1. Сдвиги в массовом сознании и расстановке политических сил

Несмотря на отсутствие автоматической зависимости распределения идеологических и политических симпатий от социальной структуры страны, такие явления, как редкое падение доли крестьянства в самодеятельном населении, урбанизация, миграция с Юга, усложнение состава рабочего класса, рост удельного веса новых средних слоев, "образовательный бум", а также материальные завоевания трудящихся, не могли рано или поздно не найти отражение в общественно-политическом сознании итальянцев. Обострение и усложнение классовой борьбы с конца 60-х годов выявило, а отчасти и породило серьезные изменения в общественно-политическом сознании масс, различных социальных слоев и групп.

Падение доли сельского населения, рост больших городов, приобщение многих женщин к производительному труду, развитие движения за женское равноправие, расширение образования - все это заметно ограничило "зоны отсталости" в итальянском обществе, сократило численность и удельный вес наиболее консервативных групп населения, служивших опорой обскурантизму и реакции. Расширился общественно-политический горизонт "среднего итальянца", увеличилась его информированность. Изменились во многом сами пути, каналы политической социализации, уменьшилась роль семьи и традиций. Наоборот, выросла роль школы, и притом зачастую не столько официальных каналов преподавания, сколько ученической и студенческой среды с характерной для нее смелой "мод" на те или иные идеи и широко распространенным участием в массовых выступлениях протеста. Резко увеличилась роль телевидения.

Одним из наиболее заметных результатов этих процессов стала постепенная секуляризация сознания - освобождение его от церковного влияния. Речь идет в данном случае не столько о распространении сознательного атеизма (еще в конце 70-х годов 77,4 % опрошенных считали себя верующими-католиками)⁷, сколько об ослаблении религиозной практики, интенсивности связей с церковью, ограничении поля церковного влияния чисто религиозными интересами. Процент посещавших церковь по менее одного раза в неделю упал с 69 в 1956 г. до 51,6 в 1969 г. и 40,1 в 1974 г.⁸ Религиозность во многих случаях становилась (как это нередко бывало и раньше у имущих классов) чисто формальной. Согласно одному из обследований середины 70-х годов, лишь около 30 % опрошенных были действительно религиозными людьми. В иерархии ценностей религиозность оказалась на девятом месте⁹.

Секуляризация сознания все шире проявлялась в стремлении отделить церковь от иных, нерелигиозных сфер жизни, воздать "богу богово, а кесарю кесарево". В 1968 г. подавляющее большинство опрошенных, в том числе даже 47 % избирателей христианских демократов, согласилось с тем, что следовало бы прекратить финансирование церковных школ и направлять больше средств па государственные школы¹⁰. В 1974 г. 60 % сторонников ХДП высказалось против участия церкви в политике и отвергло мысль о том, что хороший католик должен голосовать по ее указанию¹¹. Значительная часть избирателей этой партии (по некоторым опросам, около 30 %) во время референдума 1974 г. голосовала вопреки официальной позиции не только ее руководства, но и Ватикана против отмены закона, облегчавшего развод.

Рост информированности и секуляризация сознания привели не только к резкому снижению идеологических барьеров, но и к известной рационализации массового сознания в целом: ослаблению слепой веры, стереотипов, предубеждений и предрассудков, большей трезвости и терпимости в оценке широкими слоями населения общественно-политических событий и сил.

Этот процесс носил неоднозначный характер. С одной стороны, он способствовал постепенному преодолению антикоммунизма. Если в 1968 г. 54,7 % опрошенных заявляло, что "ни в коем случае" не будут голосовать за ИКП, то в 1972 г. таких было уже меньше половины (41,9 %)¹². Еще в 1970 г. 45 % опрошенных верили, что "коммунисты остаются огромной опасностью для свободы и никакое соглашение с ними невозможно". В 1976 г. таких было лишь 25 %¹³. С другой стороны, эта же рационализация нередко имела своим следствием и более сдержанное отношение не только к готовым ответам и общим формулам в политике, но и к радикальным, особенно стихийным формам протеста.

Однако было бы неверно делать отсюда вывод о снижении накала социального недовольства. Общественная активность, требовательность масс с конца 60-х годов резко возросли. Целый ряд факторов объясняет это явление. В первую очередь - крушение преувеличенных ожиданий, норожденных в трудящихся массах сначала "экономическим чудом" на рубеже 50 - 60-х годов, а затем начавшимся с 1962 г. "левоцентристским" экспериментом. Даже "неокапиталистические" иллюзии и потребительские ориентации, культивировавшиеся буржуазной пропагандой, в конечном счете обернулись против правящих кругов. Недовольство медленно растущим уровнем жизни, ограниченными и половинчатыми реформами все более превращалось в возмущение общим политическим курсом, характером правления коалиции, возглавляемой христианско-демократической партией. Выявление растущей коррумпированности основной правящей партии, связанная с этим цепь скандалов (вплоть до "дела "Локхид"", бросившего тень па президента, одного из прежних премьер-министров и ряд бывших министров) усиливали возмущение. В том же направлении воздействовал и экономический кризис середины 70-х годов, который был воспринят прежде всего как проявление банкротства государственной политики, определяемой христианскими демократами. Не случайно именно ко времени начала кризиса относится пик недоверия к правительству. "Никогда еще мы не слышали,- писал журнал "Эуропео",- чтобы правительство пользовалось поддержкой всего лишь 17 % опрошенных"¹⁴.

Имелось немало причин, по которым неудовлетворенность существующим положением так непосредственно выливалась в Италии в недовольство правительством и правящей партией. Это и своеобразный кризис частного предпринимательства, в результате которого сошли со сцены традиционные крупные фирмы (кроме "Фиат") и выросла роль государственных предприятий как прямых антагонистов рабочего класса в повседневной борьбе. При этом характер управления государственными компаниями, все более превращавшимися в вотчины правящей партии и ее отдельных фракций и лидеров, вызывал растущее возмущение не только политических противников ХДП, но и широкой общественности, включая даже значительную часть предпринимателей и буржуазной интеллигенции. Усугубляющаяся неэффективность государственного аппарата в целом, хаотическое состояние разных служб - от почты до полиции, с которыми на каждом шагу приходилось сталкиваться любому итальянцу, придавали этому возмущению всеохватывающий характер. Наконец, сказывалось традиционное для Италии недоверие простолюдина к государству, во многом восходящее к популистским представлениям о нем как о всегда враждебной, корыстной, угнетающей силе. Привычка обвинять во всех бедах власти (что отражено в иронической пословице "Идет дождь - мошенники в правительстве!") сложилась задолго до развития государственно-монополистического капитализма. Нередко такие настроения были поверхностными, скорее данью традиции. Теперь же, когда от государства зависит очень многое, когда его роль в организации социальной жизни, в распределении различных пособий и выплат породила в разных слоях общества определенные ожидания, за критикой в адрес правительства чаще скрывается уже не привычное брюзжание, а возросшая требовательность, разочарование в невыполненных обещаниях и обманутых надеждах.

В отличие от многих других западноевропейских стран рост недовольства населения Италии, отличавшегося и до этого высоким уровнем политизации, привел не только к активизации наиболее развитой и политически просвещенной части масс, но и к более широкому вовлечению в общественную жизнь страны всего народа. Интерес к политике на рубеже 60 - 70-х годов резко возрос. С 1968 по 1976 г., если судить по опросам, процент лиц, находившихся в курсе политических событий, вырос вдвое (с 24 до 48). В 1976 г. на вопрос "Случается ли Вам приходить в негодование или сильное волнение из-за какого-либо политического события?" 32,1 % ответили "Часто" и 43,6 % - "Иногда". Высокая политическая информированность, эмоциональный интерес к политике особенно характерны для быстро растущих социальных групп (служащие, интеллигенция, студенты). Одновременно "пробуждается" такая в прошлом политически инертная часть населения, как женщины (в том числе даже домашние хозяйки). Анализ фактических данных показывает заметное увеличение доли как лиц, непосредственно вовлеченных в политику (членов партий или связанных о ними организаций, людей, активно участвующих в общественно-политической жизни),- с примерно 20 % населения в 50-х - первой половине 60-х годов до примерно 25 % в конце 60-х - середине 70-х годов, так и пассивно заинтересованных - с 25 - 30 до 35 - 40 % и резкое уменьшение части населения, совершенно не интересующейся политикой,- с 50 - 55 до 35 - 40 %¹⁵.

Необходимо, однако, уточнить, что стоит за этим сдвигом. Меньше всего - возросший интерес к "чистой политике", смене кабинетов или межпартийной борьбе. Напротив, учащаются жалобы па "усложненность" политик ческой игры и ее терминов, растет представление об этой сфере жизни как несколько искусственной, оторвавшейся от интересов людей, общества, требующей обновления. Такое обновление диктуется прежде всего теми импульсами, которые возникают в сфере социальных отношений.

Стимулом политизации явился в первую очередь огромный рост социальной активности масс. Поэтому так велика в развитии их сознания роль событий 1968 - 1969 гг. (студенческих выступлений и, главное, "жаркой осени", вовлекшей в напряженную классовую борьбу новые отряды пролетариата, недвусмысленно заявившей о его мощи, ознаменовавшей качественный сдвиг в соотношении социальных сил). Под влиянием борьбы и завоеваний рабочих пробуждаются к коллективным действиям, предъявляют своп требования различные группы служащих, интеллигенции, происходят сдвиги в сознании мелких предпринимателей. В этом смысле можно согласиться с утверждением левого журналиста В. Тобаджи, убитого впоследствии фашистами, что "первая половина 70-х годов представляет собой период, в течение которого, как никогда раньше в дофашистской и послефашистской истории итальянской демократии, осуществляется гегемония, ведущая роль организованного рабочего движения и, следовательно, ИКП как партии - лидера рабочего движения"¹⁶.

Велика здесь роль "антиавторитарных" завоеваний рабочих, таких, как увеличение прав профсоюзов, создание фабрично-заводских советов, ограничивших произвол предпринимателей. Резко меняется социальный климат не только на предприятиях и в учебных заведениях, но и в государственных учреждениях. Происходит подрыв бесконтрольности "верхов", уходят в прошлое традиционные "добродетели" верности и повиновения высшим по служебной лестнице, подчиненные добиваются гарантий защиты своих прав, ослабления слепой субординации.

Дух оспаривания авторитетов и сложившихся схем внутренней жизни отдельных звеньев производственного и государственного механизма, общественная самодеятельность отдельных профессий, слоев, групп населения проявились в Италии 70-х годов ярче, чем в других странах Запада. Вслед за студенческими ассамблеями и фабрично-заводскими советами возникают органы самоуправления в школах, медицинских учреждениях, комитеты потребителей, "квартальные советы" в городах, развиваются даже борьба полицейских за создание своего профсоюза и движение за демократизацию порядков в армии. Прямое вмешательство масс в вопросы, которые еще недавно были достоянием одной "элиты", при отсутствии общих политических преобразований еще более обострили проблему "управляемости" страны. "Сейчас в Италии,- утверждал либерал П. Маттеуччи,- налицо непрерывное и постоянное участие всех и во всем с целью обсуждать и решать все, осуществлять напрямую власть, почти как в громадной постоянно заседающей ассамблее"¹⁷.

При всех преувеличениях Н. Маттеуччи отметил действительно реальную, во всяком случае для Италии первой половины 70-х годов, тенденцию общественного сознания и массового поведения, которая и создавала базу для столь широкой политизации ранее неактивных слоев населения. Поставив де-факто проблему демократизации и участия на "низовом" уровне, трудящиеся очень скоро сталкивались с недостаточностью такого рода сдвига, с проблемой приведения политической сферы в соответствие с процессами, происходящими на социальном уровне. Большие вопросы жизни (инфляция, безработица, энергетический кризис, социальное неравенство, проблема Юга) не могли быть решены иначе как на уровне политики, центральной власти. Об этом особенно убедительно напомнил кризис. Политика должна дать ответы на больные вопросы социальной жизни. "Когда я говорю "демократия",- приводит корреспондент прогрессивной газеты реплику, услышанную им в автобусе,- я имею в виду, справедливость, равенство, налоги, которые платят все, школы, больницы, дома для всех"¹⁸. Требования социальной справедливости и равенства выносились на общенациональный и политический уровень.

В конце 60-х - начале 70-х годов быстро росла доля лиц, считавших, что социальная и политическая система совершенно не годится, надо изменить все: в 1967 г. это утверждало 7 % опрошенных, в 1971 г. - 17, в 1974 г. - 35 %¹⁹. Разумеется, во время опросов не так уж много лиц высказывалось в пользу революционных действий, по и их доля росла: 8 % в 1970 г., 13 % в 1976 г.²⁰ Вместе с тем широкую поддержку находил тезис о необходимости глубоких реформ общества (в 1974 г. - 44%, в 1976 г. - почти 50 %)²¹. В 1981 г. 63,2 % высказалось за реформы, 24,7 % - за революционные пути преобразований²².

Резко падает престиж правящей христианско-демократической партии. Но и в этой ситуации большинство но выступает за отказ ХДП от власти. В 1976 г. за участие христианских демократов в правительстве выступило 49 % всех опрошенных (в 1970 г. - 65 %), за переход их в оппозицию - 31 % (в 1970 г. - 25 %).

В течение всей первой половины 70-х годов продолжал расти авторитет коммунистов, увеличивалось число высказавшихся за привлечение компартии к управлению, но по этому вопросу все еще существуют глубокие разногласия. Во время опроса в феврале 1976 г. 41,4 % ответов было подано за включение коммунистов в правительство, 40,6 % - против²³. Значительная часть населения еще верит клевете буржуазной пропаганды, внушающей, что приход к власти коммунистов приведет к ограничению свобод. В глазах этих людей "гарантом демократии" остается ХДП. Недаром избиратели, согласившиеся в своем большинстве с тем, что эта партия основательно замешана в скандалах и коррупции, раздирается внутренней борьбой и соперничеством и с другими нелестными ее характеристиками, в то же время отводят ей пальму первенства как партии, "внесшей максимальный вклад в защиту демократии в Италии".

Неудовлетворенность методами политики в еще большей степени, чем ее результатами, неопределенное тяготение к "новому стилю" в руководстве страной, сочетающееся с известным скептицизмом по отношению к традиционным субъектам политики, занимающим авансцену, неудовлетворенностью общими рецептами, объясняет видимое противоречие между пробудившимся политическим интересом, растущими ожиданиями в этой сфере и укоренившимся недоверием многих (если не большинства) к перспективе серьезных изменений к лучшему в общенациональном масштабе. Во время того же опроса в апреле 1976 г., который обнаружил рост политической активности масс, 40,4 % согласились с тезисом "кто бы ни победил на выборах, все останется, как прежде", 53,4 % - с мнением, что "во всех партиях командуют немногие, остальные не имеют голоса", 61,2 % - с утверждением "кто бы ни пришел к власти, он всегда ищет удовлетворения собственных интересов"²⁴. В какой-то мере такие взгляды традиционны для трудового населения Италии, идут из его прошлого.

Нередко левые политические ориентации сочеталась в массах с влиянием па них буржуазного потребительства, что дало основание социологу Дж. Жирару отметить существование конфликта между ценностями и интересами, т. е., с одной стороны, принятием значительной частью населения "ценностей обновленного общества", с другой - ее обращением к "частным целям", расходящимся с теми целями, которые внутренне присущи новым ценностям²⁵. Уже упоминавшийся Н. Маттеуччи выразил это противоречие еще более резко: "Итальянец в стиле своей частной жизни ориентируется на североамериканскую модель: он "потребитель", в то время как его поведение в политической жизни вдохновляется южноамериканской моделью: он профсоюзник или революционер, весь устремленный к социализму как альтернативе обществу потребления. Отсюда "шизофрения" итальянца, который с 4968 г. своими политическими действиями стремится создать общество, находящееся в противоречии с его частными амбициями, отсюда его двойственность, обычная для тех, кто хочет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы"²⁶.

Разумеется, Н. Маттеуччи как противник рабочего движения сгустил краски и тем самым во многом исказил картину, представив социалистические устремления трудящихся как нечто находящееся в непримиримом противоречии с их материальными потребностями. Однако проблема, как таковая, существует: это проблема соотношения материальных и нематериальных потребностей в мотивациях оппозиционно и антикапиталистически настроенных масс трудящихся. Понимание социально-политического противоборства как ожесточенной схватки лишь ради иного, более справедливого распределения богатств могло заслонить - и в конкретной действительности Италии 70-х годов действительно в те или иные моменты заслоняло - в сознании и действиях некоторой части трудящихся иные, более крупные социально-политические цели, создавало угрозу фактического отрыва борьбы за удовлетворение материальных потребностей от движения за демократические и социалистические преобразования.

Все эти противоречия нашли наиболее отчетливое выражение в сознании молодежи. Обновление каналов политической социализации, секуляризация сознания и сокращение религиозной практики, рост политической информированности, активности и интереса, ниспровержение традиций и авторитетов, стремление к глубоким реформам - все эти тенденции особенно заметно сказываются среди молодого поколения. Молодежь не только в большей мере голосует за левых, но и активнее высказывается за их единство. Еще в середине 70-х годов она с большим оптимизмом, чем остальное население, относилась к политическим перспективам (только 28,9 % 18 - 24-летних избирателей поддерживало тезис "кто бы ни победил на выборах, все останется по-прежнему")²⁷.

В то же время настроения молодежи отнюдь не были однозначны и вызывали часто серьезную тревогу левых сил²⁸. Во многом молодежь по своим представлениям и настроениям оказалась оторвана от основной части демократического движения²⁹.

Как и в других странах Запада, студенческое движение в Италии привело к формированию своеобразной "молодежной субкультуры", пафос которой состоял в радикальном (хотя нередко чисто внешнем, даже словесном) отрицании ценностей и норм поведения "отцов", в обособлении от взрослых и декларировании своего нонконформизма, что, однако, силами буржуазных средств массовой информации быстро превращалось в очередную культурную моду ("молодежный" стиль одежды, поклонение поп-музыке и т. п.). Отличия Италии состояли, во- первых, в том, что конфликт молодежи с существующим обществом оказался социально более значимым (достаточно напомнить, что нигде в развитых капиталистических странах молодежь, в том числе образованная, не составляет столь большой части безработных), а во-вторых, что в силу специфики общественного сознания Италии здесь в большей мере, чем в других странах, молодое поколение воспринимало в качестве традиционных и, по его логике, подлежащих переоценке не только консервативные или клерикальные ценности, но и ценности влиятельной социалистической субкультуры. Особенности формирования нового поколения (своеобразная "замкнутость на себя" в студенческих и иных коллективах и в то же время открытость веяниям космополитизированной молодежной субкультуры) создали опасность перерыва национальной традиции - традиции, созданной в сознании масс десятилетиями борьбы за демократию и социализм.

Чрезвычайно сложным оказывалось и отношение большой части молодого поколения к политике. В этом плане оно доводило до предела те неоднозначные ожидания, которые были характерны для широких масс итальянского населения в 70-х годах. Как под увеличительным стеклом, молодежь продемонстрировала противоречия массового сознания - кризис стереотипов и отсутствие четких новых ориентиров, отрицание существующего общества и в то же время принятие некоторых его ценностей, сочетание повышенных ожиданий и недоверия к будущему. Вспышка бурного интереса молодых итальянцев к политике в середине 70-х годов была связана с накопившимся в молодежной среде зарядом возмущения, разочарования, нетерпения, протеста, с порывом к свободе, достойной жизни, участию в решениях, но также и к удовлетворению резко актуализировавшихся в ее основной массе материальных потребностей. В некоторых отношениях это была "чрезмерная политизация": от политики ждали ответа на все, в том числе самые субъективные, проблемы. К тому же еще больше, чем старшие поколения, молодежь с недоверием относилась ко всем традиционным инструментам политической борьбы, к существующим институтам. Отвергая привычное для активной части взрослых (включая участников молодежного движения конца 60-х годов) идеологическое опосредование политики, многие представители молодого поколения середины 70-х годов хотели видеть в желаемых изменениях существующего положения лишь средство немедленного удовлетворения разнообразных личных потребностей.

Все это свидетельствовало, с одной стороны, о "кризисе ценностей", являющемся частью охватившего итальянское общество морального кризиса, с другой - об известном оживлении наивно популистских (противопоставление "народа" и "верхов"), анархистских и леворадикальных мелкобуржуазно-индивидуалистических традиций, сохранившихся в виде примесей к основным субкультурам и пытавшихся теперь выступить в качестве первого, приблизительного оформления того своеобразного сочетания потребностей и ожиданий, которое возникло в массах на переломе 60 - 70-х годов. В этом заключалась опасность не только разрыва преемственности между поколениями, но и быстрого перехода молодежи от политических иллюзий и нетерпения к общему разочарованию, переноса огульно-нигилистического отношения к "верхам" на все политические силы, в том числе левые, на всю конституционную систему Италии, являющуюся одним из важных демократических завоеваний рабочего и антифашистского движения.

Сложность и противоречивость процессов, развивавшихся в массовом сознании,- рост оппозиционности и вместе с тем осторожности, сдвиг влево и в то же время реакция на него - во многом объясняет неоднозначность тех изменений в расстановке политических сил, которые произошли в 70-х годах и нашли отражение в результатах парламентских выборов (см. табл. 48).

Таблица 48. Результаты выборов в палату депутатов (в %)

¹ (В 1972 г.- группа "Манифесте", в 1976 г. - "Пролетарская демократия" (блок партии пролетарского единства и групп "Рабочий авангард" и "Непрерывная борьба"), в 1979 г. - партия пролетарского единства и "Новая объединенная левая" (блок групп "Пролетарская демократия" и "Непрерывная борьба").)

² (С 1972 г. (после объединения с монархистами, получившими в 1968 г. 1,4% голосов) - "Итальянское социальное движение -Национальные правые силы".)

Источники: La politica nеll'Italia che cambia. Milano, 1978, p. 38 - 39; Paese sera,6. VI. 1979.

Единственный общий момент этих сдвигов - расшатывание той стабильности в соотношении сил, которая была характерна для 50 - 60-х годов.

Нарушение стабильности еще не очень заметно проявилось па выборах 19 мая 1972 г. Несмотря на серьезные сдвиги в сознании масс, предшествовавшие выборам бурные события ("жаркая осень", студенческие выступления), несшие в себе большой потенциал полевения, несмотря на почти единодушные данные опросов, предсказывавших поражение христианских демократов, по итогам голосования крупнейшие политические силы в основном остаются на своих местах. Общественный подъем, оппозиционность масс еще не поднялись выше уровня чисто социальных проблем, до вопросов "большой политики". Но на фоне этой общей картины видно и другое. Появление среди электората ХДП колеблющихся избирателей, лишь в последний момент уступивших традиции, инерции, говорит об ослаблении их идеологического, ценностного отождествления со своей партией ("идеологический" выбор), о том, что начинают обостряться противоречия в их политическом сознании. Это в дальнейшем недвусмысленно подтвердил уже упоминавшийся референдум 1974 г. Обращает внимание и относительный успех неофашистской партии "Итальянское социальное движение - Национальные правые силы" (ИСД - НПС), отобравшей понемногу голосов почти у всех партий. На Севере он связан с беспокойством мелкой и средней буржуазии по поводу явного усиления рабочего класса, на Юге, где ИСД - НПС добивается наивысших успехов,- с недовольством маржинальных слоев тем, что они оказались "обойдены" завоеваниями, которых добилось организованное рабочее движение Севера. Преобладающая часть голосов, поданных за неофашистов,- это просто "голоса протеста". Многие из избирателей ИСД - HПC категорически отрицали, что они симпатизируют фашизму. Таким образом, и здесь сравнительно слабы связи избирателей со "своей" партией: на следующих выборах многие голоса будут неофашистами потеряны. Таким образом, под оболочкой стабильности начинают накапливаться колебания избирателей, что предвещает "электоральную бурю" середины 70-х годов.

Двухлетие, в течение которого прошли референдум о разводе 12 мая 1974 г., выборы в местные органы власти 15 июня 1975 г. и новые досрочные выборы 20 июня 1976 г., знаменовало собой апогей политизации и одновременно - что не случайно - полевения итальянских избирателей. Впервые за долгое время выборы отразили существенное понижение барьеров между сферами влияния основных идейно-политических сил, прежде всего переход оппозиционно настроенных католиков к коммунистам. Заметная часть избирателей поменяла свои партийные пристрастия. Если в 1968 г. 75 % опрошенных заявляли, что всегда голосовали за одну и ту же партию, то в 1976 г. таких оказалось уже только 57 %³⁰. Особенно заметный сдвиг принесли выборы в местные органы власти. Получив 32,4 % голосов (против 26,9 % на выборах 1970 г.), коммунисты почти догнали христианских демократов, собравших 35,6 % голосов (вместо 38,1 % в 1970 г.). Успех ИКП был расширен на парламентских выборах в следующем году (34,4% голосов). По разным оценкам, в 1975 - 1976 гг. от ХДП к ИКП перешло от 1,5 млн. до 2,5 млн. избирателей (4 - 7 % всех голосов)³¹. В то же время христианские демократы сумели поправить свои дела за счет перехода голосов от их бывших союзников (либералов и социал-демократов), а также неофашистов, что дало им возможность подтвердить в 1976 г. результат 1972 г.

Необычно быстрая передвижка голосов увеличила в электоральной базе крупнейших партий долю избирателей, лишь частично, по практическим, прагматически-политическим мотивам отождествляющих себя с ними ("политический выбор"). Среди новых избирателей компартии больше, чем среди традиционных, имелось людей, заинтересованных в проведении социальных реформ, но еще не готовых принять социалистические цели. Однако удельный вес "политического выбора" среди мотивов голосования вырос и среди избирателей ХДП. К этому вела не только секуляризация сознания, уменьшавшая значение религиозных мотивов голосования, но и возросшая в условиях успехов коммунистов роль ХДП как "плотины" против левых, наиболее мощного среди партий гаранта существующей системы, что привлекло к ней голоса умеренных и консервативных средних слоев, которые ранее подавались за мелкие партии. Ослабление идеологических связей избирателей с партиями, прагматические расчеты или, наоборот, основанные на иллюзиях увлечения, во многом обусловившие голосование, предвещали сохранение нестабильности, очередные передвижки наследующих выборах (в том числе и в противоположном направлении), что в дальнейшем и произошло.

Однако влияние социальных сдвигов и опосредовавших их процессов в политическом сознании далеко не исчерпывалось изменениями в соотношении сил между партиями. Некоторые перемены имели место в самих партиях, а нередко и в той роли, которую они играли в обществе.