Саёнара, Тора!

Его звали Тора, что значит "тигр". Но во всем его облике было что-то нежное, доброе. И говорил он тихо, с мягкими певучими нотками.

Ему было за пятьдесят. В щетине коротко остриженных волос проступала седина, но ходил он прямо, и только бледное лицо, похожее на выскобленное дерево с тонкими прожилками, выдавало в нем больного человека. Но о болезни он никогда не говорил. Он говорил о цветах. Они были его страстью, его жизнью.

Все началось с вьюнка. Его посадили в отравленную почву Хиросимы на перекрестке двух улиц. Однажды солнечным утром среди развалин и черной пыли гибкий вьюнок распустился. Паломники, как в Мекку, шли посмотреть на яркий благоухающий цветок, выросший из пепла. Его назвали "асагао" - "утренний лик".

Мертвая пустыня улиц и живой цветок. Люди плакали и улыбались, увидев "лик утра". "Значит, не все Умерло..." - лихорадочно подумал Тора. Он прибежал?

домой. Он нашел во дворе маленький росток. В подвале каким-то чудом сохранился круглый темно-зеленый лист лотоса, и Тора бережно обернул им находку. Днями и ночами в этом горшочке он выхаживал слабый зеленый росток хризантемы. К весне единственная веточка окрепла, налилась соком, и появились игольчатые лепестки. Когда наступил праздник, праздник изящества и нежности, то первый цветок хризантемы Тора подарил самой веселой девочке квартала Миё.

Хризантемы Тора любил. У него была заветная мечта вырастить цветы колоритные: белые с золотой сердцевиной, медно-бронзовые и кроваво-красные. Он еще не знал всех секретов, но где-то в глубине души верил, что придет день, когда на его аккуратной, прямоугольной делянке зацветут красные хризантемы. Он изучал многовековой опыт садоводов, выдерживал молодые ростки в кадках, где лучше сохранялась влага, и наконец к приходу осени появились его новые питомцы - красные хризантемы с крупными бутонами.

Было солнечное воскресенье. У братской могилы погибших сгорбленная женщина упала на колени. Ее волосы напоминали пепел, тот самый пепел, которым покрывалась после взрыва земля. Держась за блестящий посох, молился старый жрец. В сторонке, у гранитных полочек с приношениями, стоял Тора. Может быть, его никто бы не заметил, но когда он положил к подножию пригорка яркую хризантему цвета крови, то молящиеся невольно обернулись. Не сказав ни слова, он ушел.

Камерун. Резчик по дереву

Тора, как большинство хиросимцев, умел скрывать свои чувства. Соседи по кварталу, где жил Тора, знали, что он вывел чудесные красные хризантемы, которые никогда не продавал, а относил к памятнику. Знали, что на плите памятника в списке умерших начертано имя матери Тора. Но никто никогда не вспоминал "атомный день", чтобы не ранить чуткую душу Тора. И японец, познакомивший меня с Тора, просил беседовать только о цветах.

Мы сидели на стеклянной веранде, и Тора, не умолкая, рассказывал о цветах. Он был влюблен в цветы, как бывает влюблен художник в свою задуманную, но еще не дописанную картину. Он взял три блеклых цветка и поставил в яркую вазу. Невзрачные лепестки ожили, появилась какая-то естественная красота с мерцанием нежных оттенков. Затем он показал лето... В плоскую темную вазу поставил фиолетовые ирисы, белые калы, листья камыша. Узловатыми короткими пальцами 0н согнул несколько листьев и пояснил, что летом часто бывают сильные ветры - тайфуны и изогнутые листья напоминают об этих суровых явлениях природы.

Советский корабль в одном из портов Южной Америки

От переводчика я услышал японское выражение "саби-ваби" - "красота простоты" и подумал, что оно как нельзя лучше подходит к Тора. Он, словно уловив мои мысли, начал говорить о красоте старых замшелых камней, тишине заросших прудов, засохших плодах, птичьих перьях. Он наслаждался лилиями, розами, камелиями - цветами торжественными, светлых тонов. Цветы передавали его чувства, переживания. Пожалуй, меньше всего он рассказывал о красных хризантемах. Это было его самое дорогое и самое святое чувство.

Остров Ямайка

...К калитке вела аккуратная дорожка, с обеих сторон обсаженная живой изгородью из красных кустов. Золотистый свет едва пробивался сквозь их густую листву, пламенем играя на крупных бутонах. Тора протянул теплую шершавую ладонь и сказал:

- Саёнара - до свидания.

Я ответил по-японски:

- Саёнара, Тора!