Фактория "Крепость"

Фактория 'Крепость'

Бассейн реки Анадырь - южная часть Чукотки, но и здесь около реки толпятся только покрытые ягелем бугры. Меж ними болота. Тундра. Ни кустика, ни елочки.

Здесь река сбрасывает воды свои в Анадырский лиман. В среднем течении реки глаз уже радуется жиденьким ивам, тополю, ольхе. А еще выше, на левом берегу против Снежного, ползет, прижимаясь к земле, словно боится подняться во весь рост, кедр-стланик.

В верховьях Анадыря и его верхних притоках, узкой, скупой полоской вдоль берегов отвоевала себе место под солнцем лиственница. Моховая, болотная, промерзшая тундра преграждает ей путь на север около села Марково. Дальше укорениться нельзя - не пускает вглубь синяя сталь льда.

В 1936 году я прибыл начальником Марковской фактории Главного управления Северного морского пути в Анадырский острог, основанный почти тридцать лет назад и продолжавший свою угасающую жизнь под названием "Крепость".

Когда, сойдя с катера, я ступил на берег, мне вспомнились невольно грустные слова И. С. Тургенева о кладбище, принявшем прах Базарова: "Как большинство сельских кладбищ, оно являет вид печальный". Глазам моим предстала продолговатая полянка, заросшая осокой, обрамленная бедненьким ивняком и ольхой. На полянке темнела почерневшими от времени бревнами небольшая русская изба, стоявшая боком к реке, безразлично, по-старчески, как мне показалось, смотревшая тремя маленькими оконцами на жизнерадостно переливавшиеся на солнце стремительные воды Анадыря. Двумя передними оконцами изба упиралась в ветхий, видимо, товарный склад, покосившийся, поставленный всеми четырьмя углами на огромные камни, назначение которых было оберегать склад от весенней полой воды, затоплявшей в отдельные годы низменный берег "Крепости". Крыт склад был лиственничной корой. Рядом с этой избой, где, как оказалось, помещались и контора, и лавка, и квартира начальника фактории, старым серым грибом вросла в землю чуть ли не по самые окна уже совсем одряхлевшая избенка. В ней жил камчадал Дьячков с семьей.

На одной линии с этой избенкой, загораживая ее убожество, ближе к реке, тоже на камнях, накренившись на левый бок, присел на корточки амбарчик с громким для его неказистого вида названием "Пушной склад".

Вот вам и "Крепость"...

Все это, с позволения сказать, "хозяйство" недавно принадлежало Интегралкооперации, а теперь перешло в Главсевморпуть. Фактория снабжала весь огромный Марковский район и заготовляла в нем пушнину. В селе Марково, районном центре, было отделение фактории, в верховьях реки за Еропольским хребтом ютилось Еропольское отделение, и на речке Ваеги, в поселке того же названия, "дышало на ладан" третье отделение - Ваежское.

История торговли и заготовок на Чукотке, куда Петербург редко бросал свой взор, затуманенный бюрократической важностью, складывалась стихийно. Морское побережье было в руках американских контрабандистов-китобоев. Американцы в обмен на свои товары забирали меха и другую промысловую продукцию чукчей за бесценок.

По некоторым приблизительным сведениям, торговля давала американцам до миллиона рублей. Что она давала чукчам - неизвестно. Подходил к концу девятнадцатый век. Российское правительство учредило особый Анадырский округ Для налаживания "правильных административных и торговых сношений с чукчами и обуздания контрабандной торговли американцев".

Немного раньше этого верст на двадцать выше "Крепости" выросло русское поселение Марково. Здесь было сорок домов, Церковь и единственная в округе церковно-приходская школа. Народу с младенцами перевалило за три сотни. Марково стало главным центром округа вместе с Ново-Мариинским казачьим постом в устье Анадыря.

В эти же годы началась доставка в округ "предметов первой необходимости" и закупка сырья. Завоз в Ново-Мариинский пост производился морским пароходом один раз в год.

Любопытно взглянуть на объемы завоза. Так, в 1896 году в округ было поставлено: 800 пудов муки, 100 - крупы, 200 - соли, 60 - свинца и 25 пудов пороха. В округе 5800 жителей, в том числе русских - 500, чукчей - около 5000 и до 200 "душ" ламутов, коряков, тунгусов.

При таком завозе американская контрабандная торговля продолжала процветать.

Из русских предпринимателей приблизительно в эти годы и позже, уже в нашем веке, торговлей и заготовками на Чукотке начала заниматься фирма Чурина - дальневосточного купца-миллионера.

После Октябрьской революции наряду с кооперативными и государственными торгово-заготовительными организациями здесь продолжали работать и американцы, допущенные на Чукотку как концессионеры. Концессию имела "Гудзон Компа- ни" и фирма Свенсона из города Нома, что по ту сторону Берингова моря, приблизительно на траверзе нашей бухты Провидение.

Свенсоновская концессия закончила свою деятельность на Чукотке в 1926 году.

Много сделало для развития края Акционерное Камчатское общество - АКО. В устье Анадыря возник рыбоконсервный комбинат с механизированными процессами всей обработки знаменитого анадырского лосося.

Но полнокровной жизнью Чукотка начала жить лишь в период работы Главного управления Северного морского пути при Совете Народных Комиссаров СССР.

Чукотский трест запланировал небывалый по своему размаху завоз товаров в Марковскую факторию. Такой завоз имел своей целью создать все условия для экономического развития района, удовлетворить человеческие потребности, оснастить, расширить промыслы, привлечь в эти глухие углы Севера новые кадры, инициативу, энергию. В составе организационной группы Чукотского треста я прибыл на факторию как специалист по северному оленеводству, пушному промыслу и заготовкам.

Хозяйство, полученное в наследство от Интегралсоюза, не превышало уровня сельской купеческой лавки. Возникала безотлагательная необходимость в самом срочном порядке строить в первую очередь склады. Я с ужасом вспоминал попадавшиеся мне по берегам Анадыря, когда шел катером на "Крепость", штабели полусгнившей муки и других товаров, даже не прикрытые брезентом. Все это были грузы, не довезенные кооперацией до "Крепости" и потерявшие свою ценность. Их потихоньку списывали. Я от приема их на баланс фактории категорически отказался.

Итак, нужны склады. А на "Крепости" ни щепки леса. Заранее в верховьях реки, в Еропольском отделении, были начаты еще по снегу заготовки древесины с вывозкой на оленях и собаках для сплотки на льду реки в затиши и сплава плотов до "Крепости" по первой весенней воде.

Ждем лес.

Я только что пришел с берега. Скоро полночь. На берегу команды катера и ковасака проверяют моторы, рулевое управление. Готовят такелаж. Прошпаклеванные, покрашенные, доведенные до "флотского" блеска, катер и ковасак с баржечкой покачиваются на воде. Здесь у нас молодежь. Народ на подбор. Постарше - капитан ковасака японец Кандаваки, русский подданный, на Русском Востоке уж лет двадцать. Зовем мы его Гошей.

В полночь на фактории не надо смотреть на часы. Точно в 12.00 начнет выводить свою руладу Альма - ездовая собака из моей собачьей упряжки. За ней завоют все остальные. Числом они намного превышают человеческое население "Крепости". Зиму отработали, теперь отдыхают. Скоро, как только пойдет по реке лосось, начнет тереться о перекаты, выжимать икринки, собак отвезут на курорт - на рыбалку; там они отъедятся, запасутся силами и жирком на трудовую зиму. Летом только некоторых из них мы пускаем в работу. Это "бичевные собаки", умеющие работать на узкой тропе вдоль берега - бичевнике, по которому они должны тянуть против течения плоскодонные лодки с товарами то в Еропол, то в Ваеги. Тяжкий труд и для собак, и для каюров. Весной, когда вода заливает бичевник, и эти - "бичевные" - отдыхают.

Уже далеко за полночь. Давно закончился собачий концерт. Сижу у себя в комнатке, делаю расчеты по складу, черчу разные варианты, определяя потребность в материалах. Из треста не дали ни чертежей, ни сметы. "Стройте хозяйственным способом,- сказали,- опыт у вас есть". Точка.

Опять со мной белые ночи. Светло - "хоть иголки собирай". В любой момент могут нагрянуть сплавщики. Знаю, что сплотка закончена, ждут только вскрытия реки, и в догонку льду, через перекаты, водоверть поведут плоты еропольские камчадалы вниз, используя опасную и дикую силу половодья.

Тишина. Не раздеваясь, прилег на кровать. Не спать, так °тдохнуть, зажмуря глаза. Сна нет.

К тому времени, о котором идет речь, за многие годы работы на Крайнем Севере в далеких, глухих его районах как-то?

сама по себе выработалась привычка памятью устраивать себе повторные кинофильмы. В редкие часы досуга я мог, закрыв глаза, совершенно четко воспроизводить картины прошлого, находя в этом и отдых, и наслаждение. Это не уход от действительности, это - передышка...

- Сплавщики плывут! - Ворвался ко мне в комнату радостный, взволнованный моторист катера Костя Секачев, только что демобилизованный из Тихоокеанского военного флота, красивый, сильный человек с моряцкой закалкой, комсомолец.

На берег! И мы бросились к реке, перегоняя друг друга. По берегу уже бежали все мои водники. Весь коллектив маленького факторийского флота.

Плоты прибивало к берегу. Просвистели в воздухе чалки. Разворотисто, быстро, с какой-то даже лихостью, ловили их на берегу ребята, моментально заводили, прихватывали за столбы только что сооруженного пирса, стопорили сплотки леса. Три плота прижались к берегу.

Первым вышел на берег Иннокентий Алин - заведующий Еропольским отделением. Я искренне обнял его. Алин всегда производил на меня какое-то особое впечатление. Высокий, сухощавый, с продолговатым лицом в красном весеннем загаре, молчаливый и сосредоточенный, с каким-то острым, проникающим внутрь человека взглядом, он совсем не был похож на остальных еропольских сплавщиков-камчадалов.

- Ну, как плыли?

- Потрепала вас река?

- Покрутила?

Каждый задавал свой вопрос.

- Всего хватало. А лес - у берега! - скупо улыбнувшись, ответил Алин.

Сплавщики, прихватив свои небогатые пожитки, пошли в избушку Дьячкова переобуться, сменить насквозь промокшую одежонку. Я велел кладовщику взять из лавки шесть пар белья и отнести прибывшим. Завы отделениями Куркутский, Шарыпов ушли вместе со сплавщиками.

Прибежал запыхавшийся Семен Лукич Сафронов. Этот вечный северный бродяга (было ему уже пятьдесят с хвостиком) - мастер на все руки. Работал на разных хозяйственных должностях, а кроме того, был поваром, пекарем и даже кондитером. Кормил маленький коллектив фактории, состоявший из людей лишь мужского пола. Единственной женщиной в "Крепости" была невестка старика Дьячкова, жена его сына Николая, каюра и рыбака.

- А я,- начал, как бы извиняясь, Лукич,- на ковасаке был с Гошей да Махиней (моторист), у мотора возились; ну, в моторах хоть я и разбираюсь, но они меня отстранили: "Не толкись",- говорят. Ну, я и ушел да и прикурнул. Проснулся - никого нет, и лодки у ковасака нет, на берег вытащена. Слышу, кричат у пирса. "Не лес ли пришел? - думаю. Бежать надо! А как на берег? Одежонку снял - ив воду. Одежу одной рукой высоко держу, не замочить бы, а другой да ногами подгребаюсь к берегу, ну - и к вам. Видите, босой прибежал.

- Простынешь, вода-то ледяная!

- Не простыну! Пока бежал - согрелся, хоть опять купайся. Ах, прозевал плоты.

- Вот что, Лукич, быстренько обед для сплавщиков, все, что есть в печи! Обед чтобы был отменный!

- А спиртику к обеду не будет?

- К обеду сплавщикам дам, а остальное - когда на Еропол пойдут, тоже им выдам. Для них он и сбережен. Ну, а теперь спать. Время шесть утра.

Тяжела лиственница, суха, плотное дерево, а в воде - как свинец. Распределились по плотам. На первом плоте я и три зава: Алин, Куркутский, Шарыпов - первое звено. На втором - Гусаров, Кандаваки, Секачев, Махиня - второе звено. Пятеро сплавщиков, Федор из Ваег и Николай Дьячков - третий плот - третье звено. Развернули рамы, поставили выкатные, и - пошла выкатка, штабелевка. Работа, как говорится, вся на "пупок". Но работалось дружно, даже азартно. Я подбадривал свое звено:

- Ну, начальство, не осрамитесь, раньше всех надо закончить...

Закончили вместе со вторым звеном. Третье немножко задержалось... Весь лес заштабелеван. Теперь разделывать его на половую плаху, брус, тес, деловой горбыль.

Шарыпов и Алин со своими людьми встали на плотницкие работы. Куркутский на каяке пошел в Марково спустить на "Крепость" десять человек плотников, из них две пары - на маховую пилу. Одну пару дает из своих Алин.

Не за горами и первый караван.

Шарыпову сказано: заброска всех продуктов и товаров из первого каравана будет сделана катером с факторийской бар- ЗКей, лоцманом по Ваегам поведет "караванчик" он сам - Шарапов. Реку он знает как свои пять пальцев. Капитан - Гусаров, Секачев у мотора. Какая-то будет вода? Сильно ли спадет? Катер сидит глубоковато. Ну, увидим! Пройдем - победа. Не пройдем - опять лодки, собаки, опять таскать в час по чайной ложке. Вот здесь-то действительно собака - друг человека. Без нее - запевай. А по снегу соберем большой собачий обоз нарт сорок - ив Еропол.

Вот так-то.

Катеру с американским мотором "Пальмер" нужна бензино-керосиновая смесь. Он - аристократ, ковасак работает на тяжелом топливе, но слабосилен. На Еропол подняться на самоходных невозможно. Бешеное течение и перекаты. Ковасак с грузами из первого каравана будет шнырять, как челнок в ткацком станке: "Крепость" - Марково. Надо как можно больше разгрузить "Крепость" для второго осеннего каравана и снабдить отделения.

Сплю плохо, ем мало, питаюсь больше папиросами. Проклятая привычка. Бросить не могу, а в этой обстановке тем более. Здорово похудел, ребра туго обтянуло кожей. Работаю с плотниками: копаю ямы под столбы до мерзлоты, грунт здесь не тяжелый, помогаю накатывать бревна пильщикам, штабелюю тес, чтобы подвял, подсох. Пилят в три пилы, разметку бревен делаем сообща, чтобы ничего не загнать в дровяной горбыль. Все в дело. Появился комар. Русские да и камчадалы надели накомарники, пильщики разложили у козел дымокуры. Лукич натянул на рамочки тюль и вставил в окна, а у входа в сенцы развел в тазу на песочной подстилке дымокур, подбрасывая в огонь осоку. Я хожу без накомарника, у меня иммунитет, лицо не пухнет ни от комара, ни от мошки, только всегда серое, с красными пятнышками от раздавленных кровососов. Камчадалы дивятся.

Склад растет. Установлены в ямы столбы на крестовинах из горбыля, положенных на вечную мерзлоту, сделана обвязка по столбам понизу, в голландский замок на деревянных штырях, со схваткой скобами, положены половые и потолочные балки с сочленением в ласточкин хвост, настланы полы из плахи. На стены и крышу тесу не хватило, сделали обрешетку из бруска, и весь склад затянули брезентом; на будущий год стены зашьем тесом вразбежку, крышу покроем шифером - трест обещал заслать в эту навигацию. Под муку, крупу, соль срубили тяжь тоже на столбах. В старом складе перестлали провалившийся, гнилой пол. Можем принимать караван.

А вот и телеграмма. Куркутский привез из Маркова.

"Вам вышел караван грузом тчк Организуйте разгрузку приемку тчк Простои недопустимы Ильяшенко", Куркутскому дано задание подбросить в "Крепость" еще человек двадцать грузчиков покрепче. Расфасовка товаров в те годы была крупная. Чай шел местами по восемьдесят килограммов, соль в кулях - по сто килограммов, такой же вес сахарного песка. Не все камчадалы могли осилить тяжелую ношу. Нести же надо было метров тридцать, поднимаясь вверх от берега к складу.

Издалека с реки донесся стук мощного мотора. Караван!

Все на берегу. Чувствуя напряженность людей, залаяли факторийские собаки.

Подходят. Впереди мощный буксирный катер, за ним четыре кунгаса вытянули свои длинные шеи, покрашенные суриком. Причалили. Закрепились.

Встречаю капитана катера, сопроводителя груза, кунгасников.

- Как шли?

- Неплохо,- пожимая мне руку, улыбнулся и облегченно вздохнул речник.- Только вот тут, километров шесть от вас, прихватили катером дно. Мелковато, осенью не продраться!

Я мельком пробежал фактуры и со счетами отдал бухгалтеру. Завоз был громадный для "Крепости" и широкого ассортимента.

Встал на подачу с Махиней, мотористом ковасака. Под стать фамилии. Он моего роста, широкоплечий. Немного грузноват для своих лет.

Пошла разгрузка, перенос...

В одиннадцать вечера весь груз был принят.

Караванные отсыпались после трудного, не дававшего времени на отдых плавания. Мы с капитаном, сопроводителем и моим бухгалтером составляли акты приемки, сверяли принятое по местам с документами.

- А что же бензину-то маловато подбросили, всего десять бочек? Две тонны-то будет?

- Да, я и забыл совсем,- спохватился капитан и, расстегнув китель, достал из внутреннего кармана конверт.- Лично вам Евгений Васильевич велел вручить. Тут письмо и сохранная расписка.

- Что еще за расписка? Вроде бы за все расписался?

Читаю письмо.

"Первым караваном вам отправлено две тонны бензина. Бензин авиационный, спецназначения. Через вашу факторию Намечена трасса перелета из Америки принца Румынского. От вас его будет сопровождать летчик Задков. Расходование бензина категорически запрещаю. Вы несете за него персональную ответственность. За израсходование рискуете быть привлеченным к уголовной ответственности.

Начальник Чукотского треста Главсевморпути Ильяшенко".

- Вот так сюрприз! Лучше и не придумаешь! А я-то рассчитывал на этот бензин, когда на берег выкатывали. Ну, думаю, спасибо, прислали все-таки. Мне ведь в Ваеги катером с баржой надо идти. Там, конечно, не принцы у меня, а охотники, рыбаки, оленеводы. Там все на исходе, скоро голодать будут!..

- Да не волнуйтесь, Лев Николаевич! В Ваеги катером никогда не ходили и вам не пройти, вода-то падает. Я эти места знаю,- успокаивал меня капитан.

- Прошли бы, если бы был бензин!

- Но ничего не поделаешь. В тресте тоже бензина в обрез. Там тоже его ждут не дождутся с материка. А сохранную расписку подпишите, мне без нее возвращаться нельзя.

- Что ж, давайте. Вы тут ни при чем.

- Конец - делу венец.- Капитан поднялся.- До осени!

Николай Дьячков только что привез полную долбленку сига. Ящик еще живой рыбы поднесли к катеру - команде на дорогу.

- Спасибо!

- Кушайте на здоровье!

Катер развернул кунгасы. Сбросившие тяжесть груза, они поднялись бортами. Подгоняемый течением караван спускался к Анадырю.

Я спал плохо, несмотря на усталость. Никак не мог отрешиться от своей мечты забросить груз катером и баржой в Ваеги. Утром поднялся с бесповоротным решением.

Завтракали у меня на кухне. Я и три зава. Лукич орудовал у плиты. На столе ничего еще не было, только стоял большой термос.

- Это с чем?

- Какао со сгущенкой сварил. Может, кто попьет...

Вскоре на столе появились большая сковорода с жареной рыбой, миска с томатным соусом и пережаренным луком, ноздреватый сыр, нарезанный ломтиками. В сахарнице - сахар пиленый, аккуратненькими кусочками.

На подтопочном листе у печки лежала синяя бумажка с какой-то надписью.

- Лукич, продукты-то, видать, из нового завоза?

- Как же, Миша мне выдал для столовой.?

- Дай-ка мне вон ту синюю бумажку.

Читаю, написано на французском: "Sucre raffine en morcea- ux pour la France".

- Лукич! Сахар-то для Франции изготовлен. Реэкспорт, видимо.

- Поди ты, из Франции!

- Не из Франции, а туда предназначался, а попал в "Крепость".

- Вот это здорово, домой повернул, значит, в Россию!

С рыбой управились быстро, выпили по кружке какао и принялись за чай, с теплым еще хлебом и маслом. Пили долго, со вкусом, не торопясь.

Потом закурили.

- Ну, теперь поговорим, посоветуемся. Я вам уже говорил, что, как и на чем будем завозить груз из нового поступления.

- А в Ваеги как? - с волнением спросил Шарыпов.

- Как сказано. Забросим катером с баржой.

- А бензин?

- Бензин есть и керосин подвезен.

- Так ведь бензин-то не наш, для самолета, говорят?

- Это мое дело. Вопросы есть?

- Все ясно вроде...

- Ну я заявки ваши просмотрел, кое-что в них исправил, идите на склады, отбирайте товар. В первую очередь самое необходимое, то, что в заявках отмечено цифрой один.

В Ваеги иду с Шарыповым сам. Не бывал я там. Надо присмотреться. За баржой прицепили шарыповскую плоскодонку, она подъемная и мелкой осадки. Если нарвемся на перекат, с катера будем сгружать на плоскодонку, а с нее - на берег. Катер пройдет перекат облегченным и снова примет груз с берега. Другого выхода нет. А с этой рагрузкой-погрузкой совладаем. Нас пятеро, и всех бог силой не обидел.

Пошли. Катер ведет Гусаров Леонид Петрович, Костя Секачев у мотора. Шарыпов в рубке, рядом с Гусаровым, как суфлер, шепчет тихонько: "Вправо чуть, чуть вправо! Так, теперь на середку реки выходи..."

Я в это дело не вмешиваюсь, они лучше знают. Мотор работает безотказно. Костя сделал смесь точно, по вкусу "Пальмеру". Жрет он много. Идем на бензине принца Румынского с керосиновой добавкой. Гусаров передал штурвал Шарыпову: Пусть ведет Василий, а я буду запоминать реку на обратный путь.

Он встал на нос, начал промерять реку...

Подошли к перекату. Вода мчалась здесь бешено, с рябью, с пеной, с воронками...

- Тихий! - прохрипел в моторную Шарыпов. Катер встал на месте, баржа по инерции ткнулась в корму.- Полный!

Катер разогнался, и вдруг заскрежетала галька.

- Сели, не проскочили,- спокойно сказал Шарыпов, выходя из рубки.- Ну, теперь сгружать в лодку. Тонны три - пять перебросим в ней на берег. Тут метров тридцать и глубокий плес. Катер на полном перескочит через перекат, баржа пройдет. Потом опять все в катер - и дальше.

Началась работа. Через пару часов катер сорвался с мели и подошел на глубокой воде к берегу. Снова загрузили его трюм.

- Ну, теперь будем в Ваегах! - облегченно вздохнул я.- Умаялись все... Может, отдохнете тут, у берега?

- Нет, пойдем дальше, к утру надо быть в Ваегах,- решительно заявил Шарыпов.

- Отдохни, Вася. А я порулю, тут вроде гладко.- Гусаров направился в рубку.

Опять белая ночь. Спугнули стаю уток. Они, не поднимаясь, завиляли низко над водой по изгибам реки. Это холостяки - казаки, как и мы. Самки сидят на гнездах. А гусь, наверное, линяет уже. Марковцы давно отстрелялись по этой дичи. Подплывая к "Крепости" на каяках, нет-нет да и забросят в кладовку кто - гуся, кто - пару уток. Лукич их потрошит, щиплет и слегка подсаливает. Собирается коптить.

Широкий прямой плес. Ко мне подошел Шарыпов:

- Не спится?

- Не хочется спать. Чудесно так кругом. А берега-то какие - все в зелени! Красивая у тебя река, Василий.

- Красивая, да трудная. Сюда надо катера речные, плоскодонные и сильные. Вот этот - добрый катер, сильный, только ему в низовьях ходить да по Лиману...

- Ты прав. Подождем, будут и такие катера. ГУСМП не Интеграл...

- Крепкая контора! Видать по первому каравану. Всего навезли... А вы все-таки поспали бы. Сейчас семь утра, к девяти будем в Ваегах.

- Будем ли?

- Будем, я вам говорю. Теперь, считай, прошли.

- Не пойду я спать. На палубе веселее.

Появился Костя Секачев, зачерпнул ведром воды из-за борта и стал мыться, окатываться. Фыркал, вскрикивал от холодной воды и, растираясь на ходу полотенцем, опять спустился к мотору. Молодец Костя! Шарыпов вернулся к штурвалу.

Из рубки вышел Гусаров.

- Как-то там,- сказал я,- Гоша Кандаваки с Махиней, возят ли в Марково?

Гусаров понял это как вопрос о Кандаваки.

- Кандаваки опытный капитан. В Японии еще на краболовных ковасаках в море ходил. Море ему - родной дом. В Анадыре он больше в Лимане плавал да по побережью. С рекой-то пока еще не совсем освоился. Когда перегоняли катер и ковасак к вам, я как-то его вперед пустил. Он и наскочил на меляк. Стянул я его катером, ну, ругнул малость. Он не обиделся. "Реонид, моя капитана реке чайка крыро романый". Это значит, он капитан на реке - чайка с крылом ломаным. "Ничего,- говорю,- привыкнешь!" Он ведь давно на нашем Востоке, а говорит на русском все вот так и вместо буквы "л" все "р" выговаривает.

- Ваеги! - крикнул из рубки сорвавшимся голосом Шарыпов.

- Лев Николаевич! - сказал Гусаров.- У меня виктрола с собой и пластинки. Давайте подойдем к Ваегам с музыкой. Какую поставить?

- "Марш энтузиастов"! И музыка, и слова великолепные!

- Сейчас приготовлю, на носу поставлю. Как причалим, вы пластинку пустите.

Любил он эффекты. Одевал часто морскую форму, а летом фуражку с "капустой" и белым плюмажем. Комары на белое садились густо, но он постоянно стирал плюмаж, содержал в белизне. Было ему лет двадцать восемь. Имел диплом на право вождения судов малого тоннажа. Шарыпов передал ему Управление.

- Ты, Леонид, пришвартовываться будешь, у тебя лучше получится.

Гусаров пришвартовался к берегу в указанном Шарыповым, удобном для причала и разгрузки месте. Шарыпов с чалкой выскочил на берег и закрепил ее за лиственный высокий пень. На одном дыхании с ним то же самое проделал с баржи ламут Федор, неразлучный спутник Шарыпова в его Речных походах. На берегу было все население Ваег.

И в этот момент я пустил пластинку. Над рекой, вырываясь на берег, залитый солнцем, обрамленный молоденькими стройными осинками и березняком, зазвучал "Марш энтузиастов".

Маленькая толпа сначала чуть-чуть вздрогнула, потом, пораженная неожиданным приходом нашего караванчика, впервые в истории Ваег прорвавшегося сюда, заволновалась, запереговаривалась, заулыбалась. Отдельной группкой стояли ребятишки школьного возраста, окружая молоденькую русскую девушку, высоконькую, как и все, в накомарнике, с букетиком лесных цветов в руках.

Гусаров галантно раскланялся с ней и занял ее, видимо, веселым разговором.

Я тоже подошел к учительнице. Красивая брюнетка с большими карими глазами откинула тюль накомарника и, отмахиваясь от комаров букетиком, подала мне руку.

- Здравствуйте, Лев Николаевич!

- Откуда вы знаете мое имя?

- Как откуда? Шарыпов рассказывал.

- Ну и отлично! Будем знакомы. Мы тут для ваших питомцев привезли кое-что. Молоко сгущенное, сухое, компоты, консервы мясные, ну и конфеты, пряники...

Обратно к "Крепости" спускались самым тихим ходом. Нарваться на мель, идя по течению, опаснее, чем в плавании против течения: моментально замоет судно мелкой галькой, и тогда не вырвешься. Только разве воротом.

Я спустился в каюту. На маленьком столике в стакане с водой стоял тот самый букетик, которым обмахивалась от комаров девушка-учительница.

Через сутки пришвартовались в "Крепости".

Катер и баржу нацелили теперь на Марково, где было порядочное население и самый большой товарооборот. Ковасак ходил туда же. Бензин расходовался вовсю.

"Что будет, то будет. Пан или пропал",- рассуждал я.

В августе, когда бензин уже был на исходе, поступила телеграмма :

"Марково фактория Гейденрейх

Спецбензин можете расходовать полет не состоится Ильяшенко".