Тучи над солнечным штатом

На границе двух штатов, у самого настоящего шлагбаума, перекрывшего шоссе Пасифик, все машины подвергаются наисерьезнейшему досмотру. По одну сторону шлагбаума пограничники, они же заодно и таможенники проверяют, не вывозят ли квинслендцы из Нового Южного Уэльса черенки знаменитого сахарного тростника, растущего только в Тамбалгаме. По другую смотрят, не везут ли в Новый Южный Уэльс тростник из Маккея, ананасовую рассаду из Намбура или, не дай бог, без разрешения отломанные кораллы с заповедников Большого Барьерного Рифа. Список запретов у пограничников Квинсленда пообширнее. Да это и понятно. Второй по величине штат Австралии наполовину лежит в тропической зоне, наполовину к югу от тропика Козерога - в субтропиках. Плоды манго и ананасы, арбузы и виноград, папайя и бананы, кокос и авокадо - чего только не выращивают квинслендские фермеры на богатых черноземом и вулканическим пеплом землях. Список природных богатств Квинсленда читается как таблица Менделеева - серебро, медь, золото, цинк, железо, уран... Запасы одних сапфиров и рубинов у городка Рубивейл оцениваются в чудовищную сумму - 867 квадраллионов долларов.

Шабаш монополий

Богатства недр и плодородные земли помогли Квинсленду быстро стать на ноги в те времена, когда еще только начиналось освоение Австралии европейцами. Квинсленд освоен был позже всех. Многие английские экспедиции пропали без следа за Большим разделительным хребтом. Дольше всех сопротивлялись здесь белым пришельцам аборигены. Только в 1824 году англичанам удалось построить первый форт в районе нынешнего Брисбена, столицы Квинсленда. Сюда ссылали в те времена особо опасных каторжников. Однако довольно скоро английские власти пришли к выводу, что столь богатые земли куда лучше использовать под фермы, чем под тюрьмы. Так было положено начало освоению австралийского севера вольными переселенцами - отчаянными сорвиголовами и трудягами, готовыми на все и не признававшими никаких авторитетов, способными выжить даже там, где не было ни воды, ни тени над головой, а только палящее солнце. От этих людей и пошли нынешние квинслендцы. Они с молоком матери впитали бойцовские качества своих прародителей, их живучесть, выносливость и смекалку - качества весьма ценные и в сегодняшнем Квинсленде с его огромными расстояниями и минимальной плотностью населения.

Писатель Колин Кемпбел не случайно сказал: "Жители Квинсленда и есть первородные австралийцы. Независимость - их основная черта".

Порой независимость эту принимают за зазнайство и высокомерие. Квинслендец начисто отрицает все то, что лежит к югу от его города или поселка. Впрочем, то, что и к северу, тоже. Житель южного штата для него городская белоручка, который не отличит вомбата от кенгуру и уж наверняка заблудится в трех эвкалиптах.

Точно такую же характеристику, впрочем, получит и житель Брисбена от тех, кто живет где-нибудь у залива Карпентария или работает на шахтах Маунт Айсы. И тем не менее квинслендец всегда придет тебе на помощь и на дороге и в буше, несмотря на твое "клеймо" в виде номерного знака южного штата. Квинслендцы приветливы и радушны, гостеприимны и любопытны, хотя тщательно все это скрывают. В небольших придорожных лавочках и кафе и в блистающих стеклом и алюминием супермаркетах квинслендцы ведут торговлю наподобие старинных английских купцов - делают вид, что им безразлично, купит что-нибудь у них заезжий гость или нет, и как бы нехотя расстаются со своим товаром. Так приличнее и так принято здесь везде. Хозяин отеля, пусть ты даже будешь единственным постояльцем у него за неделю, сделает вид, что визит ему твой обуза, да и только, хотя и будет умирать от желания с тобой поговорить.

Независимость квинслендцев, их неприязнь ко всему, что "там внизу, на юге", вошли в пословицу еще в те времена, когда Квинсленд категорически отказывался вступить в федерацию с остальными штатами Австралии. И тем не менее Квинсленд, пожалуй, самый зависимый штат пятого континента, и в первую очередь от иностранного капитала.

В городке Туид-Хедс, который наполовину принадлежит Квинсленду, а наполовину Новому Южному Уэльсу, знакомый фермер Джон Хоган, владелец громадной плантации сахарного тростника, говорил мне: "В Квинсленде не любят чужаков. И не потому вовсе, что мы здесь, как говорят про нас на юге, нелюдимы и живем традициями прошлого века. А потому, что Квинсленд грабят нещадно и наши местные монополии Мельбурна и Сиднея, и многонациональные из-за океана".

...К Гладстону, небольшому индустриальному городу километрах в шестистах к северу от Брисбена, мы подъехали к вечеру. Быстро смеркалось. Тени от эвкалиптов на дороге вдруг почти мгновенно слились в сплошную черную пелену ночи. Свернув с главной дороги на Гладстон, мы проехали миль десять и увидели зарево. Тысячи огней во все цвета радуги расцвечивали струи пара и дыма, возносившие красные, синие и зеленые сполохи высоко в небо. Эта вальпургиева ночь не имела, однако, ничего общего с колдовством: вовсю работал алюминиевый завод Гладстона, один из крупнейших на земном шаре.

Днем и ночью через город идут эшелоны с красной бокситовой рудой. Ни на минуту не засыпает порт - сюда привозят руду из Вайпы, с самого мыса Йорк, где добывается ровно треть кальцинитовых бокситов в мире. Из Гладстона, по иронии судьбы названного в честь министра колоний Англии середины прошлого века, в сотни портов уходят алюминиевые слитки. И вместе с этой рудой и с этими слитками уплывают из Австралии миллионы долларов. Они оседают в сейфах заокеанских фирм, почти полностью монополизировавших производство алюминия в стране. Гладстон стал символом нового колониализма - засилья многонациональных корпораций, образовавших международный консорциум "Квинсленд алюмина", в котором львиную долю акций имеет англо-американская компания "Комалко". "Комалко" в 1957 году заключила договор с правительством штата, выговорив себе исключительное право эксплуатации бокситовых месторождений в Вайпе на 87 лет. Запасы в Вайпе поистине огромны. По оценке специалистов, они исчисляются примерно в 2200 миллионов тонн бокситовой руды с содержанием алюминия от 45 до 60 процентов. "Комалко" рассчитывает, что запасов этих хватит примерно до середины следующего века!

Примерно таким же путем был захвачен американской компанией "Асарко" контрольный пакет акций компании "Маунт Айса", добывающей в Квинсленде 70 процентов всей австралийской меди, 15 процентов свинца и треть всего австралийского серебра. Австралийским фирмам в "Маунт Айсе" принадлежит всего лишь немногим больше двадцати процентов акций. И так всюду в Квинсленде почти во всех отраслях его заново колонизированной экономики.

Без прав, без будущего

И "Асарко" и "Комалко" немало тратят денег на пропаганду своей "благотворительной" деятельности. "Комалко" как-то провела умилительный семинар, в ходе которого обсуждалось, как насадить деревья в тех местах, где бокситы уже выбраны. Никто, однако, в ходе этого семинара не задал вопроса руководителям компании, а как собираются они возместить свой неоплатный долг аборигенам, изгнанным из Вайпы с тех земель, где они жили тысячелетиями. Надо думать, что на этом семинаре никто не вспомнил и о книге антрополога Френка Стивенса "Вайна: политика пауперизации", где показано, как многомиллионные прибыли "Комалко" обернулись чудовищной нищетой и сегрегацией для местных аборигенов.

Один из алюминиевых консорциумов, действующих в Квинсленде, ограбил племя аборигенов-аураканов. В 1968 году этот консорциум, в который входят дочерние компании голландской "Ройял-датч шелл", французской "Алюминиум-Пешине" и американской "Типперери корпорейшн", начал изыскательские проектные работы в 50 милях от города Вайпы, где расположена резервация племени ауракан. Консорциум заключил договор с представителями племени о том, что, если на землях их резервации будет построен комплекс по добыче и выплавке алюминия, племя будет получать три процента всех прибылей этого предприятия. Руководители племени согласились на такие условия, но потребовали, чтобы их информировали об условиях работы будущего комплекса и эксплуатации бокситовых месторождений.

Прошло более семи лет. И когда строительство комплекса уже вышло из проектной стадии, выяснилось, что аборигены племени ауракан не только не получат обещанных им, по предварительному договору, денег, но и не будут иметь даже права на совещательный голос в делах комплекса. Деньги же, которые должны отчисляться по условиям договора с аборигенами, будет получать правительство штата Квинсленд.

Консорциум при переговорах с аураканами действовал точно так же, как первые колонизаторы, скупавшие в свое время у аборигенов богатейшие земли в Австралии за дешевые безделушки.

...Было будничное утро 14 июля в Гладстоне. Люди торопились по делам, на работу. И никто не вспомнил, что именно в этот день коренные жители пятого континента отмечают свой невеселый праздник - "День аборигенов". У причалов гладстонской бухты, где покачивались на приливной волне шикарные яхты местной знати, собрались человек сто аборигенов. Они пришли сюда целыми семьями. Даже четырехлетний Рональдо Геварро ходил по набережной с плакатом "Свободу черным!". Рядом дежурили два полицейских "форда". Стражи порядка подошли к демонстрантам, проверили, все ли лозунги на плакатах соответствуют тем, что были зарегистрированы накануне, и только после этого разрешили аборигенам начать марш по улицам Гладстона к месту митинга.

Разные судьбы привели их в Гладстон. Но неизменно в начале их дороги сюда стояло горе. Леанна Хей рассказала мне, как иностранные компании, захватившие землю на полуострове Кейп-Йорк, где жило ее племя, срыли бульдозерами все хижины аборигенов, и им ничего не оставалось делать, как уйти с обжитых мест. Ни прошения, ни протесты не помогли. Это было 18 лет назад. В тот самый год, когда "Комалко" заключило договор с правительством Квинсленда об эксплуатации богатств Вайпы.

А какова судьба аборигенов Квинсленда сейчас? Мать маленького Рональдо Геварры дает мне листовку. В ней приведены выдержки из расистского "Закона об аборигенах штата Квинсленд" от 1971 года и из "Правил для аборигенов" от 1972 года - официальных документов, официально лишивших коренных жителей пятого континента элементарных человеческих прав. В ней обращение к совести и к разуму белых австралийцев:

"Как бы вы отнеслись к тому, чтобы кто-то говорил вашим матерям, отцам, братьям, сестрам, сыновьям, дочерям, друзьям, когда можно и когда нельзя посещать ваш дом, а если можно, то как долго им следует у вас находиться? Если бы с вашего родственника или друга взимали штраф в 200 долларов за посещение вашего дома без разрешения? Как бы вам понравилось, если бы вам не разрешали продавать принадлежащую вам собственность и покупать то, что вы хотите, без одобрения властей? Если бы вам не разрешали хранить у себя заработанные вами деньги? Если бы фирмы, имеющие с вами дело, штрафовали? Если бы вам не разрешали вернуться в родительский дом, если вы отлучились без разрешения начальства?"

Все эти запреты содержатся и в законе и в правилах для аборигенов, не уступающих по своему мракобесию положениям об апартеиде в ЮАР. И не только содержатся, но и неукоснительно выполняются администрацией резерваций и стражами порядка в Квинсленде.

В Сиднее в 1975 году долго заседала федеральная сенатская комиссия по вопросам общественных отношений. Перед ней прошли сотни свидетелей. Их рассказы о преследованиях аборигенов - страшная сага. В городе Таунсвилль, штат Квинсленд, аборигенов полицейские избивают на улицах среди бела дня. В тюрьмах штата заключенных аборигенов за малейшую провинность сажают в железные клетки и выставляют на палящее солнце. Но и это для расиствующих держиморд не предел. "По моему мнению, - заявил один из полицейских Таунсвилля, - наилучший способ решения проблемы аборигенов - это поставить их всех вдоль стенки и перестрелять".

Генеральный секретарь Национального конгресса аборигенов Чарльз Перкинс говорит: "Конечно же, никто официально не признает, что в Австралии процветает расизм. Но мы, аборигены - и "чистые" и мулаты, как я, знаем его на себе. Жизненные условия аборигенов во много раз хуже, чем в иных слаборазвитых странах. У нас отнимают наше достоинство, наши традиции, нашу историю, наши земли, оставляя нас ни с чем. Против аборигенов используются самые различные средства: от экономического и политического давления до газетной пропаганды расизма. Многие решения правительства Уитлема, направленные на помощь аборигенам, не выполнялись из-за саботажа чиновников в министерстве по делам аборигенов. Выделенные министерству фонды и сейчас нередко тратятся бездумно, бездарно, но винят во всем этом аборигенов, которые к этим фондам не имеют никакого доступа. До сих пор не решена проблема с наделением аборигенов правами на землю. До сих пор не ликвидирована дискриминация. Мы живем на горе отчаяния, на обломках разрушенных надежд..."

- Чарльз, - спросил я его, - а сами аборигены могут вообще приспособиться к новым условиям жизни в чисто европейской, чуждой им цивилизации, не ассимилируясь с ней, а сохраняя свою самобытность?

- Видишь ли, - ответил он, - цивилизации аборигенов и белых европейцев не просто различны, а диаметрально противоположны. Разные принципы. У белых каждый сам за себя. У нас один за всех и все за одного. Конечно, нам приходится учитывать новые условия, приспосабливаться к ним и отказываться от некоторых своих обычаев. У аборигенов есть обычай: когда кто-нибудь умирает в племени, уходить из этого места. Но что делать в этом случае с построенными для нас правительством домами? Бросать их и идти в новые? Но там тоже кто-нибудь обязательно умрет. Сейчас в Центральной Австралии, например, дух мертвых "выкуривают" и после племя возвращается обратно в дома или в резервацию. "Но этот обычай еще не везде привился.

- А что могут аборигены делать в резервациях, кроме как охотиться? Может там быть создана какая-то кустарная хотя бы промышленность, мастерские, чтобы они сами себе зарабатывали на жизнь?

- Конечно, все это можно и нужно делать. Но для этого необходима экономическая база. Белые приходят в совет аборигенов и говорят: "Этой резервацией владеете вы. У вас вся власть". Но денег им не дают. А что это за власть без денег? Конечно, аборигены приходят в отчаяние. И тогда белые говорят: "Они сами со своими делами без нас не управятся. Мы должны взять снова власть в резервациях в свои руки, научить их, как и что надо делать". И приходят, и вкладывают свои деньги, и уже становятся хозяевами положения. Инициативу аборигенов убивают на корню. Аборигены теряют уверенность в себе. Это делается намеренно по всей стране - не дать аборигенам почувствовать себя полнокровными, самостоятельными людьми. Все подстраивается так, чтобы аборигены потерпели неудачу в любом начинании, чтобы не просто остались людьми второго сорта, но и сами в это поверили, что они второсортные, третьесортные австралийцы. То же самое и с образованием, и с обучением профессиональным навыкам. То же и с медицинским обслуживанием. Люди слепнут от трахомы в резервациях, потому что едят плохую пищу. Дайте аборигенам хорошее питание, и не было бы этого. И мой дядя, и мои тетки не ослепли бы от трахомы, будь у них хорошее питание. А их кормили только обещаниями - поможем, поможем...

Он помолчал, видно, припоминая свое детство, всю свою нелегкую, почти немыслимую борьбу за право учиться, работать, жить наконец, и сказал:

- В Австралии нет недостатка в красивых словах о предоставлении аборигенам всех гражданских прав, о помощи им, о развитии их культуры... Но пока это все слова, а аборигены по-прежнему бесправны.

Короли и кораллы

От Гладстона до острова Херон, самого близкого к континенту кусочка Большого Барьерного Рифа, всего полчаса лета на вертолете. Ничто не напоминает здесь о проблемах больших городов, о нищете и бесправии одних и бесстыдном богатстве других. Белый песок. Заросли кораллов у самого берега. Павлины разгуливают в тени тропических деревьев с замысловатыми названиями, начертанными на аккуратных дощечках по-английски и по-латыни. Сравнительно недорогой кемпинг и общая столовая - островок невелик, обойти его можно за полчаса. Здесь нет ни дорогих баров, ни дансинга, ни варьете, обычных на всех австралийских курортах, - администрация национальных парков Австралии не дает развернуться предприимчивым бизнесменам. Видно, приняв меня за "своего", один из них говорит: "Если бы мне дали сюда вложить деньги. Я бы зарабатывал миллионы! Но эти чертовы "защитники окружающей среды" из Канберры все время суют палки в колеса частному сектору. Все время! А разве, вложи мы сюда деньги, не дали бы работу квинслендцам? И из-за каких-то кораллов..."

Я вспомнил этого "благодетеля" рабочих в Брисбене в "Доме труда", когда мы говорили с генеральным секретарем лейбористской партии штата Квинсленд Бартом Лорриганом. "Крупный капитал и многонациональные корпорации, - сказал он, - нередко искусственно нагнетают экономические трудности в нашем штате, чтобы потом добиться снятия запрета на разработки полезных ископаемых или кораллового песка на острове Фрайзер, а этот остров - чудо природы. И все, конечно, делается под предлогом "создания новых рабочих мест". Когда лейбористы наложили запрет на разработки урана частными компаниями, премьер Квинсленда Бжелке-Питерсон на каждом углу кричал о том, что "тигр социализма, спущенный с цепи лейбористами, пожрет всю частную собственность в Квинсленде". Выступал же он, ясно, в первую очередь против начатых лейбористами социальных реформ и против всех наших попыток обуздать многонациональные корпорации, грабящие Австралию".

Бжелке-Питерсон - махровый антикоммунист из тех, кого в США именуют "ультра", по-своему уникальная личность и прелюбопытное политическое явление в Австралии. Возглавляемая им национальная партия ловко использует архаичную преференциальную систему подсчета голосов и тактику "джерримандеринга" (перекройку границ избирательных округов в пользу определенных кандидатов) и остается у власти в штате даже тогда, когда получает меньше голосов, чем либералы и лейбористы.

Бжелке-Питерсон и его партия ловко играют на характерных для квинслендцев чертах - их независимости, их нелюбви к любого рода властям, тем более канберрским. С первых же дней пребывания у власти лейбористского правительства Бжелке-Питерсон объявил войну "социалистам в Канберре", категорически отказываясь сотрудничать с администрацией Уитлема. Дело доходило до парадоксов, когда Бжелке-Питерсон стал именовать королеву Англии, считающуюся по конституции главой государства и королевой Австралии, "королевой Квинсленда", заявив, что не намерен подчиняться федеральному правительству и будет обжаловать его решения через Тайный совет Великобритании.

Неподчинение Канберре дошло до того, что средства, выделявшиеся Квинсленду по федеральному бюджету, не использовались, на письма, в которых министры Уитлема предлагали штату деньги на улучшение дорог, строительство аэродромов, развитие городов, из Брисбена не поступало никакого ответа. В 1973/74 финансовом году Квинсленду выделили 4,4 миллиона долларов только на городское строительство. Ни цента не было использовано. В 1974/75 году штату выделили гигантскую сумму денег по федеральному бюджету и тем не менее 434 миллиона из них не было использовано. "Но зато, когда в Канберре решили отобрать примерно 25 миллионов долларов, которые выплачивались в виде субсидий одной иностранной компании, орудующей в Квинсленде, - рассказывал Барт Лорриган, - все газеты, и Бжелке-Питерсон в первую очередь, подняли дикий вой - Квинсленд грабят..."

Справедливости ради надо сказать, что Бжелке-Питерсон не жаловал и либералов, когда они пришли к власти. "Война с Канберрой" продолжалась. И в этой войне Бжелке неизменно выступал оруженосцем иностранных монополий, подлинных хозяев Квинсленда.

С винтовкой на коров

В последние годы по всей Австралии иностранные монополии начали искусственно снижать цены на мясо, разоряя мелких фермеров. Ставки в этой игре были высоки - скупка мелких разорившихся хозяйств и организация крупных монополизированных мясо-молочных ферм по американскому образцу.

Уже в 1975/76 финансовом году общий доход фермерских хозяйств достиг всего 625 миллионов долларов. Это был самый низкий показатель за десятилетия. Достаточно сравнить данные за 1973/74 и 1974/75 финансовые годы, когда общий доход фермеров составил соответственно 2042 миллиона долларов и 1068 миллионов долларов. За этими цифрами скрывались тысячи изломанных судеб, разоренных хозяйств, сотни подлинных человеческих трагедий.

...На обратном пути из Гладстона мы заехали к нашему знакомому фермеру. Хозяин был занят и предложил нам пройтись к озеру, побросать блесну. У озера в низине, поросшей осокой, по брюхо в грязи стояла корова. Топь засасывала ее. Мы сразу же побежали к хозяину - спасай скотину. Тот отмахнулся. "Слушай, погибнет же корова. Ну что тебе стоит отрядить трактор - вытащим, поможем". Он усмехнулся, потом позвал рабочего. Тот прикатил трактор, и втроем часа через полтора кое-как мы корову вытащили. А затем хозяин сказал: "Это я только ради вас. Не стоит сейчас эта корова даже того горючего, что истратил трактор, не говоря уже о том, что придется заплатить рабочему. Посчитайте сами - выручу я за нее сейчас в лучшем случае пять долларов, когда уплачу налоги. - Он помолчал, а потом добавил: - Цены на мясо упали чудовищно. Вроде бы совсем недавно такая скотинка стоила бы 120-140 долларов... А сейчас... - Он махнул рукой и сказал: - Сейчас многие не выдерживают. Бросают фермы вместе со скотом и уходят куда глаза глядят, чтобы больше не залезать в долги..."

Я вспоминал потом этот разговор не раз. Вдоль дорог Квинсленда то и дело мелькали брошенные стада, наглухо заколоченные фермы. Фермеры разорялись сотнями. Помимо мировой конъюнктуры, на грань банкротства приводил и небывалый рост цен практически на все товары и услуги в Австралии. Под корень подкашивала высокая стоимость рабочей силы. Сплошь и рядом дело оборачивалось таким образом, что фермер, продавая на скотобойню корову, не оправдывал своих расходов на ее выкорм. И тогда происходило то, о чем с болью рассказывали очевидцы.

...На скотном дворе за загородкой стояли 11 коров. Кол Вилсон зарядил свою мелкокалиберку, нервно перебирая патроны, прежде чем забить их в обойму. Дети отошли в сторону. Кол прицелился и пристрелил первую корову. Прямо между глаз. Я думал, что она упадет сначала на колени, но она рухнула на бок, как будто упала с грузовика. "Бедолага", - сказал Кол и отер пот рукой со лба. Потом вновь прицелился. И снова стрелял. И вот уже шесть коров, почти две тысячи фунтов мяса, сокровище в нашем голодном мире, валялись мертвыми на земле. Затем он прикончил остальных пять. У коров отрубили только задние ноги - для собак, а остальное зарыли...

Описанная журналистом Хью Ланном сцена произошла в 1975 году у городка Тарум, милях в 300 от Брисбена, как раз в те дни, когда мы были в Квинсленде. И Кол Вилсон далеко не единственный фермер, поступавший так в Квинсленде. Выгоднее было убить коров на месте, чем тратить деньги на содержание скота, который практически ничего не стоил. В августе 1975 года на мясном рынке в квинслендском городке Вандоане продавали телят по 50 центов за штуку: хозяину, видно, жалко было их убивать. А держать на ферме тоже не было никакого смысла: не хватало кормов. Из-за нехватки кормов коров нередко стерилизуют. Прироста поголовья в последние годы нет, наоборот, идет его массовое истребление. То же самое происходило и на Северной Территории, основном скотоводческом районе страны, 90 процентов продукции которого идет на экспорт. Многие фермы заброшены, стада одичали либо погибли. Естественно, все это сказалось и на качестве мяса и на породе скота. Со временем скажется на всем скотоводстве Австралии.

История эта говорит не только о том, чем оборачивается для фермеров "укрупнение" хозяйств по образцу монополий. Одновременно это еще и свидетельство полного банкротства ханжеской буржуазной морали. В те дни, когда в Квинсленде и на фермах Северной Территории отчаявшиеся фермеры в упор расстреливали коров из винтовок, австралийские газеты всерьез обсуждали вопрос о том, можно ли допустить организацию в Сиднее боя быков, не будет ли жестокостью по отношению к животному применение матадором шпаги. В конце концов дискуссия увенчалась поистине соломоновым решением - матадору Педро Сидоти разрешили выступить в показательной корриде, но не со шпагой, а... с эвкалиптовой тросточкой.

Грохот литавр сиднейских "гуманистов", возвестивших о своей победе с первых полос газет, легко заглушил звуки выстрелов из фермерских мелкокалиберок. В обстановке всеобщего торжества и умилений по поводу спасения жизни предназначенного для корриды быка было просто неудобно говорить о том, что в Австралии по прихоти циничных дельцов, наживавшихся на бедах фермеров, уничтожались ценнейшие продовольственные ресурсы. Уничтожались как раз в то время, когда на нашей планете ежедневно тысячи людей умирали от голода.

Как и во времена Артема

Не раз я вспоминал в Квинсленде слова российского большевика Артема Сергеева, который еще до революции жил здесь и был признанным вожаком брисбенских рабочих. В одном из своих писем из Брисбена домой он писал в 1915 году: "Австралия - удивительно красивая и спокойная страна. В ней человек обретает чувство уверенности в своих силах. Она обширна, богата, свободна духом. Здесь нет голодающих масс, более высокий и более развитый уровень капиталистической эксплуатации служит базой для создания богатств буржуазии. Однако в "счастливой Австралии" эксплуатация жестока, и, если рабочие организуются и начинают борьбу за улучшение своей жизни, как и повсюду в капиталистическом мире, это ведет к классовым столкновениям, забастовкам и локаутам".

В те дни, когда я был в Квинсленде, владельцы угольных копей в ответ на требования шахтеров пригрозили закрыть ряд шахт, прибегнуть к массовым локаутам. В ответ на это шахтеры Квинсленда заявили: если вы закроете шахты, мы возьмем их в свои руки и будем управлять ими сами. Это было пострашнее любой национализации сверху. И "ассоциации углевладельцев Квинсленда" пришлось отступить. Тем более что квинслендцев поддержали шахтеры Нового Южного Уэльса и штата Виктория. Начались переговоры с забастовщиками. Шли они с переменным успехом. Забастовка то прекращалась, то возобновлялась. Так продолжалось несколько недель. Дело в конце концов дошло до того, что в Квинсленде было введено нормирование электроэнергии, так как большинство электростанций штата работает на угле. Забастовщиков пригрозили было разогнать с помощью регулярных войск. Однако на эту крайнюю меру не решился даже господин Бжелке-Питерсон. Рабочие добились победы. Их требования, хотя и со скрипом, углевладельцы приняли.

...В Брисбене, широко раскинувшейся столице Квинсленда, удивительным образом соединившей в себе традиционную патриархальность штата с наисовременнейшими скоростными дорогами и небоскребами, черно-красные листовки призывали прохожих: "Защитим свободу народа Чили!", "Скажем "нет" фашистской хунте!" Заветы интернационалиста Артема живы и по сей день - плакаты солидарности изданы профсоюзами.

...Мы покидаем Квинсленд. Мокрая гудроновая лента шоссе тянется на юг, к горам Новой Англии. У шоссе горами навалены яблоки, апельсины, бананы, ананасы. Тут же местные кустари продают самодельные коврики и сумки из шкур кенгуру, аляповатые статуэтки и пузатые копилки с надписью: "Накопи себе счастья". Товар это не ходкий. Туристов мало. И потому, что не сезон, и потому, что в эти трудные времена австралийцам не до сувениров - накопленное "на счастье" безжалостно съедает инфляция.

Накрапывает дождь. Холодный ветер с юга треплет огромные картонные ценники. Зябко кутается в плащ пограничник у полосатого шлагбаума. Деловито проверив наш багажник, он быстро уходит в свою будочку. У границы Нового Южного Уэльса мы вновь останавливаемся у другого шлагбаума. Выхожу из машины и оглядываюсь назад. Из тяжело нависших туч дождь теперь уже хлещет вовсю. А по ту сторону границы с огромного щита рекламный молодец щурится в 32-зубой улыбке - "Добро пожаловать в солнечный Квинсленд".