6. Политический экстремизм и терроризм

В конце 60-х - начале 70-х годов терроризм в Италии был связан с действиями крайне правых, фашистских сил. Первым крупным проявлением его был взрыв бомбы в миланском Сельскохозяйственном банке 12 декабря 1969 г., в результате которого погибло 14 человек и около 100 было ранено. Развязывание "черного" террора явилось фактически ответом ультрареакционных сил на изменение соотношения сил в стране в результате "жаркой осени". Активизация фашистов представляла тем большую опасность, что она последовала вскоре после военного переворота в Греции, в условиях, когда еще сохранялись диктаторские режимы в странах Иберийского полуострова.

Существование в Италии - единственной среди стран Западной Европы с буржуазно-демократическими режимами - фашистской партии итальянское социальное движение (ИСД), располагавшей сравнительно массовой поддержкой и представительством в парламенте, было свидетельством прежде всего остроты социальных противоречий, постоянно порождавшей в некоторых кругах господствующего класса и традиционных средних слоев ностальгию по "твердой руке". Идейный багаж итальянских фашистов по сравнению с временами Муссолини был обновлен весьма незначительно: по-прежнему главным постулатом оставался антикоммунизм, "европеизм" несколько потеснил в их иерархии ценностей "нацию", а к абстрактным и трескучим лозунгам типа "единство", "воля", "энергия", "молодость" добавились заимствования из технократических концепций ("компетентность управления", "эффективность" и т. п.). Главное, чем могли фашисты воздействовать на умы в период острого социально-политического кризиса,- это своей демагогической критикой господствующего "беспорядка" и оторванной от народа "партитократии": используя известные всем факты коррупции, бюрократизма и волокиты, порожденных управлением ХДП, они стремились дискредитировать с их помощью все партии, все демократические институты в целом.

На сравнительно короткий период (начало 70-х годов ИСД смогла несколько расширить свое влияние в стране. На парламентских выборах 1972 г., как уже говорилось, она, объединившись с остатками монархистов, получила 8,7 % голосов, завоевав положение четвертой по значению партии страны. Была сделана попытка превратить фашистскую партию в центр объединения всех правых сил |(после слияния в 1972 г. с монархистами она получила официальное наименование "Итальянское социальное движение - Национальные правые силы"), создать ей в поддержку "движение молчаливого большинства".

Успеху ИСД способствовали колебания мелкой и средней буржуазии Севера перед лицом массового рабочего движения. Если угнетенные и обездоленные рабочие нередко вызывали в Италии сочувствие традиционных средних слоев, то мощь и успехи борющегося пролетариата породили у них своеобразную "социальную зависть", тревогу за свои маленькие привилегии. Сыграли роль и ошибки левых партий, и особенно профсоюзов, не проявивших в тот момент должной заботы о сохранении союза со средними слоями. Однако подлинно массовую базу ИСД приобрела в начале 70-х годов среди жителей городских предместий, люмпен-пролетариата, маржинальных слоев Юга, оставшихся в стороне от борьбы и завоеваний основных отрядов рабочего класса. В Неаполе за фашистов проголосовало в 1972 г. 26,4 % избирателей, в Катании - 30,6, Реджо-ди-Калабрии - 36,3 %. "Когда я приезжаю в наши южные города,- писал в то время член руководства ИКП Дж. Амендола,- и вижу, как тысячи безработных с дипломами школы и университета влачат свои дни в вынужденной праздности, слоняясь взад и вперед по главным улицам, я думаю, что здесь существует всегда готовая маневренная масса. Им совершенно нечего делать. Они сосредоточены на крушении своих надежд, вынашивают свою ненависть, ищут, на ком выместить свой крах"¹¹⁹.

В 1970 г. фашистам и другим правым силам удалось спровоцировать продолжавшиеся несколько месяцев беспорядки в Реджо-ди-Калабрии (под лозунгом превращения города в центр области). Такого же рода волнения на рубеже 60 - 70-х годов происходили и в других городах Юга.

Выступая как парламентская партия (так называемый "фашизм в двубортном пиджаке", рассчитанный на "респектабельных" обывателей), ИСД в то же время через различные якобы независимые боевые организации (наиболее известная из них - "Новый порядок") проводило акты террора и устрашения, организовывало, пользуясь связями в армии и государственном аппарате, прямые заговоры против республики. В ночь на 8 декабря 1970 г. "Новый порядок" под руководством князя 10. Боргезе предпринял попытку государственного переворота (захват министерства внутренних дел). Антиконституционные заговоры составлялись и в 1974 г.

О серьезности заговоров свидетельствовала тесная связь с ИСД руководителя военной контрразведки СИД генерала В. Мичели, бывшего командующего силами НАТО в районе Средиземного моря адмирала Дж. Биринделли, ряда других генералов и высших чинов. Заговорщики все же не решились осуществить свои планы, понимая их обоюдоострый характер. Намного большую свободу получили фашисты в своих террористических действиях - взрывах, нападениях на активистов и помещения левых организаций, направленных на осуществление "стратегии напряженности", которая устраивала все реакционные силы, получавшие тем самым предлог для попыток "навести порядок" в рамках существующего режима^*.

^* (После взрыва в Милане в 1969 г. наиболее крупными террористическими актами фашистов были взрыв бомбы во время митинга в Брешии (май 1974 г.), при котором погибло восемь человек, взрыв поезда близ Болоньи (август 1974 г.), стоивший жизни 12 пассажирам, наконец, взрыв на вокзале в Болонье в августе 1980 г., вызвавший смерть 85 человек.)

Понимая опасность этих планов, левые силы Италии, и в первую очередь коммунисты, приложили максимальные усилия для организации отпора, сплочения всех противников покушений на демократию. Не поддаваясь на провокации "черных банд" и леваков, призывавших ответить насилием на насилие, антифашистское движение противопоставило "стратегии напряженности" массовую политическую борьбу, которая привела к изоляции фашистов. Важным моментом этой борьбы стало укрепление союзов рабочего класса со средними слоями и с беднотой Юга, а необходимой для этого предпосылкой - трезвая позиция коммунистов, указавших на недостаточное внимание к этому вопросу в период "жаркой осени" и непосредственно после нее.

Благодаря этим усилиям попытки сколотить в начале 70-х годов "блок порядка", попользовав в качестве вспомогательной силы фашистское движение, не увенчались успехом. Даже на Юге фашисты проиграли битву за умы молодежи. Преступления фашистов серьезно скомпрометировали их в глазах масс. Более половины опрошенных во время одного из обследований в 1976 г. высказались за роспуск ИСД, почти половина признала его наиболее авторитарной, наименее демократической из партий. Потерпели провал и потуги фашистов на представительство общенациональных интересов. Если среди последователей ИСД почти половина считала свою партию выразительницей интересов всех итальянцев, среди остального населения такого мнения не придерживался практически никто. Между тем 35 % считали, что она защищает интересы богатых, капиталистов, промышленников, хозяев, предпринимателей, крупной буржуазии, латифундистов, 11 % - свои частные интересы, 9 % отождествило ее с консерваторами и фашистами, испытывающими ностальгию по прошлому, 6 % - с насильниками, преступниками, фанатиками¹²⁰. На выборах 1976 г. ИСД потеряла почти ¹/₃ голосов, полученных на предыдущих выборах.

Проявлением провала ультрареакционных сил стали в середине 70-х годов аресты и процессы ряда участников фашистских заговоров и террористических актов. Но, как правило, попустительство влиятельных сил в судебном и политическом мире приводило к скандально мягким или даже оправдательным приговорам на этих процессах.

В результате понесенных поражений в ИСД обострились внутренние противоречия между сторонниками действия "внутри системы", под флагом "респектабельной правой" и откровенными фашистами, многие из которых (как, например, бывший лидер "Нового порядка" П. Раути) считали необходимым прямое вовлечение партии в конспиративную и террористическую деятельность. Попытки первых, выйдя в 1976 г. из ИСД, создать новую партию "Национальная демократия" фактически провалились: на выборах 1979 г. за нее проголосовало 0,6 % избирателей. Раскол ИСД привел к его дальнейшему ослаблению.

Однако фашисты продолжали оставаться серьезным вспомогательным орудием реакции, сохранив "ядро" своих избирателей, организуя террористические акции, вновь и вновь пытаясь гальванизировать "правую культуру" (культивированием мистицизма, полемикой против потребительства и утилитаризма, заимствованием идей у движения экологистов и т. п.). Особую опасность с середины 70-х годов приобрела "конвергенция" ультраправого и ультралевого экстремизма, в которой лишь одной из форм явилось проникновение фашистов в левацкие группировки.

Попытки наклеить на террористические акты "красную" этикетку начались еще со взрыва в миланском Сельскохозяйственном банке, приписанного вначале следствием действиям "анархистов". Но эффективными они стали намного позднее, в связи с эволюцией, которую претерпели в 70-х годах некоторые возникшие в конце 60-х годов левоэкстремистские группировки.

Появление левого экстремизма как заметного фактора политической жизни было связано в Италии, как и в других странах, с подъемом студенческого движения 1967 - 1968 гг. В конце 60-х годов распространение молодежной субкультуры в основном ограничивалось рамками студенчества или даже его части, а бунт против традиционных идейно-политических форм выражался в основном в попытках создать своего рода левоэкстремистские утопии, не находившие серьезного отклика в рабочей аудитории. В дальнейшем база левого экстремизма в отличие от других стран видоизменилась и несколько расширилась в связи с возросшим удельным весом в социальной структуре так называемых "маржинальных" слоев (городского полупролетариата, или "субпролетариата"). При этом сохранялся "молодежный" характер левого экстремизма. По словам одного из лидеров ультралевых, Л. Магри, "социальное лицо новых левых по-прежнему определяют преимущественно студенты, молодежь или маржиналы"¹²¹. В 1976 г. в электорате ультралевого блока "Пролетарская демократия" 45,4 % составляла, согласно данным опроса, молодежь до 25 лет¹²². В 1979 г. 72 % избирателей, проголосовавших за два ультралевых списка, были моложе 35 лет. Доля студентов в электорате ультралевых составила 16 % (в 3 раза выше, чем у коммунистов, и в 4 раза - чем у христианских демократов)¹²³.

Левацкие группы, возникшие в конце 60-х годов ("Непрерывная борьба", "Рабочая власть", "Движение трудящихся за социализм", а во многом и наиболее серьезная и организованная из них - исключенная из ИКП группа "Манифесто"), как правило, занимали политически наивные ("революция за углом") и сектантские позиции. Нередко их бурный радикализм и огульная критика традиционных организаций рабочего класса объективно наносили ущерб интересам рабочего движения, использовались правящими кругами для дискредитации левых сил. Тем не менее в их рядах подвизалось немало искренних и решительных противников капиталистического строя. Для некоторых социальных слоев (прежде всего студенчества конца 60-х годов) участие в этих группах явилось первым и наиболее доступным опытом приобщения к борьбе за революционное переустройство общества и формой постановки перед рабочим движением новых серьезных проблем, реального участия в управлении, морально-этических вопросов и т. п. В этот период левоэкстремистские группировки при всех их сложных отношениях с рабочим движением были авторами и носителями своеобразных расплывчатых революционных утопий, от которых дорога вела или к политическому авантюризму, или к осознанию необходимости более трезвого подхода к задачам общественного преобразования. Поэтому в дальнейшем пути леваков конца 60-х годов разошлись.

Немалая часть кадров и активистов ультралевых организаций конца 60-х - начала 70-х годов впоследствии, поняв на опыте ошибочность политического экстремизма, вступила в ИКП. Среди них были такие в прошлом видные его теоретики, как М. Каччари, М. Тронти и др. Некоторые из бывших деятелей ультралевого движепия, вступивших в компартию, сохранили тем не менее в своих взглядах многое из свойственных им в прошлом немарксистских концепций. На путь известного сближения с ИКП и другими традиционными организациями рабочего движения вступили и некоторые левацкие группировки. В середине 70-х годов "Манифесте" и ряд других групп, отказавшись от крайностей политического максимализма, начали искать "промежуточные", компромиссные политические цели, выдвигая лозунги создания правительства левых сил, включения коммунистов в правительство, давления на ИКП с целью "выправления" ее политики и т. п. Их представители вошли в руководство ВИКТ. Эта часть групп начала стремиться к объединению, превращению в партию, участию в выборах. Однако попытка объединения в единый блок основной части ультралевых группировок, предпринятая в 1973 - 1976 гг., потерпела поражение.

Одной из причин этого были и обескураживающие для блока результаты выборов 1976 г. (всего 1,5 % голосов и шесть депутатов). Многие молодые избиратели, идейно находившиеся под влиянием левых экстремистов, предпочли в этот момент голосовать за компартию как имевшую, по их мнению, реальные шансы прийти к власти. Известно, что даже члены созданной левацкой группой "Непрерывная борьба" организации безработных Неаполя решили тогда отдать свои голоса ИКП.

Неудача на выборах лишь обозначила политический тупик левого экстремизма, а это обострило внутренние разногласия в движении, что и послужило главным фактором срыва объединения. Продолжая критиковать "слева" компартию, созданная еще в 1973 г. в основном на базе "Манифесто" "Партия пролетарского единства" (ППЕ), возглавляемая Л. Магри (примерно 3 тыс. членов в 1978 г.)¹²⁴, отвергла тем не менее чисто деструктивную стратегию "дестабилизации системы", признала необходимость промежуточных этапов в борьбе за социализм, широкой массовой поддержки левых сил, центральную роль ИКП среди них. ППЕ призвала к широкой дискуссии между левыми силами, имеющей целью их единство. На выборах 1979 г. она завоевала 1,4 % голосов и шесть мест - столько же, сколько весь блок ультралевых в 1976 г.

Другая часть ультралевых сил, возникших в конце 60-х - начале 70-х годов (группы "Непрерывная борьба", "Движение трудящихся за социализм" и партия "Пролетарская демократия", созданная в 1978 г. в результате слияния меньшинства ППЕ с большинством "Рабочего авангарда" и "Лигой коммунистов"), напротив, нарочито подчеркивала свою изоляцию от традиционных сил рабочего движения, обвиняя ИКП в попытках "интегрировать рабочий класс внутрь институтов", призывая к "оппозиционной борьбе в профсоюзах". Провозгласив утопическую задачу "переформирования антикапиталистического социального блока вокруг восстановленного в правах его центра рабочего класса", "Пролетарская демократия" (ПД) уповала на то, что это может быть достигнуто путем одной только борьбы на "социальном уровне", в первую очередь борьбы с безработицей (под лозунгом "работать меньше - работать всем") и за повышение заработной платы¹²⁵. Это не помешало ПД участвовать в выборах. Потерпев поражение в 1979 г, на досрочных парламентских выборах (менее 1 % голосов), она тем не менее послала своего депутата в Европейский парламент, получила представительство в шести областных советах (из 20).

"Непрерывная борьба" приняла решение о самоликвидации в качестве организованной группы, растворившись в "движении" с неопределенными контурами. В отличие от наивного "увриеризма" (пролетарского сектантства) ПД она предпочитала обращаться к маржинальным слоям, "стихийно поднимающимся на борьбу" (типичен для "Непрерывной борьбы" лозунг: "Всякая борьба хороша, лишь бы дать выход социальному гневу"). Решение "Непрерывной борьбы" о самороспуске ее секций было в известной степени вынужденным, поскольку, как признавал один из ее лидеров, их численность уменьшилась наполовину¹²⁶. Новое поколение экстремистски настроенной молодежи уже воспринимало левацкие группировки образца конца 60-х годов как часть традиционных институтов. Очередная волна студенческого и молодежного движения, поднявшегося в конце 1976 - первой половине 1977 г., выдвинула на первый план группировку с расплывчатыми контурами - "рабочую автономию", тесно связанную но своим характеристикам с настроениями маржинальных слоев и являвшуюся фактически "предпольем" терроризма. Для "автономистов" даже прежние леваки были слишком "умеренными".

В условиях кризиса сформировался своего рода молодежный "полупролетариат", или "субпролетариат", состоящий из более демократических слоев студенчества, многие из которых нашли в университетах временное прибежище от безработицы, молодежи, никогда не имевшей работы или перебивавшейся случайным либо временным заработком, и, наконец, части молодых рабочих, получивших сравнительно высокое школьное образование и недовольных характером своего труда, психологически не интегрированных в рабочий коллектив. Общим для всех этих групп было острое сознание своей "маржинальности", отстраненности от участия в решениях, в труде или несоответствия его своим ожиданиям, субъективное противопоставление "устроенным" и "успокоившимся" представителям старшего поколения. Студенчество, молодая интеллигенция как основные носители молодежной субкультуры играли лидирующую роль в оформлении настроений остальной части "маржинальных" групп, а через них - и молодежи вообще. Присущий студенческому движению 1968 г. культ анархической свободы, стихийности, самоуправления распространился значительно шире.

Многие представители молодого поколения, по словам публициста Дж. Фьори, отождествляли итальянскую демократию с существующей системой власти, считая все ее институты "скорлупой", скрывающей разнообразные проявления кризиса и злоупотребления, что играло па руку репрессивным, антидемократическим силам. При этом в условиях кризиса, а также в силу более демократического состава среды, в которой получила распространение молодежная субкультура, морально-этический протест конца 60-х годов все чаще дополнялся и даже вытеснялся разочарованием но поводу несбывшихся вполне "земных" ожиданий, связанных с полученным более высоким образованием,- надежд на удовлетворение выросших материальных запросов, повышение социального статуса, получение "достойной" работы.

Молодежь второй половины 70-х годов значительно меньше отождествляла себя с характерными для "поколения 1968 г." грандиозными и утопическими прожектами переустройства общества. Это был протест не столько против существующего общества, сколько против его неспособности осуществить возбужденные самой же буржуазной пропагандой ожидания. В то же время под влиянием экономического и морального кризиса, обострения экологической проблемы, продолжающейся гонки вооружений в подсознании молодежи явственно ощутим глобально-пессимистический фон, что объясняет неустойчивость ее сознания, быстрый переход от иллюзий к общему разочарованию. Происходящее представлялось части молодых людей чем-то вроде кризиса всей цивилизации, предвестником мировой катастрофы.

"С точки зрения политического или псевдополитического поведения,- отмечал социолог Д. Де Мази,- решающее значение имеет огромное увеличение числа безработных интеллигентов и бывших рабочих, вытесненных за пределы производственного цикла.. Впервые в истории взрывчатая смесь образуется на обочине итальянского общества: интеллигенты вносят в среду люмпен- пролетариев свою склонность к стратегии и утопии, бывшие рабочие вносят туда опыт борьбы, усвоенный на предприятиях.., Тот, кто "делает политику" рядом слюмпен-пролетариями, усваивает образцы, в соответствии с которыми физическое насилие есть давно апробированная форма языка и социальных отношений - часто единственно возможная форма взаимодействия. Отсюда - теоретизирование экспроприации массовых беззаконий и вооруженных акций как обычных "политических" методов"¹²⁷.

Бывшие лидеры формально распущенной в 1971 г. группы "Рабочая власть" А. Негри, О. Скальцоне, Ф. Пиперно, ставшие вожаками "автономистов", открыто провозглашали ставку на пролетариат "третичного сектора", маржиналов, студенчество, "незащищенных" молодых рабочих, объединяя их всех термином "социальные рабочие" (в противовес "массовым рабочим", кадровому фабрично-заводскому пролетариату, утратившему, по их мнению, свою центральную роль). "Новый пролетаризованный средний слой - это в действительности новый пролетариат"¹²⁸,- утверждалось в одном из автономистских листков. "Мы - пятое сословие,- заявили корреспонденту участники "автономистского" движения. - Пятое, после аристократии, буржуазии, церкви и рабочего класса. Рабочий класс тоже больше не революционен: он производит, чтобы потреблять, и потребляет, чтобы производить. И иногда работает на двух работах, чтобы иметь автомобиль. Он внутри механизма"¹²⁹.

Провозглашая свою абсолютную автономию от любых политических сил, заявляя, что "все институциональное - это атрибут вражеской власти", автономисты начисто отвергали всякую политику союзов и в соответствии с этим рассматривали как "предательство" соглашение компартии с другими политическими силами. Газета автономистов "Россо", призывая к борьбе со всеми силами рабочего движения, от ультралевых групп до социал-демократов, подчеркивала, что "в политической борьбе ИКП - это главный враг"¹³⁰. По мнению автономистского лидера О. Скальцоне, коммунисты, профсоюзы, вообще все структуры, организации, представители рабочего движения - это "новые хозяева", по отношению к которым нужно возбуждать "острую классовую ненависть" и употреблять насилие¹³¹.

Проповедуя настоящий культ насилия (газета "Россо" призывала "распространить массовое политическое беззаконие", "организовать массовое движение на почве вооруженной борьбы"), автономисты отнюдь не имели в виду какое-либо политическое преобразование общества. Апология "непосредственных потребностей" сопровождалась отрицанием труда как социальной ценности. "Мы отказываемся приносить сегодня жертвы для лучшего будущего,- заявил корреспонденту один из деятелей движения. - И потом, мы не выступаем за взятие власти. Это нас не интересует: система не поддается изменениям. Нам достаточно того небольшого пространства, которое предоставляет система, чтобы организовать наши потребности, чтобы отвергнуть труд, который нас приравнивает к потребительной стоимости"¹³². "Организации потребностей" "автономисты" добивались такими средствами, как "пролетарские экспроприации" (разграбление магазинов), самодеятельные "удешевления" билетов в кинотеатрах и автобусах и т. п. По определению социолога Де Мази, "раз исчезли великие проекты обновления, остались лишь групповые или индивидуальные бунты, "массовые гверильи", образцовые акции, где часто трудно различить границу между пролетарской экспроприацией и грабежом, "криминализацией инакомыслия" и обычной преступностью: "Стреляю, значит существую. Ворую, значит зарабатываю""¹³³.

Автономисты покрывали стены домов лозунгами: "Инфантилизм - это прекрасно", "Вернем себе все", "Преступление себя оправдывает", "Будем хулиганами" и т. п. "...Я очень надеюсь, -теоретизировал А. Негри в своей книге "От массового рабочего к рабочему социальному",- что революционный процесс - это не что иное, как процесс непрерывного распада: распада, дошедшего до такой границы, когда рабочий класс будет наконец в состоянии вновь стать единственным воплощением общественного характера производства. А что такое коммунизм, если не это?"¹³⁴

Используя влияние, приобретенное среди значительной части студенчества (университеты в их понимании должны были стать "центрами агрегирования" маржиналов), "автономисты" с конца 1976 г. и особенно весной 1977 г. организовали кровавые беспорядки в Милане, Риме, Болонье, Падуе и других городах. В Риме в разгар волнений они мобилизовали до 20 тыс. молодых людей¹³⁵. В Милане при меньшей, чем в Риме, численности (сотня "кадров", около 600 активистов, до 2 тыс. участников движения) они смогли тем не менее добиться, хотя и на сравнительно короткое время, поддержки большинства студентов государственного университета, создать ячейки на некоторых предприятиях города и рабочего пригорода Сесто-Сан-Джованни. Де Мази определял в 400 тыс. цифру потенциальных участников "городской гверильи" по всей стране¹³⁶.

Через несколько месяцев, однако, влияние автономистов на молодежь, прежде всего студенчество, пошло на убыль. На улицах городов появились демонстрации и той части молодежи, которая отмежевалась от экстремизма. Но "автономистское" движение отнюдь не исчезло. Периодически возобновляя свои попытки создать очаги массовой "гверильи", оно одновременно играло роль "предполья" глубоко законспирированных террористических организаций.

С середины 70-х годов "черный" террор, который, вызывая сплочение и активизацию широких антифашистских сил, рикошетом ударял по реакционному лагерю, начал отходить на задний план, уступая место террористическим актам, проводившимся под "красным", "революционным" знаменем. В 1977 г. уже было известно около 150 террористических групп, из которых 34 крайне правых, а 97 - "ультралевых"¹³⁷. Из подпольных террористических групп, действовавших под "левой" вывеской, наиболее опасными стали так называемые "красные бригады".

Позднее достоянием общественности стали данные, свидетельствовавшие о связи, существовавшей уже с 1971 г. между лидерами "автономистов" (бывшими деятелями группы "Рабочая власть") и еще только начинавшими свою террористическую деятельность вожаками "красных бригад". Несмотря на те или иные разногласия между ними ("исторические" лидеры "красных бригад" не соглашались с мнением Негри о том, что "маржиналы" являются основной революционной силой, а главным врагом - "социал-демократия", т. е. в их трактовке - ИКП), Негри и другие руководители "автономистов" сделались вдохновителями, "мозговым центром" террористических акций "красных бригад".

Многие левые экстремисты, ставшие террористами, несомненно, фанатически верили, что они ведут революционную борьбу, исходя при этом из крайне схематического и искаженного истолкования марксизма, особенно извращенного, когда, как это часто бывало, речь шла о выходцах из левацко-католических кругов. В распространявшихся "красными бригадами" листовках излагалась своего рода концепция о происходящей в западноевропейских странах глубокой перестройке, имеющей целью замену национальных государств "империалистическими государствами ТНК" и о необходимости в связи с этим организовать "Наступательное Пролетарское Движение Сопротивления", "классовую войну за коммунизм", "разрушать структуры, планы империалистической буржуазии, атакуя ее политический, экономический и военный персоналы"¹³⁸. В отличие от "автономистов" "красные бригады" имели свой, хотя и бредовый, проект преобразования общества, направленный на постепенную эскалацию насилия и превращение буржуазно-демократического государства в репрессивное и авторитарное государство, в котором можно было бы развязать гражданскую войну¹³⁹.

В Италии в отличие от других западноевропейских стран создалась известная социальная база для терроризма, хотя и не массовая. При этом, если исключить отдельные индивидуальные казусы, террористам не удалось завязать связи с настоящими рабочими. Обычно кадры террористов рекрутировались из "трудящихся, совсем недавно поступивших на завод и вышедших из крестьян или полупролетариев, особенно на Юге", но еще чаще - из "служащих выше среднего уровня"¹⁴⁰. Эксперты министерства внутренних дел отмечали довольно высокий образовательный уровень террористов¹⁴¹.

Независимо от субъективных устремлений участников террористического движения объективно их действия оказывались частью широкого плана реакции, направленного на дестабилизацию обстановки, раскол левых сил, создание атмосферы, в которой массы увидели бы свое избавление от хаоса в режиме "твердой руки". Итальянская печать не скрывала уверенности, что "эффективность" и безнаказанность террористов могут быть объяснены лишь соучастием и покровительством могущественных сил, в том числе в государственном аппарате. Следователи, занимавшиеся раскрытием деятельности террористических организаций, получили свидетельство о том, что в 1973 г. их финансировал некий видный политический деятель. Один из лидеров ХДП (ее политический секретарь в 1980 - 1982 гг.), Ф. Пикколи, признал в одной из своих речей: "В течение 54 дней пленения Моро у нас много раз складывалось впечатление, что указания, выступления этой вооруженной партии исходили от элементов, которые находились вокруг нас"¹⁴². Многочисленные упущения, затяжки и ошибки, допущенные в ходе следствия, необъяснимые уклонения его в сторону при первых намеках на значимые результаты - все это также наводило на мысль о могущественных покровителях.

Тот факт, что сравнительно небольшой (не более нескольких сот членов) организации удалось в марте 1978 г. средь бела дня беспрепятственно захватить одного из крупнейших политических деятелей Италии, А. Моро, и затем около двух месяцев скрывать его от многотысячной армии карабинеров и полицейских агентов, мобилизованных для розыска, а в конце концов, с беспощадной жестокостью расправившись с ним, с дерзким вызовом транспортировать тело в самый центр Рима, в район, где расположены штаб-квартиры ведущих партий, означал серьезную политическую акцию. Она должна была, несомненно, наглядно показать самому далекому от политики обывателю степень разложения и бессилия государственного аппарата, дискредитировав как раз то правительство, которое впервые опиралось на большинство с участием левых партий.

Не случаен и выбор жертвы: Моро был ключевой фигурой, на которой держалась в ХДП политика сотрудничества с компартией. После убийства Моро соотношение сил в ХДП стало быстрее меняться в пользу правого крыла. В конце 70-х годов жертвами "красных бригад" пали и другие католические деятели, преимущественно те, кто зарекомендовал себя сторонником демократического единства (юрист В. Башле, лидер сицилийских христианских демократов П. Маттарелла). Помимо политических деятелей и юристов мишенью террористов становились журналисты, менеджеры предприятий, полицейские чины и т. п.

В 1978 г. в Италии террористами было убито 38 человек, в 1979 г. - 36, в 1980 г. - 135. Всего с 1969 по 1980 г. зарегистрировано 7866 террористических актов, в результате которых погибло 362 человека. Ранено было 4530 человек¹⁴³. В декабре 1981 г. "красные бригады" захватили американского генерала Дж. Доузера, но итальянской полиции удалось его освободить. В 1979 - 1982 гг. полицейским и судебным органам удалось арестовать ряд непосредственных исполнителей "дела Моро" и других акций. Однако закулисные вдохновители террора остались безнаказанными, вакханалия насилий, а которой участвовали и фашисты, продолжалась. Даже "Лотта континуа", орган движения "Непрерывная борьба", не решавшегося открыто осудить террор, должна была признать, что речь идет об "американизации и гангстеризации итальянской политики, о принятии характерной для мафии модели, непосредственно распространяющейся на финансы, политику, повседневную жизнь"¹⁴⁴.

Разумеется, влияние терроризма, и особенно "дела Моро", на политическую жизнь не было однозначным. Жестокость, проявленная террористами, несомненно, сузила и без того неширокую среду, в которой их акции вызывали сочувствие или хотя бы нейтралитет. "Все люди, но особенно левые,- писала самая распространенная в Италии газета, - были вынуждены сделать выбор, стать на ту или другую сторону, "за" или "против""¹⁴⁵. Похищение Моро вызвало мощную реакцию, объединив в манифестации протеста коммунистов и католиков, левых и умеренных демократов. Улицы и площади итальянских городов почти стихийно заполнились рабочими колоннами, студенты оставили занятия, чтобы примкнуть к манифестациям осуждения терроризма, опустели конторы. Мощные массовые выступления протеста вызывали и другие преступления террористов.

Но повторение актов террора и все новых манифестаций протеста, не приводивших к видимым результатам, постепенно вызывало усталость и разочарование. "И вот мы опять на площади,- передавал корреспондент слова одного рабочего,- игра продолжается. Те стреляют, мы демонстрируем. Нелепое соревнование. Когда оно кончится?"¹⁴⁶ Под флагом борьбы с терроризмом правительство ввело ряд чрезвычайных мер, расширявших полномочия полиции и судебных органов (проведение повальных обысков, увеличение сроков предварительного заключения и др.). В создавшейся обстановке левые силы оказались вынужденными поддержать эти меры.

Спекулируя па "красной" этикетке террористических групп, реакционные круги подняли кампанию, стремясь отождествить экстремистов с коммунистами, дискредитировать не только марксизм, но и саму идею революции. Такого рода дезинформация не всегда оставалась без последствий. Во время одного из опросов, например, 24-летний безработный из Сицилии, симпатизировавший социалистам и одобрявший ИКП за то, что она "гибкая, активная, борется всегда на стороне трудящихся", одновременно заявил, что осуждает ее "за преступления, которые она совершает через "красные бригады"". Жена пенсионера из Миланской провинции сказала: "Мне нравится то, что они (коммунисты) предлагают, но не их слишком далеко идущие идеи типа "красных бригад""¹⁴⁷.

Весной 1977 г. после беспорядков в Риме с участием молодежи газета "Паэзе сера" писала, что город "изменил облик и свой язык. Это признак страха... Страх звучит в голосе родителей, которые спрашивают у сына, куда он идет. Страшно преподавателю, который входит в класс. Страшно полицейскому в шлеме. Страшно идти в темноте. Страшно попросить уступить дорогу. Страшно говорить"¹⁴⁸.

Рост насилия, в роли орудия которого выступала часть молодежи, резко актуализировал в массах, особенно в старшем поколении, потребность в стабильности, порядке, спокойной жизни. "Многие пожилые трудящиеся,- свидетельствует римский коммунист,- лет так от 45 до 70 и больше, это "левые консерваторы", т. е. они голосуют за коммунистов или социалистов, но очень привязаны к старым ценностям, хотят спокойствия, порядка, уважения к старшим. Они за справедливость, но чтобы были порядок и демократия". При этом не все связывали установление порядка с сохранением демократии. Ремесленник, голосующий за ИКП, заявил в ответ на вопрос корреспондента, в чем он видит решение проблемы терроризма: "Я бы высказался за диктатуру, если бы не знал, что это неправильно и ни к чему не ведет"¹⁴⁹.

Разгул насилия и террора сыграл немалую роль в распространении к концу 70-х - началу 80-х годов настроений усталости и безразличия к политике, неверия в возможности партий, в том числе левых. В 1981 г. свыше 60 % опрошенных проявило мало доверия к партиям в целом, 27,4 % - полное недоверие к ним¹⁵⁰.

Определенный "кризис доверия" к традиционным партиям проявился в увеличении числа воздерживающихся от голосования, в успехе па частичных муниципальных выборах различных "местных" списков, иногда с демагогической платформой (один из таких списков победил на выборах в Триесте), наконец, в выдвижении на авансцену небольшой, но шумной радикальной партии (РП), выдающей себя за "обновительницу" политических нравов и методов партийной деятельности.

Итальянские радикалы ведут свою родословную от левых либералов. Первую, неудачную, попытку основать радикальную партию предпринял студенческий лидер М. Паннелла в 1955 г. В 1962 г. она была восстановлена и определенное время выступала на выборах в союзе с ЛСП. Известный успех пришел к РП лишь в 70-х годах на волне кампаний за гражданские права. В немалой степени этим успехом РП обязана своему энергичному м не гнушающемуся демагогическими приемами лидеру Паннелле, полновластно распоряжающемуся немногочисленными (3800 человек в конце 1979 г.¹⁵¹) членами партии. "Мощный голос, фанатические глаза, драматическое молчание, непринужденное употребление ругательств,- так описывал один из журналистов лидера РП. - Его выступления на митингах - это нечто среднее между монологом Дарио Фо (популярный актер.- Авт.) и речью Цицерона, они полны апокалиптических разоблачений... противоречий (он говорил: "мы, красные", призывая затем голосовать за РП правых), дешевых острот с целью сорвать аплодисменты..."¹⁵²

Радикалы стремились представить себя в качестве своего рода "антипартии", отвергающей какое-либо делегирование полномочий и осуществляющей "прямую демократию" (с этой целью проводились ежегодные ассамблеи всех членов РП, благо их можно было собрать в одном зале), вступающей по американскому образцу в "непосредственный контакт" с избирателями, прибегающей к обструкции и эпатирующим приемам, демонстративно нарушая тем самым "правила игры", отказывающейся от идеологии и целостной программы и т. п. Вместо программы РП выдвигала отдельные "цели"- от сравнительно легко осуществимых (и в значительной мере осуществленных в 70-х годах) гражданских прав до таких общих и глобальных, как защита окружающей среды, разоружение, ликвидация голода в мире. "Мы те, кто участвовал в великих альтернативных, светских и освободительных битвах всех левых,- заявляли они в своем предвыборном обращении,- за развод, аборт, право по идейным мотивам отказываться от военной службы, против милитаризации, мы те, кто вел непримиримую борьбу против фашистских уголовных кодексов и специальных законов (о борьбе с подрывными элементами. - Авт.), за освобождение женщины, сексуальное освобождение и права гомосексуалистов, за голосование восемнадцатилетних, реформу семейного права, мы те, кто принадлежал к большинству на референдумах 13 мая 1974 г. и 11 июня 1978 г. и к оппозиции против мирного и военного применения ядерной энергии"¹⁵³. Радикалы были тесно связаны с женским движением (из четырех депутатов РП, избранных в 1976 г., двое представляли это движение). Они широко использовали такие методы, как марши, занятие учреждений, голодовки и т. п. На счету самого Паннеллы к концу 70-х годов было 300 дней голодовок.

Радикальная партия представляет собой чрезвычайно противоречивое явление. Она причисляет себя к левым партиям. Во многом это соответствует настроениям ее массовой базы. Во время опроса в 1976 г. 85 % проголосовавших за РП (больше, чем у всех других партий) заявило, что они "ни в коем случае" не хотят союза своей партии с ИСД. Наоборот, меньше, чем у других партий, было избирателей, резко высказывавшихся против союза с ИКП. И хотя большинство опрошенных сторонников РП предпочитало сотрудничество с социалистами, около 40 % высказалось за союз с компартией. При этом, опять-таки в отличие от всех других партий, никто не высказался за сотрудничество с ХДП¹⁵⁴.

В то же время демагогические выступления лидеров PП против "партитократии" (подавляющего господства в политической жизни партий), их обструкционистские кампании в парламенте, напротив, сближали радикалов с фашистами. Нередко совпадали (правда, при различии мотиваций) и их позиции по некоторым конкретным вопросам. М. Паннелла позволял себе и прямое заигрывание с ультраправыми избирателями ("гуманная" защита находящегося в тюрьме нацистского преступника, выпады против антифашистского Сопротивления). В электорате РП существовала небольшая "примесь" правых и центристских избирателей. Большинство ее руководителей выступали с резко антикоммунистическими и антисоветскими заявлениями (критикуя, правда, ИКП в основном "слева"). В отношениях с левыми партиями радикалы, как правило, занимали вызывающую, деструктивную позицию.

Еще одно противоречие, характерное для РП,- между ее политическим радикализмом и умеренностью (или индифферентностью) в социально-экономических вопросах. Нежелание партии высказываться по этим проблемам во многом объяснялось сильнейшим влиянием па нее неолиберальных и индивидуалистических концепций. Больше ¹/₄ опрошенных в 1976 г. избирателей РП (больше, чем у либералов!) согласились с тезисом о том, что государство должно "вмешиваться как можно меньше и давать действовать индивидам".

Во многом именно радикалы оказались выразителями той проявившейся в Италии 70-х годов тенденции к отрыву борьбы за гражданские права от перспективы социалистических преобразований, к оживлению либерально- индивидуалистических настроений, о которой сказано выше. Данное обстоятельство увеличивало двусмысленность политической роли РП, сближало ее с буржуазным лагерем. Это точно подметил видный консервативный журналист И. Монтанелли, заявивший: "Паннелла - наш сын, а не их"¹⁵⁵, имея в виду левые силы. В то же время бьющая в глаза, хотя в известной мере и мнимая, новизна и "левизна" позиций радикалов привлекла к ним на выборах 1979 г. некоторых избирателей, голосовавших за три года до этого за коммунистов. "Я голосовала за радикалов,- сказала корреспонденту молодая продавщица одного из магазинов,- чтобы коммунисты поняли, что никогда нельзя уступать, что нельзя даже делать вид, что уступаешь"¹⁵⁶. После выборов 1979 г. избирательный корпус радикалов не только вырос втрое, но и еще больше "полевел". По своему "молодежному" характеру он уступал только электорату ультралевых. Но служащие (в отличие от почти всех других партий) по-прежнему преобладали в нем над рабочими.

Радикалы, еще в середине 70-х годов не имевшие парламентского представительства, получили в 1979 г. 18 мандатов в палате депутатов, что существенно увеличило их во многом деструктивную роль в стране. Работа парламента нередко парализовывалась обструкцией радикалов, предлагавших тысячи поправок к обсуждавшимся законам. В то же время успех партии, достигнутый "сенсационными" методами, не мог не быть эфемерным. В начале 80-х годов влияние радикалов стало ослабевать. Численность РП сократилась к 1982 г. до немногим более 1 тыс. человек¹⁵⁷. Ряд депутатов, избранных по ее спискам, либо вышли из фракции, либо сблизились с социалистами, Стремясь предотвратить процесс распада парламентской группы РП, Паннелла в начале 1982 г. подал заявление о своем вступлении в социалистическую партию на условиях двойного членства. Но этот маневр встретил прохладный прием в ИСП. Перед радикалами, так же как перед ультралевыми партиями, остро встал вопрос о дальнейшем пути, об уточнении их места во всей системе партий.