Спешите увидеть!

Спешите увидеть Италию, пока ее окончательно не разграбили.

Из объявления туристического агентства

Лето. Воскресный день. Римский коммунальный пляж в Остии. Широкая песчаная полоса, протянувшаяся вдоль берега моря на несколько километров, похожа на растревоженный муравейник. Разноцветные зонтики, шезлонги, надувные матрасы, бронзовые загорелые тела. Кажется, что сюда переселился весь город. По обе стороны идущего вдоль берега шоссе тесно стоят автомашины. Люди плещутся в мутной морской воде, загорают, роются вместе с детьми в песке, читают, спорят, дремлют в тени зонтов и навесов. Многие играют в "бочче" - бросают тяжелый мраморный шар так, чтобы он упал как можно ближе к шару соперника. Обязательный пляжный аксессуар - специальная сумка-холодильник с продуктами и огромными бутылками с "кока-колой", "аранчатой" или просто с водой.

Жарко... Над пляжем колышется знойное, дурманящее марево. Из ровного гула голосов и сонного бормотания транзисторов выплывает протяжный монотонный крик: "Кок-ко белло, ноччоли! Кокко белло, ноччоли!" С тяжелой корзиной на плече по раскаленному песку бредет торговец кокосовых орехов, сок которых хорошо утоляет жажду.

Каждый час в безмятежный гомон пляжной жизни грубо врывается металлический голос из развешанных на столбах громкоговорителей. На четырех языках - итальянском, английском, немецком и французском - трижды повторяется одна и та же фраза: "Синьоры, леди и джентльмены, мадам и месье! Не оставляйте в ваших машинах деньги, ценные вещи и документы! Повторяю, не оставляйте..."

Многие, особенно иностранцы, под влиянием синдрома пляжной лени не обращают на предупреждения никакого внимания. А напрасно. Вернувшись потом к своим машинам, они нередко обнаруживают, что дверца взломана, а вещи и документы исчезли.

Это случается не только на пляже. Работы у полиции в Риме хоть отбавляй! Каждый день уголовная хроника газет пестрит сообщениями то о дерзком налете вооруженных автоматами бандитов на банк или почтовое отделение, то об ограблении ювелирного магазина, то о трупе, обнаруженном на окраине города с пулей в затылке.

Но куда большую угрозу представляет в Италии разграбление культурного достояния страны.

Видный итальянский деятель культуры, вице-президент Всемирного Совета Мира Америго Теренци с тревогой говорил мне о том, какой огромный ущерб наносят грабители художественным сокровищам Италии.

- Только за последние пять лет, - рассказал он, - воры похитили в Риме и других итальянских городах почти 10 тысяч картин и около 40 тысяч единиц археологических ценностей, найденных при раскопках. Было совершено около 300 краж в музеях и ограблено 2 тысячи церквей. Многое исчезло безвозвратно. Ежегодно итальянская полиция издает даже специальный каталог похищенных произведений искусства. С каждым годом публикуемые в нем списки становятся все длиннее.

- В чем причина такого положения? - спрашиваю я.

- Нехватка средств, несовершенная система охраны, а нередко беспечность и безразличие властей. Итальянским музеям не хватает тысяч сторожей, технических сотрудников, специалистов.

- Что же делать?

- Бо! - произносит Теренци типичное итальянское междометие, которое имеет множество оттенков и значений, но в данном случае его можно было бы перевести как "и я бы хотел это знать!".

- А если говорить серьезно, - продолжает он, - то дело здесь не только в том, чтобы увеличить ассигнования учреждениям, которые занимаются охраной памятников архитектуры, понаставить сторожей и т. п. Необходима широкая разъяснительная работа среди населения, повышение общего уровня культуры, формирование более бережного отношения к нашим национальным сокровищам. В ином случае правы окажутся те туристические агентства на Западе, которые сейчас зазывают клиентов при помощи лозунга: "Спешите увидеть Италию, пока ее окончательно не разграбили!"

В том, что мне рассказал Теренци, нет преувеличения. Вот всего лишь один пример. Я сам не раз бывал в Остии-Антике - раскопанном под Римом древнем городе-порте. Можно часами бродить по улицам и переулкам этого музея под открытым небом и не встретить ни души. Однажды я заметил, как какие-то парни, воровато озираясь, разбирали в развалинах древних терм уникальную мозаику. В другой раз мне встретились люди, поспешно тащившие откуда-то отломанный кусок мраморного барельефа с древнеримской надписью.

Собственно, они могли бы и не озираться и не спешить. Помешать там грабителям практически некому. Огромную территорию уникального памятника охраняют всего три человека, которые обычно мирно беседуют или перекусывают возле будочки кассира.

В 1975 году переполох на Апеннинах вызвала беспрецедентная кража - из Национальной картинной галереи в Урбино исчезли бесценные полотна двух великих живописцев Возрождения: "Немая" Рафаэля, "Бичевание Христа" и "Мадонна Сенигаллийская" Пьеро делла Франческа. Как выяснилось, преступникам без особого труда удалось проникнуть в галерею, которая почти не охранялась и не была снабжена сигнализацией.

Старинный город Урбино - родина Рафаэля

Злоумышленникам сбыть похищенные шедевры не удалось: полотна были слишком известны во всем мире. Кроме того, на этот раз полиция была преисполнена решимости во что бы то ни стало разыскать грабителей. В результате картины вернулись на прежнее место. В Урбино возвращенные шедевры встречали с ликованием. В городе звонили колокола, власти устроили пышную церемонию, посвященную этому событию.

Но такое случается редко. Чаще шедевры исчезают безвозвратно.

Так произошло, например, когда украли 28 ценнейших полотен, в том числе картины Ван-Гога, Сезанна и Ренуара из Галереи современного искусства в Милане. В результате в Штутгартском музее ФРГ можно увидеть украденную в Италии "Мадонну с ребенком" Лоренцо Монако, в США - статую Лиссиппа "Атлет". "Распятие" Симоне Мартини, украденное в Пизе, красуется на вилле английского бизнесмена; бюст императора Марка Аврелия, похищенный на вилле Боргезе в Риме, находится в Лондоне. Швейцарский банк не так давно продал украденную картину Караваджо. Вернуть эти шедевры назад невозможно, так как в Италии срок давности для преступного похищения произведения искусства - 10 лет, в Швейцарии, ФРГ и Франции - всего 5 лет. К тому же, если сам покупатель вне подозрений, дело считается закрытым.

Сокровища галереи Боргезе в Риме

В Италии грабят не только картинные галереи и национальные музеи. В Швейцарии проживает некий Элиа Боровский, гражданин Канады, контора которого находится в Париже. В настоящее время он, кажется, отошел от "дел". Но последние 15 лет деятельность его была весьма бурной. Он без опаски заявляет, что во многих странах мира ему удалось открыть "этрусские и римские музеи". Античные статуи, вазы, фрески и драгоценности "доставлены", естественно, из Италии. В одном из его хранилищ две стены занимают полки с фресками из Помпеи. Как они попали сюда, в Швейцарию? С помощью пневматических молотков их за одну ночь "срезали" в одном из раскопанных домов. Из Неаполя на остров Корсика их тайно перевезли в рыбацкой лодке. А далее это был уже "обычный груз".

- Для того чтобы выгрузить ящики с фресками, нам удалось нанять строительный кран, который почти на целый день перекрыл уличное движение, - рассказывает Боровский. - Сейчас мои реставраторы возвращают фрескам первозданный вид.

По закону торговля античными произведениями в Италии запрещена, если они не ввезены из-за границы. Пользуясь этим, спекулянты придумали довольно простой способ действий. Украденный предмет хранится в Милане или в другом итальянском городе в магазине какого-нибудь швейцарского или западногерманского антиквара. В мастерской на родине антиквара делают копию. Торговец "покупает" ее как подлинник и запрашивает разрешение у таможенных властей на ввоз в Италию. Обычно подобное разрешение выдается очень быстро. Копию привозят в магазин антиквара, уничтожают ее, а подлинник, снабженный документами "компетентных властей", продают за несколько миллионов лир.

В США вышла в свет книга "признаний" бывшего директора Метрополитен-музея Томаса Хоувинга. Эту книгу можно определить как мемуары первого "кающегося" директора музея. На ее страницах автор, 50-летний американский искусствовед, который до того, как стать директором в самом знаменитом музее США, возглавлял один из его отделов, рассказывает о том, каким образом он расширял доверенные его попечению собрания произведений искусства уникальными художественными ценностями, контрабандным путем вывезенными из Италии. Мало того, Хоувинг сам был организатором и участником похищений и вывоза сокровищ.

Хоувинг вспоминает, как однажды во флорентийском музее "Барджелло" его внимание привлек инкрустированный крест из слоновой кости. Желание рассмотреть его получше было столь велико, что директор нью-йоркского музея, не колеблясь, вскрыл перочинным ножом витрину (ни один из служителей не заметил этого!) и взял драгоценный предмет в руки. Но, разглядев его, он почувствовал жгучее желание положить крест в карман. Однако на этот раз верх взяли благородные чувства, и крест был возвращен на свое место.

А вот другой случай. Директор Метрополитен-музея рассказывает во всех подробностях, как ему удалось украсть барельеф работы одного из мастеров эпохи Возрождения из церкви во Флоренции. "Речь шла о "Благовещении", а поскольку в Италии уже есть шесть подобных изображений, я подумал, что седьмое будет лишь обузой для ее музейных работников", - повествует он с развязностью чиновника из метрополии, явившегося в колониальную страну.

Заморский ценитель искусства встречается с "посредником". Затем следует похищение барельефа из церкви и доставка его в некий гараж в Генуе. Отсюда "Благовещение" переправляют в Швейцарию - промежуточный этап перед доставкой в США. Как, однако, перевезти скульптуру через границу? "Я применил один из самых простых способов, - рассказывает Хоувинг. - Барельеф поместили в багажнике машины типа "универсал". Сверху положили детский матрасик, а на матрасик - ребенка двухлетнего возраста. Перед самой границей малышу дали мороженое так, чтобы испачкался и он сам, и вся постелька. Таможенники, как и следовало ожидать, брезгливо отвернулись от ребенка и пропустили машину без досмотра".

Охранять художественные сокровища в Италии, конечно, не просто. Прежде всего потому, что в стране огромное количество музеев (только государственных около полутора тысяч), частных собраний и галерей, церквей. А сколько музеев под открытым небом, монастырей, заповедных зон! По данным Центрального института статистики, в Италии зарегистрировано 35770 тысяч "произведений искусства": картин, скульптур, памятников, фресок, гравюр и т. п. Выставлено же в музеях всего около 12 миллионов предметов, то есть меньше половины. Остальное пылится в запасниках, на складах. А количество ценных предметов, находящихся в частных коллекциях, вообще не поддается никакому учету.

Эти цифры государственные чиновники приводят всякий раз, когда речь заходит о необходимости улучшить охрану национальных сокровищ.

- У нас мало средств, господа, - разводят они руками. - Нужны тысячи дополнительных сторожей, хранителей, реставраторов. Нужны деньги на электронные системы охраны. Нужно, наконец, ремонтировать старые музеи и строить новые. Многие из них находятся в плачевном состоянии или попросту закрыты. В церквах уникальные картины и скульптуры установлены в темных сырых углах. Чтобы их увидеть, посетитель должен опустить в специальный ящичек монету, и тогда на несколько секунд вспыхивает лампа, освещая изумительную фреску или полотно всемирно известного мастера. Иногда, правда, она освещает то место, где картины уже нет...

Однако ссылки на нехватку средств вряд ли могут служить оправданием. Достаточно вспомнить, какие доходы приносит стране иностранный туризм - а туристы едут в Италию прежде всего из-за ее уникальных музеев. Поэтому охранять культурное достояние не только необходимо, но и выгодно. Однако власти предпочитают экономить на музеях, не понимая, что такая "экономия" обходится для страны очень недешево.

Я хотел посвятить в этой книге отдельную главу музеям, но потом от этого намерения отказался. Обо всех не расскажешь, а выбрать трудно. Как можно, например, написать о галерее Уффици во Флоренции и ничего не сказать о музее виллы Боргезе в Риме? Повести читателя в пинакотеку Амброзиано в Генуе и не зайти с ним в неаполитанский музей "Каподимонте"? Побывать на раскопках Помпей и не заглянуть в Ватиканский музей? А венецианские галереи? А римский Музей современного искусства? И т. д. и т. п. А писать обо всем - места не хватит.

Когда я приехал из Италии, на меня набросились с вопросами: видел Микеланджело? А Рафаэля? А Леонардо? Да, видел. Но описывать картины - трудное дело. Пусть этим занимаются специалисты. Изучать их, кстати, можно и по альбомам. Техника репродуцирования сейчас так далеко шагнула вперед, что краски на цветных иллюстрациях ярче и свежее, чем на оригинале в музее. Главное впечатление, которое оставляют заполняющие итальянские музеи и соборы произведения искусства, - ощущение титаничности проделанной работы. Нигде, кроме как в Италии, не чувствуется такого гигантского размаха, нигде нет такого изобилия произведений творческого гения человека, нигде и никогда не было взлета в искусстве, равного по масштабам, силе и глубине итальянскому Возрождению.

Изумление - вот, пожалуй, самое точное слово для выражения того чувства, которое охватывает каждого, кто, попав на Апеннины, начинает знакомиться с сокровищами их музеев. Нет на земле бездарных народов, везде есть выдающиеся мастера, но титанов Возрождения потому и называют титанами, что таких, как они, не было и нет.

Мы, люди иного века, знаем, конечно, несравненно больше, чем наши далекие предки, - проявляем наивное высокомерие. Наивное потому, что забываем, что даже "карлик на плечах гиганта видит дальше, чем гигант". Будем же помнить, что вся европейская, да и мировая современная культура возникла на плечах атлантов итальянского Возрождения. А ведь нынешние итальянцы - их прямые потомки...

Мне хочется рассказать о двух шедеврах живописи, которые многие считают величайшими произведениями человеческого гения: о росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и о фреске Леонардо да Винчи "Тайная вечеря".

Сикстинская капелла, как известно, находится в Ватикане. Музей огромный. Я там бывал не раз, но нередко долго блуждал по залам и коридорам, прежде чем найти капеллу.

Конечно, можно взять при входе переносной магнитофон в виде желтой телефонной трубки и совершить экскурсию, прижав ее к уху. Мелодичный женский голос объясняет, куда и когда поворачивать. Но радиогид не учитывает, что не всегда все залы открыты. Можно спросить дорогу у подтянутого служителя со скрещенными ключиками - ватиканской эмблемой - в петлицах. Он с готовностью объясняет: "О, капелла Систина, синьоре! Э мольто семпличе. (О, синьор, Сикстинская капелла! Это очень легко.) Прима а синистра, пой а дестра, пой а синистра е анкора уна вольта а дестра. Мольто, мольто семпличе!" (Сначала налево, потом направо, потом налево, потом снова направо! Очень легко! Очень!)

Лучше всего ориентироваться на Ватиканские сады - "Джардини ватикани". Их всегда легко найти по стрелке указателей, а оттуда до капеллы рукой подать.

В сады посетителей музея не пускают. Их можно увидеть через окно в галерее. Сады изумительные! Тишина, покой. Стриженые лужайки, прохладные струи фонтанов, вековые деревья. Порхают птицы какого-то райского обличья. И ни одного человека! Прямо-таки рай в миниатюре. Быть может, не надеясь оказаться в нем после смерти, римские папы решили соорудить себе райский уголок на земле. Говорят, что, когда музей закрыт, нынешний папа катается по дорожкам сада на велосипеде. На велосипеде в "рай" - не дурно!

Но вот наконец и Сикстинская капелла. Полутемное помещение заполнено гудящей толпой посетителей. То и дело молниями вспыхивают блицы фотоаппаратов. Когда шум голосов становится особенно сильным, невидимый служитель громко и сурово провозглашает: "Силенцио!" (Тишина!)

Шуметь нельзя, ведь здесь церковь. В итальянских церквах повсюду вешают таблички с напоминанием: "Господ туристов просят не забывать, что здесь не музей, а "луого сакро", то есть "место святое", "место отправления культа".

Рассмотреть фрески как следует трудно, особенно те, которые находятся на потолке капеллы. Приходится задирать голову так, что шее становится больно.

Я пробираюсь в глубину капеллы, к деревянным скамьям. Откинувшись на высокую спинку скамьи, можно наконец хоть что-то рассмотреть. Прямо передо мной - гигантская коричневых оттенков фреска "Страшного суда", на плафонах потолка - сцены "Сотворения мира". Смотришь, смотришь, и голова кружится от напряжения. Что же это был за титанический труд - создать эти фрески! Ведь в те времена не было электрического освещения. День и ночь, прикрепив ко лбу обруч, на котором горела свеча, Микеланджело лежал на спине и писал, писал, писал.

"Он забыл в своем рвении всякую меру. Работая под самым потолком, он должен был закидывать голову, оттягивать назад плечи и сильно выгибать шею, отчего у него начиналось головокружение и ломота в суставах; в глаза ему капала краска... Неделями он спал прямо в капелле, не раздеваясь, а когда однажды, еле живой от усталости, велел помощникам снять башмаки, то вместе с башмаками у него слезла с ног и кожа..."

Когда боль и усталость становились невыносимыми, Микеланджело бросал кисть и писал стихи:

 От напряженья вылез зоб на шее 
 Моей, как у ломбардских кошек от воды, 
 А может быть, не только у ломбардских. 
 Живот подполз вплотную к подбородку, 
 Задралась к небу борода. Затылок 
 Прилип к спине, а на лицо от кисти 
 За каплей капля краски сверху льются... 
 Мутится, судит криво 
 Рассудок мой...

Почти горбатый, ослепший от напряжения и непосильного труда, с лицом, превратившимся в ужасную сморщенную маску, с корявыми, исковерканными зубилом руками, но с сердцем горячим, любвеобильным и чувствующим тончайшие оттенки человеческих страстей. Простолюдин, перед которым терялись князья и даже папы. Это он, Микеланджело, создал величайшее произведение, перед которым и теперь, через 500 лет, в изумлении толпятся потомки, не в силах понять, как один человек мог создать такое.

Говорят, что за годы, которые отделяют нас от времени создателя фресок Сикстинской капеллы, человечество сильно продвинулось вперед. Что ж, это действительно так. Но вот найдется ли сейчас художник, способный, нет, не создать нечто подобное - это невозможно, а лишь выдержать такое же гигантское напряжение?! А ведь Сикстинская капелла всего лишь один из шедевров великого флорентийца, всегда считавшего, что его призвание - не живопись, а скульптура.

Чтобы увидеть другое гениальное произведение мировой живописи - фреску "Тайная вечеря" Леонардо да Винчи, надо ехать на Север, в Милан. От Рима до Милана 700 километров - это семь часов по автостраде. Вот и трапезная монастыря Санта-Мария делла Грацие. Красное кирпичное здание, увитое плющом. У двери - скромная доска из белого мрамора с надписью: "Ченаколо виничиано".

При входе больно сжимается сердце, словно оказался в палате, где находится тяжелобольной. Полумрак. Тишина. Редкие посетители разговаривают шепотом. Фреска освещена слабым светом прожекторов, похожих на ночники у постели. Одну половину фрески закрывают леса, на которых работают реставраторы. Стоят ведра с краской, кисти, какие-то банки. Роспись сильно разрушена. Изображение как бы подернуто голубой дымкой. Фигуры апостолов потеряли четкость очертаний, а в некоторых местах вообще невозможно ничего разобрать. Хорошо заметны большие белесые пятна - разводы сырости. Два окна повыше фрески закрыты и плотно затянуты оранжевыми шторами. Внизу установлен прибор для измерения влажности воздуха. Но не поздно ли его сюда поставили? Фреска находится в таком состоянии, что нет сомнений - увидеть ее такой, какой ее создал Леонардо, уже никто и никогда не сможет. Фреска сильно пострадала еще в XVIII веке, когда Милан был оккупирован французскими войсками. Трапезная монастыря использовалась тогда для хранения фуража, что нанесло росписи огромный вред.

Слева от входа установлен стенд с фотографиями. На них видно, что произошло с росписью во время второй мировой войны. Фреска была тщательно укрыта мешками с песком. 16 августа 1943 года в монастырь попала английская бомба. Крыша и правая стена трапезной превратились в груду обломков. Чудом сохранилась лишь стена с росписью Леонардо.

С 1820 по 1908 год фреска трижды подвергалась реставрации. В 1901 году поэт Габриэле Д'Аннунцио написал "Оду на смерть шедевра", вызвавшую в Италии национальный скандал.

"Тайная вечеря" оказалась в столь плачевном состоянии прежде всего потому, что сам Леонардо выбрал при создании шедевра ошибочную технику. Картина с самого начала была обречена на гибель. Художник, которым постоянно владела страсть к экспериментированию, использовал нестойкие материалы: масло, темперу, лак, скипидар и воск. Наносил он их не на сырую, а на уже высохшую штукатурку. Это и привело к катастрофе.

Сам Леонардо, конечно, этого еще не мог предполагать. Ошибка дала о себе знать только через несколько лет. Работая над росписью, великий мастер вкладывал всего себя в создание уникального произведения, которое многие искусствоведы считают величайшим произведением мировой живописи. За его работой внимательно наблюдал ученик школы доминиканцев монастыря Санта-Мария делла Грацие Маттео Банделло. "Часто, - пишет он в своих воспоминаниях, - видел я, как рано утром он поднимался на помост, потому что "Вечеря" расположена довольно высоко над полом. Случалось, что от восхода солнца до его заката он не выпускал кисти из рук и, даже когда ему приносили пищу, продолжал писать. Бывало, что день, два, три или четыре он не брал кисти в руки, а только стоял перед фреской и смотрел на нее, рассматривая уже созданные фигуры..."

Лет через двадцать после создания фрески стали замечать, что еще одним источником опасности для "Тайной вечери" является сырость. Всего 40 лет спустя Джорджо Вазари писал, что на ней, кроме беспорядочных пятен, ничего уже нельзя различить. А еще через 10 лет она пришла в такое состояние, что монахи, ничтоже сумняшеся, через стену, на которой была фреска, прорубили парадный вход в трапезную, в результате чего фигуры Христа и трех его ближайших учеников лишились ног.

Вот уже несколько лет итальянские реставраторы пытаются спасти шедевр Леонардо. "Прежде чем приступить к работе, - рассказала мне художник-реставратор Джузеппина Брамбилла, - я посвятила три года тщательному изучению каждой детали фрески. Когда пришлось в первый раз "ковырять" в живописи великого мастера, у меня дрожали руки, - улыбается она. - Пока восстановлена лишь часть картины: фигуры Матфея, Фаддея и Симона обрели первозданный вид. Однако восстановить фреску полностью, возвратив ей тот вид, какой она имела при жизни Леонардо, уже никогда не удастся. Есть только надежда значительно приблизить картину к оригиналу, удалив дописи, сделанные во время предыдущих реставраций. Мы с вами привыкли видеть роспись как бы через голубую вуаль, точно сквозь дымку, а Вазари писал, что видел ее сияющие краски. И они действительно сияют..."

Синьоре Брамбилле удалось исправить много ошибок предыдущих реставраторов. Так, на изображенных стаканах ею замечены и восстановлены тончайшие золотые ободки. Серебряные блюда отражают теперь небесного цвета одеяния апостолов. Если раньше коврига хлеба изображалась непочатой, то теперь видно, что она разломана, а ранее целый апельсин разрезан, как и было у Леонардо, на тонкие ломтики. Темные панели по бокам оказались красивыми гобеленами. Видны даже гвоздики, на которых они висят.

Милан - индустриальное сердце Италии

Но теперь у живописи появился еще один враг. Группа экспертов установила, что поверхность фрески покрывается неизвестным видом плесени, которая быстро разрушает краски. Она образовалась в результате сложного соединения осадков миланского смога - густого тумана, смешанного с выхлопными газами автомобилей и дымом многочисленных миланских заводов, - со смолами и пигментами краски. Удастся ли победить этого нового врага и спасти фреску - покажет будущее.

Неисчислимы художественные сокровища Италии, но это хрупкое наследство. Если не относиться к нему бережно, не охранять его, то оно может оказаться недолговечным, погибнуть, исчезнуть. В стране начинают все отчетливее понимать, что нужно затратить много усилий, времени и средств, чтобы им могли восхищаться наши потомки. Иначе с ними может произойти то же, что уже произошло с 4 тысячами бронзовых статуй, украшавших некогда Древний Рим. Сейчас их осталось всего десять, да и они находятся под угрозой гибели... А ведь шедевры итальянских гениев принадлежат всему человечеству.

Да, Италия никогда не жаловалась на недостаток талантов. И ныне известна целая плеяда блестящих мастеров с мировыми именами. Мне приходилось встречаться со многими из них, брать интервью, расспрашивать о секретах мастерства, о творческих планах. Когда вспоминаю об этих встречах, в памяти возникают образы кинорежиссеров Федерико Феллини и Бернардо Бертолуччи, актеров Альберто Сорди и Джанкарло Джаннини, скульптора Джакомо Манцу, певца Клаудио Вилла, актера, драматурга и режиссера Эдуардо Де Филиппо, писателя Альберто Моравиа, сценариста и режиссера Чезаре Дзаваттини.

Мне приходилось встречаться несколько раз с замечательным художником Ренато Гуттузо. Личность, творчество, жизнь этого замечательного мастера производят неизгладимое впечатление. Гуттузо живет в Риме неподалеку от площади Венеции, на маленькой и уютной пьяцце Дель Грилло. Последний из маркизов Дель Грилло - их именем названа площадь - умер в прошлом веке, и теперь принадлежавший им палаццо разделен на квартиры. Гуттузо занимает верхний этаж, который он называет "башней". В двух шагах от палаццо, где живет Гуттузо, находится старинное здание "Ассикурацьони дженерали", на котором прикреплена мраморная доска с надписью: "Здесь стоял дом, освященный памятью божественного Микеланджело".

Каждого гостя в квартире Гуттузо ожидает сюрприз. Когда выходишь из лифта на втором этаже на лестничную площадку, то неожиданно... снова оказываешься на улице. За балюстрадой с узорчатой решеткой виден тенистый сад с высокими деревьями. Громко щебечут птицы, теплый ветерок колышет ветви. Что это - висячие сады Семирамиды или оптический обман? На лице привратника, который провожает гостей, довольная улыбка. Он привык к их изумлению, но каждый раз не может скрыть удовольствия. "Этот сад, - объясняет он, - разбит на склоне расположенного рядом холма".

Гуттузо принимает посетителей в рабочем кабинете - просторной комнате с высоким потолком. Вокруг теснятся шкафы и полки, до отказа забитые книгами, альбомами, репродукциями, календарями, афишами выставок. На стене фотография хозяина кабинета вместе с Пикассо.

- Что главное для меня в искусстве? - Гуттузо улыбается и разминает в длинных загорелых пальцах сигарету. - Видите ли, все, что я делаю, - это политика!

Ренато Гуттузо родился в 1912 году на Сицилии в семье бедного землемера. В сопроводительном тексте к одному из рисунков он писал: "С того времени, когда я был мальчишкой, на Сицилии мало что изменилось. Еще существуют латифундии, мафия, преступность, страдание..."

Всю жизнь художник боролся своими картинами против зла и насилия. Достаточно вспомнить его картины "Похороны Тольятти", "Распятие", "Ночь Джибеллины", "Захват пустующих земель", серию его рисунков "Гот митт унс", запечатлевших нацистские зверства в оккупированном Риме. Гуттузо лично принимал участие в движении Сопротивления, а ныне ведет большую политическую работу - он сенатор парламента от Итальянской коммунистической партии. За его активную борьбу за мир ему присвоено звание лауреата международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами".

- Я всегда считал и считаю, - продолжает Гуттузо, - что величайшим событием истории была Октябрьская революция. После нее для деятелей культуры стала ясной необходимость выйти из привычных схем и начать искать новое. Но новое я понимаю не как неосознанный вопль протеста, а в плане конструктивном, созидательном. Сегодня, я думаю, главная цель художника состоит в том, чтобы передавать другим свои идеи и чтобы быть понятым. Конечно, в произведении искусства может быть что-то и недосказанное, но кто пристально всматривается, тот поймет все.

Для меня неприемлемо абстрактное искусство. Наверное, потому, что мой отец был землемером, внуком гарибальдийца. Хотя он очень любил романтическую поэзию, но мир воспринимал чрезвычайно конкретно. Тем не менее себя я называю "модернистом". Но не в том смысле, который в него вкладывают обычно критики, а в том, что я - современный художник. Я не хочу и не могу отгораживаться от современности, от проблем сегодняшнего дня. Хотя я и живу в старинной башне, - улыбается Гуттузо, - но она меня не отгораживает от современности.

Много моих картин пронизано духом социалистических идей. Но важно не только создавать картины на темы революции, Сопротивления, партизанской борьбы. Главное - это революционный дух, который должен пронизывать произведения, который заставляет художника видеть мир под особым углом. Важно, чтобы во всем было революционное содержание.

Самый великий человек для меня? Это, конечно, Ленин, я - убежденный ленинец. Ленин изменил мир, и его идеи в конечном счете победят повсюду...

Мое первое жилище в Риме находилось на шестом этаже одного из корпусов так называемых народных домов на площади Меллоцо-да-Форли. Я раздобыл себе старую кровать, два стула и большой ящик, который, прислонив к стене, превратил в нечто вроде шкафа. Вставив между боковыми стенками палку, я вешал в него пиджак и плащ. Сверху валялись всякие вещи: книги, ботинки, шляпа, термос, газеты.

Во время утренних прогулок в расположенном на холме парке Пинчо Рим представал предо мной внизу весь белый...

А я вспоминал цикл полотен и рисунков, созданных Гуттузо на военную тему. На них Рим совсем другой город: темный, тревожный, съежившийся под сапогом оккупантов.

Многие картины и рисунки этого цикла носят характерные названия: "Рим - открытый город", "Ардеатинские пещеры" (песчаные карьеры под Римом, где гитлеровцы расстреливали заложников), "Триумф войны", "Подпольная печать".

По случаю 70-летия Гуттузо в Венеции в Палаццо Грасси была открыта большая выставка работ художника, отражающая его долгий и плодотворный путь в искусстве. На ней было представлено около 200 произведений живописи и графики, которые показали, что в творчестве художника всегда побеждала естественность и любовь к жизни. Лучшие его картины всегда результат выстраданного опыта художника, воплощение живой жизни. Гуттузо принадлежит несколько значительных открытий в реалистической живописи, на которые вдохновили художника неиссякающая молодость и удивительная сила духа. На выставке были представлены такие прекрасные работы, как "Пляж", большой цикл "Автобиография", "Джибеллина", "Вуччирия" (картина, изображающая овощной рынок в Палермо), "Мальчик с ящерицей" и, наконец, последний портрет Моравиа.

Не все, конечно, картины мастера можно было увидеть на выставке. Так, на нее не попало его этапное полотно "Бегство с Этны", которое находится в Национальной галерее современного искусства в Риме. Не попали на нее и две замечательные картины, находящиеся в Музее современного искусства в Нью-Йорке: "Едоки арбуза" и "Убийство активиста". Эти произведения вместе с "Серными копями", "Возчиками" и "Рыбаками" представляют собой ядро того современного реализма в итальянской живописи, который в творчестве Гуттузо вырос в искусство общенародное и пролетарское.

Если Гуттузо - самый знаменитый в Италии художник, то Манцу - самый известный скульптор, причем не только в Италии, но, пожалуй, во всей Западной Европе.

- Как мне вас разыскать? - спросил я Джакомо Манцу, когда мне наконец удалось дозвониться до его студии и получить согласие на интервью.

- А у меня нет адреса, - последовал неожиданный ответ. - Приезжайте в Ардеа. Меня там все знают...

Местечко Ардеа приблизительно в 30 километрах от Рима. Асфальтовое шоссе вьется вдоль берега моря. Осень. Просторные пляжи безлюдны. Заколочены окна гостиниц на берегу. Почернели от сырости фанерные кабинки для переодевания. Влажный ветер гонит со стороны моря рваные клочья набухших влагой облаков и тяжелые, свинцовые волны. Накатившись на берег, они оставляют на сером песке грязные клочья пены, пластмассовые флаконы, пустые консервные банки и другой мусор. Холодно, пусто, скучно.

Поселок Ардеа - горсть разноцветных домиков, рассыпанных на склоне холма. Хлопают флаги на высоких флагштоках перед одноэтажным белым зданием. Это музей знаменитого скульптора, который построили его почитатели - члены ассоциации "Амичи ди Манцу" (друзья Манцу). Однако в тот день, когда я приехал в Ардеа, решетчатые двери музея были закрыты. Осень. Нет туристов, для кого открывать?

Показавшиеся мне странными слова Манцу по поводу его адреса стали мне понятны, как только я обратился с вопросом к первому жителю города - старичку в кепке, сидевшему с газетой возле открытых настежь дверей придорожного бара.

- Где живет Манцу? Конечно, знаю. У нас его знают все... Вон там, за холмом, его дом, - словоохотливо объяснил он, указывая газетой, куда надо идти.

Дом скульптора невелик. Он скорее напоминает старую, перестроенную под жилье конюшню. Низко нахлобученная на стены крыша из традиционной красной черепицы образует тенистый навес. Перед входом - скульптура из белого мрамора, запущенные цветочные клумбы, соломенные плетеные кресла, герань в кадках.

Меня приглашают в дом и на несколько минут оставляют одного в прихожей. В глаза бросается любопытная деталь: на длинной полке над вешалкой в образцовом порядке разложены шляпы всех фасонов, широкие кепки, огромные береты. Я машинально начинаю считать эти довольно причудливые головные уборы - их ровно 13...

За этим занятием меня и застает хозяин дома. Небольшого роста, коренастый, в мешковатом пиджаке и сдвинутой на затылок шляпе, Манцу похож на итальянского крестьянина, который только что переоделся после рабочего дня. Он приветливо улыбается и протягивает сильную руку человека, который привык иметь дело с мрамором, металлом и бронзой. Внешне не похоже, что Джакомо Манцу уже 70 лет.

Манцу проводит меня в гостиную, где обычно принимает гостей, и вот передо мной уже другой человек: в глубоком кресле сидит, устало скрестив руки, знаменитый маэстро - один из крупнейших скульпторов современности, человек, который уже при жизни прочно вошел в историю современного искусства. На стенах гостиной - подлинные полотна Шагала, Пикассо, Модильяни, Матисса. Мебель под стать хозяину - такая же прочная и массивная.

Путь Манцу в большое искусство был тернистым, как и путь многих одаренных итальянцев - выходцев из народа. Он родился в городе Бергамо в семье сапожника. В энциклопедиях и справочниках принято писать, что Джакомо был двенадцатым ребенком в семье, однако это не верно.

- Я был тринадцатым ребенком, - рассказывает мне Манцу, - а всего у моего отца родилось 15 детей. Ясно, что в такой семье я должен был рано сам зарабатывать на хлеб. Я работал плотником, позолотчиком, штукатуром, лакировщиком, занимался фигурной лепкой. Настоящего образования получить не удалось. В Вероне я ходил в Академию изящных искусств, но только с черного хода. Меня водил туда мой приятель, который в ней учился. Там я впервые смог увидеть некоторые работы великих художников и скульпторов.

Манцу жадно стремится больше узнать об искусстве. Для этого он едет в Париж. Во времена диктатуры Муссолини это не так просто. Его возвращают в Италию по этапу и отбирают паспорт.

В 30-х годах молодой скульптор примыкает в Милане к группе художников-антифашистов. Годы фашистской диктатуры, борьба итальянского народа за освобождение от тирании Муссолини, героические подвиги борцов движения Сопротивления наложили на его творчество глубокий отпечаток. Дж. Манцу создает на эту тему многочисленные произведения: скульптуры, рисунки, литографии - антифашистская тема в его творчестве сохранилась и по сей день. Он создал оригинальный "Памятник партизану" и подарил его своему родному Бергамо.

Манцу много работает в области портрета, создает обобщенные образы женской красоты. Одно из наиболее значительных его произведений - "Врата смерти" собора святого Петра в Риме, где в своеобразной аллегорической форме скульптору удалось выразить одну из основных идей своего художественного творчества - борьбу человека против сил зла, насилия, за свободу. В 1969-1970 годах Манцу создал мраморный монумент в честь В. И. Ленина на острове Капри.

Выставки его произведений демонстрировались в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Мехико и во многих других городах мира. Он становится лауреатом Венецианской бьеннале. В 60-х годах работы Манцу были показаны в Москве и Ленинграде, с его творчеством смогли познакомиться тысячи советских людей.

- Как я работаю? Мой день - это обычный день рабочего. От зари и до зари. Вечером немного читаю. А основное время провожу в мастерской. Когда работаю, стараюсь как можно лучше выразить все то, что меня волнует в жизни: это и закат солнца, и распустившееся дерево, и улыбка ребенка, и подвиг партизана. Надеюсь, что какая-нибудь картина останется в памяти людей. Надеюсь, что мое творчество полезно и нужно людям, иначе не стоит работать.

Сначала я не думал, что стану скульптором. Это шло изнутри. Меня часто называют "маэстро", как принято в Италии. Но я сам себя им не считаю. Я уверен: все идет от простого ремесла. Если кто-то родился Леонардо да Винчи, то он и станет Леонардо да Винчи. Но если он не Леонардо, то тогда должен начать заниматься простыми ремеслами, много их перепробовать, совершенствоваться в работе. Тогда даже если ему и не удастся стать великим скульптором, то у него останутся навыки ремесла, а это уже немало. Я сам не уверен, что у меня есть талант. Но думаю (это, наверное, во мне говорит высокомерие), что через искусство мне удается приблизиться к истине и выразить все то прекрасное, что нам дает жизнь...

По своим политическим взглядам Дж. Манцу - убежденный сторонник социализма, активный борец за мир, друг Советского Союза. В 1966 году за выдающиеся заслуги в борьбе за мир ему была присуждена международная Ленинская премия "За укрепление мира между народами". Он - почетный член Академии художеств СССР.

- Я глубоко убежден, - говорит скульптор, - что идеи Ленина и Маркса победят во всем мире. Октябрьская революция изменила жизнь всего человечества. Еще есть в мире страны, которые идут по капиталистическому пути, но у них нет будущего, будущее - за вами. Когда я был в Москве, то меня спросили: "Что вам больше всего нравится в СССР?" Я ответил: "Ваше будущее".

А что мы видим здесь, в Италии? - Манцу вскочил с места и взволнованно заходил по комнате. - Покушения, терроризм. Порой мне кажется, что Запад сошел с ума. Нас приучают восхищаться цинизмом, насилием, а то и откровенной порнографией, которую некоторые выдают за какое-то "новое искусство".

Вам это трудно понять... Но порой у нас просто страшно выйти на улицу. Не так давно у меня пытались похитить мою дочку Джулио и сына Милето. Прямо здесь, у самого дома. Они собирались ехать в школу, а преступники... А знаете для чего? Для выкупа. Чтобы получить деньги. Проклятые деньги! Все у нас на них словно помешались! - Манцу остановился и с силой опустил на стол тяжелый кулак.

Моих детей спас шофер. Его самого тяжело ранили. Но если бы не он... И такие случаи происходят каждый день. Вы только почитайте наши газеты. Так, как живем мы, на Западе, жить нельзя. Это позорно, недостойно человека. Вот почему я убежден, что социалистические идеи в конце концов восторжествуют во всем мире.

Для того чтобы убедиться в этом, - продолжает скульптор, - достаточно посмотреть, как живут советские люди. У вас все хозяева своей страны и в то же время нет хозяев. Все работают для общего блага, а это очень важно. Я был в Москве, Ленинграде, Киеве. Должен признаться; что Ленинград - это самый красивый город мира.

Однако для меня, - говорит Манцу, - самое главное, что СССР - это страна, которая активнее других борется за мир. Если бы не миролюбивая политика Советского государства, то на Земле давно уже могла бы вспыхнуть новая мировая война. Когда мне вручали в Москве Ленинскую премию, то нужно было произнести речь, а я не умею и не люблю говорить. Я тогда подумал и сказал очень коротко: "Надеюсь, что на Земле всегда будет мир - война сейчас невозможна". А цель внешней политики Советского государства - это борьба за мир. Поэтому мне так близка ваша страна. Если бы я был помоложе, то стал бы жить в России. Я был бы счастлив работать в вашей стране, для народа. Человек у вас действительно свободен, а социальные завоевания огромны.

В подтверждение этих слов Манцу проводил меня в небольшой, заставленный книжными полками кабинет возле гостиной и с гордостью показал висящий на стене детский плакат - подарок пионеров одной из школ Новосибирска.

- Это, - говорит он с искренним волнением, - один из самых дорогих для меня подарков...

Настает время прощаться: день у Манцу расписан по минутам.

- Ну, что? - спрашивает он в прихожей. - Не слишком скучным получился наш разговор? Я ведь не люблю и не умею давать интервью...

Я благодарю Джакомо Манцу и, не удержавшись, спрашиваю, показывая на разложенные на полках шляпы:

- Синьор Манцу, а почему их тринадцать, неужели вы суеверны?^*

^* (Число тринадцать итальянцы считают счастливым, а несчастливое число у них - семнадцать (Примеч. автора).)

- Почему тринадцать? - хитро усмехается скульптор. - У меня их ровно четырнадцать. - В доказательство он задорно сдвигает на затылок шляпу, которую почти никогда не снимает.