"Хотим знать правду"

Вскоре после этого разговора в корпункт "Правды" зашел Билл Браун и принес первый, еще пахнущий свежей краской журнал "Сервей". Основатели журнала - видные общественные и профсоюзные деятели Австралии, писатели, художники, ученые обращались с первой полосы к читателю: "Мы решили основать этот журнал, чтобы рассказать правду о Советском Союзе и других социалистических странах, ту правду, которую тщательно скрывают в нашей печати".

Правду о нашей стране на страницах буржуазной прессы Австралии встретишь действительно не часто. Кроме корреспондента "Соушелист", в Москве больше австралийских корреспондентов нет. Пользуются газеты пятого континента той информацией, что им поставляет объединенное агентство ААП-Рейтер. Выбор же ее примерно таков: "диссиденты", "преследование" советских евреев, "советская угроза" и так далее.

Изредка появится в "Нэшнл таймс" или еще реже в "Острэлиен", в "Эйдж" добротный путевой очерк о Сибири, о памятниках русской старины, о нашем балете. Но таких выступлений по пальцам перечесть. Перепечатки из нашей прессы, корреспонденции АПН, ТАСС - редкость.

У прогрессивной же печати тиражи невелики. Австралийский читатель в массе своей о нашей стране судит по статьям завзятых антисоветчиков. Поэтому мы довольно скоро перестали удивляться дремучести австралийского обывателя, когда слушали вопросы об СССР. Вот несколько записей из моего блокнота.

...Наш консул в Сиднее Николай Денисенко попал в госпиталь с острым аппендицитом. Через несколько дней после операции мы пришли его навестить.

- Как ты?

- Да ничего. Только вот хохотал тут до слез, чуть шов не разошелся.

- Нашел время.

- Ну как не хохотать. Сам посуди. Заходит сестра. И мнется, мнется. Потом спрашивает: "Ваше превосходительство, - это я, значит, - скажите, а кто у вас теперь царь? Как его зовут?"

Я расхохотался до слез, а Николай сказал:

- Ну вот видишь. У меня была та же реакция.

...В Мельбурне в соборе святого Павла гид лет шестидесяти взялась показать нам старинные гобелены, вывезенные из Англии. Спросила: "Вы откуда?" Мы ответили: "Из Советского Союза". Для нее это название было непривычно - западная пресса намеренно, а вовсе не по привычке продолжает именовать СССР "Россией" или "Красной Россией". Мы помогли старушке: "Россию знаете? Ну так вот, это только одна из республик Советского Союза". - "Ах, Россия! Да, да, знаю. Это неподалеку от Сингапура..."

...В небольшом курортном городке Пиабла в штате Квинсленд владелец маленького мотельчика записал мою фамилию в свою регистрационную книгу и спросил:

- Вы русский? Настоящий? Советский?

-Да.

- А что вы здесь делаете?

- Работаю корреспондентом газеты "Правда" в Австралии.

Он не поверил:

- А вот наши газеты пишут, что вся ваша пресса печатает только ту информацию, которую им дает правительство. Зачем же вам тогда корреспонденты?

- Значит, ваши газеты врут.

Он посмотрел мою визитную карточку, редакционное удостоверение. Затем газету "Правда" - удачно попала корреспондентская пятая полоса с двумя десятками подписей.

- Вот смотрите - корреспонденты "Правды" сообщают из Вены, Парижа, Нью-Йорка, Лондона. Вот моя заметочка из Австралии. Убедились?

Он попросил оставить ему газету. Поблагодарил. Почесал в затылке. Чисто по-австралийски выругался:

- Чертовы брехуны, ублюдки! Промывают нам мозги. Вот и верь им после этого.

Все эти три случая для нас звучат как анекдоты. Для Австралии это будни. Прямой результат "промывания мозгов" в антикоммунистическом духе. Прямое следствие того голодного информационного пайка, на котором держат обывателя во всем, что касается правды о странах социализма. В этом есть свой, все тот же классовый расчет, и далеко не бескорыстный. Чем меньше информации о том мире, где нет эксплуататоров и эксплуатируемых, нет безработицы, нет инфляции, нет расовой дискриминации, тем меньше возможностей сравнивать реальность мира социализма с австралийским житьем-бытьем. А сравнение это по многим параметрам идет не в пользу системы "свободного предпринимательства".

"Свобода печати", о которой столько пишут на Западе, на практике оборачивается "фигурой умолчания" всякий раз, когда владельцам газет о жизни в социалистических странах писать, по идеологическим соображениям, невыгодно.

...Помню, после моей поездки к Лэнсу и его собратьям по рыцарскому ордену борцов с инфляцией репортер "Дейли телеграф" из города Ноура, что неподалеку от Бейтманс-Бея, выдал на-гора "сенсацию": "Корреспондент "Правды" - далее шла моя перевранная донельзя фамилия - приехал в Бейтманс-Бей, чтобы научиться, как можно бороться с инфляцией в Советском Союзе". Ни больше ни меньше.

Поход мой в "Дейли телеграф" закончился тем, что шеф-редактор предложил мне написать статью на тему "Почему нет инфляции в Советском Союзе". Две обещанные странички на машинке на английском языке доставлены были в редакцию в срок. Полчаса пришлось позировать для портрета - обещали дать через день вместе со статьей. Ни через день, ни через год она не появилась. Редакция даже не извинилась перед автором за то, что "не могла использовать материал". Надо ли говорить, что опровержения на заметку из Ноуры тоже не последовало...

И все-таки

И все-таки, все-таки правда пробивается, хоть и изредка, даже на страницы, казалось бы, неисправимых антисоветских изданий. Есть в этом своя логика - достижения реального социализма настолько велики, что скрыть их совсем невозможно.

Нельзя ну хотя бы десятью строками не сообщить о старте и приземлении советских космонавтов. Приходилось подробно писать о совместном полете космических кораблей "Аполлон" и "Союз". Трудно ничего не сказать о советском балете, когда гастролям Большого театра аплодирует вся Австралия. Невозможно молчать о Москве, если она официально избрана столицей Олимпийских игр. Другое дело, что практически любое внешне объективное сообщение постараются приправить антисоветским перцем, но даже и под этой приправой нельзя не увидеть, что высочайший уровень развития советской науки и техники не призрачен, а реален. И любой человек, у которого извилины не параллельны позвоночнику, поймет, что это и есть достижения реального социализма. "А русские-то, ты смотри! А нам мозги промывают..."

Информационный голод ощущаешь на себе. Куда ни придет советский человек в Австралии, его засыпают вопросами. Не успеваешь отвечать. Даже в самой информированной среде - журналистской - вопросы, вопросы, вопросы. И конечно, споры и преодоление непонимания, а то и враждебности. Наследие "холодной войны" давит на мозг тех, кто в ее льдах вырос. Антикоммунистическое бытие определяет и антикоммунистическое сознание.

Степень "замороженности" антикоммунизмом далеко не одинакова у журналистов Австралии. Есть оголтелые, озверевшие, буквально "ультра", у которых что ни слово из-под пера - ненависть ко всему советскому. Но таких, к счастью, единицы. У других недоверие, настороженность, вежливый интерес. У третьих - их число растет - деловая заинтересованность, откровенное стремление понять движущие пружины нашего мира, наш образ жизни. У четвертых - их, увы, пока немного - очень доброе к нам отношение, если не восторженное, то по крайней мере объективно-справедливое. Деление это, конечно, условное. Есть масса оттенков, нюансов.

...Кит Робинс, мой добрый приятель, известнейший в Австралии специалист по скачкам и уже за это высоко ценимый спортивный обозреватель "Ньюс лимитид", однажды пригласил меня с женой на новоселье. Для австралийца "обмывание" нового дома куда более торжественная церемония, чем у нас свадьба. Это воплощение того, что именуется "австралийской мечтой", верхом счастья. И уже поэтому такое приглашение ценится в Австралии как знак особого доверия. А на этот раз доверие было двойное - Кит вводил нас в круг своих друзей-журналистов. Кое с кем из них приходилось встречаться и раньше.

Кит держал речь, как это водится на всех торжественных обедах в Австралии: "Что ж, ребята. Я счастлив всех вас видеть, особенно в этот счастливый для меня день. Да, я счастлив. У меня красавица жена, прекрасные дети, замечательные друзья. И есть вот этот дом, где, я надеюсь, всегда будет жить счастье. И я хочу еще выпить за счастье всех людей на земле. А этого достичь невозможно без того, чтобы все народы дружили и понимали друг друга, могли друг с другом говорить как друзья. Ну вот так же, как мы с вами".

Примерно так говорил Кит. Я не записывал его слов в блокнот. Но они запали мне в сердце. В тот вечер нас много расспрашивали о Советском Союзе, особенно о нашем образе жизни. Рассказать об этом, наверное, так же трудно общедоступными и понятными категориями, как марсианину, если бы он существовал, о земном пейзаже. Доблести и добродетели буржуазного общества в обществе нашем нередко оборачиваются своей противоположностью, а наши идеалы - крамола в обществе буржуазном.

Добавьте к этому различия в привычках, вкусах, обычаях, национальных культурах, языках, тот минимум даже препарированной информации о нашей стране, который получают австралийцы, последствия многолетней антикоммунистической пропаганды, и вам станет яснее, как трудно объяснять жителям пятого континента то, что для нас естественно, как воздух.

И тем не менее, как бы труден ни был такой диалог, хорошо уже, что он возможен сейчас. Ведь совсем недалеко то время, когда от советских людей в Австралии попросту шарахались, боялись разговаривать даже в официальной обстановке, не то чтобы приглашать к себе домой в гости.

Реальные плоды разрядки - это не только соглашения о научном и культурном сотрудничестве, о торговле и обмене спортивными делегациями. Это в первую очередь возможность непредвзятого диалога между людьми, стремление понять друг друга. Друзья Кита Робинса назвали нашу встречу "австралийским Хельсинки". Звучало это, конечно, громко, но ради дружбы мы возражать против такой гиперболы не стали.

И до чего же приятно было однажды увидеть в "Дейли телеграф" знак симпатии к нам, поданный спортивным отделом газеты: в уголочек фотографии советской спортсменки кто-то вмонтировал небольшой рисунок серпа и молота. В газете Мердока это было подлинной сенсацией.

И еще об одной сенсации.

Закон прибыли даже столь антикоммунистическую фирму, как "Ньюс лимитид", подвигает иной раз на странные, с точки зрения борьбы идеологий, вещи. В любой газете Мердока можно опубликовать любую статью о Советском Союзе, но при одном условии, что за это будет заплачено как за рекламное объявление и, соответственно, над этой статьей появится рубрика "Реклама". Редакция, таким образом, снимает с себя "политическую ответственность".

Советское торгпредство в Канберре подготовило для газеты "Острэлиен" рекламное приложение с проспектами наших внешнеторговых объединений. Австралийские фирмы тоже в этом приложении участвовали - похвалу советской технике читатели газеты услышали даже от крупнейшей в Австралии корпорации "Броукен хилл". Специальную статью для приложения написал Джим Кэйрнс, тогдашний заместитель премьер-министра.

Вместе с рекламой наших товаров были опубликованы и статьи о нашей экономике, транссибирской железной дороге, о Москве - столице будущих Олимпийских игр.

В день выпуска Брайан О'Брайан, заведующий отделом рекламы "Ньюс лимитид", пригласил меня и работника нашего торгпредства Игоря Барсукова посмотреть, как печатается "советский выпуск". Мы с Игорем решили заодно еще и проверить, правильно ли звучат названия наших внешнеторговых объединений по-английски. В австралийских газетах на опечатки, как правило, не обращают внимания. В лучшем случае поправят в утреннем выпуске. А так номер идет "с колес". Впрок готовятся только реклама да объявления.

И вот уходят под пресс полоса за полосой советского приложения к "Острэлиен". Ролики ротации несут первые сигнальные экземпляры. Чудо рождения газеты, в которой есть часть и нашего труда. Игорь благоговейно берет свежий, пахучий номер. "Вроде ничего?" - говорит он.

"Прекрасно! Прекрасно!" - это метранпаж Келли и помощник Брайана Пуллинджер пришли нас поздравить. "В истории "Ньюс лимитид" такого еще не было! Мы уверены, что этот выпуск "Острэлиен" читатели расхватают!"

Келли и Пуллинджер мыслили коммерческими категориями. Мы с Игорем думали о другом - впервые в общенациональной газете Австралии появился правдивый рассказ о нашей стране, нашей экономике на шести газетных страницах. Как-то воспримут его? Будут ли читать непредвзято? Или все-таки пометка "Реклама" сделает свое дело? И наутро, когда мы бродили по Сиднею, так хотелось увидеть кого-нибудь с "советским выпуском" в руках и подсмотреть, заглянув через плечо, как воспринимает его читатель. Встреча такая произошла в самом неожиданном месте.

Заброшенный на край света

После выпуска мы решили отдохнуть и поехать на рыбалку в сиднейский Нельсон-парк, где здорово ловился морской окунь и на блесну брал знаменитый тейлор.

Ехать решили на вечерний прилив, что примерно совпадает с нашим вечерним клевом, а днем забежали в универмаг "Фармерс" подкупить грузил и крючков. В рыболовном отделе за прилавком стоял высокий белобрысый мужчина лет сорока и с явно славянским акцентом зачитывал отрывки из нашего советского выпуска в "Острэлиен", ни к кому особо не обращаясь. Покупателей в отделе почти не было, а продавцы делали вид, что урок политграмоты не для них. Продавец закончил читать и сказал, все так же ни к кому конкретно не обращаясь: "Вот такую правду о России они печатают только за деньги, как рекламу. А за вранье о России своим щелкоперам платят сами. Вот я вам читал о том, как там поставлены дела. Вы и после этого будете утверждать, что Россия - отсталая страна, что там медведи по улицам бродят? Да не хуже она вашей Австралии, а в тысячу раз лучше!"

Увидев нас, он заспешил нам навстречу:

- Желаете что-нибудь?

- Мы посмотрим, что у вас есть...

Рассматривая грузила, я обменялся с женой парой слов по-русски. Продавец тут же подскочил к нам.

- Да вы русские? Откуда? Я русских всех почти в Сиднее знаю, а вас не видел. Неужели советские? Вот здорово!

Так мы познакомились с Петром Мельниковым. В его маленьком домике в сиднейском пригороде Артармон только радиоаппаратура - Петр увлекался музыкой - и напоминала о том, что стоит этот дом в Австралии, а не где-нибудь в России. Русский уклад жизни здесь берегли, ибо только он и связывал Петра и его мать с Родиной. Петр Россию никогда не видел. Родился он в Харбине, а вскоре после войны их семью вместе с другими русскими пекинские власти выслали. Скитания привели их в Австралию, где им, как и всем "новоавстралийцам", пришлось пройти те круги ада, которые в официальном словаре министерства иммиграции именуются "адаптацией к австралийскому образу жизни".

Петр работал на стройках в Снежных горах и подручным на фабрике аккумуляторов, шофером и агентом по продаже домов, пока наконец не обосновался в магазине миллионера Майера "Фармерс". Мать его всю свою австралийскую жизнь проработала судомойкой, так толком и не выучившись английскому языку. Богатств никаких они не нажили, и крошечный домик их в Артармоне был, по австралийским стандартам, бедняцким.

Петр любил Россию любовью какой-то неистовой. В комнате у него аккуратненько были разложены и расставлены, как на витрине сувенирного магазина, наши матрешки, значки, открытки, статуэтки, недорогие поделки из тех, что берут с собой за границу наши туристы. Петр был активистом общества дружбы "Австралия - СССР" и никогда ни денег своих не жалел, ни времени, чтобы показать Австралию русским. Ему можно было часами рассказывать про Москву, про нынешнюю нашу Сибирь, про Камчатку, и он просил всегда: "Расскажи еще".

Белогвардейцев и всю антисоветскую эмиграцию, особенно послевоенную, ненавидел он так же неистово, как любил Россию. Иного слова, как "сволочи", у него для этой публики не было.

Как-то Петр провез меня по городу, показал, где селятся в Сиднее господа антисоветчики из числа "русских и украинских австралийцев", показал их церкви, богатые клубы, дома собраний. Видно, денег на поддержание этой публики в Австралии и за океаном не жалеют. Подкармливают. Но, конечно, за подкорм требуют "отработки". И такой, как во время выборов, когда антисоветская эмиграция устраивала митинги в поддержку консерваторов. И слежки за русской общиной. Петр показал мне на кладбище могилы ребят, убитых белогвардейцами только за то, что они выступали за дружбу с СССР.

С Петром они расправились иначе. Он сломал ногу и болел почти месяц, а когда пришел обратно на работу, ему сообщили, что фирма больше в его услугах не нуждается. Это было вскоре после его публичного чтения "советского выпуска". Видно, вездесущее АСИО получило от своих филеров из числа антисоветских эмигрантов, работающих в "Фармерсе", донос на Петра, и его объявили "неблагонадежным". Более года после этого он мыкался в поисках работы, растратив все то немногое, что удалось скопить ему и матери. Не сбылась поэтому и его давняя мечта - поехать в Советский Союз, увидеть Россию, о которой он столько знал, но никогда не видел.

"Умом Россию не понять..."

Австралийцы гордятся своей страной. Они искренне считают, что жить можно только "здесь внизу", в подбрюшье земного шара, что весь остальной мир - буш, да и только. И чем дальше в глубинку вы забираетесь, тем больше встретите людей, которые, как в известном бердичевском анекдоте, искренне изумятся: "Вы говорите, что шили свой костюм в Париже? Надо же! Такая глушь и так шьют!" Изумление это понятно - лишь недавно туризм из Австралии начал более-менее развиваться. Всего лишь десять лет назад австралийцы в массе своей не ездили дальше Сингапура или Новой Зеландии, да и таких-то путешественников можно было по пальцам пересчитать. Объясняется это даже не отсутствием интереса к внешнему миру, хотя для австралийского континентального мышления свойственно и такое, сколько дороговизной авиабилетов. По морю путешествовать из Австралии в Европу нелепо. Только на дорогу в один конец уйдет весь отпуск. Поэтому нередко австралийцы со средствами года три-четыре копят и деньги и отпуска, чтобы уж поехать на два-три месяца посмотреть свет. Но куда бы ни заносила их судьба, вернувшись к "себе вниз", они скажут: "Нет на свете ничего милей родной фермы". Эта фраза прозвучит одинаково в устах фермера и горожанина.

Простые "осси" часто спрашивают у иностранцев, живущих в Австралии, у заезжих туристов: "Как понравилось вам в Австралии? Не хотели бы вы жить здесь?" Это не предложение принять австралийское подданство, а просто приглашение к комплименту. Ответьте им: "Я хотел бы жить и умереть в Сиднее (в Мельбурне, Брисбене, Аделаиде, Перте, Дарвине, Хобарте, даже Канберре), если бы не было такой земли - Москва", они отдадут должное и вашей вежливости, и вашему патриотизму. После такого ответа австралиец, даже если он и напичкан антикоммунистической пропагандой со школьной скамьи, будет спорить о преимуществах австралийского образа жизни в сравнении с нашим куда спокойнее и терпимее. И если не примет, то по крайней мере поймет, почему мы считаем, что у нашего общества преимуществ побольше.

А споров таких в Австралии приходилось вести много, и не только с урожденными австралийцами.

Помню, на одном приеме пышногрудая дама со следами былой красоты и целой коллекцией драгоценностей, украшавших ее открытое, как витрина для всеобщего обозрения, декольте, с неизбывной тоской куртизанки по порядочности с полчаса доказывала мне, что в конце концов родина у человека там, где ему больше платят. А ей платили, и неплохо - эмигрировав из Литвы, она устроилась в Сиднее на работу в какую-то мелкую тогда фирму, вышла замуж за ее владельца. Фирма с годами покрупнела, обросла миллионными предприятиями.

- Ну а Родина? Вас туда не тянет?

- Нет! - И бросила с вызовом: - Если бы вы знали, как меня хотели там удержать?!

- Что же вас так держали?

- Я пела. На концертах меня засыпали цветами!

- А здесь вы пели?

- Здесь! Кто меня здесь будет слушать?! Эти австралийцы! Господи, они так невежественны, что даже не знают, где расположена Литва.

- Ну вот видите, а вы говорите, деньги...

Она отошла. Стекляшки ее драгоценные как-то поблекли. Злоба, видно, ушла. А я думал, ужели она ждала, что я ей позавидую? Или обрушу на нее гневную тираду, обвиню во всех смертных грехах? Да разве она поймет, что величайшее на земле наказание - потерять Родину, жить среди чужих, говорить на их языке даже дома и не иметь возможности когда-либо вернуться туда, где остались могилы родных. Никакими бриллиантами обратного билета к своему народу не купишь. Никакие алмазы не осветят тусклого эмигрантского мирка, где черно от злобы ко всему, что оставлено, и от тоски по тому, что не вернешь.

Часто на советских пароходах, курсирующих в круизных рейсах по Океании, приходилось встречать бывших украинцев, русских, евреев, эстонцев, ставших "новоавстралийцами". Среди них были не только те, кого нелегкая судьба занесла, как Петра, на край света не по их собственной воле. В толпе, заполоняющей корабль, уходящий в рейс, среди пассажиров и провожающих поди разбери, кто из этих бывших советских граждан приехал на пятый континент потому, что здесь у него оказалась вся семья после войны, кто нашу Родину предал, кто попал сюда через Израиль? Опознавательных признаков, позволяющих точно определить, кто друг, кто враг, нет. И только когда услышишь: "Ну что вы там, в России (или "в Советах"), у себя имеете? Вот у меня здесь..." - ясно, что враг.

И все же, сколько бы ни выпяливался "бывший", бывший он и есть. Давно уже не русский и еще не полноценный австралиец. Человек с гражданством, но без Родины. Приобретший лавку, но отвергнутый своим народом. Еще не освоивший толком английский, но уже говорящий по-русски с акцентом.

И самой большой для них бедой было то, что никто не хотел на наших пароходах слушать их россказни о том, как хорошо они живут в Австралии. Моряки просто обходили их стороной либо, если уж они слишком наседали, быстро, двумя-тремя фразами ставили на место этих самостийных или подосланных агитаторов. И слова моряков были для них хуже любого приговора, ибо, как низко ни пали "бывшие", понимали они, что Россия живет без них и вопреки им с каждым днем лучше и никто на их эмигрантскую судьбу Родину не променяет. Разве что подонки. А им хотелось доказать, что правы они, бывшие, а не настоящая, Советская Россия. И, как на Голгофу, вновь и вновь взбирались на трапы советских пароходов, а спускались с них все с тем же комплексом вины Иуды, а вовсе не с ощущением Христовой правоты. Пароход коммерческий, возит всех. И их обслуживали, как всех - австралийцев, новозеландцев, фиджийцев, японцев...

Русская эмиграция в Австралии, конечно, неоднородна. Между двумя ее полюсами - теми, кто выступает за дружбу с СССР, активно работает в "Русском социальном клубе" в Сиднее и таком же в Мельбурне, и теми, кто до сих пор гимном России считает "Боже, царя храни", есть еще и нейтральная, качающаяся серединка. Один типичный ее представитель сказал мне как-то в припадке откровенности: "Я хотел бы жить в Москве, но покупать в Сиднее". В Москву он ездил, говорят, целовал русскую землю, жаловался всем знакомым, как ему плохо без России в чужой и далекой Австралии.

А был другой из той же серединки. Попал он в Австралию мальчишкой из Германии, куда его угнали после войны. Осел в Сиднее, завел какое-то дело н не думал возвращаться. А потом неожиданно снял с банковского счета все свои сбережения и послал их в Советский Союз. Друзьям он объяснил это так: "Там, в России, мой народ. И. когда они после войны отказывали себе во всем, чтобы восстановить разрушенное, меня там не было с ними. Конечно, этого деньгами не искупишь. Но пусть хоть так помогу Родине".

Об этом знали немногие. Мне рассказали его самые близкие друзья, просили не называть ни имени этого русского, ни места работы. И не потому, что он боялся преследований, просто не считал, что его поступок столь уж благороден. Как очевидно, в самой "серединке" русской эмиграции - свои полюсы. Распинаться в любви к России - мало. Откупиться от обязанностей перед ее народом деньгами - нельзя, да и не по-русски это. Подлинная любовь к Родине в том и заключается, чтобы делить со своим народом все его радости и печали. И конечно, это понимал тот, кто переслал в СССР свои сбережения, и не понимал, да и никогда не поймет тот, для кого Россия без сиднейских универмагов менее привлекательна, чем эти универмаги без России.

"Умом Россию не понять..."

И еще одна встреча... В одном из университетов Сиднея познакомили меня с преподавателем кафедры русской литературы. В Австралию она попала еще ребенком вместе с родителями, бежавшими от революции. С годами ребенок превратился в лысеющую старушку, ничуть не отличающуюся от респектабельных австралийских старушек, которых в Сиднее можно увидеть каждое воскресенье на зеленых площадках клубов любителей боулинга. Друзья рекомендовали ее так: "Русская по происхождению, по глубокому убеждению - антисоветчица". В разговоре нашем, впрочем, до идейных споров не дошло. Она понимала, что перекрестить меня в свою веру ей никогда не удастся. А я понимал, что убеждать ее в нелепости антисоветизма бесполезно. Поэтому мы вежливо разговаривали о русской литературе вообще, о том, как преподают ее в местных университетах, и о том, что нового сейчас в литературной жизни СССР.

Под конец она задала мне один вопрос:

- Как вы считаете, можно ли оставаться русским без России?

Я уточнил:

- Не живя в России?

- Ну, скажем так.

- Возможно при одном условии, что не порываешь с ней духовного и идейного родства, ощущаешь себя ее гражданином и полпредом, болеешь всеми ее бедами, радуешься всем ее радостям и ждешь, когда придет время и счастье вернуться обратно на Родину.

- Исчерпывающий ответ... Ну а если у русского нет возможности вернуться, как, скажем, у него? - Она показала на портрет бородатого "метра" на стенке.

- Дело ведь не только в этом. Ваш кумир не просто эмигрант, он еще эмигрант и духовный, просто враг всего того, чем жива Россия. Та Россия, о которой он мечтает, отвергнута всем ее народом и не вернется.

- Но можно ли отрицать, что и находясь вне России, не принимая ее нынешний строй, можно оставаться русским писателем?

- Я не верю в таких русских писателей. Писать можно только для народа, разделяя с ним все - и беду, и счастье. Без народа писателя нет. Набоков, например, это понял и стал писать по-английски.

- Ну что ж, - сказала она, - время нас рассудит.

Время рассудило нас довольно скоро. Вернувшись в Москву, я прочитал в журнале "Ньюсуик" за 4 апреля 1977 года статью "Голоса в пустыне". О тех самых "диссидентах" от литературы, которые разными путями попали на Запад. Вывод авторов статьи был однозначен: оторвавшись от России, эти писатели не могут писать.

Вот что говорят они сами:

А. Галич: "Мы здесь без языка. Улицы, пивные, метро молчат. Мы живем в мире молчания..."

А. Кузнецов (Анатоль): "Я был уверен, что буду здесь писать одну книгу за другой. Действительность, однако, оказалась совсем иной. Я теперь рассматриваю себя как писателя прошлого..."

Какой жестокий приговор вынесла судьба этим писателям, отказавшимся от служения своему народу ради сомнительных "диссидентских" лавров. Жизнь вне Советского Союза многим из них помогла понять одну истину: Западу они нужны были как вольные или невольные разносчики антирусских и антисоветских идей, пока они жили среди нас. Как только они покинули Россию, уделом их стала служба на радиостанции Центрального разведывательного управления США "Свобода", где подвизаются и Кузнецов, и Галич, и Виктор Некрасов, либо сотрудничество с эмигрантским листком, субсидируемым тем же ЦРУ и королем "желтой прессы" ФРГ, Шпрингером, либо писание листовок для оголтело антисоветского НТС. Нередко, чтобы свести концы с концами, падая все ниже по кривой предательства, эти бывшие русские занимаются и тем, и другим, и третьим. Воистину печальная судьба. Не позавидуешь.

Великий китайский писатель Лао Шэ в своих "Записках о Кошачьем городе" писал:

"Человек не может жить вне своей нации и государства; если он теряет их, он гибнет, а если выживает, то гибнет его душа..."

Видно, не только потому, что словом "человек" открывается эта фраза, Лао Шэ написал его с большой буквы. Душа - дар, данный не каждому, если понимать под этим даром духовное начало, все то лучшее, что с детства вбирает в себя человек, неразрывно сливаясь со своим народом, отечественной историей и современностью, с родной культурой и национальным духом.

Эти категории, ясно, несвойственны тем, кто бежал от своего народа, и особенно тем, кто бежал от его кары за предательство, за преступления, за расстрелы ни в чем не повинных людей. Душа их давно погибла, и только закономерно, что в мире волчьей конкуренции они осваиваются быстрее, чем усваивают местный язык.

...Как-то после вечера в "Русском социальном клубе", где выступали наши артисты, приехавшие в Сидней на гастроли, нас пригласили в клуб "Мандарин", излюбленное место русских, перебравшихся в Австралию из Харбина. Особенно славился в "Мандарине" ресторан. Китайские фонарики. Колонны с зелено-красными драконами. Услужливые официанты. Шанхайская кухня. Сотни названий в меню, из которых нам по ресторану "Пекин" был знаком только "суп из акульих плавников", да и его в "Пекине" никогда не подавали.

Столика через два от нас в уютной полунише сидели, судя по внешности и манере разговора, две семейные пары. Седовласый мужчина лет шестидесяти с лицом изрядно потасканного и частенько пьющего родовитого помещика возвышался над столом, и по всему его виду чувствовалось, что сегодня он при деньгах и угощает. Официант, с которым он говорил по-китайски, сгибался так низко, что едва не касался подбородком края стола. "Барин", как я условно назвал его про себя, время от времени переводил китайские названия жене - желчной, давно полинявшей даме, кровей явно не голубых, с лицом хронической язвенницы. К пище она была равнодушна, и от перечня блюд ее, видно, поташнивало, а манеры "Барина" раздражали. "Барин", судя по всему, ее побаивался и, стараясь ей угодить, то и дело к ней подмазывался - то руку погладит, то приобнимет, от чего ее, должно быть, тошнило еще больше. Их визави, наблюдая, как "Барин" умиротворяет "Язвенницу", заискивающе улыбались. Мужчину я сразу про себя, не подыскивая долго термина, назвал "Холуем" по отвратительной рабской физиономии. Узенький лобик, нависший над глазками-буравчиками, переходил в облысевший розовый череп с редкими пучками грязно-серых волосиков. Бесформенный нос, почти как у обезьяны, сливался с огромным лягушачьим ртом. Тоненькие губки по краям провисали, и, казалось, из-под них вот-вот потечет слюна. В довершение ко всему вся эта морда была покрыта буграми, родинками и прыщами. "Холуй" был бы великолепной иллюстрацией книги Ломброзо о типах преступников. Жена его была моложе всех в компании. Темноволосая, гладко причесанная, в неброском платьице, она сидела тихо, только угодливо улыбалась, как экономка, случайно попавшая за барский стол. Лишь изредка на ее анемичном лице со следами стертой постоянным услужением красоты вспыхивал огонек злобы - извечной злобы холуя к хозяину.

Официант разлил по рюмкам "Смирновскую". "Холуй" тут же вскочил, и мы невольно вздрогнули от его визгливого, ретиво-подобострастного голоса: "Благодетелям нашим, кормильцам, уррр-яя-аа!"

Прямо, как в пьесе Островского. Законсервировались господа бывшие. В "Мандарине" к сценам таким, видимо, привыкли. Никто не обратил на тост "Холуя" никакого внимания. Только наш знакомый из "Русского клуба" скрипнул зубами и побледнел.

О "Барине" и "Холуе" он знал не понаслышке - видел их в деле в Харбине. "Барин" попал в Китай вместе со своими родителями. Говорят, родился в семеновском обозе. Отца его убили в пограничной стычке. Мать осела в Харбине. Наплевав на свою дворянскую родословную, она открыла притон под видом русского ресторана, а сына определила в дорогой пансион. После смерти матери "Барин" быстро промотал все ее состояние. С приходом японцев стал работать переводчиком, а заодно доносил на тех русских, которые "симпатизировали Советам". Харбинская эмиграция, как и европейская, с началом войны раскололась. Одни открыто аплодировали Гитлеру и японской военщине. Другие, забыв старые обиды, делали все, чтобы помочь истекавшей кровью Родине. Вот за такими и охотился "Барин". Заодно выдавал и китайских коммунистов-подпольщиков, и семьи партизан. Его боялись. И он, почувствовав силу страха перед японской контрразведкой, шантажировал, запугивал, брал последнее - "А не то!".

На награбленное он снова возродил подпольное предприятие своей мамаши. Теперь уже не таясь. Вот тогда-то они и сошлись с "Холуем". Он служил при нем вышибалой и личным телохранителем и доносчиком.

Не дожидаясь разгрома японцев, оба бежали в Гонконг, а уже оттуда в Латинскую Америку. Держали какой-то бордель на Кубе. Потом и оттуда смыла их, как грязную пену, революция. Бежали они в Чили, но задержались там недолго и наконец осели в Австралии.

Здесь "Барин" и нашел "Язвенницу". После смерти своего мужа-австралийца она получила в наследство сеть мелких продовольственных лавочек и пару аптек. "Барин" вместе с "Холуем" быстро расширили "производство" - стали продавать из-под полы наркотики, приторговывали и порнографией. Несколько раз их ловили с поличным, но все сходило с рук. В ход неизменно шли подарки, взятки, увеселительные прогулки на яхтах, и очередное "дело" прекращалось "за неимением улик". Официально хозяином всего легального и подпольного бизнеса был "Барин". Свою долю получил и "Холуй". Но "Язвенница" держала их в руках крепко: основной капитал принадлежал ей. Говорили, что она содержит "Барина" впроголодь. Личный повар готовил ей протертую кашку, а "Барину" доставались на завтрак и ужин те объедки, что после приема гостей аккуратно складывались в холодильник. В "Мандарин" они наведывались раз в год - в день рождения "Барина", что мы и наблюдали.

Счет "Язвенница" вела каждому центу. Однажды "Холуй" взял из кассы фирмы деньги на то, чтобы сменить ковры в оффисе, но только покрасил их из разбрызгивателя в иной цвет, а новый ковер притащил к себе в дом. "Язвенница", узнав об этом, заявилась днем в оффис и при всех избила "Холуя" в кровь. А он только увертывался от ударов и ползал у нее в ногах, приговаривая: "Благодетельница! Кормилица! Не разори! Не дай сгинуть!"

И вот вся эта мразь сидела рядом, через пару столов. И говорили они по-русски. И пили "русскую водку", изготовленную по рецептам Пьера Смирнова, поставщика русского императорского двора с 1846 по 1917 год, а бутилированную теперь уже в городе Хартфорде, в США.

Как все же здорово, что в том славном 1917-м избавилась наша Родина и от поставщиков императорского двора, и от самого этого двора, и вот от таких мерзавцев, которые прижились в Австралии и умудряются безнаказанно отравлять вокруг себя, будто трупным ядом, тех, кто дал им приют.

Когда-нибудь поймут австралийцы, кто живет в их среде, и очистят свою страну от этой мрази. В конце концов, не зря же так популярен на пятом континенте лозунг: "Сделаем нашу Австралию прекрасной!"

Когда про Австралию говорили, что после ухода лейбористов она уже никогда не будет прежней, подразумевали не только социальные реформы, оставившие глубокий след в жизни пятого континента. Разрыв с воинствующим антикоммунизмом история также запишет лейбористам в плюс. Австралия времен Мензиса, времен "дела Петрова" уже невозможна в наши дни.

Конечно, пока трудно говорить о разрядке в отношениях между нашими странами в том смысле, в каком мы понимаем ее, размышляя о советско-французском диалоге или о двусторонних связях с ФРГ и Италией. Но разрядка все-таки пробивает себе дорогу и на пятый континент, несмотря на противодействие этому правых.

Деловые связи между нашими странами существуют уже давно. Но лишь недавно товары с маркой "Сделано в СССР" стали прочной реальностью австралийского рынка. Крупные фирмы, такие, как "Броукен-Хилл", закупают советское оборудование для своих заводов и лицензии на его производство. Растет спрос на нашу древесину, наши фотоаппараты и часы, охотничьи ружья и микроскопы. Появляются в Австралии наши станки, тракторы. Не раз бывало так, что в корпункт "Правды" звонили сиднейские бизнесмены и наводили справки: "Скажите, как я могу встретиться с советским представителем, чтобы договориться о покупке ваших судов на подводных крыльях?" Или: "А где получить информацию о ваших вертолетах? О Як-40? О доменных печах?" Теперь, когда в Сиднее действует постоянный выставочный зал советской техники, таких вопросов корреспондентам уже не задают. Бизнесмены Сиднея, Мельбурна, Аделаиды, Перта, Брисбена - частые гости в советском торгпредстве. Эти встречи, беседы, переговоры обращаются в плоть и кровь торговых отношений, в новые заказы и деловые сделки.

...Пробили летку. И почти мгновенно ручеек металла обратился в поток раскаленной лавы. Его сразу же "повели" по желобу, и поток раздвоился - налево пошел шлак, прямо - чугун.

Дуглас Перри, молодой инженер гигантского металлургического комплекса Порт-Кембла, что неподалеку от Сиднея, сопровождал нас вдоль жаркого желоба к доменной печи.

"Для вас, советских, - говорил он,- в этой домне ничего особенного нет. А в Австралии таких печей с советской охладительной системой пока только пять".

Мы вышли из цеха и поднялись по крутой, как на корабле, лесенке к пульту управления. Там стояли двое - технолог А. Мандикос и его помощник Д. Вуд. "Советская охладительная система у нас уже два года. Она произвела здесь сенсацию. Нельзя и сравнить с тем, что у нас было раньше. Работает она великолепно, но нам с Джоном, конечно, пришлось потрудиться, чтобы ее приспособить к нашим печам. Это у вас в России называется, кажется, "рацпредложением"?

Услышав наш разговор, из соседней комнатки подошли другие рабочие. Интервьюировали теперь меня. "Как у вас там в России живут рабочие? Сколько зарабатывают металлурги? Есть ли у них свои машины? Правда ли, что у вас нет ни инфляции, ни безработицы? Сколько дней потребуется, чтобы проехать по Транссибирской магистрали, - я три года копил деньги, чтобы с женой поехать посмотреть Россию. Возможно ли это?"

Я мысленно поблагодарил друзей, посоветовавших мне перед поездкой на этот завод как следует подготовиться ко всем вопросам об СССР. Австралийцы народ дотошный и для доказательств требуют цифр. И если бы время, отпущенное рабочим на ленч, не истекло так быстро, проговорили бы мы с ними до вечера. На прощание А. Мандикос сказал мне: "Я не эксперт в политике. Мне, как сам понимаешь, платят не за это. Но я, как и все мои друзья здесь, хотел бы дружить с вашим народом, хотел бы, чтобы между нами не было никакой вражды..."

Я потом часто вспоминал эти слова. В разных городах и селах пятого континента.

Из Порт-Кембла путь мой лежал в Джарвис-Бей, небольшой поселок, где Сиднейский клуб профсоюзов построил первый в истории Австралии дом отдыха для рабочих по советскому образцу. Билл Аскот и Дот Стоуэр, работники клуба и Джон Синклер из профсоюза складских рабочих провели меня по всем комнатам дома отдыха, и Стоуэр как ответственный за распределение путевок сказал: "Первую же вашу профсоюзную делегацию, которая приедет в Австралию, приглашаем в наш дом. Так и передай".

Я поблагодарил от души, а Джон Синклер сказал: "Не так давно, Дот, ты ничем не рисковал, потому что советские делегации в Австралии были редкостью. А теперь - дело иное. Придется тебе завести специальный отсек для советских. Оборудуй, брат, номер "люкс".

"Будет у нас еще и "люкс", - сказал Билл. - Ведь это только начало. У нас ведь нет тех средств, которые государство в СССР выделяет для рабочих. Все это построено на профсоюзные взносы. Но не в деньгах дело. Самое важное, что ваша страна уже самим фактом своего существования помогает рабочим в странах капитала драться за свои права. Капиталист вынужден оглядываться на ваши социальные достижения и, хочет не хочет, уступает нашим требованиям".

...В парламенте штата Виктория в Мельбурне мы долго говорили с лидером лейбористской партии штата и парламентской оппозиции Клайдом Холдингом. Я рассказал ему о своих встречах с рядовыми австралийцами и об их интересе к нашей стране. "Знаешь, - задумчиво сказал Клайд, - то, что ты рассказываешь для нас, очень важно. Происходит серьезный сдвиг в сознании людей. Ведь совсем недавно в Австралии были очень сильны предрассудки, оставленные "холодной войной". Это была не наша война, и родилась она не в Австралии. Но мы - часть западного мира, и маккартизм был импортирован на пятый континент. Сейчас это звучит смешно, но совсем недавно рядовой австралиец всерьез верил в "красную угрозу" и в то, что коммунисты могут ворваться в его дом в любое время дня и ночи. Антикоммунизм и жупел "красной опасности" до сих пор пытаются использовать у нас правые фанатики. Но их время прошло. Австралийское общество становится более зрелым. Народ уже не верит в маккартистские мифы и понимает, что нам надо развивать отношения с СССР, ибо для Австралии это выгодно во всех отношениях".

И еще об одной встрече в Мельбурне мне хочется рассказать - о встрече с человеком, которого нередко называют "совестью Австралии", о встрече с Аланом Маршаллом, самым австралийским из всех австралийских писателей.