Там, где хозяйничала "Чирики"...

Еще в столице мне довелось не раз слышать от разных собеседников имя Магдалено Альменгора. О нем говорили как о признанном вожаке крестьян Чирики. Еще говорили, что сам (!) генерал Торрихос, выступая перед крестьянами этой провинции, ставил Альменгора в пример, называл "образцовым панамским патриотом". В Давиде журналистская судьба снова улыбнулась мне: не кто иной, как Магдалено Альменгор, президент Федерации крестьянских объединений провинции Чирики, взялся показать мне некоторые "асентамьенто".

- В "Одиннадцатое октября", - сказал Альменгор шоферу "джипа", захлопнул дверцу и обернулся ко мне: - Крестьяне назвали так "асентамьенто" в честь того дня, когда власть в стране взяла в свои руки военная хунта во главе с Омаром Торрихосом.

"Асентамьенто" - это всего-навсего переходная форма объединения крестьян, - рассказывал Альменгор по дороге из Давида в Бару. - В первые годы "панамского процесса" было немало споров относительно того, по какому пути направить аграрную реформу - по пути индивидуальных хозяйств или по пути коллективизации. "Асентамьенто" - это в некотором роде сочетание обоих путей, которое к тому же помогает решить проблему миграции рабочей силы.

Вы спрашиваете, кто объединяется в "асентамьенто"? В основном бывшие плантационные рабочие "Чирики лэнд". Это крестьяне. Вместе с тем у них уже есть кое-что от сознания наемного сельскохозяйственного рабочего. Дело в том, что пожилых рабочих "Чирики лэнд", как правило, выбрасывает за ворота. А что они могут делать, кроме работы на земле? Ничего. И вот объединялись крестьяне в "группы вторжения", захватывали землю, как помещичью, так и "Чирики лэнд", и работали на ней. Когда их сгоняли с одного участка, они захватывали другой. Борьба велась десятилетиями.

Начав аграрную реформу, правительство держит курс на то, чтобы помочь крестьянам осесть на земле и трудиться на ней постоянно, - продолжал Альменгор. - Крупных землевладельцев оно убеждает уступить добром часть земель и выкупает их. Так возникают "асентамьенто". Министерство сельскохозяйственного развития оказывает им всевозможную помощь. Наша федерация, выступая в роли гаранта, помогает получать кредиты. Но главная наша цель - так вести воспитательную работу, чтобы крестьяне быстрее осознали свое новое место и свою новую роль в жизни общества. А это лучше всего достигается через коллективный труд на коллективной земле.

Председателя "асентамьенто" имени 11 октября Гонсалеса Пити мы не застали - он на несколько дней уехал в столицу решить какие-то вопросы. В конторе тоже никого не оказалось, и шустрый мальчонка вызвался проводить нас "туда, где взрослые".

На большом, вытянувшемся правильным прямоугольником поле кипела работа. Из конца в конец бегал небольшой трактор. Сначала с прицепом-сеялкой, потом вместо сеялки навесили культиватор. Шел сев риса сухим способом.

- Урожаи здесь получают по нашим меркам неплохие - по восемьдесят - девяносто кинталей^* с гектара, - объяснял Альменгор. - Засыпанные в борозду семена уже через четыре-пять дней дадут всходы. Жара-то какая, чувствуете? И дожди льют каждый день.

^* (Один кинталь равен 46 килограммам.)

Теплынь действительно стояла такая, что казалось, будто находимся мы не на улице, под открытым небом, а в огромном, не имеющем стен парнике. Под ногами лежала вспоротая диском культиватора земля, и неповторимый аромат свежевспаханного краснозема смешивался с пряными ароматами тропических трав и кустарников. Вот тракторист и его помощники закончили работу и присоединились к большой группе крестьян, которые мачете рубили заросли в дальнем конце поля. Работа спорилась, и крестьяне перебрасывались веселыми репликами. Потом они сделали перерыв и плотным кольцом окружили Альменгора и меня.

- Будете расширять рисовое поле? - спросил я у пожилого крестьянина в широкополой шляпе и кивнул в ту сторону, где только что стеной стояла высокая трава.

- Нет, с рисом мы закончили, - ответил он. - Срубленные кусты и трава быстро сгниют, а через пару недель на том месте будем сажать кукурузу.

Я попросил рассказать об "асентамьенто" - с чего все началось, кого кооператив объединяет, как идут дела. "Флора, пусть Флора расскажет..." - дружно зашумели крестьяне и повернулись к миловидной средних лет женщине, на голове которой красовалась конусообразная вьетнамская шляпа.

- Флора Мария Гонсалес Пити, - представил ее Альменгор. - Одна из организаторов "асентамьенто" "Одиннадцатое октября". За боевой характер крестьяне прозвали ее Вьетнамкой. Ну что ж, Флора, давай все по порядку.

- В нашем "асентамьенто" - тридцать одна семья. Начали мы с немногого, как и повсюду, где возникали новые крестьянские объединения, - с двадцати пяти гектаров. Сейчас у нас уже двести шестьдесят гектаров. Вся эта земля отвоевана у помещика и у зарослей и вся обрабатывается, - рассказывала Флора Гонсалес Пити. - Преобладают среди нас люди пожилые, умудренные жизненным опытом. Почти все они работали на "Чирики лэнд", которую мы называем просто "компанией" - других-то компаний в наших краях нет. И почти всех в разное время уволили. Кого из-за возраста, кого из-за левых политических взглядов.

Все работавшие в "компании" крестьяне были членами профсоюза рабочих банановых плантаций. Это оказало на них огромное влияние: в них выработалось рабочее сознание, понимание необходимости единства и организации, что сыграло свою роль и при объединении крестьян, и при захвате первых участков помещичьей земли, и при создании "асентамьенто". Позже, работая не на "компанию", а на себя, крестьяне еще больше убедились в важности организации и единства для успешной борьбы за свои права.

Когда мы начали занимать пустовавшие земли, помещики буквально выходили из себя от ярости. Всех нас называли коммунистами, - продолжала рассказ Флора Гонсалес Пити. - В нашем "асентамьенто" действительно есть партийная ячейка - восемь коммунистов. Она пользуется огромным авторитетом. Но дело вовсе не в этом. Латифундистов пугает то, что крестьяне открыто выступили против самой системы помещичьего землевладения, то есть против устоев капиталистического общества.

- Мы теперь на собственном опыте поняли, что наша сила - в нашей организованности, - с жаром сказала Одилия Хименес, пожилая крестьянка в синей выгоревшей рубахе. - Как только мы стали работать вместе, мы стали жить, а не существовать.

- Жить-то жить, - перебил ее старик в широкополой шляпе, - да только война с помещиками не прекращается ни на один день. Нам надо поскорее и побольше расчистить и засеять земли. А уж когда она обработана и засеяна, тогда нас не так-то легко отсюда прогнать. Да и власти в таком случае сдерживают помещиков: "Ваша, мол, земля пустовала, а крестьяне на ней производят".

- Все, конечно, обстоит сложнее, - вступил в разговор Магдалено Альменгор. - "Чирики лэнд" уступила эти земли местному помещику. Формально они ему и принадлежат. Когда крестьяне стали занимать земли и обрабатывать их, помещик счел за благо с ними не конфликтовать. Так оно и шло, тихо-мирно. Теперь же "компания", видя, сколь эти земли плодородны и производительны, снова предъявляет свои "права". Ситуация обострилась: крестьяне ни за что не желают отступать, а власти хотят "убить двух зайцев" - и с крестьянами не ссориться, и с "Чирики" отношения не портить.

Да, создание крестьянских кооперативов в "банановой зоне" имело большое значение не только для объединявшихся в них крестьян. Существование и успешная деятельность "асентамьенто" влияли и на сознание сельскохозяйственных рабочих "Чирики лэнд". Было немало случаев, когда рабочие сами уходили из "компании" и присоединялись к крестьянам, создававшим свои объединения. Пример "асентамьенто" был чрезвычайно заразителен. И что любопытно: у самих крестьян и сельскохозяйственных рабочих аграрная реформа порождала иллюзию "нового метода" борьбы с империалистическим "банановым спрутом".

- Знаете, чем все это кончится? Из "компании" уйдут все рабочие, - убеждали меня в "асентамьенто" "Одиннадцатое октября". - Работать на плантациях будет некому, и "компании" волей-неволей придется убраться из Панамы.

Было в подобных суждениях больше наивности, чем здравого смысла. Последующие события этих надежд не оправдали: и рабочие не ушли с плантаций, и "Чирики лэнд" осталась в Панаме. Но в тот момент меня поразило не то, что крестьяне не знали или не сознавали всей сложности внутриполитической обстановки в стране, а то, что все они - и молодые ребята Сантос Роса Эспиноса и Сантос Контрерас, и представители среднего поколения Одилия Хименес и Франсиско Эррера, и убеленный сединой Сиприано Контрерас - все твердо верили, что рано или поздно их родина полностью освободится от присутствия иностранных "спрутов" - банановых, коммерческих, финансовых.

Вспоминается, как один из самых уважаемых членов "асентамьенто", старик Никасио Седеньо, долго стоявший молча, опершись на мачете, сказал в конце беседы:

- Мы - панамцы. И земля эта - наша, панамская. Вот мы и подумали: до каких же пор нам будет запрещено работать на нашей земле? Подумали и решили, что настало наше время. И заняли эти земли. Заняли, чтобы работать, чтобы производить, чтобы жить по-человечески. Посмотрите, как расцвело все вокруг! Пусть теперь кто-нибудь попробует сказать, что это не наша земля! Каждая борозда тут полита потом наших предков и нашим потом. Мы здесь осели прочно, даст бог, навсегда.

И пусть кто-нибудь попробует сказать, что это не наше время!..

На следующий день я снова встретился с Магдалено Альменгором. На сей раз - в Федерации крестьянских объединений, которую он возглавлял. Федерация занимала небольшой дощатый дом под крышей из соломы и пальмовых листьев. Стены украшали вымпелы федерации - большие, красочные, похожие на знамена. На самом крупном была вышита фигура крестьянина - сильным взмахом мачете он разрубал колючую проволоку, символизировавшую власть латифундистов.

- Федерация была создана одиннадцатого сентября семидесятого года, - рассказывал Альменгор. - Ее рождение - следствие роста крестьянского движения. Нужно было помогать крестьянам объединяться, руководить их кооперативами в масштабах провинции, налаживать отношения между ними и государством и одновременно следить за производством, оказывать кооперативам помощь в получении кредитов, советов и консультаций по агротехнике. Главная же задача заключалась в том, чтобы, с одной стороны, "пристроить" к земле и закрепить на ней безземельные крестьянские семьи, которые смогли бы тогда обеспечить себе средства к существованию, а с другой - вовлечь как можно больше крестьян в производство, одновременно приобщая их к коллективному труду.

Первое "асентамьенто" возникло в поместье "Мария" тридцатого сентября семидесятого года. И не без помощи федерации. Это был кооператив "Одиннадцатое октября". А через несколько лет в провинции насчитывалось уже тридцать "асентамьенто", и все состояли членами федерации.

- Кроме них в федерацию входят пятнадцать "преасентамьенто", - добавил участвовавший в беседе секретарь федерации по трудовым конфликтам Херман Санчес. - Это как бы подготовительные классы перед созданием кооперативов: крестьяне объединяются, проходят обучение на различных курсах, и только после этого государство наделяет их землей. Есть еще аграрные хунты. Они объединяют крестьян-землевладельцев. В одних сообща обрабатывается коллективная земля, в других коллективная земля сочетается с индивидуальными наделами, в третьих крестьяне единолично обрабатывают свои участки, а продукцию сбывают сообща. Всего таких хунт в провинции восемь.

- Особенность федерации в том, что она выполняет и чисто хозяйственные функции, - продолжал Альменгор. - У нас есть рисовые комбайны, грузовые автомашины, крупорушка - федерация приобрела их на кредиты, выделенные министерством сельскохозяйственного развития. Машины мы сдаем кооперативам в аренду. С целью избавить крестьян от перекупщиков-спекулянтов сами выполняем функции посредника между кооперативами и рынком. Федерация, например, покупает у кооперативов рис, а затем сама его очищает, сушит, сортирует и отправляет на рынок. Вырученные средства идут на расширение технической помощи кооперативам...

Аграрная реформа в Панаме проходила на удивление мирно, особенно в сравнении с теми латиноамериканскими странами, где тоже осуществлялись аграрные преобразования, например Перу, и где они нередко сопровождались бурными выступлениями крестьян и сельскохозяйственных рабочих. Всякий раз, приезжая в Панаму и бывая во внутренних районах страны, я задавался вопросом: в чем причины относительно спокойного течения реформы в панамской деревне? Многочисленные встречи и беседы на разных уровнях, личные впечатления, дискуссии и размышления позволяли сделать вывод: они - в особых условиях Панамы, в специфике методов, какими эта реформа проводилась в жизнь.

Экспроприируя помещичьи земли (с выкупом или без него), правительство О. Торрихоса действовало исключительно в рамках законности, чем лишало помещиков возможности обращаться в суд, ослабляло силу их сопротивления. Скажем, по аграрному реестру за помещиком числилось 50 гектаров. Крестьяне захватывали часть земель, обрабатывали их и требовали закрепить их за ними. Власти производили обмер, и оказывалось, что земли у помещика не 50 гектаров, а все 70. "Лишние" 20 гектаров экспроприировались без какой-либо компенсации. То же самое происходило с оценкой выкупаемых земель. Помещики, чтобы платить меньше налогов, как правило, занижали "стоимость" имений - правительство же выплачивало компенсацию в соответствии с официальными реестрами. К тому же платило оно не наличными, а бонами, подлежавшими выкупу через 20 лет.

Сказать, что помещики не противились реформам, значило бы погрешить против истины. Нет, они сопротивлялись, действовали порой весьма круто - распахивали обработанные крестьянами поля, травили скотом посевы, уничтожали урожаи риса. Но крестьяне не сдавались. В провинции Чирики, например, противодействие аграрной реформе было незначительным, потому что и помещиков там было немного, и количество принадлежавшей им земли невелико. Если государство и экспроприировало у них какие-то земли, то в основном пустовавшие, не обрабатывавшиеся. Да и упор делался на выкуп в первую очередь имений средних размеров. Иными словами, местных помещиков на первых порах просто "нейтрализовали". Подобным образом обстояло дело и в других провинциях.

Иное дело - иностранные компании, прежде всего американские, такие, как "Чирики лэнд". Именно против них сильнее всего были настроены крестьянские массы. До начала аграрной реформы "Чирики лэнд" принадлежало 16 тысяч гектаров плодородных земель, из них 9 тысяч занимали высокопроизводительные плантации бананов, а 7 тысяч пустовали. Экспроприируя эти заброшенные 7 тысяч гектаров, панамское правительство, с одной стороны, решало в пользу безземельных крестьян проблему перераспределения земли, а с другой - сохраняло отношения с американской компанией: ее интересы ущемлялись не очень для нее ощутимо, в результате чего уровень производства и экспорта бананов не снижался, а следовательно, не сокращались и поступления валюты в панамскую казну.

Тем не менее именно то обстоятельство, что наиболее крупные земельные площади экспроприировались у американских компаний, придавало аграрной реформе зримую антиимпериалистическую окраску. А это не могло не накладывать отпечаток - по принципу обратной связи - на весь "панамский процесс".

И раньше в Панаме существовали государственные земли. Но это были угодья, как правило непригодные для сельского хозяйства. Поэтому выкуп у помещиков земель представлял собой в сущности способ расширения государственного сектора за счет сектора частного: земля из рук латифундистов возвращалась в руки нации.

Вместе с тем экспроприация помещичьих земель и передача их крестьянам имели целью сбить накал страстей в панамской деревне, не допустить выхода борьбы крестьян за землю за рамки официального "процесса". Однажды мне довелось посетить в провинции Чирики усадьбу под названием "Лима". Там обитало 25 крестьянских семей. Они заняли 50 гектаров помещичьей земли и добились того, что власти договорились с помещиком о выкупе. "50 гектаров - это, конечно, мало. Но для начала и это победа!" - говорили крестьяне. Казалось, они успокоились. Но когда я приехал снова в Панаму через пару лет и поинтересовался, как шли дела в Чирики, в частности в "умиротворенной" усадьбе "Лима", в министерстве сельскохозяйственного развития мне ответили: "Крестьяне продолжают занимать помещичьи земли. Продолжают настаивать на расширении выделенных им угодий".

Разумеется, и в среде самих крестьян не обходилось без споров, случались конфликты, даже стычки. Было немало желавших получить землю в личную собственность. Но основные споры велись вокруг вопроса о том, какие объединения создавать: аграрные хунты или производственные кооперативы? Объединялись и в те и в другие. Позже жизнь сама вносила необходимые коррективы, ибо самоуправляемые производственные кооперативы оказывались более жизнестойкими даже в условиях капиталистической Панамы. К тому же на сознание крестьян воздействовали и внешние факторы, такие, как помощь кооперированной деревне со стороны прогрессивных сил города. Выражалась она, в частности, в активном участии добровольческих студенческих бригад в кампании по ликвидации неграмотности, в уборке сахарного тростника и т. д.

Но самым важным фактором, гарантировавшим "мирное" проведение аграрных преобразований в панамской деревне, была Национальная гвардия - главная военная сила страны. Это на нее было возложено наблюдение за выполнением осуществлявшихся реформ, в том числе аграрной. А поскольку теперь они проводились в интересах народных масс, то существенно менялись и сами функции Национальной гвардии.

Изделия гончаров провинции Чирики

До сих пор у меня перед глазами стоит капитан Рамон Молинар - высокий мулат с приветливой улыбкой, не сходившей с его выразительного лица. Мы повстречались с ним в провинции Чирики, в городке Бару. Молинар был тогда начальником зоны, то есть, как мне объяснили, командующим округом, который охватывал провинцию Чирики. О его политических взглядах говорил тот факт, что в декабре 1968 года он одним из первых поддержал генерала О. Торрихоса, когда тот возвратился из Мексики и подавил выступление заговорщиков, пытавшихся отстранить его от кормила правления.

- Прежние правительства ничего для крестьян не делали, - говорил капитан Молинар. - Теперь положение иное. Скажем, обработали и засеяли крестьяне помещичью землю. Наступает черед властей договариваться с помещиком, чтобы он эту землю уступил крестьянам. Как только дело доходит до вмешательства Национальной гвардии на стороне крестьян, помещики начинают буквально вопить. Но сопротивляются недолго. Вот и выходит, что Национальная гвардия, прежде занимавшаяся лишь подавлением беспорядков, теперь играет положительную роль в жизни страны.

...После гибели Торрихоса реформы, которые проводились в интересах народных масс, были заторможены, остановлены на полпути, а некоторым даже дан задний ход. Ныне эти реформы, прежде всего аграрная и жилищная, не получая достаточной поддержки со стороны государства, как говорится, дышат на ладан. Но это уже тема для иного исследования, выходящего за рамки нашего повествования.