На станции "мечтательного кенгуру"

После окончания работы в миссии Ропер-Ривер мы отправились обратно в Бамьили. Наш "лендровер" был как будто в полном порядке, но при осмотре в местной мастерской механик-абориген обнаружил, что держатель рессоры у правого заднего колеса вот-вот даст трещину, и заменил его. Наш злосчастный переезд через Ропер не остался без последствий. Нам еще повезло, что неполадку обнаружили в миссии.

Живописные берега Ропера в высоких эвкалиптах и холм, по склонам которого расположились домики миссии, вскоре остались позади. Минут через двадцать мы доехали до уже знакомой нам изгороди, проходящей вокруг резервации аборигенов Арнемленда. На этот раз мы не спешили. По пути я отобрал несколько образцов почвы (в нашу задачу входили и исследования природной среды обитания племени рембаранка). Миновав перекресток, на котором два дня назад ошибочно свернули на север, мы доехали до брода через реку Уилтон. Переправу одолели благополучно. Живописная река с чистой, прозрачной водой, берега, поросшие тропической растительностью, очаровали нас своей красотой. В тот миг у нас было одно желание - остановиться хотя бы на минуту и искупаться в реке, которая так много значит в истории племени рембаранка. В местах, расположенных выше по течению, остались старые покинутые стойбища аборигенов, пещеры с наскальными рисунками и священные места, где аборигены проводят свои обряды и ритуалы. Каждый год люди ремба-ранка по-прежнему совершают сюда паломничества, устраивают здесь корробори, обряды посвящения мальчиков. Где-то там уже находится первая группа нашей экспедиции; а через некоторое время отправимся туда и мы.

Купание нас очень освежило - мы плескались и дурачились в воде, как дети. Этот блаженный уголок земли, где тишину лишь изредка нарушают пронзительные крики попугаев, напомнил нам безмятежное детство на Сазаве, куда мы еще мальчиками ездили отдыхать с палатками. Мирек решил попытать счастье и забросил удочку. Я уже облизывался в предвкушении того, что на обед вместо изрядно надоевших консервов в масле с твердыми сухарями мы полакомимся свежей жареной рыбой. Но увы, Миреку не повезло. Близился полдень, солнце припекало все сильнее, и вскоре пот лил с нас в три ручья. Обедали мы на больших валунах на берегу реки. Опять надоевшие консервы в масле, для аппетита мы съели по горсти изюма и запили водой из полотняного мешка, здорово выручившего нас в пути - за счет испарения вода в нем все время холодная, даже когда машина стоит на месте. Выкурив по сигарете, мы завершили нашу трапезу и отправились дальше - к скотоводческой станции с поэтическим названием Юрапанга, что на языке аборигенов означает "мечтательный кенгуру". Там есть люди из племени рембаранка. Станция находится между Уилтоном и Ропером, в нескольких километрах от Уилтона. О нашем приезде там уже знали, так как с Марджори, молодой женщиной, помощницей владельца станции, мы познакомились еще в миссии Ропер-Ривер.

"У нас не рассчитывайте на роскошь, в Юрапанге нет даже домов", - сказала она нам тогда. Мы приняли это за шутку, но вскоре убедились, что Марджори говорила серьезно.

Мы проехали через ворота в проволочной изгороди, и перед нами из-за кустарника открылась широкая равнина. В центре стоял большой дом - собственно говоря, не дом, а крыша на металлических опорах; неподалеку была небольшая школа и перед ней автоприцеп - квартира учительницы. Вокруг "большого дома" располагались загоны для скота, и совсем в стороне - лагерь аборигенов. Нас встретил владелец станции господин Рей Фрайер, мужчина лет сорока, ростом чуть ли не в два метра, с приветливым симпатичным лицом.

"Очень рад видеть вас у себя. Марджори говорила, что вы приедете сегодня..Располагайтесь, будьте как дома. Живите у нас сколько вам нужно", - он подал нам широкую ладонь, крепко пожал руки и повел в дом.

Марджори говорила правду - дом еще только строился. Над полом из больших плоских камней, соединенных цементом, возвышалась металлическая конструкция с крышей из гофрированного оцинкованного железа. Закончена была только передняя стена, внутреннее пространство разделялось лишь полуметровой высоты фундаментом для стен. Но "помещения" были уже обставлены мебелью, так что можно было догадаться, где будет столовая, кухня, спальня, жилые комнаты и склад для продуктов и инструмента. Оборудование было самым современным - газовая плита, водопровод с горячей и холодной водой и непременный в этих широтах керосиновый холодильник. Образцовая чистота, поддерживать которую в такой пыли было не так-то просто, свидетельствовала об усердии, трудолюбии хорошей хозяйки. Господин Фрайер пригласил нас к столу. Хотя мы уже пообедали, Марджори предложила нам холодную солонину, овощи и хлеб с маслом. После обеда пили чай, кофе и охлажденную воду.

"Воду мы качаем прямо из Уилтона, она отличная. Пива и спиртных напитков у пас нет - здесь "драй кэмп" (dry camp)^*, но для вас, думаю, это не так уж важно", - сказал господин Фрайер. Мы ответили, что уже были на нескольких станциях и вполне довольны всем.

^* (Dry camp - буквально "сухой лагерь". В Австралии так называют фермы, скотоводческие станции или поселения, где потребление алкоголя запрещено пли очень ограничено. )

Так как пастухи-рембаранка возвращаются только к вечеру, мы, чтобы не терять времени, решили после обеда осмотреть местную школу для аборигенов. Она помещалась в одноэтажном доме с новыми партами и стульями. Молодая учительница показала нам свою квартиру - удобный алюминиевый автофургон, в котором была кухня с водопроводом, газовой плитой и керосиновым холодильником, кабинет, спальня и ванная. Такой автофургон привозит на место тягач, с него снимают колеса, ставят на стальные или бетонные опоры, подключают воду, пропан-бутановый баллон или электрический ток - и жилье готово. Там, где нет электричества, освещение газовое. Благодаря такому простому и рациональному решению руководство школ в редконаселенных областях континента устранило проблему дополнительных школьных помещений и жилья для учителей. Если на какое-то время нужно увеличить количество классов, привозят фургон и необходимость в строительстве нового здания отпадает.

Пока не вернулись пастухи, Мирек отобрал у школьников-аборигенов образцы волос, отпечатки ладоней и пальцев, обмерил их и взвесил. Л я с альбомом для рисунков и с фотоаппаратом отправился побродить по окрестностям. Места были великолепные. Станцию с двух сторон окружали холмы, поросшие кустарником, который в лучах полуденного солнца казался окутанным необыкновенной голубоватой дымкой. Я не мог налюбоваться этой красотой, выбрал один из самых живописных видов и начал рисовать, да так увлекся, что не заметил господина фрайера, стоявшего у меня за спиной.

"Вы выбрали самый красивый вид. Эти холмы я люблю больше всего на свете", - сказал он тихо. Я молча кивнул и, когда закончил рисовать, сказал: "Позвольте, господин Фрайер, подарить вам этот рисунок. Ведь у вас дома стены совершенно голые!"

Не произнеся ни слова, он с благодарностью пожал мне руку, его взгляд говорил, что мои слова до слез растрогали его.

К вечеру в клубах густой пыли прибыла "тойота", та самая, в которой Мирек с Марджори и ее друзьями ездили на рыбалку. Из машины выскочила дюжина статных парней в широкополых шляпах. Большинство из них были родственниками рембаранка, с которыми мы познакомились на других станциях и в поселениях. Мы в нескольких словах рассказали им, зачем приехали и как поживают их родственники. И тут же начали производить измерения и обследования. Пастухи отнеслись к нам дружески, с большим пониманием, и работа пошла быстро. Последнего пастуха мы обмеряли, правда, при слабом свете лампочки, но вместо планируемых одного-двух дней на эту работу мы затратили всего три часа. Мирек хотел было сделать еще слепок с лица (гипс мы всегда возили с собой), но это ему не удалось. К нашему удивлению, пастухи были хорошо информированы о бамьильских "опытах" - местный "телеграф" сработал...

После такой "скоростной" работы мы были все в пыли. Неплохо было бы принять душ. К нашей радости, около школы мы обнаружили новый домик с душем, туалетом, прачечной и кухней для аборигенов. Он, правда, еще не был достроен, но все оборудование отлично работало, оно было сделано еще до начала строительства дома. Приняв душ и переодевшись, мы вернулись к "большому дому". Во дворе господин Фрайер на большом железном противне жарил бифштексы, их вкус и размеры по достоинству оценила бы любая наша хозяйка. Ужинали за большим столом вместе со всеми белыми служащими станции. Пришла и учительница. Пастухи-аборигены питаются со своими семьями. Господин Фрайер усердно угощал нас.

"Мясо должно быть на столе три раза в день", - улыбаясь, говорил он. После ужина за чашкой кофе мы познакомились со станцией и ее владельцем поближе. Юрапанга - исконный поселок аборигенов, находится на востоке, на водоразделе двух рек - Уилтона и Ропера. Около 1890 года здесь была основана скотоводческая станция. Господин Фрайер сам из Квинсленда, его мать - норвежка, отец - англичанин. В Юрапанге он недавно - 14 месяцев назад купил ее и сразу начал модернизировать.

"Сейчас некогда строить дом, вот начнутся дожди, тогда можно будет заняться этим вплотную".

Я был поражен размерами дома: длина 40 - 45 метров, ширина более 20 метров.

"Когда начнутся дожди, поставим в доме еще несколько кроватей, пусть там спят и аборигены, ведь некоторые их палатки и домики не выдерживают сильного дождя. Но и их я постепенно приведу в порядок".

Из лагеря аборигенов неподалеку раздались звуки диджериду и монотонный ритм ударных дощечек.

"Кажется, аборигены готовят небольшое корробори, давайте посмотрим", - предложил нам хозяин. Мы вышли из дома - над нами простирался звездный небосвод. Было полнолуние, и кустарник, залитый лунным светом, манил своей таинственностью. В лагере горел костер, в отблесках огня вырисовывались высокие темные фигуры. Мы молча сели на землю и прислушались к заунывной мелодии. В ней была какая-то покоряющая простота, что-то от окружающей нас природы. Песня закончилась, ритмичный стук ударных дощечек и звуки диджериду смолкли. Вдалеке раздался лай динго, переходящий в протяжный вой, к нему присоединилось несколько домашних собак. Мы как завороженные смотрели на пылающий костер, будто перенеслись на время в какой-то далекий, иной мир. Лишь через минуту кто-то из нас, как бы очнувшись, нарушил долгое молчание. Мирек принес магнитофон и записал несколько песен. В десять часов господин Фрайер поднялся и сказал, что пора идти спать. Мы пожелали аборигенам спокойной ночи и вернулись к себе. Уснули мы в спальных мешках на двух свободных кроватях в самом конце дома. Луна светила нам в лицо, свежий ветер гулял по всему дому, и в этом было неповторимое очарование. Я лежал с открытыми глазами, любуясь нереальными, фантастическими контурами кустарника. Наконец сморила усталость и я заснул здоровым, крепким сном. Разбудил меня голос господина Фрайера, выкрикивавшего "Daylight, daylight", что означает "дневной свет". Эти слова с незапамятных времен слышатся по утрам на станциях и фермах Австралии. Еще не совсем рассвело, светила луна, все было погружено в глубокий сон. Я посмотрел на часы - четверть шестого, а господин Фрайер стоял передо мной одетый, умытый и побритый; перед домом снова пылал костер и на железном противне жарились бифштексы.

"Собирайтесь поскорее, сегодня в загоне за Уилтоном будем клеймить скот, будет на что посмотреть", - предложил нам хозяин.

Мы быстро встали. В шесть часов все уже были на ногах, начинался трудовой день. Завтрак оказался сытный - свежие бифштексы, фасоль, хлеб, кофе.

"Хорошенько поешьте, обед будет не скоро. Иногда до самого вечера мы не успеваем не только пообедать, но даже перекусить".

Мы последовали примеру других и съели по три бифштекса.

Начало светать. Возле дома собирались пастухи. Кто-то завел "тойоту", и все весело и ловко взобрались в кузов. Уже знакомым путем мы отправились к Уилтону, пересекли его и поехали по той самой дороге, с которой в тот злосчастный субботний вечер мы неудачно свернули на север. Наконец оказались перед загоном, полным скота. Его однообразное мычание разносилось по окрестностям.

В загоне было несколько пастухов, оставшихся здесь со вчерашнего дня. Мы с господином Фрайером забрались на высокую ограду из толстенных бревен и ждали, что будет дальше. Посреди загона были перегородки, тоже из толстых бревен, но для чего они, я пока не понимал. В дальнем углу загона горел костер, на нем калили железо для клеймения. Животные толпились в противоположном углу. Стадо объезжал главный пастух, как здесь говорят, "хед стокмэн" - статный абориген на муле.

"Мул в этом деле лучше, чем лошадь, - объяснил мне господин Фрайер, - он сильнее и спокойнее".

Наездник на муле закинул кожаное лассо (конец его был привязан к седлу) и ловко поймал молодого бычка. Затем он быстро объехал перегородку, так что бычок остался по другую сторону ее, и притянул бычка к себе. В это время подбежали несколько пастухов. Бычка повалили. А от костра между тем бежал еще один пастух с раскаленным железом, которое он быстро прижал к шее становящегося на дыбы мычащего животного. Горелая шерсть задымилась. В ту же секунду второй пастух карманным ножом ловко надрезал бычку уши, другой отпустил лассо, и бычок убежал к стаду. Все было сделано так быстро, что мы не успели даже запечатлеть увиденное на фотопленке.

Мы не скрывали своего восхищения ловкостью и смелостью пастухов.

"Это еще что, - засмеялся господин Фрайер, - вот подождите, дойдет очередь до настоящего быка, тогда увидите". Он кивнул главному пастуху - тот снова закинул лассо. В петле очутилась шея могучего быка; в нем угадывалась огромная сила. Это сразу чувствовали и главный пастух и мул - теперь они должны были показать, на что оба способны. Медленно, шаг за шагом притягивал мул быка к перегородке. Тут к быку подбежал один из молодых пастухов, который хотел показать владельцу станции свое мужество и ловкость. Он схватил быка за хвост, стараясь его повалить, но безуспешно. Мощное животное, капая слюной, с мрачным мычанием стойко сопротивлялось. Нужно было избрать другую тактику. Тогда один пастух попытался поймать заднюю ногу быка в веревочную петлю, другой старался зацепить переднюю.

"А ну, давай, ребята!" - подбадривал их господин Фрайер. Наконец задняя нога попала в петлю. Пастух намотал веревку на крайний кол перегородки и вместе с другими начал тянуть быка, как моряки тянут корабль к берегу. В это время второму пастуху удалось зацепить переднюю ногу и обвязать ее веревкой. Одно усилие - и бык с грохотом упал. Последовала та же процедура, что и с молодым бычком. Но при этом быка еще и кастрировали. Мы не успели даже опомниться - все было сделано с молниеносной быстротой. Один из старших, более опытных пастухов провел кастрацию карманным ножом за каких-нибудь 40 - 60 секунд. Веревки отвязали, бык встал и, повесив голову, потихоньку побрел к стаду.

Увиденное изумило нас. Ведь в Европе кастрацию проводит обычно ветеринар в беспыльной среде и с местной анестезией.

"У нас падеж небольшой, - сказал нам господин Фрайер, - разрез делается так, чтобы стекающая кровь вымывала рану. Солнце и пыль, оседающая на разрез, подсушат его, рана не будет кровоточить и инфекция не попадет".

Мы посидели еще немного, наблюдая за напряженной борьбой человека с животным, которое в конце концов все же подчинялось человеку.

Мы снова убедились в том, как сурова и опасна работа пастухов, погонщиков скота. Среди них преобладают аборигены. Именно в этом деле лучше всего проявляются все их природные способности: сила, выносливость и ловкость, быстрота реакции, заботливое отношение к животным, знание буша, который они так любят. Они часто рискуют жизнью, у многих тело покрыто шрамами. Неделями, а порой и месяцами живут они вдали от своих семей, спят у лагерного костра, терпят лишения походной жизни, а когда кончаются продукты, берут ружье и охотятся на кенгуру или диких буйволов, как в старые времена.

На небе показалось солнце. Пора было подумать об отъезде и попрощаться с господином Фрайером и пастухами станции

Мечтательного кенгуру". Пожимая им руки, мы почувствовали грубые, затвердевшие ладони. Мокрые от пота лица пастухов были покрыты толстым слоем пыли. Теперь в своих широкополых шляпах, узких джинсах и высоких сапогах они уже не казались нам такими романтичными, как при первой встрече. Но, глядя на их улыбающиеся лица, мы поняли, что они счастливы, что работа им по душе.

На обратном пути остановились на станции Мороак, где живут две семьи рембаранка, но пробыли там недолго - до наступления темноты нам хотелось добраться до Бамьили. И мы мчались как сумасшедшие. Несмотря на это, в Бамьили мы приехали, когда уже было совсем темно. Фред с Джоном ждали нас, как будто мы возвращались из кругосветного путешествия, а не из недельной прогулки по окрестностям. Они приготовили цыпленка, а когда мы насытились, засыпали нас вопросами. Я спросил Фреда, как показал себя конь на бегах в Матаранке. Он тут же изменился в лице и печально махнул рукой:

"Лучше не спрашивайте. Прибежал вторым, так я его со злости тут же продал. И до сих пор жалею!"