и в ясный день не увидишь деревни, а тут ночь. И тем не менее Мутули по каким-то одному ему известным признакам определил, что мы подъезжаем.

- Стоп!

Мой попутчик вышел из машины и закричал. Из хижин, невидимых мне, послышались ответные возгласы. Пока мы освобождали багажник, подошло несколько человек. Среди них и сынишка Мутули. Очень подвижной, отлично сложенный мальчишка лет пятнадцати. Он не отходил от антилопки и гепарда, лежавших на дороге и освещенных фарами. Гладил по шерстке, радовался...

Был резон заночевать у Мутули. Он усиленно приглашал. Соблазнял тем, что разделает антилопку, разложит костер и мы отлично полакомимся. Попробуем банановую самогонку, разбудим женщин, станцуем, а спозаранку я отправляюсь «в свой Дар-эс-Салам». Но передо мной маячила Кахама. Да и не хотелось будоражить спящую деревню. «В другой раз, в другой раз»,- отговариваешься в таких случаях, сам не веря тому, что когда-нибудь подвернется этот «другой раз».

В конце концов Мутули смирился. Забил багажник бананами, которых хватило бы на всех жильцов нашего московского дома. На заднее сиденье набросал ананасы. Тщетно отбивался я, уверяя, что и за месяц не съесть эти щедрые дары. Но чего-то еще недоставало для успокоения благодарной и отзывчивой души Мутули. В дороге я рассказал, что ноги мои искусали мухи цеце. И вот сын Мутули принес горшочек с каким-то снадобьем. Мутули тут же принялся натирать искусанные места, самолично закатав мои штаны выше голени.

- Может, и заболеете, не знаю, но кожа после этого лекарства чесаться не будет. И то хорошо! - заключил он.

Перед тем как двинуться в путь, когда уже завелся мотор, суетящийся Мутули через открытое окно кинул мне... посох. Получай - и вся недолга!

Ночь была так же темна, дорога такая же избитая, но все выглядело совсем по-иному.

Какой неизмеримой силы заряд у человеческой доброты! Нет счетчика, чтоб измерить ее. Усталость как рукой сняло. Чувствовал себя, как говаривали у нас в старину, паче царей земных. И до заветной Кахамы я добрался незаметно.

Как найти пристанище? Кахама - не город, а селение. Электричества нет. Названия улиц - только устные, они не поднялись еще на щиты и вывески. Домики, выхваченные фарами, стоят далеко друг от друга, разделены кустарником и деревьями.

Вот в траве мелькнул огонек. Подъезжаю: у порога хижины - «летучая мышь». На ступеньке крыльца свернулся калачиком человек. Видно, сторож. Спрашиваю, где бы переночевать. Объяснение, как водится, рассчитано на человека, знающего Кахаму: «Доедете до центра, потом повернете к школе, а там недалеко до заправочной колонки. Возле нее большой магазин, принадлежащий индийцу, а за ним - «Гест хауз». Там и остановитесь. Стучите сильнее в дверь: всегда кто-нибудь отзовется...»

Нет, дружище, эти штучки с устными адресами не пройдут! Знаю, что, уверовав в их магию, проблуждаешь по улицам незнакомого селения до первых лучей солнца. Прошу сторожа сесть в машину. Он сразу же согласился, только перед тем, как покинуть пост, укоротил фитиль фонаря.

Нашли «Гест хауз», достучались. В коридоре на полу такая же «летучая мышь». На циновке разбросаны игральные карты. Трое мужчин в белых арабских халатах изъявили готовность помочь. Сразу же провели в «номер», не спрашивая документов. Номер - без окон. Над низкой деревянной кроватью москитная сетка.

Хочется есть. В багажнике бананы, но я их не люблю. Кофейку бы или чаю! Но «Гест хауз» предоставляет одну кровать и больше ничего. Питание останавливающихся - дело самих останавливающихся! Все это так знакомо!

Выручил опять же сторож. Надо было только отвезти его к месту службы. Охранял он склад с мешками кофе. Ну, а где немолотый, там наверняка найдется и молотый! Извлек из-под ступеньки крыльца мешочек, развязал его и всыпал в мою кепку пригоршню коричневой муки. В «Гест хаузе» мы с наслаждением распили этот бодрящий напиток.

Поездка по провинции, затянувшаяся на три недели, привела меня к «Муугано отелю» - между городами Додомой и Морогоро. Фары осветили шест с доской: стрелка указывала путь в саванну. Закрыл машину и пошел по тропинке, выкрикивая заученную фразу на суахили:

- Тут есть кто-нибудь?

- Ико, ико! - послышалось в ответ.

Показался человек с фонарем:

- Карибу, карибуни. Джамбо, бвана, джамбо! Карибу квету. Асанте, асанте.

Полный набор взаимных традиционных приветствий!

Так мы познакомились с Селемани Сахела Магубике. Разбитной и развеселый малый! У него жена и четверо детей. Селемани, как выяснилось из дальнейшего разговора, предприимчивый африканец. Вокруг болотистые места, рядом речушка. В дождливый сезон здесь застревают и легковые и грузовые машины. Шоферы и грузчики ищут пристанища, где бы можно было отдохнуть, закусить и даже развлечься. Селемани учел это обстоятельство. Не выстроил, а сплел отель - по внешнему виду он ничем не отличается от сарая. Не все ли равно, где утолить голод и жажду!

Внутри хворостяной и травяной халупы горел костер. Все образовалось - есть и жаркое, и чай, и кокосовые орехи. Пошли в ход стебли какой-то травы, напоминающие по вкусу дикий чеснок. Жить можно!

Селемани - новый тип танзанийского мелкого предпринимателя. В республике поощряется частная инициатива. Она дает далеко не одинаковые результаты у европейцев, азиатов и африканцев. Последний довольствуется меньшим. Никто, кроме Селемани, коренного жителя саванны, не открыл бы заезжего дома в таком месте. Для крупных и даже средних дельцов масштаб маловат. А Селемани доволен. Его оборотистость зиждется на разнице в ценах на продукты: мясо, например, в деревне значительно дешевле, чем в городе. Овощи и фрукты свои - жена занимается огородом. Прославленное местное пиво чибуку, о котором столичные газеты пишут, что это «напиток будущего», Селемани готовит сам.

Весь в загадках...

К нему тянутся все, кому удалось хоть немного заработать. Лесорубы, дорожники, трактористы с чайных и сизалевых плантаций. Пиво заводского изготовления дорогое, а тут за шиллинг (приблизительно восьмая часть рубля) тебе предложат глубокую миску. Шинок - и благо и беда. Как водится, кто-то хлебнул лишнего, кому-то чибуку подкосил ноги. Насмотришься всего!

Мечта Селемани - автомобиль. Следующая ступень к обогащению. На ней он сможет проникать в отдаленные районы, где счет деньгам ведется по числу металлических монет, а не по их нарицательной стоимости. Шкура леопарда - монета, козочка - монета, курица - монета, корзина яиц - та же монета. Столько же стоит барабан из шкуры зебры, который хоть прямо отправляй в этнографический музей. Нужно только заранее запастись пенсами-копейками с отверстиями посредине: так удобно нанизывать на гайтан. В глуши труд окупается с лихвой. Почти незаметная... эксплуатация. Начинается она не с миллионов, а с таких вот, казалось бы, примитивных и безобидных сделок.

Селемани вряд ли вернется к крестьянскому хозяйству, возьмет в руки мотыгу. «Муугано отель» оторвал его от родной почвы и вовлек в другую стихию.

Страна пошла в рост. Все в движении. Нет и самого отдаленного уголка, где бы не велось дорожное строительство. Африканские, югославские, итальянские специалисты годами живут в палатках, переезжают от деревни к деревне, прокладывая шоссейные дороги. Современная техника крушит вековые деревья, разбрасывает камни, вгрызается в почву, которая от сотворения мира не знала ничего, кроме мотыги. Во многих местах шоссе не закончено: сворачиваешь с главного полотна и долгие километры петляешь по времянке. Корневища, камни, фантастический запас пыли, а в дождь - водичка, поверхность которой напоминает медные окалины. В стороне от большака попадаются кое-где хижины. Образ жизни, одежда, даже сам внешний облик - испуганные глаза - заметно отличают жителей глубинки от их сородичей, выбравшихся из саванны. В поселке, где десяток строений, не увидишь мужчин в набедренной повязке, женщин, обнаженных до пояса, голых детишек. В саванне настоящей, не разбуженной колоколом времени, все на виду: она еще ждет своего часа.

Однако уже сейчас саванна и джунгли, горные и пограничные озерные районы доступны. От Индийского океана к Замбии протянулся нефтепровод. Возводятся школы, больницы, строятся государственные фермы. Дымят новые фабрики. В деревнях открываются магазины. Водонапорная колонка - событие. Сколько возле нее толпится женщин!

Народ потянулся к магистралям, где и заправочные станции, и отделения фирм, государственных и частных, где чайная, принадлежащая вездесущей английской «Брук Бонд». В таких провинциальных столицах демонстрируются фильмы: посмотреть их люди приходят за десятки километров. Кто-то уже насовсем забросил родную хижину, обосновался в бараке или квартире на дорожном тычке. От чисто натурального хозяйства, почти не требующего денег, человек сделал шаг к денежному. Таких людей все больше в Танзании. Рост городов, развитие страны в целом, размах образования и поголовное стремление молодежи учиться делают свое дело. Танзания берет важные рубежи. В этот сложный период и саванна с ее обитателями постепенно утрачивает свою изолированность от мира.

Всех, правда, сразу не впряжешь в одну повозку. Тянут с неодинаковой силой! Руководители партии ТАНУ все время разъезжают по районам. Танзанийские лидеры терпеливо доказывают необходимость перехода от мотыги к плугу. На трактор не хватает еще средств. Правительство не в состоянии пока оказать помощь всем деревням, всем крестьянам. Так пускай в складчину Приобретут плуг, хотя бы один на всю деревню.

Копье в надежной руке!

В стране очень много «жилых точек», состоящих из одной, двух или трех хижин. В такой микродеревушке две козы и пяток кур, одно-единственное манговое дерево, пара куртинок бананов. У саванны вырваны и обработаны два лоскутка земли - на одном растет кукуруза, на другом маниок. Вот и все. Среди взрослых нет грамотных. Дети не ходят в школу. Деньги - редкость, и об этом не сокрушаются. Покупного, привозного почти ничего. В хижинах расстелены циновки, сплетенные своими руками, а вместо стульев и стола - обрубки дерева. В крестьянском хозяйстве нет в заводе и топора: его заменяет мапанга, удлиненный африканский косырь. Мапангой не косят, а рубят траву, валят деревья, забивают животных. Покидаешь такую затерявшуюся в складках саванны деревеньку, и невольно на память приходят некрасовские строки:

Есть и овощ в огороде - 
 Хрен да луковица, 
 Есть и медная посуда - 
 Крест да пуговица 

Партия ТАНУ призывает укрупнять деревни, сселять людей. Только после этого можно будет наладить торговые отношения с городом, покончить с натуральным обменом, приобщиться к политической жизни.

Танзанийская деревня - фундамент страны, ее главная точка опоры. Крестьянство составляет девяносто пять процентов населения. Независимая Танзания успела уже кое-что сделать в промышленном развитии. Однако облик ее определяют не заводы, а поля, фермы, плантации. Типично африканская страна. На выручку от сельского хозяйства покупают машины, станки, оборудование для фабрик и электростанций, портов и железных дорог, холодильники и транзисторы, грузовики и велосипеды.

Демонстраций и шествий в провинции хоть отбавляй. Предложений и проектов, направленных на улучшение быта крестьян, тоже достаточно. На конференции женщин звучали слова о том, что необходимо заняться приручением слонов, буйволов, использовать их на полевых работах. В деревне популярно молодежное движение «операция виджана». Подростки, одетые в униформу зеленого цвета, скандируют: «Пробудиться и работать!»

Провинция всколыхнулась. Без слова «уджамаа» немыслима ни одна сходка, ни одно выступление на сельские темы.

С языка суахили «уджамаа» переводится как сообщество, братство, содружество. Словом, общинная деревня. За создание таких деревень и выступила партия ТАНУ.

Я уже бывал в деревнях уджамаа. Читаешь вывески: «Деревня социализма». Не значит, что она уже есть. Скорее - это желание, стремление к будущему. Уджамаа - не кооператив. Как правило, кооператив выращивает тропические культуры на экспорт. Большой или малый, но доход всегда есть.

Крестьяне, объединенные в уджамаа, помышляют пока только о том, как бы прокормить семью. Уджамаа по уровню ниже кооператива, так как зародилась она в наиболее бедных и отсталых слоях населения. Естественно, объединение двух-трех бедных деревень не создаст одну богатую. И все же уджамаа - эффективный шаг вперед, свидетельство прогресса. Есть высший, державный срок на все свершения.

На берегах рек Руфиджи и Великой Руахи - отменные поймы, плодороднейшая земля. Довольно плотное население. У крестьянина здесь все под рукой - лес, камыш, рыба, охотничьи угодья. Убранные поля радуют глаз. Но вот грянули ливни. Вода начисто стирает усилия земледельца. Наводнения уносят посевы, срывают с деревьев ульи, подмывают легковесные африканские хижины и мчат их по водным просторам - отрезают деревеньки от мира на несколько месяцев.

В таких случаях уджамаа продемонстрировала способность противостоять стихийным бедствиям. Развернулось строительство дамб, мостов, обводных каналов. Работает пружина единения, заложенная в деревнях нового типа.

Помогает уджамаа и формированию нации. Танзания - пестрое полотно, на котором расселилось более сотни различных народностей и племен. Межнациональные перегородки крепки. Они держатся на разности религии, традиций, в приверженности к тому или иному образу жизни. Не менее, чем иная африканская страна, Танзания может представить печальный перечень трагических столкновений между племенами. Трибальные войны не исчезли с крушением колониальной системы.

Никакой самый строгий декрет не положит конец раздорам, истоки которых уходят в прошлое.

В деревне Мангида уджамаа объединила два враждовавших племени - ваньятури и вамангати. Последняя кровавая стычка между ними произошла в 1966 году: семнадцать человек было убито. Шрам вроде затягивается. Спорный клочок земли стал общим, как и водопой, как и рынок. Так называемые трибальные войны - войны между племенами - не всегда были и есть результат влияния извне. Зачастую они возникали из-за мелочей быта. В многонациональной стране, где еще дают знать о себе племенные, даже клановые, родовые пережитки, существуют всяческие перегородки, и поводом для стычки может послужить любой пустяк. Уджамаа приучает крестьянина подходить ко всему этому с новыми общенациональными, республиканскими мерками.

В Мангиде я наблюдал, как крестьяне артелью строили дом. Работа шла споро, ладно. Дом возводился как раз на том месте, где разразилась кровавая схватка. Предназначался этот дом под читальню.

Такой вот читальней представляется и уджамаа.

...А саванну не забудешь! Нигде так внимательно и понимающе не смотрит на землю сквозь облачный монокль луна. Холмы - как загривки несущегося вдаль сказочного коня. А на дороге и тропинках - люди. Люди! Что было бы без них, добрых и милых!

Приключилась со мной беда: перевернулась машина. Ночь. Вокруг ни души. Еле выполз на дорогу. Все думал, в чем же причина катастрофы. Плохой шофер? Водил же я «фиат», и «фольсцваген», и сколько еще других машин. На этой самой фордовской «кортине» проделал десятки тысяч километров. А такое - впервые. Произошло нечто необычное: одновременно спустила камера левого переднего колеса и отлетело прочь левое заднее. Машине не оставалось ничего другого, кроме... И она перевернулась. И где! При въезде на мост. Легла у самых перил. Спасибо случаю, могло быть и хуже.

На карачках добрался до багажника. Открыл термос, выпил чая с лимоном. Правая рука совсем онемела. Зато левая что надо! Ничего, как-нибудь образуется. Починю машину и снова покачу...

Почему-то именно здесь я подумал о постоянстве африканских дней и ночей. Не знаю кто как, но я всегда с грустью наблюдаю убывание дня. Жаль, что, повернув с лета на зиму, он становится короче и короче. Солнца все меньше и меньше. А в Африке солнце тебя не обидит: отдает себя сполна и - круглый год...

Пролежал неизвестно сколько времени. Вдруг слышу:

- Бвана, я принес вам поесть. Если нужно, придет лекарь...

Паренек из саванны. Кто-то увидел, как скопытилась на дороге машина и замерла в поднятой ею пыли. Послали ко мне человека.

Он протянул мне вареные яйца, банку с водой. Приглашал к костру, но я не мог подняться и решил подождать здесь попутную или встречную машину. К утру меня подобрали африканцы на грузовике.

Опять сафари...

Африка превосходно знает смысл этого слова. Заимствованное у арабов, оно прочно вошло чуть ли не во все наречия континента. Сафари не означает непременно охоту с отстрелом диких животных. Это - путешествие, экспедиция, переход, любой род передвижения с самыми различными целями, включая и военные. Путь-дорога - вот что такое сафари.

И уж если мы объяснили столь популярное, не лишенное романтической притягательности слово, то добавим, что сафари именуют также... лудильщика котлов и всякой иной домашней утвари.

Много сказано о дорогах, но никто и никогда не исчерпает этой вечной темы. Есть дороги воздушные, подводные, подземные. Но больше всего мы связаны с обычной, проложенной по земле-матушке. Человек никогда не устанет ходить и ездить по ней. Властная потребность!

Африканское сафари - спрессованный клубок впечатлений, и вы наслаждаетесь раскрытой перед вами энциклопедией народной жизни. Все как есть налицо. Успевай лишь смотреть, да... не забывай о бензине. О пище, пожалуй, меньше всего надо беспокоиться. У африканской дороги - своя скатерть-самобранка. Оторвался подальше от города - попал в деревенскую глушь, где горы дешевых фруктов и овощей, в том числе и таких, которых никогда не только что не едал, а и не видывал, не слыхивал про них.

Позавтракать можно под деревом папайи. Снял плод, разрезал, сорвал растущий тут же рядом дикий лимон, выжал сок на оранжевую мякоть дыньки - и угощайся. А успеешь войти в контакт с ребятней - считай проблему питания решенной. Метнутся в кустарниковые заросли и притащат маперу - на редкость ароматное яблоко. Даже в открытой машине сохраняется его нежный запах. Только насладился белыми маперу, а тебе уже подают другое, розоватое. В обед можно на жаровне приготовить бананы, орешки. Долго на такой вегетарианской смеси не просидишь, но и с голоду не умрешь.

Куда хуже, если промах с бензином. Вставай в сторонку, чтобы никому не мешать на дороге, и жди. Нередко такое дорожное знакомство кладет начало дружеским отношениям: обмениваешься адресами, зовешь в гости. И какая радость, когда снова встречаешься где-то и вспоминаешь, как этот славный африканский парень поделился с тобой горючим, выручил!

Бывают и осложнения. В дожди дороги - мутные болота с неизвестной глубиной. Собираешься проскочить с ветерком - и засядешь. На помощь тебе, мокрому и грязному, спешит почти вся деревня.

...Поездил я по здешним местам изрядно: каждая буква в слове сафари - плита, балясина, камень, охапка травы, которыми столько раз мостил злосчастную дорогу. Но вот и отмелькали тропинки, стежки-дорожки.

Во время поездки радуешься, когда попадаешь в знакомое место, где бывал раньше, может быть - ночевал, ремонтировал машину, обедал, встречался с местными руководителями, ездил с ними на плантации. Тут тебе не надо расспрашивать каждого встречного - где заправочная станция, далеко ли до отеля и какими дорогами и переулками выбраться по направлению к такому-то городу или национальному парку. Вот оно, местечко Чилинза! Отсюда прямой тракт на Дар-эс-Салам: сто пятьдесят километров асфальта - их ждешь, о них мечтаешь после пыльных каньонов на африканских проселочных дорогах.

Перед столицей положено привести в порядок и себя, и машину. Благо есть колонки и с водой, и с бензином. Через каких-то полчаса все готово. Поблескивает машина, освобожденная от пыли и грязи: уже одно это вселяет хорошее настроение. Но, прежде чем сесть за руль, надо решить еще одну проблему: меня окружило человек десять африканцев с одной и той же просьбой - подвезти до столицы. Производишь опрос, но, оказывается, решительно у всех совершенно неотложные дела! Это нам известно. Конец дискуссии: вступаю в права владельца машины и предлагаю садиться женщине с двумя детьми. Едет к мужу, который находится на излечении в одной из дарэссаламских больниц. Прислал письмо супруге: врачи сказали ему, что на днях выпишут. Так что настроение у всех нас бодрое...

Вот и читаешь «четверостишия уст» на просторах Африки. Читаешь всюду и везде, где живет человек.

Танзания.