Корробори в Бесуике

Фред с Джоном держали в доме собаку и' двух кошек. Песик, крохотный щенок, был очень милый и забавный, он постоянно путался у нас под ногами; кошек же видели в доме редко - они все время где-то пропадали. Однажды утром, когда я спокойно курил на крыльце сигарету, прибежала одна из них и положила к моих ногам свою добычу - черную змею длиной в метр с аккуратно прокушенным затылком. Я внимательно осмотрел змею и по атласу австралийских змей Эрика Уоррелла, директора известного "змеиного зоопарка" в Госфорде, попытался определить ее вид. Оказалось, что змея из рода Demansia, которую австралийцы называют "блэк-уип-снейк" (черная змея-бич). Я позвал аборигена, как раз проходившего мимо, посмотреть на нее. "Это нгарму, - сказал он, - вы его больше всего видеть в песке у криков". Фред с Джоном подтвердили правильность моих догадок. "Они здесь в окрестностях водятся, - обрадовал нас Фред. - Но бояться их не надо, они трусливы и от человека норовят удрать сами. Укус этой твари не опасен для жизни. Есть тут, правда, экземпляры почище - уж если укусят, так пиши пропало - яд их смертелен. Так что будьте осторожны и не ходите вечером босиком и без фонаря!"

Со змеями в Бамьили мы встречались еще несколько раз, но, к счастью, с мертвыми, их приносили нам кошки, возвратившись из своих ночных странствий. Однажды одна кошка не показывалась в доме несколько дней, и ее миска с едой все это время стояла нетронутой. Я поделился с Фредом своим беспокойством за судьбу кошки.

"На этот раз змея, видно, оказалась проворнее, - ответил он, - и я уже лишился двух своих кошек. И хотя оба раза они пропадали бесследно, держу пари, что они поплатились жизнью за свою охотничью страсть! Подождем еще пару дней, и, если кошка не вернется, подыщем себе новую".

Черную кошку, неутомимую охотницу на змей, я уже больше не видел. Зато нам посчастливилось встретить нгарму - на сей раз живого.

Было это в субботу. После обеда мы мирно отдыхали перед домом. Мирек сидел на складном стуле в тени под деревом и читал, держа ноги в тазу с прохладной водой. Я неторопливо покуривал на крыльце. Вдруг Мирек как ошпаренный вскочил со стула, опрокинул на ходу таз с водой и в ужасе закричал: "Змея, змея!" Я вскочил вслед за ним. В траве мелькала черная тень, но так проворно, что мы не успели и опомниться, как змея исчезла за приоткрытыми дверями ванной.

Вне всякого сомнения - это была "блэк-уип-снейк", самая быстрая австралийская змея, показавшая нам на деле, что оправдывает свое название. Мы вооружились метлами и пошли в ванную. Мирек шел первым, я нехотя следовал за ним. Признаюсь, что к змеям я, как впрочем и большинство людей, испытываю непреодолимое отвращение. Еще в детстве волосы у меня вставали дыбом при виде самого невинного дождевого червя, спокойно греющегося на солнце на тротуаре в парке. С возрастом моя "змеебоязнь" отнюдь не уменьшилась, а, наоборот, усилилась. Я ни от кого и не скрывал ее, и надо мной частенько из-за этого подтрунивали. Итак, мы вошли с Миреком в ванную. Только тут я вспомнил, что оба мы босиком. К нашему великому удивлению, змеи в ванной не было. Мы осмотрели все вокруг, но от юркой "блэк-уип-снейк" не осталось и следа - очевидно, змея юркнула в отверстие для стока воды. Так закончилась наша первая встреча с нгарму.

Еще до приезда в Австралию мы достаточно наслышались о "змеиной опасности". Из книг мы узнали, что здесь живет около 120 видов змей, среди которых много ядовитых. Правда, господин Уоррелл в беседе с нами в знаменитом "змеином зоопарке" в Госфорде несколько рассеял наши опасения.

"Иностранцы часто думают, что бедная Австралия буквально кишит ядовитыми змеями. Правда, хотя и редко, но их можно встретить всюду - в кустарнике, в саваннах, в горах, в желтых песках, в степи, у болот и даже в море. Змея - существо довольно пугливое, и человека она, как правило, избегает. Нападает только, когда ее раздразнят или когда она чувствует опасность. Несмотря на относительно большое количество ядовитых змей, смертельные случаи от укуса в Австралии редкость - по статистике, всего 5 - 10 случаев в год. Подсчитано, что вероятность смертельного укуса ничтожно мала - 1:1 600 000. От аварий на дорогах в Австралии за год погибает людей в сотни раз больше, чем от змеиных укусов.

На Северной Территории ядовитых змей гораздо меньше, чем в остальных частях континента, особенно на Юго-Востоке. Чтобы избежать змеиного укуса, достаточно ходить в закрытой обуви (сапогах длиной хотя бы выше щиколотки), а главное - быть осторожным. Хочу дать вам совет: увидев змею, посторонитесь, в буше места достаточно. Никогда не пытайтесь убить ее или схватить. Именно при этом змеи чаще всего кусаются. Раздраженные или раненые, они очень агрессивны. В кустарнике всегда смотрите, куда вы ступаете или садитесь. Перед сном обязательно проверьте палатку и спальный мешок, а ночью выходите с фонариком и обутым. Не поленитесь - прочтите мою книжку об австралийских змеях: научитесь распознавать хотя бы самых распространенных змей. В случае укуса, как это ни смешно, очень важно знать, какая змея укусила, - ведь против каждого вида змей применяется своя сыворотка. Установить это не так сложно - в одной местности живет обычно лишь несколько видов змей.

Но не надейтесь всецело на сыворотку. Применять ее сложно, дозы большие, и чаще всего возникают побочные реакции. Да сыворотки у вас наверняка с собой и не будет. Ведь ее нужно хранить в холоде, а в тропиках без холодильника это невозможно. Так вот, если вы будете соблюдать основные правила в обращении со змеями, бояться вам нечего. А главное - не недооценивайте себя и не переоценивайте змей. Усвойте одно - змея такое же живое существо, как и любое другое. Если вы не будете дразнить ее, бить, хватать, то (за редкими исключениями) она наверняка уберется с дороги. Поэтому избегайте змей, как вы избегаете плохих людей, и увидите, что с вами ничего не случится!"

Наши исследования быстро продвигались вперед, кипа записей с результатами антропологических измерений и заполненных демографических анкет росла с каждым днем. Аборигены, вдохновленные примером своего "вождя корробори" и более решительных соплеменников, пересилили свою застенчивость и недоверие и стали приходить к нам сами. Они охотно позволяли себя фотографировать и брать образцы волос; только со слепками с лица все оставалось по-прежнему. Время от времени появлялись непредвиденные трудности, но, прибегая к небольшим хитростям, мы преодолевали и их.

Аборигены приходили обычно группами. Мужчин мы обследовали первыми - большинство из них работало, и нам не хотелось надолго отрывать их от дела. Женщины, получив по банке с лимонадом и по сигарете, садились на землю, скрестив ноги, и с удовольствием наблюдали за происходящим - для них это было хорошим развлечением. Ожидание их ничуть не раздражало, скорее наоборот - времени у них было достаточно. Сначала мы записывали имена и год рождения мужчин. Большинство аборигенов имеет два, а иногда и три имени: туземное имя (так называемое бушнейм, или "имя в буше") и европейское имя, полученное от белых австралийцев. Имя аборигена обычно отражает (на языке соответствующего племени) определенное свойство обладателя. Так, одного старика, страдавшего в молодости лихорадкой, звали Мурр-Мурр, что на языке племени рембаранка означает "трясущийся".

Белым переселенцам поначалу было трудно запоминать имена аборигенов. В конце концов, посудите сами, каково помнить такие вот имена, как Мо-И-Вонга, Гунанг-Ванга, Йунгарунга, Выоррмувук, Йирритйирр, Вандималунгу и т. д. Поэтому европейцы стали давать аборигенам разные прозвища, а затем имена английского происхождения. Теперь прозвища остались лишь у людей старшего поколения. Просматривая списки аборигенов, я временами не мог удержаться от смеха, наткнувшись на такие мужские имена, как Литл Джек ин Бокс, (маленький Джек в коробке), Сноу Бол (снежный ком), несколько Буффало Биллов, Докторов, Старых Капитанов и т. д. Бывали случаи, что в одном поселении или на скотоводческой станции жили несколько тезок. Чтобы их не путать, к имени прибавляли прозвище. Если, например, Джек был старый, его называли Олд Джек (старый Джек), если был высокий и рослый, - Биг Джек (большой Джек), Джека, носящего капитанскую шапку, звали Кэптн Джек.

Некоторые аборигены (в основном из среднего поколения) брали еще одно европейское имя и делали из него фамилию, которую принимала вся семья. Так, уже известный нам Виллн принял фамилию Мартин; под именем аборигена Яиларма его знают лишь немногие соплеменники. Этот распространенный теперь обычай помогает австралийцам лучше ориентироваться в именах аборигенов. Новорожденного называют именем, которого в поселении еще не было. Поначалу это казалось делом нетрудным, но со временем выбор становился все беднее. Сестра, заведующая больницей в Бамьилн, пожаловалась мне, когда я пришел выписать из картотеки кое-какие данные, что у нее уже не хватает фантазии выдумывать имена, и попросила меня помочь, на что я с радостью согласился. Я написал десятка два чешских мужских и женских имен, которые было бы нетрудно выговаривать и аборигенам и австралийцам. Я сказал заведующей, что не уверен в том, понравятся ли родителям эти имена, на что эта энергичная, лет сорока пяти дама родом из Венгрии ответила:

"Если мы будем считаться с пожеланиями родителей, то через два-три года с этими Джонами, Джеками, Алисами и Мэри здесь опять будет такая путаница, что сам бог не разберет. Не бойтесь - ваши имена прекрасны, а я уж сумею убедить в этом родителей!"

Так что через некоторое время при очередной переписи аборигенов правительственные служащие будут в недоумении покачивать головами, наткнувшись на непривычные для них имена вроде Бланки, Здислава, Алены, Цтибора, Ленки, Мирека или Итки.

Запись имени - самое простое. Сложнее определить год рождения аборигенов. Люди среднего и старшего поколения в большинстве своем не знают, когда они родились. И устанавливать этот факт приходится очень длинным путем. Например, так: все помнят начало войны, когда японцы напали на Дарвин. Никто, конечно, не знает, в каком году это было, но кто-то вспоминает, что в то время он был маленьким мальчиком, у другого начала расти борода, у третьего появилась седина. У немолодых женщин я спрашиваю, сколько лет было в то время их детям. И таким вот окольным путем определяю приблизительный год рождения.

После этого Мирек снимает отпечатки пальцев и ладоней и отбирает образцы волос, а я задаю вопросы демографической анкеты ожидающим своей очереди. Очень важно установить степень родства. Для этого нужно узнать имена родителей, их год рождения, место жительства, из какого они племени; если они уже умерли, то год смерти. Такие же данные нужны и о братьях и сестрах. Есть в анкете вопросы об образовании (закончена ли школа, сколько лет продолжалась учеба и где), о настоящем и прежнем месте работы, семейном положении, необходимы основные данные о муже и жене (или женах - у австралийских аборигенов до сих пор существует полигамия). Многоженство распространено в основном среди старшего поколения. Постепенно оно отмирает, большинство молодых людей имеют только одну жену. Затем следует графа - количество детей и основные данные о них (имя, год рождения, место жительства, в случае, если у мужа несколько жен, имя матери), далее идет графа о миграции аборигенов (старое и новое место жительства, причина переезда и т. д.).

Последний и отнюдь не второстепенный вопрос - языковые знания. Каждое племя говорит на своем языке. Австралийские аборигены занимают среди других народов мира совершенно особое место: их племенные языки совсем несхожи не только с языками народов других континентов, но и друг с другом. Поэтому одно племя не всегда может договориться с соседним. В этом вы убедитесь на следующем примере:

Большинство аборигенов владеет языками нескольких соседних племен. Но мы встречали супругов из разных племен, которые не знали языка друг друга. В этих семьях единственны! средством общения был английский язык.

После того как Мирек взял у аборигенов образцы волос и снял отпечатки пальцев, мне пришлось прервать демографические исследования и заняться секретарской работой. Я записывал результаты обмеров. Для этой цели, как и для фотографирования, аборигенам нужно было раздеться до нижнего белья. И тут возникла новая проблема - ни мужчины, ни женщины (за небольшим исключением) белья не носят. Мы нашли выход из положения. Я пожертвовал свои трусы, которые аборигены надевали по очереди. Дамских трусиков, увы, раздобыть не удалось, и женщин пришлось фотографировать и обмеривать одетыми.

У многих аборигенов на теле оказались рубцы. Они наносили их себе сами или с помощью соплеменников. В их понимании рубцы украшают мужчину и служат доказательством его мужества. У одних они были на груди, у других - на руках и бедрах. Но видели мы и совсем другие рубцы - следы копья воина враждебного племени. Однажды мы обмеривали старика Билаи-А-Вонгу, по прозвищу Слиппери (живой, проворный). Старик ухаживал за газоном в школе. На вид это был симпатичный, добродушный, мягкий человек с веселыми глазами и приятной улыбкой. А спустя несколько дней мы узнали, что в молодости

Билаи-А-Вонгу был отважным, не ведающим страха воином племени рембаранка. Много недругов из соседних племен пало от его копья. Старика нельзя осуждать за это - такими были законы его племени. Но мне бы не хотелось повстречаться с ним с глазу на глаз лет тридцать - сорок назад...

Об обещании аборигенов взять нас в буш поохотиться мы почти забыли. Но однажды вечером накануне "Пикник Дей" (его отмечают ежегодно 4 августа) к нам зашли два аборигена и без долгих объяснений спросили, поедем ли мы с ними завтра на охоту. Мы согласились - в этот день никто не работает и обследования проводить все равно мы не смогли бы. Это старый традиционный праздник, и отмечают его не совсем обычно: взрослые с детьми выезжают на лоно природы, разбивают лагерь под открытым небом и устраивают пикник.

Отправились мы рано утром. Нас было семеро: Мирек, я, трое аборигенов среднего возраста и две девочки лет десяти. У одного из аборигенов была с собой мелкокалиберная винтовка, другой собирался одолжить копье у родственников в Бесуике. Вот тут-то мне стало жаль, что наши коллеги из первой группы не оставили нам ни одного ружья. Мы ехали по шоссе в сторону Мейнору и спустя час добрались до правительственной скотоводческой станции Бесуик, где живет несколько больших семей пастухов-аборигенов.

В лагере нас встретила гурьба детишек и родственников "наших" аборигенов из Бамьили. Пришел и танцор Самбо, мужчина лет сорока пяти. Мы познакомились с ним еще в Бамьили, где он живет на краю лагеря со всем своим семейством - тремя женами и несколькими детьми. Во второй половине дня он предложил устроить специально для нас небольшое корробори^*. Мы согласились и обещали приехать к вечеру. Самбо привел нас в кустарник недалеко от лагеря и показал юту - шест длиной метра в три, украшенный орнаментом и пучками перьев. Он объяснил, что каждый пучок олицетворяет одного из родственников (пусть даже умершего), который таким образом символически присутствует на корробори. Самбо привез юту из самой Оэнпелли, миссии для аборигенов на северо-западе резервации Арнемленд. Насколько мы могли понять из его рассказа на ломаном английском языке, вокруг юты во время корробори будут танцевать.

^* (Корробори (англ. corroboree) - праздник аборигенов с музыкой и танцами, на котором не присутствуют женщины и дети, не прошедшие обряд посвящения. Корробори изображают в основном сцены из жизни племени (охота, сражение и т. д.). - Прим. С. Новотного. )

Мы попрощались с Самбо до вечера и в сопровождении двух аборигенов из Бамьили (третий остался у своих родственников в Бесуике) и девочек продолжали путь. Мы хотели добраться до водопадов на реке Уотерхаус, они находились примерно в часе езды бушем. Пыльный проселок через минуту сменили две колеи, проторенные в траве. По дороге нам время от времени попадались термитники различной величины. Небольшие мы осторожно объезжали - они тверды как камень и могут легко проколоть шину. Австралийские водители опасаются их не меньше, чем осколков бутылки на шоссе. При переезде через высохшее русло крика Мирек включил переднюю передачу. Берега ручьев были порой такими крутыми, что для переезда через них приходилось браться за лопату.

Но за все наши мучения в пути мы были щедро вознаграждены - перед нами открылся великолепный вид на озеро, с двух сторон обрамленное высокими скалами. В период муссонных дождей между скалами низвергается водопад. В сухую погоду он высыхает. Озеро необычайно живописно; суровые, изрезанные трещинами скалы, берега утопают в зелени эвкалиптов и пальм, манят взор песчаные пляжи. Мне захотелось тут же броситься в воду, освежиться после утомительной дороги, но один из аборигенов показал мне на песке частые следы крокодильих лап, а у самой воды несколько желобков, по которым крокодилы соскальзывают с берега в воду. "Но ведь это же речные крокодилы джонсони. Они совершенно безобидны!" - наивно возразил я аборигену, но тот был другого мнения. Я присмирел и сел вместе с аборигенами на берегу. Минут через десять один из них тронул меня и молча показал прямо перед собой. Метрах в двадцати от нас на воде появилась крокодилья морда. В ту же секунду раздался выстрел и крокодил скрылся под водой. Выстрел был меткий, по бессмысленный: выловить добычу было невозможно. Мертвое тело крокодила, раздутое газами, всплывет на поверхность лишь спустя несколько дней. Охота на крокодилов джонсони по всей Северной Территории запрещена, на их отстрел нужно иметь специальное разрешение, но кто может проследить за этим. Ведь полицейский, живущий неподалеку, в Маранбое, и отвечающий за порядок в этих местах, имеет на своем попечении территорию площадью около 16 тысяч квадратных километров.

Девочки между тем взяли у Мирека удочки и пошли рыбачить. Проблему наживки они решили очень быстро: поймали трех лягушек, убили их и насадили на удочки. Вскоре девочки хвастались первым уловом - почти килограммовым окунем.

Одно удовольствие было наблюдать за их быстрыми и ловкими движениями; ведь они - истинные дети природы.

Время пролетело незаметно; пора отправляться в обратный путь. Мы с Миреком возвращались с пустыми руками. Три здоровенные рыбины, улов наших маленьких спутниц, лежали в дорожном холодильнике. По пути нам встретился кенгуру, но, прежде чем раздался выстрел, он исчез в высокой траве.

Самбо между тем уже поджидал нас у лагеря. Он был неузнаваем: на нем была лишь набедренная повязка из цветного платка, а все тело раскрашено глиной - левая половина красной, а правая - белой; в волосах у него развевался пучок пз перьев. Он привел нас на небольшую поляну на краю кустарника, где уже ждали музыканты. Вскоре появились еще два танцора, раскрашенные, как и Самбо, но вдобавок ко всему у них были разрисованы и лица, что придавало им грозный, устрашающий вид. Самбо воткнул посреди поляны юту, подошел к нам и попросил что-нибудь поесть - на пустой желудок танцуется плохо. Мы дали ему несколько банок мясных консервов и пачку печенья. Самбо поделился едой с остальными, а когда он подошел к нам снова за сигаретами, мы вспомнили о рыбе и отдали ее тоже. Он взял рыбу, крикнул что-то двум парнишкам, глазевшим поодаль, и неторопливо закурил сигарету. Ребятишки невероятно быстро развели костер и бросили в него рыбины. Через десять минут они были готовы. Ребята наломали веточек, разложили их на земле и сверху положили рыбу. Самбо и его танцоры сломали каждый по два прутика и принялись за еду. Они искусно накалывали куски рыбы этим нехитрым "столовым прибором", ни разу не уронив ни одного кусочка на землю. Мы удивились, как быстро ребятишки приготовили еду, как все было гигиенично и чисто. У нас ушло бы на это куда больше времени и потребовалась бы всякая кухонная утварь и посуда.

Музыканты между тем "настраивали" инструменты. Главный музыкант играл на диджериду, два других отбивали ритм ударными дощечками. Кроме того, было два певца. Наконец танцоры договорились с музыкантами и началось корробори. Самбо заранее объяснил нам, что танец будет изображать охоту на птиц. Мы включили магнитофон и с нетерпением ожидали начала праздника. Кроме двух мальчишек, что готовили рыбу, мы были единственными зрителями - аборигены из лагеря, видимо, нашли себе другие развлечения.

И вот танец начался. Да простит мне читатель, но описать его словами невозможно. Это было очень правдоподобное, необыкновенно тонкое подражание поведению птиц в природе. Танцоры не упустили из виду даже такой детали, как пыль, покрывающая землю, и временами вздымали ее так, что их почти не было видно. Пытаясь сфотографировать танцоров, мы не знали, как уберечь камеру от пыли. Танец закончился тем, что Самбо выдернул юту из земли, танцоры ухватились за нее и побежали прямо на нас, словно собираясь этой жердью выбить воображаемые двери. Нам уже начало казаться, что вот-вот они собьют нас с ног, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, танцоры остановились и изменили направление.

Корробори закончилось. Самбо несколько раз спросил нас, довольны ли мы и правда ли, что его фотографии появятся в газетах. Я пообещал ему это, и его лицо просияло - он, первый танцор из Бамьили, попадет в газеты! Снимок, к счастью, удался, и я мог выполнить свое обещание. Мы возвращались в лагерь, но в ушах у нас продолжал звучать своеобразный, неповторимый ритм. Музыканты шли бушем, распевая на ходу. У машины мы еще раз поблагодарили Самбо за огромное удовольствие. Перед отъездом он спросил нас, не могли бы мы взять его с собой в какой-нибудь большой австралийский город, где он хотел бы танцевать тоже. Было видно, что Самбо усвоил суть европейской коммерческой политики и понял, что его искусство может послужить для него хорошим источником дохода. Он только не знает пока, как приняться за дело. Но придет время, и какой-нибудь предприимчивый делец организует танцевальный ансамбль аборигенов, который будет разъезжать по всему миру, и зрители разных стран увидят корробори на сцене так же, как народные танцы "Слука" или "Лучницы". Однако никакая сцена никогда не заменит естественные кулисы буша и ни за какие деньги нельзя купить вдохновение танцоров.

Через несколько дней после нашей поездки в Бесуик я поехал в Катерин за почтой. На обратном пути остановился в Маранбое перекинуться словом с Колином, областным полицейским, с которым я сдружился сразу после нашего приезда в Бамьили. Полицейский участок в Маранбое - один из старейших. Он был основан еще в начале века. В большом деревянном доме полиции, построенном в типичном колониальном стиле, живет только Колин с женой и девятилетней дочкой. Здесь же в доме крохотное почтовое отделение, одно из самых миниатюрных, какие я когда-либо видел. Одна из комнат разделена перегородкой пополам: половину занимает канцелярия полицейского участка - это владения Колина; на другой половине, где находится "почтовое отделение", всеми делами заправляет его жена.

Чуть не забыл сказать, что в доме есть и "школа": в углу просторного зала на первом этаже стоит школьная парта и шкафчик с тетрадями и учебниками дочки Колина - Дейзи. Каждое утро без пяти минут девять мама дает звонок и Дейзи спешит в школу. Она садится за парту и включает приемник и передатчик. Дейзи устанавливает связь с учителем, и, как в обычной школе, начинаются занятия. Разница лишь в том, что ни Дейзи, ни ее учитель не видят друг друга. Но это не страшно, так как все воспитательные функции взяла на себя мама, не дающая Дейзи никаких поблажек. Так учатся сотни детей на отдаленных фермах и скотоводческих станциях Австралии - везде, где они не могут посещать обычную школу.

Колин, высокий статный мужчина примерно моего возраста, служит полицейским всего несколько лет. До этого был банковским служащим, но скучная бухгалтерская работа была ему не по душе. Ему нравится разнообразие, он очень любит буш, вот и решил сделать карьеру в Northern Territory Police Force (Полицейские силы Северной Территории). Несколько месяцев ему пришлось ходить на специальные курсы. После их окончания Колин переселился с семьей в Маранбой. Каждую неделю на служебной "тойоте" он объезжает вверенный ему район, заглядывает на скотоводческие станции, в лагеря аборигенов, следит за соблюдением законов, преследует нарушителей, регистрирует смерти и рождения, регулярно докладывает о состоянии дорог.

На такой трудной, утомительной службе не каждый выдержит, поэтому в NTPF берут только сильных, здоровых парией. Претендент должен быть крепкого спортивного телосложения, ростом не меньше шести футов (около 180 см), иметь законченное среднее образование и, разумеется, безупречное прошлое. Кандидат, отвечающий этим требованиям, поступает на курсы полицейских, где его учат самозащите (полицейский носит на службе не оружие, а лишь стальные наручники), вождению машины и мотоцикла, знакомят с обычаями в буше и многими другими полезными вещами. Ведь полицейский в бежевой униформе и широкополой шляпе в захолустной сельской местности часто является единственной правительственной инстанцией. Правда, эта трудная служба хорошо оплачивается. Если выдержать на ней несколько лет, то потом можно уехать на юг и купить небольшой домик. Это - предел мечтаний многих жителей Северной Территории.

Колин сердечно поздоровался со мной, пригласил в дом и предложил посидеть минутку за кружкой пива. Он с интересом расспрашивал о наших исследованиях, а когда мы прощались, вдруг удивил меня неожиданным вопросом:

"Ну, а как вам понравилась экскурсия на водопады? Прекрасное место, правда?"

Я недоуменно взглянул на него. Откуда он знает, ведь мы с ним об этом не говорили! Колин усмехнулся:

"Не забывайте, что здесь у меня есть следопыт-абориген. На следующий день, после того как вы побывали на водопадах, он доложил мне, что там был незнакомый "лендровер", следы которого привлекли его внимание. Во всей округе "лендровер" есть только у вас, так что никто другой там быть не мог. Как видите, человеку здесь не так-то легко затеряться. А попробуй он только скрыться, так мы его живо разыщем!"