На устричной ферме

На подходе к Бейтманс-Бею, курортному городку милях в двухстах к югу от Сиднея, дорога будто падает вниз с горы в каньон национального парка. Стены этого каньона образованы гигантскими вековыми эвкалиптами. Воздух, напоенный эфирными маслами и сыроватым запахом лесной прели, действует как дурман. Опытный водитель на этом участке шоссе Принцесс даже днем непременно сбавит скорость, включит свет и будет следить за дорогой в оба. К тому же дорожные знаки, встречающиеся только в Австралии, предупреждают: "До самого Бейтманс-Бея остерегайтесь кенгуру". До самого Бейтманс-Бея их можно и не встретить, но лучше не рисковать - удар стокилограммовой туши в радиатор может окончиться смертельно не только для безразличного к дорожным правилам прыгуна.

У Бейтманс-Бея лес редеет, и яркий солнечный свет слепит глаза, привыкшие было к полумраку. Только переехав мост через реку Клайд, увидишь весь город словно на ладони: ряды миниатюрных коттеджей и мотельчиков, протянувшиеся вдоль берега залива двумя-тремя ярусами. Местные жители охотно расскажут заезжему человеку всю нехитрую историю Бейтманс-Бея. О том, как попал в это место в 1770 году капитан Кук и как назвал залив, давший имя городку, в честь капитана Бейтмана, командовавшего судном "Нортумберленд" в той флотилии, что открыла для европейцев Австралию. Первое поселение появилось здесь много позже - в 1830 году. Но Бейтманс-Бей не стал соперником ни Сиднею, ни Мельбурну и совсем бы захирел, если бы не начали здесь ловить лангустов, а позже выращивать устриц. Для европейца и тот и другой продукт - дорогие деликатесы, которыми лакомятся гурманы в изысканных ресторанах. Для австралийцев это просто закуска, самая популярная. Производство устриц - весьма солидная и доходная отрасль австралийской экономики. Идеальные природные условия, масса мелких речек, выходящих устьями в океан, позволяют выращивать тут устриц круглый год. Тысячи устричных ферм разбросаны по всему австралийскому побережью - от Квинсленда до Южной Австралии. В Бейтманс-Бее фермеры не преминут отметить, что самые первые специалисты по разведению устриц появились именно здесь, а уж отсюда дело их разошлось по всей Австралии.

Тим Рей, высокий голубоглазый красавец, чем-то похожий на покойного Джона Кеннеди, готов доказать это каждому с семейными документами и фотографиями в руках. Ему устричная ферма досталась от отца, тому от деда, прадеда.

На берегу реки Клайд стоит у него небольшой сарай с причалом. Тут он и его помощник обрабатывают готовую продукцию. Осторожно, будто древнюю вазу на раскопках, очищают они специальными молоточками и ножами взрослых устриц от налипшей грязи и наростов. На рынок устрица идет чистой, хоть сразу подавай на стол. Но, до того как устрица вырастет, возни с ней не оберешься.

Тим заводит мотор на своем катере, и мы едем с ним вверх по реке Клайд. По берегам ее болота, манговые заросли, где плещутся пеликаны, с сознанием своего достоинства расхаживают по отмелям серые цапли. Кое-где с берега в воду, словно борозды, спускаются каменные гряды, обросшие раковинами. "Это старый метод выращивания устриц, - пояснил Рей. - На камнях. Но многим пришлось с ним распрощаться - очень трудно регулировать уровень воды во время приливов и отливов. Сейчас, ты увидишь дальше, мы растим устриц на специальных решетках".

За поворотом реки на сотни метров вверх по руслу тянулись заборы, огороженные проволочной сеткой. За сеткой на сваях, вбитых в речное дно, виднелись обнаженные отливом устричные "грядки". Приглядевшись, можно было заметить, что составлены они из облепленных устрицами деревянных планок примерно в метр длиной. Планки чем-то напоминали шампуры с кусками дочерна сгоревшего шашлыка. "Шашлыки" соединены были в связки по шесть-восемь планок в каждой. Связки лежали поперек самой грядки на двух параллельных досках. Их можно опустить либо выше, либо ниже, в зависимости от высоты прилива.

- Вот это и есть моя ферма, - сказал Тим, показывая на перегороженный заборами залив.

Вечерело. С моря дул ветер. Поднимался прилив, скрывая корни мангов...

- Ни один закат друг друга не повторяет, - нарушил молчание Тим. - Каждый красив по-своему. Такого в городе не увидишь. Поэтому, наверное, и полюбил я дедовское дело - устриц. Присох к воде... А ведь не раз хотелось бросить все это и податься куда-нибудь в большой город. Ведь столько мороки с этими ракушками! То червяк их поест, то рыба за сетку влезет, то морские улитки на "грядки" зайдут, не выведешь. Зимой, бывает, особенно в августе, устрицы заболевают, никто не знает толком почему. Мы говорим, что устрица "плачет", не может закрыть створки, из нее вытекает сок, и она умирает. В общем много возни, и всегда ты промокший, руки как у угольщика... Да к тому же сейчас становится все труднее растить устриц - река загрязнена и промышленными отходами, и туристами. Поэтому для нас сбор нашего урожая как золотоискательство. - то густо, то пусто. И потом, сам знаешь, в стране спад, цены на все растут, и иной раз вырученных денег едва хватает на то, чтобы заплатить долги и купить что нужно для фермы. А бросить не могу, наверное, уже в крови любовь к этому делу.

Дом Тима на горе, откуда виден весь Бейтманс-Бей.

Дорога к дому называется "Рей авеню" - Тим строил ее сам, и, хотя покрытый гравием серпантин на "авеню" не тянет, делом своих рук он гордится. "От человека должно на земле что-то оставаться - дерево, ферма, дорога. Ну а самое главное - дети, конечно. Иначе и непонятно будет, зачем жил человек..."

- А у тебя есть дети? - спросил я.

- Две дочки, - ответил он. - Фермеров из них не выйдет. Я, видно, последний в семье...

Мы стояли с Тимом у края холма, глядя, как догорает в заливе солнце. Из дома послышались звуки рояля. Я замер - Скрябин... Здесь, в Бейтманс-Бее! Откуда бы?

- Жена играет, - сказал Тим. - Пойдем в дом, познакомлю тебя со своими. И заодно поужинаем.

Нас ждали. Тим просто не хотел говорить заранее, думая, что я откажусь зайти к нему вечером. Увидев нас у дома, Лин села за старый семейный рояль.

Австралийцы немножко дети: если тебя сразу не восприняли, не разглядели в тебе человека, лучше и не пытаться доказывать обратное, но если уж приняли, будешь в их доме всегда самым дорогим гостем. И, подобно тому как ребенок, который ищет себе друга, приносит в доказательство своей искренности и дружбы все свои игрушки, чтобы разделить их с привлекшим его однолетком, так и австралиец будет поначалу предлагать тебе все, чем богат его досуг: "Ты рыбалку любишь? Хочешь, поедем, у меня есть лодка. Удочки и снасти тоже есть... А в гольф играешь? Давай в следующую субботу махнем ко мне в клуб. Запасные клюшки найдем, поучим, если не умеешь. А в снукер играешь? Знаешь, у моего приятеля есть хороший стол, и он рад будет тебя видеть..."

Поначалу я подумал, что хозяйка и ноты Скрябина раздобыла специально к моему приходу. Но, как оказалось, любовь ко всему русскому издавна поселилась в доме Тима. Ноты Скрябина, Чайковского, Рахманинова, Глинки, книги Толстого, Чехова, Горького, Булгакова, Шолохова были куплены не к случаю, а, судя по залистанным страницам и пожелтевшей нотной бумаге, стали частью жизни этой удивительной фермерской семьи. Как наша культура нашла путь в этот дом? Ведь я был первым русским, советским человеком, перешагнувшим его порог.

"Ваша культура человечна, потому что она от земли, - говорил Тим. - А мы люди земли и воды. Мы не можем не думать о месте человека в мире, потому что думаем о земле и знаем ее. Городской человек, возможно, задумывается об этом редко. Он как белка в колесе. А у нас есть время думать..."